Юрию Перминову исполняется 50 лет!


К житейскому 50-летию всероссийско-сибирского поэта-омича Юрия Перминова

Русский поэт Юрий Перминов живёт в Сибири, пишет для всей России, звучит на весь мир. И это всё сущая правда (она просто не распиаренная). Не спорить же с теми, кто не читал его стихов и с теми, кто поэзию напрочь не понимает.

Творчество Юрия Перминова настраивает (не требует и не заставляет!) на вглядывание и вслушивание, в том смысле, что мимо просто так не пройдёшь ибо захочется перечитывать, передумывая и переживая каждую строку-стих. И вот уж наизусть (оказывается!) знаешь его стихотворения, вот уж читаешь-цитируешь их в простом разговоре с добрыми-интересными людьми, невольно напеваешь и ясно видишь внутренним взором (как фильмы, видения?)…

У Юрия Перминова всё своеобразно: дыхание-ритм, настроение-интонация, образность-детализация, тема-откровение, сюжет-размышление… А потому что он талантлив. Поэтический дар его испытание временем прошёл успешно. Он именно талантливый поэт, а не замечательный. Замечательный он как писатель – потому, что всё в этой жизни замечает и в своих произведениях растворяет-расселяет. А ещё он добрый и общается только с добрыми людьми. А ещё он чуткий, потому что умеет слушать и слышать людей, смотреть на них и видеть их…

Юрий Перминов творчески инициативен, активен и результативен не только как поэт, но и как редактор и издатель (кстати, он и как журналист могуче талантлив). Такой он многогранник, качественно работающий в литературе и на литературу.

И вот ему 50 лет. Что ж, ни много, ни мало. Так то по паспорту! А в душе Юре, пожалуй, 17 лет. Но вот иной раз поговоришь с ним и неожиданно для себя осознаешь, что ему – Юрию Петровичу Перминову – тыща лет!.. Ну? – и что это: парадоксы, противоречия?.. А ни то и ни другое, а что-то третье или десятое. Он есть талантливая творческая личность.


На фото (слева направо): Юрий Перминов, Георгий Блинов, Сергей Клюшников, Валерий Тихонов и Иван Мордовин (автор фото) 24 апреля пришли на барнаульский берег Оби, чтобы помянуть добрым словом и доброй стопкой друга – писателя Вячеслава Морозова
Кстати, в Алтайском крае (родина Шукшина и Титова, Калашникова и Рождественского, Пырьева и Савиновой!..) ценители поэзии открыли Юрия Перминова лет пять назад. И очень рады этому открытию. И закрывать не намерены. Книги его разлетелись у нас как пташки (или как горячие пирожки) – «Свет из маминого окна», «На родных сквозняках» (жаль, что тиражи малы). Барнаульцы даже рады, что омичи, например, столь не расторопны в этом смысле. Ой смотрите, омичи – соседи по Сибири, украдут-уведут-сманут от вас поэта и журналиста, издателя и редактора Юрия Перминова!..

В Алтайском крае стараниями бийского поэта Сергея Филатова и иже с ним изданы две поэтические книги Юрия Перминова – «Головокруженщины мои» и «На родных сквозняках» (попробуйте сыщите их где – хоть днём с огнём!). Недавно литературный фонд «Август» пригласил его в круг своих авторов (ждём перминовского отклика-решения). Мы его и публиковали у себя – в альманахе «Бийский вестник», в журнале «Алтай», а к нынешним Шукшинским дням в Алтайском крае подборка стихотворений Юрия Перминова будет опубликована во втором номере литературно-художественного и краеведческого журнала «Барнаул».

Итак, дорогие друзья (сообщаю для тех, кто не знает), Юрий Петрович Перминов родился 16 мая 1961 года. Окончил филологический факультет Омского государственного педагогического института имени М. Горького. Служил в армии, работал на промышленных предприятиях города, обозревателем и главным редактором газеты «Омское время».

Автор семи книг и многих публикаций (стихи, эссе) в журналах «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия», «Роман-журнал XXI век», «Новая книга России», «Родная Ладога», «Сибирские огни», «Север», «Дон», «Ковчег», «Алтай», «Простор», «Подъём», «Югра», в альманахах «Врата Сибири», «День православной поэзии», в «Литературной газете» и др., в том числе зарубежной периодике. Он соавтор ряда поэтических антологий.

Редактор-составитель антологии сибирской поэзии «Слово о Матери».

Лауреат Международной литературной премии «Югра», Московского Международного поэтического конкурса «Золотое перо-2008», премии «ТОЧКА НА КАРТЕ ПО ИМЕНИ ОМСК. Слово. Стиль. Патриотизм».

Член Союза писателей России. Живёт в Омске. Работает лавным редактором альманаха «Тобольск и вся Сибирь».

Валерий ТИХОНОВ
главный редактор литературного фонда «Август» и журнала «Барнаул»

 

 

Александр НЕСТРУГИН

ГОЛОС ПОЭТА
Из статьи «О сокровенном – слышащим повем…»

...Он, этот голос, глуховат и раздумчив.

Он прерывист, и потому строка-исповедь изломана глубокими интонационными трещинами – как иссохшая, измученная зноем земля. Но это не мешает, а только заставляет, тая дыхание, снова и снова вслушиваться - не только в самоё слово, но и в такое близкое ему, необходимое, оттеняющее и высвечивающее его недолгое молчание.

Ведь он, голос этот, - родной всему сущему, и говорит – о сокровенном. И потому Божьей милостью дано ему стать и прозрением, и утешением, и надеждой нашей в чужом, навязанном нам духовными киборгами мире, «где замерзнуть можно потому,// что бояться граждане друг друга».

И вот уже за голосом проступает… нет, не лирический герой, как можно было предположить, привычно отдавая дань литературно-критическим условностям. Проступает - человек. Поэт Юрий Перминов. Какой он?

Неравнодушный.

Кровно связанный с этим миром, где «и холодно, и хмуро…Вороньё//орёт надсадно…» . Ответственный за него. Твёрдо знающий, что не в «погодах» корениться холодность и хмурость заоконного дня, а совсем в ином: «…там грустно без меня,// там без меня – ненастная погода» .

Мудрый.

Умеющий объяснить – разве только загрустившей пичуге, залетевшей к нему на рассвете? – что «разные мы, но совсем не чужие, поскольку//по отношению к белому свету родня» .

Умеющий сопереживать.

И соседям, которые, разгоняя тоску, неумело бренчат за стеной на пианино: «Пусть играют, как могут! – Поскольку не могут//тишину пережить по-другому никак…» И пасмурному, мало кого радующему времени года: «встречаю осень, чтобы не подумала,// что люди плохо думают о ней».

Он очень зорок – сердцем. И потому способен увидеть в привычном, обыденном то, что может согреть волшебным светом поэзии каждое наше земное мгновение.

«А снегу сегодня нападало столько,
Что хватит его для зимы…
                                         В небесах
Загадочно светится лунная долька –
Улыбкой погожей в Господних устах»

Он видит – и помогает увидеть нам – ежедневное чудо рождения нового дня:

«Как птенец из гнезда, вылупляется тёплое солнышко,
В заревых небесах растворяется туч скорлупа»

И вот уже проступает, «как знакомо бабушкина улица//дышит солнцем…»; «тепло от яблонь солнечно ко мне//плывёт сквозь годы – бережно, не тая…»

Ю. Перминову ведомо многое из того, что утишает земные печали, помогает нам выжить, выстоять. И он напоминает, не позволяет нам забыть об том, что не уныние правит миром.

«Не день идёт – неясный даже – к ночи,
а ночь ко дню, тем люди и живут.
И тем, что дни
        ненастные – короче
столь редких нынче солнечных минут»

Юрий Перминов – горожанин по рождению и по жизни, но он хорошо знает, что «из шумного центра к посёлку,// к погосту и небу дорога одна» . И посёлок, где ему довелось прожить немало лет, для него – «светлое лекарство,// что врачует нынешнюю тьму» .

Поэт очень просто может стать пусть и не сказочным, но добрым и доверчивым провожатым, живущим по соседству великаном, готовым радостно повести нас за собой в самые что ни на есть сказочные места.

«Перехожу я –
        здравствуй, мой хороший,
живой водой омытый с ночи! –
                                           вброд
посёлок тихий, ливнями заросший,
как лопухами – старый огород»

Он, тончайший, проникновенный лирик, не пытается найти в лирике убежище, отгородиться лирической дымкой от несовершенств, болячек и горестей нынешней малорадостной повседневности. И размышляет об этом – о «чужебоязни», например – глубоко и мудро, как православный христианин, чуждый расхожих предубеждений.

«Всегда бы так – по крови не родным –
встречать рассветы нам: по-человечьи,
когда о том, что тесно под одним
на всех бессмертным
                              небом
                                           нет и речи.
Так почему бы – вовсе не родне –
нам, смертным, не порадоваться разом
дарам небесным? В целом – жизни? – Мне
и ксенофобу с дворником Ниязом…»

Не чурается Ю. Перминов и «социальности», говоря о наболевшем не только честно и резко, но и – несломлено, несклонённо.

«Ша, куршавели, рублёвские фифы да ниццы! –
Жданки проели мы, вот и живём на полушку,
но и от слёз на клочках огородной землицы –
возле «хрущёб» - зеленеет родная петрушка!»

А ведь он – человек, такой же, как мы; и горько ему бывает, и одиноко. И он этого не скрывает – сдаётся мне, для того только, чтобы не было так горько и одиноко нам.

«Стал я слышать во сне – а живу я один – голоса:
Приглушённые, словно
                              отколки далёкого эха,
словно в книжке моей записной говорят адреса
по которым уже
                 никогда
                              ни к кому
                                          не приехать»

Поэт, какие бы горести ни случились, вновь и вновь находит в себе силы выстоять – бессонной заботой, сыновней любовью, молитвой.

«День жизни тоже срок не малый…
Возьмёт – легка ль её рука? –
медичка буднично у мамы
сегодня кровь с утра…
                              Века,
как долгожданный свет, впитало
пространство медленного дня…
                              Молитвой –
мама спит устало –
дышу, кровинушка ея»

А ещё помогает ему выстоять то тепло, коим живем и все мы – и молодые, и не слишком молодые, и далеко уже не молодые – до крайнего, похоже, дня.

«Прибилась хрупкая звезда
пичугой зимней к дому…
Я по-другому жил бы, да
живу не по-другому.
…………………………
Ночная женщина, прости! –
Как нищий - что не ново –
стою под небом,
а в горсти
пыльца тепла ночного…»

Хочется верить, что эта пыльца не разлетится по ветру, не выстынет «на родных сквозняках» - и никогда не станет колючим холодным инеем…

..........

Поэтам не нужны памятники. Поэтам нужна память. Не казенная, «к юбилею», а вот такая, как у Юрия Перминова – живая, щемящая, зябнущая на ветру неизбывной печали – и не клонящая перед этим хладным ветром.

Благодарная.

Тёплая.

Умеющая согреть даже там, куда тепло наше земное – так говорят – не может, не в силах дойти.

 

НА СТИХИ ЮРИЯ ПЕРМИНОВА

Автор музыки и исполнитель Георгий Блинов

Юрий ПЕРМИНОВ

* * *
Так и жил бы до смерти, как нынче, – дыша
миром наших окраин, когда надо мною –
как Всевышнего длань – небосвод…
                                                   С Иртыша
сквозняки наплывают – волна за волною.

Незабытым, несуетным прошлым богат
мир окраин моих, словно вечным – планета…
Одинокая память родительский сад
опахнула неслышимой бабочкой света,
и вернула меня – на мгновение лишь! –
в мир окраин страны без вражды и лукавства,
но напомнив о том, что бессмертный Иртыш
двадцать лет из чужого течёт государства,
и века – из того, где в далёком году
свет мой-бабушка деду «Соловушку» пела,
родилась моя мама,
                                    а с яблонь в саду
навсегда в сорок первом листва облетела…

* * *
В доме – хлебушек есть, ни один мой выносливый чёбот
нынче каши не просит, поскольку и маслица нет:
значит, смерти моей не дождутся вражины, о чём бы
не вещал из дупла телеящика их меламед,
или как там его…
                        Да какая мне разница! – Худо
жить, кого-то боясь, кроме Господа: не на века
злая сила… Моя – в малой степени в том, что покуда
в доме хлебушек есть, в том, что чёботы целы пока.

* * *
Несусветно темно, как в мешке у Солохи,
ни на проблеск не видно небесный испод.
Протрезвлённая жизнь под забором эпохи
(чья – не ведаю) песню душевно поёт.

Что за песня! – Такую не слышал я сроду! –
Или… тихо забылась, как детские сны.

Поселковый народ просветлел в непогоду,
погружённой в беспамятный сумрак, страны.

И – подхвачена песня! Наверное, вскоре
кто-нибудь –
                     испарись, вековая тоска! –
непременно отыщет
                           то место в заборе,
где непрочно сидит гробовая доска.

* * *
Не ко всему, но ко многому в жизни привычен.
Уразумел: бесконечна Вселенная – при
том что живу на окраине…
                                          Слушаю птичий
благовест – в первых светлеющих
                                                   каплях зари
в нашем дворе, где так мало простора для ветра.

Дума закатная, лихо моё, отвяжись!

Знаю, рассвет повториться не сможет,
                                                   но в этой
неповторимости – тайна бессмертия. Жизнь.

* * *
И это утро – Божья милость,
и каждый день, и каждый час…

Россия – нынче мне помстилось –
устала, матушка… От нас? –
шумящих, страждущих, живущих
укромно – друг от друга врозь –
в кирпичных и бетонных
                                           кущах,
и слепо верящих в «авось»…

Вот так же –
                  сам, небось, не мало
шумел, как ветер-суховей! –
«Я не устала…» – скажет мама,
и ты, оглохший, веришь ей…

* * *
Прибилась хрупкая звезда
пичугой зимней к дому…

Я по-другому жил бы, да
живу не по-другому.

Ночную жажду
                      утолю
с утра сердечной жаждой…

Сказал бы женщине: «Люблю»,
но – говорю не каждой.

Зима – морозами крепка,
но солнце – светит ало…

Слепил бы я снеговика,
но снега нынче – мало…

Ночная женщина, прости! –
Как нищий – что не ново –
стою под небом,
                            а в горсти
пыльца тепла ночного…

* * *
Я жил в деревне… Кем? – И по сей день не понял.
В деревне той давно не помнят обо мне:
я не родился там, не вырос и не помер;
нашёл душе приют – на время – в тишине.

Не время подводить – и ни к чему – итоги,
но есть уже один: я не узнал, что на
другом конце немой просёлочной дороги
всё время ночь была,
                                 и мёртвой – тишина.

* * *
Время ночное, просторное…
                                           Ухает леший
в местном лесочке – худые осины одни…
Время незримое сердце скудельное лечит,
вечность вдыхая в мои незлобивые дни.

Ухает леший – кого он пугает? – В лесочке
нет никого, не считая ночного меня.

Время весеннее… В каждой осиновой почке
тикает вечность
                      ещё не знакомого дня.

* * *
Дождь затихает… Прячется пока
в берёзах птичья ветреная паства,
а к горизонту
                   тянется строка
тропы
среди могильного пространства.
Здесь много троп сливаются в одну,
где сердцем несмолкаемым так просто
расслышать сквозь живую тишину
родных небес
                       безмолвие погоста…

* * *
Земле и жизни – даже через тыщу
холодных лет
не стану неродным:
хорошие, плохие ли – отыщут
всегда о них известия…
                                     Давным-
давно хороших не было известий,
но к жизни проявляю интерес:
тепло ли ночью выводкам созвездий
в таком огромном птичнике небес?

* * *
Посёлок мой ночными дышит снами,
не слышно никакого воронья.
С бессмертными родными небесами
сливается окраина моя.

Полночный свет расходится кругами –
Господь рассыпал звёздную крупу…

Земли не ощущая под ногами,
не выйти на небесную тропу…

* * *
Молчат о чём в автобусе вечернем –
о том, что ждёт, не ждёт ли, впереди? –
девица с парнем, бабушка с печеньем,
кондуктор с тощей сумкой на груди,
хмельной мужик, партиец чей-то с пачкой
листовок (он протестами пропах)?
Молчит гражданка с комнатной собачкой,
молчащей у гражданки на руках.
Молчит абрек суровый – губы в жире
от шашлыка… Молчит юнец, жуя
резину…
               Нынче в каждом пассажире
родного человека вижу я.
Пусть век наш громкий сжалится над ними,
вдохнёт в молчащих бодрости заряд…

Надеюсь, что останутся родными
они потом. Когда заговорят.

* * *
И подумать не мог, что у нас в ноябре
будет солнечно,
                       словно в погожем июне,
в неказистом,
                       обычно невзрачном дворе…
Словно Пушкин сюда заглянул накануне!

Из окна моего – ослепительный вид.
Здесь, конечно, не в сказке, но всё-таки жалко,
что могла бы сидеть, но, увы, не сидит
на ветвях
                  неохватной рябины – русалка.

А с Кащеем – никто из жильцов не знаком,
потому что окраина
                       наша богата
тем, что здесь никогда, слава Богу, в таком –
чтобы чахнуть – количестве не было злата.

* * *
В дымке прошлого светлые дни
потускнели, но самую малость.
Не осталось почти что родни,
жизнестойкая память осталась.
Опустились родные снега
на окраинный тихий посёлок…
Нынче в сердце моём – ни врага,
ни жены,
                а небесный осколок
Рождества охладеть не даёт.
Алконост – беспечальная птица
зимородок – в рассветный мой год
из вечернего века стремится.

Только здесь, где живу, без меня
счёт пойдёт на секунды, на крохи
от бессмертного первого дня
до мгновенной – последней – эпохи.

* * *
А жизнь цветёт, как в августе цикута,
и пахнет светом нашего двора.

Зачем не спал? Зачем искал приюта,
когда своя имелась «конура»?

Кому свою показывал отвагу –
могли побить, ограбить, может быть?..

А мог бы сам бездомного бродягу –
хотя бы до рассвета – приютить.

А вот вчера – хотели выпить или
искали, где укрыться от дождя –
друг друга два касатика побили,
приюта друг у друга не найдя.

Проходят вровень быстро что минута,
что год, что годы (может быть, года),
что жизнь сама,
                       но поиски приюта –
нечаемые даже – навсегда.

* * *
Неприкаянно шастает ветер, скуля
по-бездомному хворо, сиречь по-собачьи.
Собираюсь к весне на заре февраля –
по ещё не тяжёлому снегу, обаче.

По рассветному снегу ступая легко,
шаг за шагом я делаю зиму короче,
а весна – как вчерашняя жизнь – далеко,
но не дальше незнаемой, будущей, впрочем.

Прошлогоднюю – вдоль теплотрассы – траву
ностальгически щиплет хромая собака…

И не важно давно – до чего доживу
в настоящем. Хотя бы – до завтра. Однако…

* * *
Просёлком пыльным, кладбищем, потом
околком, где легко дышать с устатку…
Церквушка. Дом…
                       Для престарелых – дом,
живущий по скупому распорядку,
где жизнь во веки медленных веков
пьёт белый свет из солнечной кадушки,
где влюблены в забытых стариков
такие же забытые старушки.
В больных глазах – ни страха, ни тщеты:
чем ближе тьма, тем к солнышку – добрее…
И хочется угадывать черты
родных кровинок в здешнем иерее…

* * *
Спросило бы время: «Ты здешний?», – ответил бы: «Свой».
Такой, что другого рассвета – ни капли не надо.
…Рассветное время пульсирует влажной листвой
кустов облепихи, живущих напротив детсада.

Пока – тишина… До неведомой близкой поры
она – по соседству – ещё уживается
                                              с нами,
людьми, вызывающим с тутошней Лысой горы
безбожного шума, базарного ора цунами…

Но – утро: мамаши ведут ребятишек в детсад,
и время надеждой, пока невесомой
                                              и тихой,
как бабочка,
                       дышит над городом утренним, над –
Бог ведает, сколько живущей у нас – облепихой.

* * *
Снег апрельский – остатний – темнее свинца,
тают в небе охлопки тумана…
Мама сердцем больным вспоминает отца –
незабвенного деда Ивана.

К маю время земное плывёт,
                                              веково
серебрятся небесные стяги…

Дед погиб в сорок первом году –
                                              за него
расписались браты на рейхстаге.

Вместе с ними – тогда и сейчас! – ни на миг
нас, в беспамятстве нашем, не бросив,
Михаил – их небесный Архистратиг,
и земной полководец – Иосиф.

…День Победы встречает большая страна
(как сердечная рана – большая).
С горних высей родные звучат имена,
нас, живущих, к Любви воскрешая.

ПОСЕЛКОВЫЙ БЛАЖЕННЫЙ

Рассвет – как друг – нашёптывает, дескать,
стряхни печаль, о суетном –
                                              молчок…

«Христос воскресе!» – солнечно, по-детски
приветствует посёлок дурачок:
в глазах – восторг, щебечет сердце птичкой
непуганой… Воистину воскрес!

Блаженный Ваня – крашенным яичком
любуется, как чудом из чудес.

Никто не знает – кто он и откуда,
но прижилась у нас не с кондачка
примета незатейливая: худа
не будет,
                  если встретить дурачка, –
ни днём, ни ночью горя не случится…

Нет у него ни страха, ни «идей»…
Кого он ищет, вглядываясь в лица
любимых им, затюканных людей?..

И ничего ему не надо, кроме
                                              Любви!..
Раскрыл, блаженствуя, суму,
и, преломив горбушку хлеба, кормит
небесных птиц, слетающих к нему…

* * *
В масле фасованном сыром совковым катаясь,
ладно живём – коротаем безадресный век:
аборигены,
                       а такоже – местный китаец,
тутошний скинхед и здешний семейный узбек.

Утром просторным – на лавочке бабушки в сборе
все до единой, кто пережил зиму: домком
вечности местной!
                            И светится в их разговоре
каждое слово, не важно – о чём и о ком.
Ну, например, о моей беззаветной любимой,
мол, хороша! – И поэтому быть начеку
надобно с ней – долгожданной…
                                              Быстрее лети, мой
ангел, к родному, надеюсь, уже очагу!..

…Снова под окнами вырастут лук и редиска,
снова придёт понимание сущего: под
прессом тревог и житейского буднего риска
сердцу не надо
                         дарованных сверху свобод.

 

Редакционно-издательский дом " Российский писатель"поздравляет талантливейшего русского поэта Юрия Перминова с 50-летием!

У Вас, дорогой Юрий Петрович, свой поэтический голос, свой поэтический характер, своя горячая мысль. Вас, как, может быть, только Есенина, можно узнать даже и по одной строфе. Время вошло в Вашу поэзию во весь рост, но не сокрушило Вашу русскую душу. Вы, как истинный художник, даже и в самую для России трагическую эпоху сохранили русскому слову высокое предназначение.

Многая лета Вам, Юрий Петрович!

Вернуться на главную