* * *
Стадо барашков
ветром пасомо.
Это Осташков,
лодка у дома.
Он коротает
век на отшибе,
толк понимает
в коже и рыбе.
Омуты, мели,
солнце, осока.
Каждый при деле,
в чем-нибудь дока.
Запах дразнящий
смолокуренья.
Старая в чаще
кличет коренья.
Пёстрые сами,
пёстрые склоки
над островами
носят сороки.
В далях белёсых
знойно и тихо,
заводей, плёсов
неразбериха.
Спелой малиной
дышит протока.
Волок старинный,
переволока.
Рать заплутала –
Ищут поныне,
Знать, запропала
В топи, трясине.
Как светоносны
над Городомлей
стройные сосны
с тяжестью комлей.
Даль без призора,
свет Селигера,
воли, простора,
русская мера.
2010
ЗМЕЙ
Вдруг над березой свилеватой
Дохнуло страхом и тоской –
Закрыв собой ползаката,
Змей опускался за рекой.
Как видно, казни и раздоры
Грядут…
Но он на берегу,
На том, гористом, канул в норы –
И тишина. И ни гу-гу.
Не тьмой ли пойман полоротой,
Ломая крылья, в глубь горы
Он рухнул – в мёртвые просторы,
В угрюмые тартарары?
Нет. Затаился. Тень испуга
Стоит у каждого окна.
Оцепеневшая округа
Его присутствием полна.
Срок некий таял, истекая,
Змей ждал, он был не так-то прост.
Чего? Депеши из Китая?
Схожденья линий, знака звёзд?
Огня не жгли, и по оградам
Марь сатанела, цвёл осот.
А вечерами пахло гадом
И жутью веяло с высот.
Был недобор зерна в колосьях,
Горох смущал пустым стручком,
И шерсть на всех загривках песьих
Стояла день и ночь торчком…
2010
* * *
Вернулись. Ужин на столе.
А мать оставили в земле.
Потом и спать легли в тепле.
А мать оставили в земле.
Земля черна. Плохой ночлег.
Шуршит ночной колючий снег.
В глазах остались навсегда
Недоуменье и беда.
Беду с годами понимать
Ничуть не проще, чем когда-то.
Спохватишься: а где же мать? –
И осечёшься виновато…
Закат горит. Душа болит.
И лапками всё шевелит,
Как паучок, звезда во мгле.
И стынет ужин на столе.
1979
* * *
Прочь вздохи, фигли-мигли, шуры-муры,
закончился, уже понять пора,
век лампы керосиновой вчера,
ну а сегодня век литературы.
В ходу не клятвы, а договора,
елозя мышкой, клерк выводит смурый
соотношенье веса – кубатуры,
он весь в делах, а прочее – мура.
Душа уходит на вторые роли,
она факультативна, Боже мой,
а без неё возможны ль – ветер в поле,
художество, высоких мыслей строй?
Литература не имеет смысла.
Имеет смысл – девиз: «Схватил и смылся».
1.04.2012
| * * *
Вот, поднявшись через силу,
Семилетний мужичок
Ледяной водой постылой
Теплый сон смывает с щёк.
Жизнь, успевшая начаться,
Новобранца призвала,
И приставила начальство,
И назначила дела.
И отныне - ни поблажки,
Ни отлучки никакой.
За плечами – в меру тяжкий
Серый ранец типовой.
…Вот навстречу
Из укрыва
Валит валом на проход
Пообвыкший, молчаливый,
Нескончаемый народ.
Новобранец желторотый
По метелице скупой
Достигает поворота
И сливается с толпой.
СТАРИК И КНИГА
Он снимает её с полки,
поглаживает,
раскрывает (легкое потрескивание).
Беззвучно шевеля губами,
прочитывает две-три строчки.
И ставит на место.
Углубляться в неё
ему незачем:
он читал всё.
Даже то, чего не читал.
Даже то, что ещё не написано.
Даже то,
что не будет написано
никогда.
2009
ЖУК
Наташе Алексеевой
Жена кричит:
- Жук, всё шуршишь в прихожей?
Гулять, гулять! С балкона погляжу.
Старик, и впрямь с жуком-копушей схожий,
ворчливо отзывается:
- Жу-жу.
Таща больные ноги неуклюже,
стучит клюкой по осени сырой.
Последний жук. Ввиду грозящей стужи,
Все прочие – под камнем, под корой.
Тихонечко уходит от пригляда,
К соседскому прошлёндал гаражу.
А там – пустырь, безлюдье. То, что надо.
- Жук, застегнись! – несется вслед.
- Жу-жу.
Снял плащ и шарф, что комом на затылке,
да и умчался, выпростав подкрылки,
куда, от прозы жизни далеки,
Летают только лучшие жуки.
2010
* * *
Под выпуклостью наглого стекла
жизнь протекла. Чужому оку надо
лезть в помышленья наши и дела
и даже сны. Всё требует пригляда!
Ты на свету. Непоправимо гол.
Тебе ни от чего не отпереться.
Что за душой? Выкладывай на стол.
Дотла, до захудалого секретца…
И вдруг – свобода! Щебет жалюзи.
Из-под окна умчались с криком дети.
Приди в себя. Обиды залижи.
Так, значит, все же есть покой на свете!
Закутавшись в покинутость и тишь,
как бы в халат, в такой просторный , старый,
себя от мира спрячешь, утаишь –
не сыщут ни собаки, ни радары…
Но Боже мой, летит и рвётся дым
об угол. Осторожней, жизнь угласта!
Там опознанье смертью, там огласка –
Ещё одна, мой бедный нелюдим.
5.12.2011
* * *
Не вышло докричаться –
попробуй домолчаться.
Не вышло домолчаться –
знать, так тому и быть…
А что, если не нужно
всё то, чего ты ждёшь,
и жажда воздаянья
есть суетность и ложь.
Мол, следует награда
за всё – а потому
не криком, так молчаньем,
но я своё возьму.
А может быть, когда-то
не знаем мы, когда –
в окошко Гость заглянет,
высокий как звезда.
Высокий Собеседник
оценит тайный клад,
и вся Его беседа –
один недолгий взгляд.
2010 |
Владимир Алексеевич Пальчиков родился в 1937 году в селе Владимировка Ставропольского края. Окончил Владикавказский университет. Учительствовал в сельской школе в Омской области.
Стихи печатались в журналах «Наш современник», «Новый мир», «Литературная газета» и др. Автор 5 книг стихов и нескольких книг переводов.