- Пожар! - заверещал лохматый треух, просунувшись в зелёную дощатую дверь сельского клуба. Колхозники Суворова, шумно отодвигая лавки и шаткие венские стулья, выскочили из бывших поповских хором и понеслись в сторону зарева над селом, некогда удостоенным визита великого полководца. В честь генералиссимуса селитьбу и назвали. Поэты по мартовской каше потопали вслед, кляня стихию, вмешавшуюся в их литературный вечер. Суворовский лихой натиск быстро погасил пламя, и люд поспешил вернуться к прекрасному.

В клуб гуще прежнего набилось народу. Сильно взволнованные, патриарх брянской поэзии Илья Швец, молодой, как тут говорят хлёсткий, Николай Денисов и ваш покорный слуга, вдохновенно продолжили чтение. Хлопали нам сильно. Как будто огонь очистил крестьянские души от суеты и глаза у людей открылись навстречу слову.

Назад нас везли в «скорой помощи», приплёвшейся по распутице за подгоревшим на пожаре мужичком. Успевший где-то хлебнуть, Николай Денисов в салоне жадно декламировал стихи. И все заслушивались. Даже погорелец перестал постанывать. А хорошенькая фельдшерица всё ближе притискивалась к видному собой стихотворцу, который как раз подходил к возрасту Христа. По облику Денисов был типичный деревенский русак. Мастеровой, потёршийся среди бывалых людей в дальних краях. Вальяжный и озорной, с лёгкой смешинкой и внутренней тоской, оставшейся, видать, с войны. Порой он мне напоминал Левшу.

С мэтрами весной 71-го я познакомился в Погарской районке, куда они, взяв командировку в Бюро пропаганды художественной литературы, примчались с подборками, дабы авансом выудить у прижимистого редактора гонорар. У меня как нарочно оказалась только что вышедшая книжка Денисова «Белозарье», и Николай Никитич ее великодушно подписал, явно радуясь собственной зарождающейся славе. Потом мы бродили по Погару и рубцы (местные жители) оглядывались – поэты идут! За спиной у начинающего газетчика вырастали крылья, а ангелы- хранители, стихотворцы в неброской одежонке, понятливо улыбались.

Слава Николая Денисова, как шальная девка, одновременно была и красивая, и горестная. О нём по Брянщине ходили легенды, смакуемые в редакциях, где, впрочем, поэта встречали с распостёртыми объятиями, охотно печатая подборки, которые потом вырезались и хранились во многих домах. В рамочках рядом с семейными фотографиями.

Как-то мы ехали с журналистом и писателем, будущим брянским губернатором Юрием Лодкиным в хрустальное Дятьково, и Юрий Евгеньевич вдруг сказал о Денисове с особым восторгом: »Чёрное солнце брянской поэзии»!

Зав. промышленным отделом главной газеты области, наверное, имел так право сказать, зная о похождениях всё более набирающего силу поэта. Ещё в 1968 году профессор Литинститута В.П. Друзин, отзываясь о стихах Н.Денисова, напечатанных в седьмой книжке журнала «Волга», заметил, что «…их роднит тонкое проникновение в жизнь русской природы и артистизм исполнения».

«Читая его стихи видишь, как август золотую голову уронил в ладони сентября», как «луны блеском озаряя дол, антоновками падают на стол», веришь что « в каждой ягоде росной солнце красное восходит». Естественно, не вызывает сомнений, что перед нами одарённый поэт», - писал в предисловии к «Зёрнам добра» Владимир Фирсов.

В ныне знаменитой благодаря начальнику местного аэропорта Сотникову Ижме, лет тридцать назад я натолкнулся на несколько теплых денисовских книжек «Зёрна добра», изданных в Москве. Обрадовался им как в армии землякам. Может, и Сотников купил себе экземпляр. И, став добрее, спас целый самолёт людей.

В восьмидесятых в Брянске состоялось совещание молодых литераторов. Приехали знаменитые критики и поэты из Москвы. Рассматривали рукописи. Не сговариваясь, все отметили стихи именно Денисова, потрясшие их беззаветной любовью к природе, родной стороне и, конечно, тонким лиризмом.

Поэтому я не очень согласился с Лодкиным, но и отказался спорить насчёт чёрного солнца. Впрочем, став губернатором, Ю.Е. Лодкин не раз уважительно цитировал Николая Денисова.

Мыслили мы шаблонами тех лет, и поэт, не очень уверенно пытавшийся забраться на ступеньки обкома, чтобы доказать там свой талант, выглядел несколько странно. Денисова накануне брянские коллеги приняли в Союз писателей, а обком тут же кандидата «зарезал» и запретил отправлять документы поэта в Москву. Вот Николай Никитич и пытался отстоять свои права. Как на грех, ему у входа попался секретарь по идеологии, старый партизан и несгибаемый большевик. Попенял. Мол, Коля, это же обком партии! «А я в вашей партии не состою», - пробурчал Коля и повернул оглобли.

В Союз его всё-таки приняли. Перед самой смертью, настигшей талант в 52 года. В дышащей на ладан советской стране. Умер Николай 4 октября 1990 года, даже не успев налюбоваться новеньким билетом. Был в том некий знак, что день рождения Есенина и день смерти Денисова почти совместились. «Умер Коля Денисов, умер почти как жил»,- горестно выдохнул тогда Николай Поснов, которому и самому оставалось не так много.

А как же жил Николай Никитич Денисов, которого я всегда считал первым поэтом Брянщины, пусть простят меня поклонники иных имён? По-моему, очень хорошо жил, несмотря ни на что. При жизни в «Современнике» и Приокском книжном издательстве выпустил четыре книжки стихов: «Белозарье»(1970), «Зёрна добра» (1975), «Три капли солнца» (1983), «Соловьиная верность» (1989). Печатался в «Молодой гвардии» и альманахе «Ангара», в коллективных сборниках. Был участником пятого Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве. После смерти в 2007 вышел сборник «Этюды».

Поэт немало колесил по Руси. С гордостью заявлял: «Я много видел рек бездонных/ На молодой своей заре:/ Купался в Лене, пил из Дона,/ И плавал вверх по Ангаре…»

Много лет Николай Никитич мечтал закончить Высшие литературные курсы. За плечами у него была лишь ФЗО да школа рабочей молодёжи на Братской ГЭС. Тем не менее, от природы он был умён и грамотен. Не раз мне делал толковые замечания по стилистике. Сам писал стихи так же просто и мастерски, как играл на гармони. Любил восьмистишие и даже четырёхстишие. Долго разбивал стихотворения модной лесенкой. Шутил, что так гонорар выше. Порой под гармонь пел задорные частушки собственного сочинения. Иногда не безопасные в политическом смысле. Например, про колбасу, от которой «у богатых хрен поднялся, а у бедных волоса». Под настроение сочинял едкие и довольно точные эпиграммы. И вообще он был человеком достаточно ершистым. Мог запросто спросить: «А не еврей ли ты?».

Изюминку заметили в нём ещё сибирские лирики, где поэтически одарённый плотник-опалубщик рубил первые венцы своей трудовой биографии. Так шибко, что задел сухожилия правой руки.

Что, мужик, топай на пенсию? Но чего нельзя вырубить топором, можно описать пером. Сотрудничал с «Социалистической Якутией», «Водником Якутии», «Северным гидростроителем». В Бодайбо женился на журналистке Надежде. Я как-то скаламбурил: «В золотом Бодайбо нашёл золотую жену». Николай нахмурился. Не всё там было гладко. Надежда уже к тому времени жила отдельно. Их трое детей выросли. А Коля обитал в отдельной квартирке, в которой с мебелью, как говорили очевидцы, не густо.

Отскитавшись лет восемь по Сибири, в середине шестидесятых Денисов привёз молодую жену в Брянск. Та стала работать ответственным секретарём «Брянского рабочего», а Николай в «Брянском комсомольце». Потом верховодил многотиражкой камвольного комбината, но после выхода в канун 8 Марта номера, целиком посвящённого женской производственной гимнастике, под оханье бабьего парткома вынужден был покинуть благодатный цветник и искать иное поприще.

С бутылкой я навещал Денисове в гостинице «Десна», рядом с Домом Политпроса, где в самом центре старинного русского города поэт с высоты птичьего полёта в качестве редактора блистал первой в области световой газетой. В маленькой комнатушке вальяжно заседал в узком галстуке, что для Коли было уж совсем непривычно, с молодыми электронщиками, втолковывая им свои блистательные русские глаголы. И те с радостью внимали. Почти в любого молодого человека с высшим образованием стихи тогда вливались не хуже «Русской».

А когда и световая газета умудрилась сверкнуть политической ошибкой (так по крайней мере считали многие), Коля подался в Жирятинские леса доить смолу-живицу из брянских сосен, сливая густое законсервированное солнце в специальную, почти волшебную посудину. Труд лёгкий, на виду у Бога и лешего, располагающий к поэзии и философическому взгляду на мир. Может, потому денисовская лира и пропитана солнечной ЖИВИЦЕЙ в каком-нибудь древлеславянском значении.

О чистых добычных технологиях Николай Никитич мне поведал в году 83-м в Суземке, родине Николая Иванова. В гостинице мы много говорили о брянской поэзии, вдруг Николай, хитро прищурясь, озорно спросил:

- А хочешь, расскажу, как я с Витей Козыревым (брянский поэт) чуть Грибачёва в Десне не утопил?

Наш земляк Николай Грибачёв был для Брянщины колоссом. Герой соцтруда, лауреат Ленинской премии, спикер Верхсовета России, главный редактор журнала «Советский Союз», блестящий публицист и очень партийный поэт, Николай Матвеевич слыл образцом советского государственного деятеля. Дома его всегда тепло чествовали, приглашая некоторых местных мастеров пера. Денисова тот очень любил. Может, потому, что Николай родился в том же Выгоничском районе, что и Грибачёв. Мэтр - в селе Лопушь, а его младший коллега в селе Малый Крупец. Когда началась война, Коле не было и трёх лет. Чуть подрос, взял в руку косу. Матери надо помогать. За домашней скотиной ухаживать. С полотняной сумкой ходил в школу. Всё это было близко и понятно советскому, можно сказать, классику, прошедшему войну командиром батальона, чтобы вызволить и этого смышлёного крупецкого мальчонку из фашистской оккупации.

И вот Денисов сидит на берегу возле костра с генеральской ухой. Грибачёв вдохновенно рассказывает о своём политическом споре с Бжезинским в самолёте, летящим в Штаты. Партийные бонзы подобострастно внимают. И тут Коля, уже изрядно принявший на грудь, внезапно спрашивает:

- Николай Матвеевич, скажите, почему Вас Хрущёв брал в Америку с собой, а Брежнев не взял?

Классик запнулся. Помолчав, сказал тихо:

-Коля, можно, я тебе потом отвечу?- И, поднявшись, молча направился к Десне. Денисов и Козырев, будто литературные адъютанты, поспешили вслед. Любезно поддержали за пиджак наклонившегося к воде, чтобы попить, Грибачёва. Внезапно одёжка высокого гостя со знатными регалиями вывернулась и оказалась в их руках, а мэтр рухнул в не раз воспетую им Десну. Поэты лишь узрели мелькнувшие вслед чёрные тени кгбэшников из приставленной в Брянске к члену ЦК КПСС охраны.

Видя такое дело, приятели метнулись к костру, добавили в суматохе по малинковскому и бежали куда глаза глядят. Забрались в какой-то сарайчик и задремали. Денисов проснулся первым от странного запаха. Оправившись от сна, поэты поняли, что забрели в морг. Потом округа долго паредавала байку о том, как покойники ожили и дали дёру.

А побежали они на утреннюю аудиенцию к Николаю Грибачёву, чтобы вымолить прощение. Тот налил ранним пташкам по рюмке коньяку и, покачивая абсолютно лысой головой, простил.

После вечера воспоминаний назавтра мы с Николаем Никитичем, я был с ним на Вы, (никогда не признавал фамильярности), отправились в красивейшее село Негино, упомянутое ещё Лениным в работе о развитии капитализма в России. Ехали в гости к поэту, выпускнику Литинститута Виктору Макукину, который только что с благословения Егора Исаева издал в Москве книжку стихов. Виктор нам был интересен ещё и тем, что он сокурсник Николая Рубцова. Бывший детдомовец, Макукин даже немного дружил с Николаем Михайловичем. Рассказывал, как они ходили к Евтушенко занимать трояк, но тот их и на порог не пустил: «Я незнакомым не занимаю». А потом, утверждал Макукин, на могиле Рубцова плакал: «Как я, Коля, тебя любил».

Нас подобрал попутный самосвал. Я начал шофёру воспевать попутчика. Водитель кивнул и внезапно процитировал Денисова: «А Валька пудрила обильно три капли солнца на носу». Растроганный автор, порывшись в бездонных карманах видавшего виды плаща, вытащил книжицу своих стихов и чуть ли не выдохнул: »За проезд».

Поэт из Негино встретил своих собратьев в болотных сапогах, с удочкой и куканом с окушками:

-Не зря сегодня с утра правая рука чесалась.

У меня было не столь много встреч с замечательным брянским поэтом Николаем Денисовым, в честь которого на здании Орменской школы Выгоничского района установлена мемориальная доска. Открыт музей поэта. Его именем в селе названа улица. В Брянске проводятся специальные чтения. Как правило, за счёт подвижников.

Да простят меня те, кто знал поэта значительно лучше. Но вот попросила меня вдова Николая Поснова Тамара Ивановна написать свои воспоминания и я выполняю просьбу этой женщины, о которой мне тепло не раз говорила Надежда Мирошниченко. Кстати, в сборе материала для публикации заметно помог руководитель Брянской писательской организации Владимир Евгеньевич Сорочкин, любезно передавший через Нину Петровну Волченкову фотографию поэта и некоторые биографические материалы. Я также благодарен всем землякам за сохранение памяти о Николае Никитиче Денисове. Брянщина продолжает качать своего певца на берёзовых ветках вполне заслуженной славы. По нашим временам вещь самоценная и обнадёживающая.