Некрасов Игорь Петрович родился 4 апреля 1966 года в станице Кущевской Краснодарского края. В 1984-1986гг служба в 191-ом отдельном мотострелковом полку в провинции Газни (Афганистан) - сержант, санинструктор 8 МСР, разведрота. Женат, две дочери. Автор сборника стихов «Загадай мне звезду» (2005) и сборника современной военной поэзии «Осколки» (2010). Живет в Ставрополе.

***
То эхо перекатное войны
Доносится сквозь годы до сознанья
То в облике геройства, то вины,
То гордостью, то мерой покаянья.
И стынешь ты, застигнутый врасплох
Как выстрелом нещадным из засады...
Не хлеб растет - сплошной чертополох,
А нужен хлеб. Чтоб выжить - не в награду.
И кажется далекая война
Нечетким фотоснимком черно-белым,
А маленький фрагмент цветного сна -
Несбыточным ростком, шажком несмелым
В мечту нерукотворную твою,
Что выцвела давно от ожиданья...
- Бессонница?
- Нет, прошлое курю...
Затяжка. Сигарета без названья.

***
Их не успели в том бою распять,
Они воскреснуть тоже не успели...
И смотрят души их с небес опять,
Как бляди отдаются фарисеям.
Зачтется ли им там?
Уже зачлось.
А жизнь осталась прочим в виде ада...
Кричат живым живые смачно: "Чмо!"-
Для этого ль живым остаться надо?
Калюжина, болотце иль мочак,-
Кикиморами полнится округа...
Для этого мы выжили, Бача?
Чтобы добить друг друга?

***
Тополиная тень длинна,
Ей до неба легко достать...
Мне сегодня подсветит луна,
Да и звезд распростерлась гать...
Не крадусь - я спокойно иду
В высоту по знакомой тропе.
Знаю, встретит меня мой друг
У ворот, что зовут "кпп".
Он покажет мне ангельский полк,
Он расскажет про их Устав...
Полк невинных, отдавших долг,
Полк пятнадцати тысяч слав,
Полк пятнадцати тысяч бед,
Самых верных из Божьих слуг...
Я пришел.
- Эй, бача, привет!
- Заходи, не стесняйся, друг...
Узнаешь, это Саня-сержант,
Это ротный, а это комбат,
А вот это звеном летят
Вертолетчики на Герат,
А вот это саперов взвод
Расколдовывает кариатид,
Вот пехота - смешной народ -
Умирает, а все ж летит...-
Я иду сквозь картинок строй,
Лица-лики, иконы душ...
И пейзажи - гора за горой,
И оплавленный Гиндукуш...
- Ну, а ты? Как живется там?-
Не отвечу я, промолчу...
Просто всё, как задуть свечу...
Тополиная тень. Афган.


***
Давай останемся, браток,
И пусть шагают мимо годы,
Ведь нам с тобой не от природы
Назначен расставанья срок.
Еще бы пожили...
Весной,
Забрав из штаба документы,
Раздав салагам сигареты,
Домой отправимся. Домой!
Получку выдаст нам Ташкент,
Пойдем гулять, достанем водки,
Мы выжили в афганской лодке,
И кто нам скажет: "Водки нет!"?
И кто нам скажет: "Жизнь не та!"?
"Никто не ждал, а вы вернулись,"-
Про порох спросят и про пули...
Представь, а мы остались там.
Представь, что мы остались там...
Ну, что глядишь, бача, с укором...
Терпи, вертушка будет скоро...
Я жив. А ты умрешь от ран...
Давай останемся, браток!...


***
Услышь меня. Откликнись. Отзовись.
Сквозь время. Сквозь бессмысленность пространства.
Оттуда, что зовем мы словом "высь",
Оттуда, что стабильней постоянства.
Ответь на мой наивнейший вопрос,
Что чувствовал тогда за два мгновенья
Мальчишкой из эпохи ранних рос -
Разменной жизнью грязных преступлений?
Я честно продублирую ответ.
Услышат. Передумают. Отставят.
Ты станешь самым первым в череде
Воскресших в той войне в Афганистане...

***
Куда мы уходим из прошлого, брат,-
Из сладкого "Помнишь?", из вечных "Однажды..."-
Затяжно: "Оставишь...", - бредем наугад,
Порой забывая: не вечны мы - каждый...
Черствея,- осколки и те устают
Противиться черствости этой...наружу
Спешат убежать в этот адский уют,
Способный настигнуть беспамятством душу...
Куда мы уходим от жажды густой,
Дерущей наждачкой и глотку, и нёбо...
И держим безмолвно редеющий строй,
Боясь навредить честно сказанным словом...
И пули уже вылетают из глаз,
Как гильзы ненужные, бывшие болью...
Что даже содомы и те через раз
С оглядкой на нас рассыпаются в поле...
То поле с тобой мы уже перешли,
Уходим "оттуда", но словно "обратно"...
Мы путаем кровь с соком спелых крушин,
И нам уже ложь так приятно понятна...
Куда мы уходим, оставив себя,
С собой прихватив двух небитых заменой...
Куда мы уходим из прошлого, брат,
Не бегство ли это по бросовым ценам?...

***
Вспоминаю снег на Искаполе...
Хлопьев мокрых белый-белый вал.
Снег в горах с особой силой волен
Перевалы превращать в завал.
Ни пути, ни зги, ни скромной метки,-
Небо опустилось, все слилось...
Нет природе дела до разведки,
Вымокшей, как брошенная кость...
- Видимости - ноль. Не видно цели.
Переждать бы этот снеговал...
- Лейтенант, вы что там охуели,
Час на все...Вперед! На перевал...

Вышли мы не все из тьмы-метели -
Кости-недоглодки той войны.
Мясом обрастаем. Охуели...
Снег на Искаполе студит сны...
Бродит поколенье охуевших
В поисках приюта для души...
Нет в пехоте места для непеших,
Не было людей - "карандаши"...
Скольких превращение в "трехсотых"
Вывело в герои той войны...
Выжившим - дошедшим - в виде льготы:
Горькое прощение вины...
Горше - только боль солдатской доли,
Солью погоняло - "ветеран"...
Вспоминаю снег на Искаполе,
Белый бинт на выжженном. Афган

***
"Каждый раз в феврале я вспоминаю как жрал кишмиш в Афгане".
Из разговора.

Сорок третий февраль как две капли похож на тридцатый...
Феврали-близнецы, расскажите чуть-чуть о себе...
Рассказали...
И вышло: разнятся погоды и даты,
Неизменна лишь тайна заветных "т.п." и "т.д."


Сорок три февраля - школяры, футболисты, солдаты,
Пять студентов...семь в радости, двадцать четыре в труде...
Держат строй и равненье, разнятся доходы и траты,
Неизменен лишь дебет бесценных "т.п." и "т.д."
Выпадает один - невзначай из шеренги поддетый,
Выдается как штык, и захочешь, да не утаишь:
Девятнадцатый - наглый - он в горник песчаный одетый,
Поедает с особым цинизмом афганский кишмиш.
Ну, ни взять и ни дать - отщепенец судьбы конопатый,
Мог бы мирно крутые задачки решать с "А и Б...",
Но, поди ж ты, зудело плечо по ремню автомата,
По священному долгу кому-то, по "т.п." и конечно, "т.д."...
Сорок третий февраль помнит каждого в этой шеренге,-
Он по званью готов за любого из них отвечать...
Кто-то вышел не так, а другие достойны легенды...
Может, это о них так молчит, догорая, свеча...
Сколько в этом молчанье таится о трехе в дисбате,-
Арестанское счастье довеском сиротской беде,-
Сколько этих молчаний настояно в бывшем солдате
На афганской закваске, сдобренной "т.п." и "т.д."...
Молча жрали отборный кишмиш, запивая изысканным кофе,
Молча кару несли с несмываемым званьем "синдром"...
Лишь кричали следы вдоль тропинок, ведущих к голгофам,
Голосами родных, награжденных венком похорон...


Помолчал.
За окном отсвет рос в наступающей рани,
И по росам в рассвет как когда-то по горной тропе,
Уходил тот родной кишмишовый романтик-афганец,
Унося в рюкзаке все, что нажил: "т.д." и "т.п."...

***
"спит мягкий знак, и слово "жизн" - короче,
но, как и прежде, слово "смерт" - длинней."
(А. Кабанов)

"Начните верить..."- фразой в переписке
Меня сегодня даже не убить.
И время вычистило весь песок газнийский
С зубов при помощи щетины на "to bee..."
Не барствую, но здраво различаю
Средь прочего "не барские" дела...
Но горный воздух вкуса молочая,
Но мрак кяриза в сводах анфилад,
Но выстрелов раскатистое эхо,
Но взрыва в подзатылье острый лом,
Но мудрость поражений и успехов,
Но доля мужика - "сад-сына-дом"...

"Начните помнить..."- реплика забытых
Меня повторно в реку не влечет.
Ведь даже из разбитого корыта
Вода пусть худо-бедно, но течет...
Не пьянствую, но воду распознаю,
Разбавившую честное вино...
Но вкус солярки в каше из сухпая,
Но фляжки запах пополам с бедой,
Но смачное до искренности слово,
Но гильзы медальонное нутро,
Нет бывших, я не верю и в готовых,-
Есть мужество держащих жизни строй...

А слабость - как картавящего слово,-
Но смысла - ни добавить, ни стереть:
Короткий век, и жить давно не ново,
Живу и помню. Укорачивая смерть...

***
Мы так мирно живем, уповая на близкое чудо,
А потом нас с тобой белый голубь повестки найдет,
И мы выпадем в грязь, и сыграют нам медные трубы,
И настанет война и отменит она наперед
Все, что знали с тобой, а потом - то, что мы и не знали,
На остатки судьбы ей, как видно, давно наплевать,
Ну, а мы устоим в перекрестье вранья и морали,
Чтобы задним умом в свою юность швырнуть плевела.
И поймем мы, Бача, что-то исконное, человечье...
Но труднее всего нам с тобою друг друга понять...
Белый голубь летит, и война продолжается вечно,
И то близкое чудо минует тебя и меня...
По глотку - и в покой, нам помогут осколки гранаты,
Что осталась последней в одной уцелевшей руке...
Это просто война, и на этой войне мы - солдаты,
Пусть играет труба там, куда мы уйдем налегке...

БЕЗРЫБЬЕ
сонет
Мы из времени Лет. Мы из цикла поступков и снов.
Мы бежали сюда из этюда людской пустоты.
Мы из сказок страны, в коих любим одних дураков.
Потому что и сами мы жертвы своей простоты.

Мы из песни тоски, из рассказов с песочной строкой.
Наркотических грез, что сжигали обратно мосты.
Мы из племени тех, кто в наколке над левой рукой
Попытался создать своей карме надежный посыл.

Мы не авторы, нет, - лиргерои, - удел наш таков.
Крепостные мы - факт, и надежно поджали хвосты.
Догоняем прогресс на телеге забытых веков,
Лоскутами мечты все латаем пустые холсты.

Не горжусь я уловом таких вот безрадостных слов,
Плох тот горе-рыбак, что не верит в грядущий улов...

ШАПИТО
Шары, салюты, елка...Шапито...
Подарки, апельсины, Дед Мороз...
Порой вернуться хочется до слез,
Туда, где о войне не знал никто.

От мирных грез два шага до войны,
А кто послал, я выяснить не смог,
Мне выставили долг, и без вины
Отправили в Афган за парой строк.

Портянку и сапог нашла нога,
До синих вен сжимая кулаки,
В "учебке" представлял я свой Афган
Апострофом неведомой строки.

Апострофы в рассказах о боях,
Апострофы в заметках из газет...
Я ваксой замалевывал свой страх
До глянца на морщинистой кирзе.

В ночи и Ашхабад всегда красив,
Я видел ту красу через брезент,-
Мы ехали как в банке иваси,
А сумрак заметал за нами след.

А утро нас лишило наших грез,-
Смотрели вниз, открыв глаза и рты,
Как сам Кабул неумолимо рос
И падал к нам с бездонной высоты.

И мы к нему, вернее,- самолет...
А к нам война, в глаза пуская пыль...
Мы к ней свалились,словно мумиё,-
Отстрелом от действительности - в быль.

А дальше - пересыльное гнильё,
Сравнимое с вокзальной бомжотнёй -
С претензией на будто бы жильё,
Соседствуя с как-будто бы войной.

Там много, кто служил, и в орденах,
Я знаю, возвратился "из войны".
Салют вам, пусть уважит вас Аллах,
А я не уважаю. Без вины.

Отвлекся, но достойны. За значки
Успели все достоинство продать.
Отродье пересыльное - рачки -
В обличье тоже вроде бы солдат.

Ну, вот и нам подали вертолет -
Коровой его кто-то обозвал -
"Куда? В Газни? Ну, вешайся, народ,"-
Нам в спину пересыльщик пожелал.

Летели долго. Кто-то заскулил,
Мол, слышал, что сбивают всех "коров",
И я просил у матушки-земли,
Чтоб сразу смерть, без долгих докторов.

Газнийский "космодром" нас не встречал-
Смеркалось, да и фиг ли толку в нас:
"Две сотни необстрелянных "галчат"
Взамен бойцов, уволенных в запас.
Не шарят, не секут,- дерьмо дерьмом,
И как с такими дальше воевать..."-
А мы сопели громко да молчком
В ответ на те обидные слова.

Потом, когда везли "Уралом" в полк -
Семнадцать километров - без дорог,
Всяк, много говорящий даже, смолк
И сжал все то, что раньше сжать не мог.

Потом стрельба. Стрелял КПВТ.
Кто нам о том тогда растолковал?
Да, я пригнуться так тогда успел,
Что шапку обронила голова...

Мне было страшно. Честно признаюсь.
Теперь смешно всё это вспоминать...
Раздразнишь память, и она как гусь
Начнет тебя из прошлого щипать.

Вот. Как-то вспомнилось. Опять под Новый год.
Гибридом - совпаденье и напасть.
Играют без конца в войну и го -
Сударство - гуттаперчевая власть.
И спорим - веха, праздник или...что?
Под магией греха и круглых дат
Философ умирает, но солдат
Вернется на минуточку туда...

Шары, салюты, елка...Шапито...

* * *
В страну, что с намоленных пор
Не выдавит слова прощения,
Ты шел, не добитый вупор,
Без права на возвращение.
Где суть поделили давно
На власть и заветное - 'родина',
Где патриотизм и говно
Не ценят, поскольку много их.
Ты вышел, солдат страны,
Что стал без вины оккупантом...
Ты стал ветераном войны,
Забытой страной аккуратно.
Мы ищем погибших живых,
Их память страны убила,-
Страна, что не помнит своих, -
Воистину страшная сила.
Их рвали, сметая следы
С песка как улики скупые.
Так вышло: с войны до беды
Мы стали стране неродными.
Но ты свой закончил поход,
Ты выжил и вышел. Живи же!
Смотри, это твой небосвод,
Он с каждой секундой все ближе...

* * *
Бьется в тесной печурке огонь...
(из песни)

Для пехоты и 'краснуха' - шпроты,-
Зампотыл закладке не главред,-
Хлеборезу тоже жить охота,
А пехоте права жизни нет.
Модулей не видела пехота -
Тумбочка, кровать и табурет;
Хорошо, коль ранит на излете,-
Койка в один ярус - кабинет!
Радости не дарит расширенье:
'Цинк' вам не жилплощадь -
Тесный гроб.
Запахи солдатства. Не сирени.
Ни один 'Шанель' их не забьет...

В честь погибших убраны кровати,
Чем богаты - почестей 'уют'...
Пару дней - и почестей тех хватит -
Нет в пехоте выходцев из знати,-
А кроватям новеньких пришлют...

Мало мы наслушались 'Каскада',-
Трудно утаить магнитофон:
Ушаков - майор с 'особым' взглядом -
Налетал на 'Шарпы' как грифон.

Рассказать еще или не надо?
Бьется все в печурке огонек...

Я бы спел вам, детки, из 'Каскада',
Только вот желанья что-то ёк...

ПОКОЛЕНИЕ ВОЙНЫ
(диптих)
Никому ничего не должны,
Почему же всё время
Их становится меньше,
И всё реже мы помним о них,
То ругая какую-то жизнь,
Что нас долбит проблемами в темя,
То с обидой на решку,
Что с орлиной усмешкой
Каждодневно шпыряет под дых.

Им досталось: успеть
испытать по-житейски и кровно,
Не кляня никого,-
На проклятье не дали им прав,-
Как обыденна смерть
под Смоленском, под Брестом, под Ровно...
На миру городов,
но обильней - без слов и крестов
В неизвестности пойменных трав.

Незаметно уходят они,
на салюты не тратятся дети...
Может, так и должно
уходить поколенье войны:
Ничего не просить,
потому что никто не ответит
Под двуглавым орлом,
укрываясь сукном
Нашей нищей российской души?...

* * *
Я стараюсь забыть об афганском своем ветеранстве.
Ведь всё чаще и чаще его признают за изъян.
Нет в трофеях ни денег, ни пяди чужого пространства,
Так на кой же тогда мы ходили с войной на Афган...

Я пытаюсь застить просветленье того пониманья.
То надену парадку, то орден сочту за обман...
Нет покоя душе от таких ветеранских метаний.
А всего-то два года. Коварная флешка - Афган.

Я стараюсь забыть, а она разжигает как пламя,
Я стараюсь залить и глотаю с тоской алкоголь.
Но чем больше тушу, тем сильней разгорается память,
И чем больше лечу, тем безудержней прошлого боль.

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ — ОНИ РЯДОМ
Быть симбиозом души и тела
Трудно,- скажу вам - однажды умерший...
Пахла земля вся багульником прелым,
А в небесах плыли белые стерхи...

Я не успел даже вытерпеть боли...
Вдруг наступило блаженство мгновенно:
Звон жаворонка, бескрайнее поле...
Легкость безнервна, бесплотна, безвенна...

Боль не успела. Успел только взглядом...
Был удивлен: чем встревожены люди?
Где же все то, что мгновенно и рядом,
Где ж то блаженство, неужто не будет...

"Жив,"- говорят мне склоненные. Сверху
Свет ослепляет немым "Неужели?"...
Снова земля, и багульник, и стерхи...
Только душа - не на небе, а в теле...

ЖОРА
Список военнослужащих, погибших
при исполнении интернационального долга
в республике Афганистан,
по Ставропольскому краю:
...99. Слюсарев Георгий Алексеевич Мл. сержант 01.05.1965г. 31.05.1985г. Предгорный РВК...

Последние слова: "Товарищ капитан! Гранаты для подствольника! Держите!..."- и пуля дшк под сердце...пополам - я дальше в суету, ты - к солнцу, что в зените...Так судьбы разошлись. Придумали: "излом", "синдром" и "послекриз...",- придумавших уймите, - не мажьте слово жизнь казенным языком, не славьте слово смерть, их молча помяните. Их - вырвавшихся ввысь, их - вставших во весь рост, их - кто не пожелал остаться...Шаг в бессмертье...Последний майский день. Дорожка за погост. Мы вместе. Вместе нам и жить и верить...Верьте...

ЧАЁК
Половина свидетелей вымерла
                                из-за давности,
Половина - молчит,
       антисептиком смочена данности,
Двум третям всё понятно.
     Но треть ищет тех, кто "афганистей".
От кого-то все ждут, как явленья Христа,
                           благодарности.
Но в афганской как в финской -
                  калеки,
                        покойники,
                              гадости...
Я б забыл,
      сжег, затер
             память с радостью,
Мне бы только себя
          разыскать и вернуться из давности,
Мне бы дольку тепла
         из костра, не залитого данностью,
Мне бы нёбо обжечь
            тем чайком...
                     нет его ведь афганистей,
Мне б прижаться к броне,
               сохранившей меня,
                       с благодарностью.
Я бы смог объяснить вам,
               откуда:
                     калеки,
                           покойники,
                                 гадости...
Титры колют сознанье как острые иглы:
"Вся надежда - на параолимпийские игры..."

НЕВЕТЕРАН
А знаете, он тоже времен не выбирал.
Ни кожи и ни рожи - совсем не идеал.
И лиха не будил он, и пьяного не бил,
Не сквернословил всуе: "to be or not to be..."

Представьте, наградные себе он не писал,
Не лез афгану в душу: "Бача, давай пайса!"
Не торговал солярой, не пыхал сладкий чарз,
И четвертак чекистке не всовывал за раз.

Не гнал из самогона достаток и ништяк,
Не пер через границу десятый "честный" шарп,
Не прятал чеки в жопу, из роты не сбегал,
Да и сейчас не врет он, как-будто "генерал".

На праздники в партере теперь он не сидит,
Не носит "юбилеек" с значками на груди.
Не смотрит и не судит меня он свысока.
А мог бы. С полным правом. Убит. Из ДШК.

Отказником я не был - металл не имет ржу.
От ветеранской каши живым не откажусь...

А каково ему там...Мой голос вдруг затих...
Ведь ветеранство в моде у якобы живых...

ФОТОГРАФИИ
Апрель 84.
Совсем молодой, патлатый - чтоб были укрытыми уши.
Букетик тюльпанов держит - куда-то несет цветы.
Пробор на ветру разметан...он вел себя так непослушно,
А рядом девчоночки стайкой, и все неземной красоты...

Мы верили в девичьи слезы, и в шёпот: "Не здесь, не надо..."-
И горы сломать спешили, расслышав скупое: "Да!",-
И крохи степух делили меж водкою и лимонадом,
А время текло неслышно сквозь вечность - водой вода...

Тогда еще пели мы песни о бравых таких комсомольцах,
А после искали аккорды от песен "Машин" и "Битлов"...
И мячики ловко швыряли "крюком" в баскетбольные кольца,
И пили Агдам на ступеньках у ног пионерки с веслом.

Потом получили повестки со словом-приказом: "Явиться..."-
Потом состригали проборы, смеясь задушевным смешком...
Хоть фото слегка пожелтело, но стали отчетливей лица,
Как лики святых проступают сквозь время в киотах икон...

И пахло то время младое таким черно-белым апрелем,
Что хочется снова и снова вдыхать тот прекрасный елей...
И как же хотелось нам верить, что мы еще много успеем,
И как же хотелось успеть нам, чтоб верилось втрое сильней.

Август 84.
Курсант худосочный учебки, как чмошный незнайка в панаме,
Не знает, что святость Присяги - совсем не хухры и мухры.
Он пишет по нескольку писем девчонке, и другу, и маме...
А снимок стеснительно выцвел до цвета дымка от махры.

Позерство в пейзаже и форме, улыбка от уха до уха,
Но честной ребячьей тоскою предательски брызжут глаза.
Ему бы винтовку и чайник - сошел бы точь-в-точь за Петруху,
Что белое солнце в пустыне как сахар заначки лизал.

Он бытом учебки изодран, но цепки следы от гражданки,
И первый неношенный китель никак не подогнан к плечам,
И колет как пальцы иголка, буравя глубокие ранки,
И я уже вряд ли поверю, что это на снимке я сам...

Декабрь 84.
Какие-то бравые парни у серой армейской палатки,
В руках - половина ружейки...привычный, видать антураж...
И в третьем ряду - пол уха с подбитой, но гордой сопаткой,
И в чем-то засаленно-грязном - душары газнийской типаж.

Эй, кто вы, ребята, ребята...Не вспомнить уже мне фамилий,
Осталось лишь желтое фото дрожащим листочком в руках...
Вот этот ушел на дембель, а этого вскоре убили,
А этот сгорел в каптерке...а этот погиб в горах...

И режут афганские цыпки мою размягчевшую кожу,
И стонет под ложечкой юность, как раненый просит воды...
Опять я на снимке вышел самим на себя не похожим,
И жаль, что фотографа Сашки пропали задаром труды.

Эх, знать бы, умыл бы рожу, сапог бы натер гуталином,
И чуб начесал покруче, чем Пресли или Брюс Ли...
И вышел бы интерпарнем на фото весма смазливым,
Таким бы и правнучата гордиться по праву смогли...

А те, кто в панаме незнайки впервой в караул заступили,
Кто тащится шлангом в учебке, считая режим за ад,
Считайте уже денечки, как звезды считает филин...
Пиздец вам, я жду вас, духи, я буду вам очень рад!

Май 85.
Под кедрами Алихейля. Кто в тельнике, кто в "песочке"...
Как-будто и всех делов-то поржать и пожрать сухпай.
А кто это в тельнике борзо фотографу рожи корчит?
Дык, это ж...поди ты...точно...
Ну, вылитый Рэмбо мрачный...да ладно вам...это - я...

А рядом со мною - ротный. Бывалый хмурной вояка.
По горкам ходил без карты как видящий и святой.
Узнать бы как жись сложилась - в порядке он или в бяке.
Откликнись, старшой! Валера! Прием! Ты же был "Ботвой"!

В ответ лишь сверчки да звезды...Нет связи...Быть может, поздно...
Но думать о том себе я твержу: "Не моги! Не сметь!"-
А спину терзает память мурашками как морозом,
А мысли как многоточья за маленьким словом "смерть"...

Май 86.
Вот так и стояли - строем. А я выходил из палатки
И вольным гражданским жестом сигарки им всем дарил.
И вроде бы тот же китель. Но сколько военной повадки
У тела, того же тела...
И на погоне лычки. Их так же, как прежде, три...

Собрал фотоснимки. Надо проверить как там в кроватке
Сопит, набираясь силы, во сне моя младшая дочь...
И знать ей пока что рано, как сладко служилось папке...
Пусть снится ей добрая сказка...
                Какая хорошая ночь...

ЗА...СА...ДА
И огоньками папирос
Тебя проводит в ночь пехота,
И вздохи вслед, и взгляды вскользь,
Молчит незаданный вопрос:
"Куда уходишь, разведрота?..."

И черный абрис кишлака,
Необитаемость дувалов,
И крик истошный ишака,
И шорохи...Их тут не мало.
И зелень звезд в ночной прицел,
И цепь крадущихся душманов,
И бой короткий. Тряпки тел,
И путь обратный тех, кто цел.
И слов опять как жизни мало.

А может быть - наоборот.
И чью-то грудь порвет на вылет.
Иль чью-то ногу оторвет
Вдруг пасть растоптанная мины.
Осколки отправляя в лёт.
А вслед - стенанья тех, кто живы,
И как подачка - жизнь скотины,
Того, кто к Родине придет,
Чтоб жизнь успеть начать сначала...
Чтобы понять, что выжить - мало.

Они выходят из ночей,
Их свистом гонят вслед тушканы...
А как же, спросите, дуканы,
Пайса, бакшиш, ковров елей...
О том не спрашивают вслух,
Но как прекрасна эта зависть!
А то, что вдруг в живых остались,
Так то судьба - одна из двух.

И не везло им - факт - ни разу.
Везенье - вера дураков.
Друг другу лики мажут сажей
Со стенок адовых котлов...

"Разведка - в цикле потаскух -
Сегодня - нас, а завтра мы - их...
За столько лет мы не отмылись
От тех ночей, от бед и прух,
А нам примет закон не писан,
Уходит тот, кто был готов."-

И улыбается со смыслом
Разведчик Ваня Иванов.

БРОННИК
Я выгорел, в дырах, но все еще носок,-
Душой отражаю зло.
И пусть я на вид лепесток-недоносок,
Во мне целых семь кило.
А зло беспрестанно повсюду летает,
Принявши осколков лик,
Но жив человек от края до края
Моих броневых пластин.
Ловлю я и пули, хоть мне неохота,-
Великий поэт - АК:
На многих из нас, спасавших пехоту,
Есть его пуль строка.
По этой строке отличают бывалых
В зеленом жилетном строю...
А мне до замены осталось мало -
Лишь выжить в последнем бою...
Вот снова удар, и звенит до блевоты
Душа - о металл металл...
Подумают, пуля была на излете...
Я умер...живи, пацан!

ТРИШКА — НЕМАЯ НЕМОЩЬ
Ну, а он идет, качаясь...Хрип дыханья вторит шагу.
Раздраженно гаркнет камень, потревоженный ногою.
Обреченно в губы плюнет каплею пустая фляга,
И из глотки стон сорвется, как предвестник верный горя.
Изможденный восхожденьем - до озноба жил на шее -
Он идет тропой к бессмертью...Рядовой, а на голгофу.
Предложи ему отречься - он умрет, а не посмеет.
Покажи - и он ослепнет, расскажи - и он оглохнет.
Словно правда - яд смертельный. Или грех великий в вере.
Он - солдат своей эпохи, гладиатор "Эс-эс-эра".
Высь святая ближе...ближе...камень в спину кинет скверну:
"Это ты, немая немощь, хрип дыханья превозносишь?
Или это быль Афгана канонадой песню ладит?-
Чернь из танковых бушлатов выпускает душу вовсе,
До февральского распадка долго длится чья-то осень,
И на рубище заката не хватило неба глади,
Чтоб о смерти не писалось слов на листике тетради,
Чтоб о пулю не споткнулся тот, кому идти в засаду,
Чтобы выжить смог он между немопадом с мощепадом...-
И тогда, немая немощь, воплотишься кличкой "Нежить",
Возвратиться не сумеешь, и остаться не решишься,
И доказывать метнешься, что война не в зарубежье..."-
А пока всё алихельно, как смола в кедровой шишке,
И февральская замена далека и даже слишком,
И хрипит на каждый шаг он, повторяя: "Где же...где же..."-
И бушлат латает матом, грея задницей валежник...
И стрельбою автоматной дразнит эхо: "Тррришшшккка...Трришшкка..."

И опять идет, качаясь...Хрип дыханья вторит шагу.
И ему дойти придется, ведь не может он иначе.
Рядовому думать вредно, ведь поставлена задача...
Вечность - пазл. Его он сложит из осколочков отваги...

НА ЛЕТЕ
Не рыбачить приду в час Спасения к берегу Леты,
Стать собою в тот миг страх не сможет уже запретить.
Жизнь-апокриф моя не пополнит собою заветов,
А с лукавыми мне вряд ли станет и там по пути...

Кто мы? - крикну, ответа, как было не раз, не услышу.
И пойду вопрошать о виновных и правду искать.
И латать горбылем безвозвратно снесенную крышу,
Натыкаясь на мудрость волны, что смывает дворцы из песка...

"Страшный Суд - не зачет по мотивам истории судеб,-
Мне так кажется всуе, под солнцем, и даже впотьмах,-
На скрижали плевал с их пустым лицемерием букв,
Что вцарапал в суглинок какой-то безумный монах.

Ведь убил и украл.
Убивал для того, чтобы выжить,
Воровал для спасенья от голода малых детей.
Наживая при этом чахотку, мозоли и грыжу
И десяток болезней различных пород и мастей.

Ведь ни дня не прожил без шизы сотворенья кумиров,
Скольким верил из них, и за каждым я сколько-то шел.
Ведь, случалось, бежал и скитался без родины миром,
Сохраняя надежду, что кончится всё хорошо.

Ведь бросался на женскую плоть, погоняем желаньем,
В этой похоти был я сравним с ненасытным скотом,
Зло насиловал женщин, меня распаляли стенанья...
А свое покаянье о том оставлял на потом.

Ведь гласил о богах, сквернословил и в Бога и в душу,
Предавал свою мать, отрекался легко от отца,
Клеветою на брата еще один пунктик нарушил,
И теперь я готов быть рабом у любого льстеца..."

На измятом листке эта надпись оставлена Лете,
По теченью реки наш кораблик забвенья плывет.
Я напился воды и хотел на посланье ответить,
Да споткнулся о подпись, гласящую: "Русский народ."