ПРИШЛИ
Пришли. Расселись по-хозяйски в хате,
Обчистили до нитки уголки,
А кто-то уж готов, как в те деньки,
Трудиться в полицаях на подхвате.
Ох, желто-голубые землячки!
Еще и комендант не выдал график,
Но партизаны сквозь былые сны

Уж видят на столбах на телеграфных
Такое, что Господь оборони.
…Пришли. Расставили не пулеметы,
А бдительную стражу вдоль оград,
И гляньте – петухи еще молчат,
А радостные наши стихоплеты
Спешат восславить новый каганат!
Все, как бывало. Разница лишь в малом:
В те времена под грохот канонад
Наш чернозем грузили в Фатерлянд,
А нынешние хищники навалом
Вывозят наших – как товар – девчат.
Все, как бывало… Гэй, не все, миряне,
Тогда под оккупантами земля
Горела, словно лава на вулкане,
Теперь же – только пепел и зола.
И все-таки не все! В золе, в печали –
Огонь не умер до конца в ночи,
Чтоб кузнецы на мехи поднажали.
Иль вы забыли, как ковать мечи?
Господь, чей свет в ладонях не остынет,
Простит простого труса, если тот
На оккупанта гнул задаром спину…
Но лишь вовек прощенья не дает
Поэту, если в горькую годину
Молчит про убиваемый народ.
Оригинал

***
День был убит прицельно,
Киллером нанята ночь,
Бросила – и мгновенно! –
Месяца гнутый нож.

Кровью окрашен запад,
Только улик – нема,
Дрогнул ушами заяц,
Даже сорока – нема.

Ветер затих с востока,
Дятел замолк в дупле,
Только шумит осока,
Слезы – на каждом стебле.

Следствие начато рано,
Утро взывает ко всем:
– Кровью заходятся раны,
Что ж вы молчите? Зачем?

Уж из-под старой акации
– Тс-с, – прошипел, –
Оккупация.
Оригинал

ГУЛЯЕТ ПАНСТВО
И вновь над Украиной – «время лютэ»*
Когда солдаты мировой войны,
Свои награды продавать должны…
Грохочут над голодными салюты,
И вновь чума гостит у сатаны.

Под фейерверк китайского разлива
Учитель старый, взятый им в кольцо,
Над мусоркой склоняется пугливо,
Чтоб кто-то не узнал его в лицо.

Уж так гуляют власти Украины,
Жируют до прогнутия земли,
И в чашах яро багровеют вина.
Гуляет панство – ох да на крови!

Ракеты вновь играют звездопадом,
Орудья бьют на киевских холмах,
И под веселый рокот канонады
Погибшие в сражениях-блокадах
Шевелятся в могилах и гробах.

Стоят немые, как надгробья, люди
И зреют в них тяжелые слова:
– Так по кому ж заходятся салюты
Над Украиною «во время лютэ»?

В ответ горчит забвения трава,
И тишина – вся в черном, как вдова.
________________
 *Из Т.Г. Шевченко
Оригинал

ЭГЕЙ, ОЧУХАЙТЕСЬ!
Когда засыпают державы, вожди и народы,
Когда даже вороны смолкнут среди темноты,
На смену начнут выползать – на ночную работу –
Хорьки и кроты.

Они подрывают под корень святые ограды
И роют, и роют, и роют невидимый склеп.
А утром красуются в креслах Советов и рады
И учат, как тяжко в поту добывается хлеб.

А внешне страна пребывает в расцвете и мире –
Решпект Академий, Шевченко и гетманский чин,
Но вновь в подземельях все роют и роют могилы
Под корень народа, под суть православных святынь.

Очнись же, народ мой, прислушайся к шороху снизу –
Там роют и роют, стараясь провал углубить,
Кроты и хорьки подгрызают основы Отчизны
И веру, и славу, чтоб все украинство сгубить.

Эгей, да очухайтесь, братья, на зов этот вещий!
Все норы огнем уничтожим и все уголки,
А коль мы не справимся с этой породой зловещей,
То нас прикопают кроты и хорьки!

Перевод Александра БОБРОВА

НЕ ПОМИНАЙТЕ…
Над отчим краем — тёмных сил Везувий, 
А наша совесть спать легла уже. 
…Не поминайте Имя Бога всуе, 
Когда отныне нет его в душе. 
      
Уже вон дедов дурнями рисуют 
Пройдохи-внуки вдоль и поперёк. 
…Не поминай Народа имя всуе, 
Когда ты память Рода не сберёг. 
      
И в час, когда просить пойдёте чинно 
У Господа прощенья за грехи, — 
Не поминайте всуе Украину, 
Чтоб не отсохли ваши языки!
Оригинал

РАЗГОВОР С УЧИТЕЛЕМ
Старомодный поэт из наивного, доброго часа, 
Где была ещё совесть, а честь вызывала на бой, 
Я почти в полусне отключился от заданной трассы 
И себя ощутил в нереальности жизни другой. 
 
Привиденьем бреду под какие-то мерзкие звуки, 
Где все жрут или пьют, и ложатся вдвоём на виду… 
Где над Вечным Огнём согревают нечистые руки, 
И на плиты святые спокойно справляют нужду. 
 
И кишат суетливо, и все продают неустанно… 
В этом шабаше хищном стою одинокий, как перст. 
А вокруг ни души, ибо души пустынными стали, 
Лишь у ног моих пёс так же молча косится окрест. 
 
Что за скрежет в ночи? 
Это пара юнцов низкорослых, 
В одуренье последнем надгробие деда найдя, 
Отдирает звезду — и сдаёт дефицитную бронзу, 
А на выручку колется, в землю сырую сходя… 
 
И настолько уже это было снести невозможно, 
Что опомнился я — и в далёкое детство проник. 
Вижу — светит навстречу доверчивый лучик в окошке, 
Где привычно к тетрадям мой первый учитель приник. 
 
Он спросил меня: 
— Сыну, а что так бледны твои щёки? 
— Да приснилось… — запнулся, — 
такое, хоть с дерева — вниз!.. 
— То, козаче, не сон. Прогулял ты, я помню, уроки, 
На которых как раз проходили мы… капитализм.
Оригинал

МАРШ ПЯТОЙ КОЛОННЫ
Кто вы ныне, наши коммутанты, 
Где нагрели новые места, 
Шустро заменяя транспаранты 
И знамен опасные цвета? 

Говорят, у радикалов нервы 
Не на месте, если ваш хурал 
Громче их горланит “Ще не вмерла”, 
Как вчера — “Интернационал”. 

Говорят, что в храмах бить поклоны 
Так теперь горазды вы еси, 
Как недавно били в них иконы, 
Посылая дули в небеси. 

Бдите ж, радикалы, в самом деле, 
Если коммутанты к вам придут: 
Нас они вчера продать сумели — 
Завтра вас подавно продадут. 

Помните, как в августе беспечно 
В пару дней сменила эта рать 
Место у звезды пятиконечной 
На места в колонне номер пять. 

И сейчас никто там не безумец: 
Повернись история опять — 
Сей момент заменят ваш трезубец 
На места в колонне номер пять. 

И желто-блакитный, и червонный, 
Полюбуйтесь, как который год 
Коммутантов пятая колонна 
Продаваться весело идет! 
И за них приветственные чары 
Радостно готовые поднять, 
Одобряют это янычары — 
Спецрезерв колонны номер пять! 

Спелся этот хор объединенный... 
Глянь, 
            желто-блакитный и червонный, 
Как победным маршем там и тут 
Коммутанты всей своей колонной 
В ногу с янычарами 
                                сплоченно 
Украину на торги ведут!

ГРЯДЁТ!
Суровый Ангел с горних небосводов 
Гремит на впавших в сатанинский смрад: 
— Вы продали нечистым Гроб Господень,
Взвалив свой грех на неповинных чад.

Они ещё припомнят в день расплаты, 
Как правду вы смогли перемолоть.
И явится воздать вам Тот, распятый,
Кому вы гвозди загоняли в плоть.

Вселенский грех на вас, сынов гиены, 
Упал, когда, скрывая подлый страх,
Вы тернии цепляли впопыхах 
На лоб Его, уже окровавленный, 
У Матери несчастной на глазах! 

…Ужель доныне мы понять не в силе,
Что нам закрыли наглухо уста 
Потомки тех, что гвозди подносили 
Убийцам, распинающим Христа?! 

Отверзните глаза на небосвод!
Там Божья Длань шлёт знак живым и павшим: 
Пора больших надежд — она грядёт.
Начало есть: повесился предавший.

***
Границы пали. 
Свой устав "неверным" 
Несёт по свету новая орда.
И сжались люди, словно в сорок первом, 
Предчувствуя, что близится беда. 

Ещё вчера на дружбу и на братство 
Для всех открытый, с кем судьба свела, — 
Сейчас народ так тягостно напрягся, 
Как будто пулю ждёт из-за угла.

И отчуждённо затаившись в мыслях, 
Самих себя страшиться все должны,
И что-то мрачно в воздухе повисло, 
Как будто приближается убийство, 
Но вот с какой — не знаем — стороны? 

Чуть громыхнуло — холод сердце сжал,
А после сталью клацнуло зубато, 
Так, вроде кто-то полный диск вогнал 
В голодную утробу автомата. 

Наполнил ночь тяжёлый, хмурый топот. 
Проехал катафалк… собрать гробы.
И всё растёт из Берестечка рокот 
Архангельской всеслышимой трубы. 

Гул сотрясает землю так огромно,
Аж кулаками впору лбы крестить.
И шевеленье в партизанских схронах. 
И время мстить…

ДАВАЙТЕ, ДЕТИ!
Простите уж, сограждане! Но стыдно 
Народом величаться под хмельком,
Коль мы и днесь не выбрались из быдла,
А знак раба сотрёшь ли рушником? 

В холопскую привычно стали позу, 
Пред сапогом чужим клонясь сполна,
Да всё-то льём по запорожцам слёзы, 
Святые оскверняя имена. 

Соборную по новой сдав уродам,
Вопим с телеканалов и газет,
Что это, мол, и есть сама свобода 
И незалэжный суверенитет. 

Кому, родные, брешем, будто сводни?! 
Да нам в глаза смеётся детвора:
"Уж коль, отцы, сие для вас — свобода, 
Нам из-под стрех кой-что достать пора!" 

Давайте, дети! 
По-козацки вмажьте,
Чтоб содрогнулись сёла, города!
И не кляните нас — не стоит даже, 
Чтоб вы о нас поганили уста. 

Мы с гетьманами этой стыдобы 
Себя уже приговорили сами:
Стереть свои могилы с именами, 
Чтоб и не знать вам, где лежат рабы. 

Спешите, дети! 
Вам лишь власть дана 
Спасти нас там, где нет за краем дна…

Перевод Евгения НЕФЁДОВА (1946-2010)

Валерий ГАНИЧЕВ

Сотоварищу по литературе

Дорогой Борис! Поздравляю тебя с 80-летием!

Но какие наши годы? По советским меркам ты, наконец, достиг возраста члена Политбюро, а до этого возраста только кандидат.

Мы довольно старые знакомые, еще с 50-х годов по Киевскому университету. Ты частенько рассказывал мне про Полтавскую родную Зачепиловку, а я про миргородскую Камышню, где я жил после войны, разные истории. С одной из таких историй я начал свою книгу «Листая версты дней» (ссылаясь на тебя, чтобы, не дай Бог, не обвинили в плагиате). Так вот, одна из них была о том, что в Зачепиловку приехал земляк после окончания здесь школы и международного факультета в университете. Он побывал за границей и даже в ООН. При встрече с обступившими его в Зачепиловке мужиками, пустился он рассказывать о своих поездках, о дальних странах, о Нью-Йорке. Рассказывает десять минут, полчаса, час, и тут один мужик докурил цигарку, бросил ее на землю, растер сапогом и хрипловатым голосом сказал: «Богато ты, Васю, знаеш, та щэ не всэ». И Васю словно обожгло… Он мучился потом всю жизнь, как же он так, что же не расспросил земляков, какая у них жизнь, какие у них радости и горести, а «всэ про сэбэ, про сэбэ». Другой мужик, правда, тоже, растерев цигарку, подошел к жизни попроще: «А я ото, Васю, зранку стакан кынув и пишов».

Много всяких историй, почти притч подарила родная земля Борису, как дарила в Михайловском, Миргороде, Вешенской, Моринцах нашим духознатцам родная земля. Так вот, эта народная струя пронизала и творчество выдающегося поэта современности Бориса Ильича Олейника. Нынешнее литературоведение редко вспоминают это качество — «народность», как основу и фундамент поэзии, да и всего литературного творчества. Говорят о стилевых особенностях, аллитерациях и ассоциациях с предшественниками, о модернистских исканиях и т.д. (все это может быть), но история показала, что истинная поэзия живёт долго только тогда, когда она близка народу, когда в ней внутренне преобладает народность.

Лет десять назад к нам обратился секретарь Нобелевского комитета и попросил выдвинуть кандидатуру на соискание лауреата премии. Секретариат Союза писателей посовещался и представил кандидатуру Валентина Распутина с его «печальным реализмом» («Прощание с Матерой», «Живи и помни» и др.). Конечно, не присудили. Года три назад мы узнали, что на Украине выдвинули кандидатуру на эту премию, разбогатевшего на нефти и динамите миллионера. А мы, в Союзе писателей, не получая никаких просьб извне, высказались за поддержку поэта Олейника, за его народность и дух единства славянства. Конечно, он тоже не получил. Там последнее время, по-видимому, думают, что вот если бы автор был всемирноузнаваемый модернист и космополит, диссидент, или хотя бы исповедовал нетрадиционные ценности, назвал бы отца, который у Бориса погиб на войне, родитель №1, а маму – родитель №2, то, может быть, и дали бы.

Над пронзительным восклицанием из стихов и песни Бориса о том, как уходит мать за горизонт: «Куда же вы, мамо!» рыдала моя незабвенная жена Светлана, зная, что наступит час прощания с детьми, родными людьми. Думаю, что Борис Ильич не особенно сокрушался по поводу Нобелевки, ведь у него была своя, особая премия — народное признание, и любовь, уважение и восхищение многих собратьев, да и нас, грешных.

Рассказывал и я Борису, что, оканчивая Камышинскую школу, я хорошо знал украинскую мову и литературу, хотя был русский человек. Я был благодарен двум светоносным своим учителям: учительнице русской литературы Надежде Васильевне и учительнице украинской мовы Ганне Никифоровне. Требовательной Надежде Васильевне, преподававшей великую русскую литературу, прививавшей восхищение и восторг простым сельским хлопцам и девчатам, любовь к Ломоносову и Державину, Пушкину и Лермонтову, Гоголю и Тургеневу, Достоевскому и Толстому, Чехову и Есенину, Шолохову и Твардовскому, да и всем, кто сеял «разумное, доброе, вечное». Да ведь и классик украинской литературы Иван Франко громогласно заявлял: «Мы любим российских писателей. Мы все русофилы, слышите, повторяю еще раз, мы все русофилы. Мы любим великорусский народ и желаем ему всяческого добра, любим и учим его язык, и читаем на нем нового, наверное, не меньше, а может больше, чем на своем… и русских писателей, великих светочей в духовном царстве мы знаем и любим…»

Даже повидавшая на своем веку, прошедшая через немало измен политических и в личной жизни, выдвинувшая себя в президенты госпожа Клинтон и та в беседе с Познером, вполне добросовестным глашатаем Запада, в ответ на его вопрос ответила, что читала, знает и любит Достоевского, Толстого. Во, как! Может, забудет после избрания, ведь заявила же на очередной встрече о «традиционном враге США», забыв о Второй мировой войне и войне за независимость, когда Россия была союзником США. Память, что флюгер.

Вторая наша любовь в школе была с горящими глазами Ганна Никифоровна. Она научила меня украинской мове, её духу, славянской корневой сути, той красивой музыке полтавско-киевского диалекта, не загаженного австро-венгерскими, польскими словечками, что внедряются ныне в сознание и произношение. Радость от познания сочинений Котляревсого, Нечуй-Левицкого, Панаса Мирного, Леси Украинки, великого Кобзаря Шевченко, Коцюбинского до поэтов советского времени — Павло Тычины, Сосюры, Рыльского, Малышко, других, была безмерна. Думаю, как же искусно и возвышенно вкладывали наши учителя великое и вечное в наши головы и сердца, выстраивая платформу любви и дружбы между людьми и народами.

Позднее мы это чувствовали не раз, приезжая в Киев по приглашению фонда культуры Украины по разным литературным случаям.

Вот, например, в 2007 году, мы приезжали и отмечали годовщину Николая Васильевича Гоголя и выход полновесного тома писателя в «Библиотеке Черномырдина». Тогда Борис Ильич был не только хозяином встречи, но и духовным толкователем значения Гоголя для наших народов. В 1989 году, на Славянской встрече в Киеве, раздавались возмущенные голоса: «Очистить Украину от гоголизмов». Слава Богу, нынче, в том числе после встреч в Фонде культуры, Гоголь признан и даже провозглашен украинским писателем.

В ответ на вопрос, обращённый ко мне председателя правительства Украины Кинаха после Сорочинской ярмарки: «Дак, чей же писатель Гоголь: русский или украинский?» — я ответил, думаю, правильно:  «Поделимся как Гоголем, так и Пушкиным и Толстым, как и вы Шевченко и Лесей Украинкой». Да, духовными ценностями надо делиться без процентов.

Запомнится и выдающиеся встреча, посвященная 825-летию «Слова о полку Игореве», той нашей общей, сверкнувшей и сияющей звездой, пришедшей к нам из XII века. Разговор шёл на Украине, в Новгород-Северском и Путивле. Два великих украинца, академики Олейник и Толочко, как и мы, сделали свои сообщения. Казалось, откуда-то оттуда, издалека, прозвучали из «Слова о полку Игореве» предостерегающие нас слова, которые прочитал Борис Ильич: «Рекоста брат-брату. Се мое, а то мое же. И начесигае князи про малое «се великое молвити», а сами не себе крамолу ковати». Юбилей «Слова» мы отметили словесно, хотя нашим Министерствам культуры было не до этого.

Борис известен как защитник славянского братства и дружбы, которые отстаивал не только в праздничные дни, но и под бомбами в Белграде, зачитывал слова Шевченко «Слава тоби Шафарику. Во вiкi и вiкi, що звiв еси в одно море славянськii рiки».

И еще славное событие, которое мы отметили с Фондом культуры в 2009 году. Выпуск великого романа XX века М.А. Шолохова «Тихий Дон» с переводом на украинский язык. Переводы были и раньше, но в связи с найденными и выкупленными двумя первым томами рукописи, решили внести правку и исправления, вернее, уточнения автора в последние годы его жизни. А также представить всех художников «Тихого Дона». Шолохов был широко известен на Украине. Его мать была украинка, с Черниговшины были ее родители. Читали роман на русском и украинском.

Помню, как в 1967 году мы, издательство «Молодая гвардия» и Комсомол проводили в станице Вёшенской, на родине Шолохова, встречу молодых писателей Советского Союза и зарубежья. Вышли на холм, под которым протекал Тихий Дон, кругом переливался ковыль и лазоревые цветы, внизу виднелся изгиб реки. И вдруг я увидел, что у молодого писателя Юрия Мушкетика, с которым я тоже учился в Киевском университете, на глазах слезы. «Что с тобой, Юра?» — «Та я же все цэ бачив. Про всэ читав!» Так всплывало время, природа, события из великой книги.

Больше года переводил «Тихий Дон» Володя Середин, тоже выпускник КГУ. Андрей Черномырдин в память о своем отце, бывшем послом России на Украине, оплатил выпуск книги.

Назначили презентацию и вдруг узнаем, что главный организатор встреч, председатель Фонда культуры Борис Ильич болен и лежит в больнице. Катастрофа! Но ехать надо. Презентация назначена в Парламентской библиотеке в центре города. Заходим. Зал полон, немало знакомых лиц по университету, по литературе. Идем к своим местам и вдруг… Борис Ильич? «Сбежал из больницы, врач кричит вдогонку «под Вашу личную ответственность»».

Борис открыл вече, сказал блистательное слово о романной форме, о «Тихом Доне», о кровавых драмах и истории. Обливаясь потом, он был буквально выдворен нами и друзьями, это уже была наша общая ответственность за его здоровье. А дальше была встреча и разговоры в Фонде Л. Кучмы о книге, времени, наших культурных связях. Встречу вёл сам Кучма. Я и Иван Драч ему как бы ассистировали.

А вот второй пласт наших встреч с Борисом. Я, директор издательства «Молодая гвардия», перед этим завотделом в ЦК комсомола. Звонит Борис: «Валера! Ось тут стихи Васыля Сымоненко. Знымають». — «За что?» — «За буржуазный национализм». Я говорю: «Да что они придумывают? У нас ни одного порядочного буржуя на Украине сейчас нет». (Думаю, нынче их пруд пруди). Стихи Симоненко тогда только появились у нас в обиходе, Светлана привезла книжечку из учебной поездки с молодыми педагогами зарубежья на Черкащину. Декламирую по памяти: «Можна все на світі вибирати, сину, Вибрати не можна тільки Батьківщину.» Так вроде?». — «Да так!»

Звоню Юрию Ельченко, тогда первый секретарь ЦК Комсомола Украины: «Юрий Никифорович, что там на «Змiну» нападают по поводу стихов Симоненко. Никаким махровым национализмом там не пахнет, просто поэт любит свою землю и людей». – «Ты так считаешь?» Но звонок из «центра» помогает ему принять решение. «Да нет, всё пойдёт, — я ехидничаю, — вы там за бывшими бандеровцами следите, а то оживают, из нор выползают». — «Да, нет, этого не будет никогда. До побачення».

В издательстве же «Молодая гвардия» украинцы были постоянно издаваемыми авторами. Тут и Олесь Гончар, и Павло Загребельный, и Сизоненко, и Иван Драч, и Яворивский, и Стельмах, и Олейник, и Лубкивский, и Мих. Шевченко, да и тот же Симоненко. Ясно, что из всех союзных республик писателей Украины было больше всех. Мы этим и гордились. Олесь Гончар меня любил, приглашал в гостиницу Москва побеседовать, да и пообедать. Говорили об именах молодых и старых, о литературе и истории.

Да и сам я переводил для «Советского писателя» книгу полтавчанина Малика «Червленые щиты» (о «Слове о полку Игореве») и «Каштаны на спомин» Артамонова и др.

Ещё: Борис Ильич всегда был человек остроумный и «юморной». Я даже выпустил книжку «Всякая всячина», где порассуждал о природе смеха. «Юмор и гумор» — называлась одна статеечка, где написал, что юмор и гумор — понятия одного смысла и ряда. Юмор широк, разливист, может касаться всего. Иногда тоньше, иногда покрепче, на грани. Гумор хитроват, часто кажется наивным, но столь же задирист и глубокомысленен, смешлив и поучителен.

Два народа умели пошутить над собой, да и друг над другом, а уж над врагом пощады не давали. Чего стоит одно письмо турецкому султану от запорожских казаков всех национальностей. Вот и получал я хохочущий и целебный нектар с цветков России и Украины, от хохлов и кацапов, чьи прозвища выражали задиристую насмешку. Украинцы и русские давно создали улыбчивый союз, а может даже всепобеждающий блок, что посильнее всякого НАТО.

Приехал в Киев в связи с 60-летием Бориса. Поздравляю в громадном зале. Годы напряжения, с одной стороны, «свидомi незалежники», с другой, «отпетые патриоты», а плоды народного труда делят «новые русские» и «новi украiнцi», а в основном «старые евреи». Я начинаю Слово: «Приветствую Вас, Борис Ильич, от имени секретарей Союза писателей России — Бондаренко, Дорошенко, Барановой-Гонченко и …» В зале, разумеется, ехидный смех: «Вот на каких человеческих ресурсах живут москали». Я продолжаю: «А также от Сергея Михалкова, Валентина Распутина, Юрия Бондарева, Михаила Алексеева, Василия Белова, Владимира Карпова, Петра Проскурина…» В зале аплодисменты.

На фуршете Борис благодарит: «Я тоби бажаю щастя, Валера. Повная хата добрых людей, щоб стол був повный смачного, а сала було багато», — потом хитро прищурился и закончил, — хай у мене будэ всэ цэ, но я же хохол, хай у мэнэ будэ трошки бильшэ».

Хохочем. Я тут же отомстил: «Вот недавно позвонил в Союз писателей Михаил Шевченко (мы его знали как поэта и секретаря Спилкi писменникiв Украины) и спросил: «Ну як там у Вас в Москве?» — «Плохо, Миша, плохо!». — «Ой, тай у нас погано». — «А як Влада?» — «Да, какая там власть — бандиты с большой дороги». — «Ой, та у нас тэж самэ!» — «А як президент? (Ельцин недавно расстрелял парламент, в стране олигархический разбой)». — «Хуже некуда». — «Ой, и у нас такий же». Потом помолчал и сказал: «Ни у вас щэ гiршэ». Всё-таки патриот Миша.

Да, чего только не было. Вот из последних, привезённых с Украины: Сидит старый галициец и говорит внуку: «Ой внуче, як ми добре жили, все у нас було, все було, але прийшли москали и навязали нам оцю самостийность». Горько смеёмся.

Посмеялись мы как-то и над одной историей. В Крыму отмечали 200-летие А.С. Пушкина. Были делегации Украины, Белоруссии, России. Почитали стихи, потом возложили цветы к памятнику Пушкину, Леси Украинки, Богдановича (классика белорусской литературы).

Потом возложили цветы к Руданскому. У нас дома его песня «Повiй витре на Вкраину» звучала постоянно. Пели мы её и в Москве. Делегацию Украины возглавлял энергичный Дмитро Павлычко и монументальный Иван Драч. Знаю обоих давно, издавал. Говорю Павлычко: «Помнишь, я издавал тебя в «Библиотечке избранной лирики» 500-тысячным тиражом?» - «Ото була казка!» - «Да, було и минуло, любленец культуры Украины». – «А зараз заспиваем «Повий витре на Вкраину» у могилы Руданского. Оксана, заспивай!» Запела дружно вся делегация. Второй куплет мы уже пели вдвоём с Оксаной, а третий я заканчивал один. Профессор Казарин из Симферополя давился от смеха. «Ты чего?» — «Хохлы мовчать, а москаль спивае». Я успокоил: «Да у нас многие патриоты в песнях третий куплет не знают». «Це вирно», — подтвердил Борис.

Ну и последнее. Оставив литературоведческие размышления на будущее, мне очень близки слова Бориса Ильича, сказанные им в одном из предисловий к книге «Избранное».

«Со времён  Великой Отечественной войны, — писал он, — во мне живёт непоколебимое презрение ко всяким отступникам и перебежчикам, одним словом, к предателям. И сам никогда не менял своей ориентации, уже хотя бы по той причине, чтобы не пополнять собой их ряды, тем более что идеи социализма — от самого Господа Бога, ибо проповедуют равенство, братство и свободу личности. А сама идея нисколько не виновата в том, что её так исказили. Но нет прощения тем, которые её, эту идею, деформировали».

В 1980 году я был снят с поста главного редактора «Комсомольской правды» с её 12-миллионным тиражом. В «инстанции» мне сказали: «Вы хотите доказать, что у нас в стране есть коррупция?» Защищаюсь: «Но есть же факты». «Вы приводите «фактики» и хотите обобщить. В такой массовой газете это допустить нельзя». В общем, «выгнали», «сняли», «освободили» — назвать можно как угодно: за разоблачение коррупции. Хотя тогда это были лишь «цветочки» по сравнению с сегодняшними «ягодками». Но сняли-то, конечно, не за это. К тому времени я прослыл известным русофилом, даже ярым националистом и, что ещё хуже, шовинистом за то, что любил свой народ, свою страну. Шовинистом я, конечно, не был, ибо считаю слова Достоевского: «Русский человек — всечеловек, которому близки все радости и горести мира» очень правильными. Короче, освободили, да ещё впридачу после этого были странные автомобильные катастрофы и увечья. К «снятому» человеку людей заходит немного, а то и совсем мало, звонки прекращаются, на другую сторону дороги переходят, когда встречаются. Опускаюсь на «дно» литературной работы, пишу роман, исторические очерки. Вдруг звонок: «Валера, это Шолохов, кто там клюет, чем помочь?» - «Да нет, проживём, вот посоветоваться бы». — «Приезжай в Вёшенскую». Затем следующий звонок (Борис Олейник): «Валера, я ось тут из Зачепиловки одну историю прывиз, приезжай в Киев». Нет, есть немало соратников, друзей, товарищей — живём дальше.

Слова Бориса из этого же предисловия: «Всегда выше злата и дороже, чем самые дорогие каменья, я ценю чистое золото дружбы и побратимства», — считаю самыми близкими и заповедными для меня.

Мой предшественник Сергей Владимирович Михалков, возглавлявший Союз писателей двадцать лет, одаривший нас немалым количеством афоризмов, оставил мне в назидание одну фразу: «Валерий, ты должен помнить, что если у нас в многотысячном Союзе писателей отдадут команду: «на первый-второй рассчитайсь» — вторых номеров не будет. Так что у нас с тобой нет второстепенных товарищей-писателей — все первые или никчёмные. Ну, так вот в 90-летний юбилей Михалков сказал мудрые слова: «Вот когда отмечали 85 лет, все говорили «здорово, давай до 90». Глупо было бы обещать, а дожил умно!

Вот так, Борис Ильич, продолжай «умно» до 90 лет, хотя и тут услышишь мудрые слова: «Не надо ограничивать милость Божию». Итак, до 90 и не ограничивай милость Господа дальше.

А закончить хочу полюбившимися мне на Украине словами: «Хай щастыть!»