Большинство из нас от силы помнит несколько эпизодов из своего детства, и за суетой века  сего и необратимостью времени, лишь изредка вспоминает своё счастливое, беззаботное прошлое. А вот у писателя Леонида Сергеева голова и сердце устроены по-другому — он не забыл детские военные и послевоенные годы, те мечты и волнения, что обуревали его мальчиком и подростком. И подтверждение сему — его новая книга «Там, где никогда не заходит солцне», вышедшая в издательстве  «Московедение» в 2018 году.

Когда-то в советских книжных магазинах висели плакаты: «Книга — лучший подарок». Сборник рассказов и повестей Леонида Сергеева — и в самом деле подарок или, как сейчас говорят, «два в одном». Под одним переплётом встречаются  отличные тексты и прекрасные иллюстрации, выполненные акварелью — ведь автор является также профессиональным художником, и картинки его можно рассматривать не только как дополнение к произведениям, но и совершенно самостоятельно, получая при этом эстетическое удовольствие.

О чём  в нынешнем информационном загаженном пространстве хочет поведать автор? Да всё о том же, о вечном — как чудесно дружить (хоть с ребятами, хоть с резиновым надувным бегемотом Гошкой, хоть с козлом Яшкой), быть добрым, отзывчивым, почувствовать чужую боль, как свою, помочь слабому, помечтать о путешествиях в  далёкие страны... Все эти простые желания, расцвеченные сергеевским юмором и фантазией, становятся на удивление  притягательными.

Послушайте, как это звучит.

В повести «Мои чудаковатые родственники» мальчишка восхищается  своим  дядей-музыкантом, ставшим по вдохновению почётным пожарным. У  дяди – необыкновенная судьба, кем бы он ни работал — часовщиком, парикмахером, поваром — везде по его вине что-то горело, «даже работая спасателем на водной станции, он умудрился что-то прожечь под водой!». После этих знаковых случаев дядя понял, что связан с огнём мистически заклятьем, и он стал постоянно следить, чтобы на улицах все тушили окурки, расклеивал плакаты о борьбе с огнём и первым чуял запах гари, а также артистично читал окружающим лекции: «Возможно, в огне есть колдовство! Огонь завораживает, парализует волю. Потому на пожаре многие и стоят обалделые и ничего не делают. Нужно иметь немалую силу воли, чтобы взять себя в руки». Дядины тирады так подействовали на племянника, что он непременно захотел стать пожарным. «...Я с утра ходил по двору и ждал, когда что-нибудь загорится. «Вот,  думал, — сейчас загорится забор, подожду, пока разгорится получше, чтобы был настоящий пожар,  начну тушить». «С утра ходил и ждал пожара, но как назло ничего не загоралось».

А вот как весело рассказывает автор о таком бесполезном, но присущим многим чувстве, как зависть: «… мои родственники были завистниками, можно сказать, я жил в атмосфере всё разъедающей зависти. Целыми днями я ходил взад и вперед по улице и всем завидовал. Обычно меня сопровождали штук  пять дворовых собак, известное дело — дворняги любят тех, у кого полно свободного времени...»

Предприимчивость маленького героя приняла неожиданный оборот в рассказе «Чудеса да и только!» Узнав от бабушки, что «Бог всё может!», внук, чтобы Бог не тратил время на разгадывание его желаний, пролетая над домами их городка, решил написать свои желания на клочке бумаги и прикрепить его на видном месте перед домом. «Я составил большой список необходимых мне вещей: подзорная туба, граммофон, перочинный нож с десятью предметами… Целую неделю список висел на калитке, то и  дело к нам приходили всякие любопытные и спрашивали: «Эти написанные вещи продаются? Какова их цена?» Мне приходилось объяснять, для кого висит список. Некоторые относились к этим словам с пониманием, но некоторые едко хмыкали и тем самым только злили меня».

Повесть «У лесника» — почти сказочный монолог лесника дяди Юры, приютившего в своей сторожке юных грибников, попавших под дождь. Лесник угощает их чаем с самым вкусным и полезным мёдом — «шмелиным» и рассказывает о своём житье-бытье. О том, как он обходит с огнетушителем поляны, потому что на них растёт запальный цветок, чьи испарения в жару такие сильные, что сами по себе воспламеняются. О том, что волк просит оформить его на работу сторожем — сторожить лес от людей. И о том, какая нечистая сила водится в лесу — Леший, Водяной и Домовой. Со всеми ними дядя Юра в приятельских отношениях. Леший это просто безалаберный мужик, небритый, оборванный, весь в репьях-колючках, в голове у него одно баловство и дурацкие забавы — напугать грибников, огреть веткой по спине... Другое дело — Водяной Пётр Налимыч, который ходит по вязкому илистому дну, весь в болотной траве и на голове у него — тина.  Он вылезет из воды и становится прозрачным, потому его никто и не видит. Дядя Юра беседует с Налимычем на разные темы, иногда и на такую деликатную, как холостяцкая жизнь. «Но чаще мы с Налимычем ведём серьёзные разговоры о том, что разные безмозглые механизаторы загрязняют реку, что народ стал безответственный — ставят сети-трёхстенки, а некоторые ещё и глушат рыбу взрывчаткой» — от таких действий рыбаков Налимыч стал глуховат на одно ухо. «Вот смотри, — не раз говорил мне Налимыч, — как прилично ведут себя гуси, утки. Огибают каждую кувшинку, достают корм со дна ровно столько, сколько нужно». Занятой строгий мужик и Домовой Харитоныч — на чердаке у него ни соринки, ни пылинки, а сам он пригрозил отлупить метлой Лешего, который поёт вольные песни. Заканчивается повесть словами: «Про разных Духов, Ведьм и Привидений не говорю — те мелкий народец. И трусливый. Их легко напугать».

Рассказы о животных — это особая тема в творчестве Леонида Сергеева. В них автор придерживается традиций классической русской литературы и шествует вослед за Антоном Чеховым («Каштанка»), Михаилом Пришвиным и Виталием Бианки. Сергеев вывел целую вереницу образов наших братьев меньших: кошка Сима, пёс-бунтарь Марс, бельчонок Рыжик, ежата Остик и Ростик, дворняга-почтальон Тишка, водолаз Буран, верблюд Алдан, отважная собака Зина, дружелюбная крыса Лина, умный журавль Фомка... Судьба большинства из них драматична, а то и трагична... «Они такие же, как мы, только постоять за себя не могут, — говорит старик Лукьян. — И чего люди всё норовят научить их понимать человеческий язык?! Куда проще самому научиться изъясняться по-ихнему».

Рассказ «Счастливец с нашей улицы» перекликается с известным советским фильмом «Баллада о солдате» — и там, и там фронтовиков предали в тылу любимые женщины. Главный герой лётчик Ростислав (или Ростик) — кумир всех мальчишек, который здоровался с каждым из них за руку и называл их «орлята», оставил в городке невесту Аню. «Глядя на Аню, я ощущал себя причастным к великой любви». И вдруг мальчишка узнаёт, что у Ани завёлся другой поклонник, и она уже не пишет письма Ростику. «Предательница! — задыхаясь, проговорил я. «Где ей было знать, что их отношения с Ростиком были и частью моей жизни». Кончается рассказ известием  о гибели лётчика Ростислава.

Грустное чувство не покидает читателя и по прочтении повести «Солнечная сторона улицы». Её герой, мальчик, рассказывает о самом большом подарке в своей жизни — о чуде дружбе с отцом — романтиком и фантазёром. И даже гибель отца на войне не поставила точки в их отношениях: «...Мне никак не верится, что отец мой не вернётся... Я давно стал взрослым, но я всё ещё жду отца... Я вижу, как он идёт с работы и ветер раздувает его пиджак. Он идёт по солнечной стороне улицы, машет мне рукой и смеётся». Как тут не вспомнить строчки поэта Владимира Соловьёва: «Всё, кружась, исчезает во тьме // Неподвижно лишь солнце любви».

Леонид Сергеев по возрасту относится к писателям старшего поколения, его детские книжки стали издаваться с начала 1960-х годов, и что примечательно, ни в одной из них нет темы «дедушки Ленина», октябрят и пионеров. Помню, в разговоре со мной Леонид Анатольевич сказал, что всегда был против партийности в воспитании детей, главное, считает он, чтобы из ребёнка вырос хороший добрый человек...

В постсоветской литературе в связи с полной расхристанностью общества  и провалом идей «инженеров человеческих душ» появилась такая необычная категория пишущих, как священники-литераторы. При всём их таланте (мне лично очень нравятся книги воронежского батюшки о. Алексия Лисняка, такие, как «Бананы на берёзе» и др.) всем им присуща некоторая дидактичность, оправданная, естественно, их основным служением.

О том, что нравственные ограничители необходимы для детей и подростков никто спорить не будет — иначе вместо будущих граждан мы получим озверелые общественные продукты. Прекрасно понимает это и Леонид Сергеев. К его чести следует сказать, что свои сентенции воспитательного характера он ненавязчиво рассыпает по тексту, растворяет в нём, как соль в кушанье. Например:

«… после набегов разных туристов на берегах реки остаются следы  кострищ, свалки. Это незаживающие раны на теле природы... Надеюсь, вы не такие туристы-варвары?»

«… мало радости, если всё в мире построено на чувстве страха, опасности, что побеждает тот, у кого больше зубы».

«… ценить мастерство очень просто: хорошая вещь та, на которую никак не насмотришься, а хороший кинофильм — когда выходишь из зала и становится грустно, что расстался с героями фильма»

«Быть счастливым просто — не надо желать, чего нельзя получить».

«Человек может многое сделать, но вот живую птицу не сделает никогда».

« Одно я уяснил: нужно по мере сил делать счастливыми тех, кто нас окружает, помогать слабым, отчаявшимся, попавшим в беду».

Некоторые литературные критики отмечают, что в советской детской литературе как бы царствовал принцип: «Наша родина прекрасна и цветёт как маков цвет, окромя явлений счастья, никаких явлений нет». Что в ней не было рассказов о детях-сиротах, инвалидах, наркоманах.

 У Леонида Сергеева  — а он, считайте, чуть не последний из могикан (детских писателей старшего поколения), — рассказов о детях-наркоманах нет — в те времена их просто не было. А вот мальчик-инвалид есть, есть и мальчик-арендатор, предлагавший сверстникам пользоваться его игрушками за кусочки сала и жмых (дело было в войну, в эвакуацию). Есть и сцена потрясающей жестокости в рассказе «Ёжик», где некий дядя Коля предлагает мальчику, чей братишка заболел, поймать ежа, ободрать с него шкуру, вытопить сало и смазывать им грудь больного. Мальчишке удалость спасти жизнь пойманного ежа, а вместо ежового сала на рынке было куплено гусиное.

Завершает книгу автобиографическая повесть «Белый лист бумаги». О том, как автор, будучи мальчиком в эвакуации на разъезде Альметьево под Казанью, рисовал свои первые картинки на обёрточной бумаге. Каких любителей живописи (Евграф Кузьмич)  и учителей (Пётр Дульский) встретил он   в художественном училище. Как оказался в Подмосковье, где довелось работать грузчиком, шофёром, фотографом. Как попал в бутафорский цех московского театра. Как познакомился с настоящими художниками — графиком Андреем Голицыным и его братом, акварелистом Илларионом Голицыным, иллюстратором Владимиром Перцовым. Работа в журнале «Весёлые картинки» бок о бок с «мастером сказочных сюжетов» Юрием Васнецовым, а  в журнале «Мурзилка» — с такими прославленными иллюстраторами,  как Лев Токмаков и Николай Устинов. Наконец, герою предлагают возглавить изостудию в ЦДЛ, где он встречается с разными (порой комическими) типами начинающих художников и где ему досаждают «очарованные родители», видящих в своих отпрысках будущих гениев. Страницы повести испещрены педагогическими (поневоле) заметками, и они, конечно, очень интересны для взрослых читателей. Леонид Сергеев зовёт всех нас в огромный, многоликий мир искусства и делится своими сокровенными мыслями: «... художник рисует не только красками и кистью, и не только руками, но и сердцем», «Именно чудаки, философы, поэты (хотя бы в душе) и создают всё самое ценное, ведь создавать необыкновенное может только необыкновенный человек», «Благодаря искусству, мы делаем в своей душе открытия, в нас зреет дух красоты», «Помни, картина останавливает время, на ней навсегда остаётся прекрасным лицо или пейзаж».

Несмотря на нотки горечи, книга Леонида Сергеева очень радостная, ведь, как он сам говорит, детство — «некая страна, где никогда не заходит солнце, страна самых широких рек, самых высоких деревьев, самых ярких цветов и трав, самых дружелюбных животных и людей. В той стране никто не стареет  — навсегда остаётся молодым».

Будь моя воля, я бы посоветовала врачам прописывать эту книгу как терапевтическое средство тем, кто печален,  разочарован в себе и чья душа находится в смятении.

Вверх

Комментариев: