Эмма МЕНЬШИКОВА
27 июня 2013 г. РАЗМЫШЛЕНИЕ О ПИСЬМЕННОМ СТОЛЕ Сколько себя помню, мечтаю о письменном столе. А за чем только не приходится писать: вот она, доля неприкаянного, бездомного поэта. А что, хорошо…
Вот и Цветаева признавала: Бильярдный, базарный – всякий -- Заветных. Когда ж подастся А паперть? А край колодца? Бог! Есть Бог! Поэт – устройчив: Поэт и впрямь устройчив. Если уж Цветаевой доводилось писать невесть на чем, то мне и вовсе нечего сетовать. Главное ведь – не на чём, а что и как писать. Помню, в первом классе писала за круглым обеденным – дубовым, массивным: сейчас бы такой! – столом. То ли моды тогда не было на письменные столы, то ли денег или места не хватало в квартире. Семья-то обычная, пролетарская: родители рабочие в первом поколении, ищи не ищи голубых кровей или белую кость – не найдёшь. Один дед крестьянин, другой тоже, только позже подавшийся в железнодорожники. И просторных квартир с кабинетами потомству не оставили. Отец так всю жизнь на дедов хутор и мотался, и нас с мамой туда тащил. В субботу после работы – на автобус, и вперёд. А там зимой и летом только помогай. Какое там писать? Трудиться надо. И в городской хрущевке создавать детям какие-то особые условия для учебы тоже было не принято. Да и где? На всё про всё зал да спальня. И это уже замечательно. Квартиру отец получил на заводе как высококлассный слесарь-инструментальщик и профсоюзный деятель. А до этого родители снимали жильё, потом получили комнату в коммунальной квартире, её я уже помню. И только потом, после рождения сестры, мы переселились в двухкомнатную. Этот путь от ничего к своему, со всеми удобствами жилью занял при Советской власти пять лет. То ли дело теперь, в свободной России. Хоть сейчас переселяйся, были бы деньги… Но даже за обеденным столом я умудрялась неплохо учиться. Причем совершенно самостоятельно: никто надо мной не стоял, не понукал, репетиторов не нанимал. Отец говорил: ты учишься не для нас, а для себя. Как «научишься», так и жить будешь. Однако купили мне – даже не знаю, как это назвать – что-то вроде шкафа-книжки, с откидным столиком. Это было шикарно: я ведь могла закрывать в этом шкафу всё своё богатство – книги, тетради, вязанье, После уроков приходила домой, откидывала столик – и за ним проходила вся моя дальнейшая, вне школы, жизнь… Университет – это общежитие, потом, после замужества, съёмные комнаты. Учеба, муж, ребёнок – до стола ли тут письменного. Моя мечта заиметь свой уголок – а письменный стол это прежде всего место у-единения, от-ъединения, со-единения с тем, что звучит в тебе, – почти исполнилась, когда мне было уже за тридцать. Я служила в армии, где четкости изложения мысли училась, сочиняя… приказы по строевой! А поздно вечером, когда семья разбредалась по уголкам нашей десятиметровой – в офицерском доме гостиничного типа – комнаты, я, поджав под себя ноги и прикусив губу (такие вот вредные привычки), строчила вирши за маленьким кухонным столом. Коллеги мое поэтическое творчество оценивали высоко, муж поощрял, дочь воспринимала как само собой разумеющееся: это она потом узнала, что стихи пишут не все мамы. А мама, то бишь я, – как гром среди ясного неба! – вдруг поняла, что пишет она полную чушь. Первые девчачьи стихи уже давно полыхнули и сгорели в огне. Появилась мысль сжечь и всё ( на тогдашний момент) позднее. И никогда больше не заниматься лирикой: только приказы… И тут узнаю, что у нас в части есть столяр. И что раз я пишу, то он готов сделать по моему заказу письменный стол! Конечно, я восприняла это как знак свыше (!) И заказала небольшой такой столик, под свой рост, с выдвижным ящичком. Куда аккуратно сложила все свои амбарные тетради со стихами. И, помолясь, двинулась из Литвы в Россию… Столик остался у мамы. Стихов взяла с собой маленькую самодельную книжку, включив туда буквально с десяток, как мне казалось тогда, более или менее приличных произведений. И это было всё, чем мы владели, поселившись в липецком селе Добром. Вместо дома столетняя развалюха. Вместо кровати – сколоченная из бросового дерева лежанка. Вместо стола – большой пень (и как люди добрые втащили его в избу, до сих пор не пойму) с «пнятами» для сидения. Вместо трех медведей – мы сами. Но… Моя книжка стала мне «пропуском» в журналистику, где я подвизаюсь без малого двадцать лет. Из них одиннадцать прошло в деревенских избах и на съемных квартирах. Может быть, просто письменный стол ассоциировался у меня с крышей над головой, покоем и безопасностью? И поэтому я так всегда мечтала его иметь? Но как-то написала: Только что уж теперь о столе: За чужим примостилась – и ладно… Как в воду смотрела. Когда уже в Липецке за мои труды и хождения по людям областная газета (дай Бог здоровья тогдашнему главному редактору Владимиру Савельеву) выделила мне ведомственную квартиру (у поэта не должно быть ничего своего!), опять встал вопрос о столе. Поначалу мы ведь тоже снимали жилье в Липецке, и там я приспособила под стол чертёжную доску мужа. Поэт устройчив, но сколько можно? В конце концов, писать – это моя работа… А раз работа, предложили мне в газете, то бери и стол: в это время шло списание старой мебели. И мне достался облезлый, почему-то с железными ножками, словно садовый какой-то, но вроде бы письменный стол. Не брать – мысли не было: дают – бери, бьют – беги. Тем более за годы «бродяжничества» мы не только ничего не приобрели, но и растеряли то, что когда-то заводили. И к вселению в квартиру у нас не было даже вилок с ложками, всё, от посуды до самой необходимой: диван, шкаф – мебели, пришлось покупать. Накоплений при постоянной плате за жилье тоже не было. Так что стол я взяла, и он до сих пор занимает место в своем якобы законном углу. Но за ним – может быть, потому что чужой? – мне не пишется… В деревенской избе, рядом с которой мы на своей второй родине – в селе Добром – уже седьмой год строим себе гнездовье, письменного стола, конечно, тоже нет. Сижу на сундуке за допотопным шатающимся горбунком, добытым в сарае бывших хозяев избушки. И всё это время пишу и пишу: на коленях, на всяческих краях всего более или менее устойчивого. Теперь и проще и сложнее: с блокнотом пристроиться это не с ноутбуком примоститься. С другой стороны, крышку «пишущего аппарата» открыл – и вот тебе уже стол в виде клавиатуры. И на экране тоже написано: рабочий стол. И вот сегодня появился еще один опыт. В новом доме установили лестницу на мансарду, и там настелили пол. Нет ни потолка, ни стен, одна крыша и пол. А значит, уже можно устраиваться! Первое дело, конечно же, стол. Фантазия сработала с быстротой молнии: хватаю раскладушку, ставлю ее на бок и сгибаю конструкцию посередине – получаю открытый треугольник. Сверху на него ставлю доску, найденную в глуби сарая. Закрепляю столешницу валяющимися повсюду деревянными обрезками, ими же подпираю раскладушку, чтобы не шаталась. Получился стол – бесподобный в самом прямом смысле слова! Сижу и думаю: как мало человеку надо для счастья. На улице дождь, сквозь него как в тумане проступает берег Воронежа, а за прибрежным лугом вдали лес и лес… В растворенный проем окна в который раз норовит залететь птичка… На душе хорошо и тихо… Перед глазами – простая русская деревня… Не стилизованная под Русь картинка с искусственными колодцами и фальшивым брусом в усадьбе заигравшегося олигарха, не экопоселение «зеленых братьев» с их нарочитым устремлением жить по-дедовски, без электричества и газа, а настоящее старинное село глубинной черноземной России. С давними строениями, дощатыми заборами, живописными огородными делянками, бушующей зеленью и цветами, яблоней под окном… Ну, нет у меня письменного стола. Разве жить от этого хуже? Да и не в крепкой столешнице на четырех ножках дело. Пусть это пень, пусть раскладушка, пусть собственная коленка или даже вообще ничего: лишь бы писалось, а значит, жилось…
|
||
| ||