|
Сергей Гончаров родился в 70-м году и когда повзрослел, закваска этих и множество других сомнительных идей, сталкивающихся между собою, разом выплеснулись наружу. Либералы приняли их с восторгом, патриоты отвергли… В ранние годы Сергей был мальчиком с благородными помыслами, воспитанным в добропорядочной русской семье. Он мечтал стать военным летчиком и сочинил такие наивные стихи: Буду я летать и кружить, Спустя лет двенадцать ему придется разочароваться в некоторых намерениях. Мечты об армии не совпадут с реальной действительностью… О стихах Гончарова я узнал после его кончины. Как жаль, рок отвел ему всего 35 лет жизни… Так вышло, незадолго до знакомства с творчеством поэта я имел возможность прочитать сборники, написанные поэтами разных возрастов из многих регионов России. Среди этого обилия попались стихотворения довольно-таки мастеровитые, с тонкой ажурной вязью, особенно женские. Порой изысканность строк в них достигала апогея. Иногда думалось: по образности, стилистике и филигранности передаваемых ощущений и ассоциаций они не уступают Цветаевой и Мандельштаму, даже Бунину и Блоку. И все же чего-то не хватало в них, оставалась неудовлетворенность прочитанным. Позже осенило: у способных и грамотных авторов лощеных книжек и журнальных подборок пока нет настоящей судьбы, той самой поэтической судьбы, которая с первых строф отличает, скажем, Лермонтова и Есенина. Не хочется накликать трагедию, и все же… Слишком строгий счет? Да, но к невозможному надо стремиться… Никому, кроме близких, не показывая своих творений, Сергей Гончаров с юных лет сочинял их в «подполье» и сразу проявил себя как большой русский поэт с неповторимой судьбой, только ему присущей интонацией. Об этом мы узнаем, когда его не станет. Предельно открытая, нервная, исключительно требовательная к себе и доверительно-нежная к друзьям поэзия. Неизбежные неточности, свойственные возрасту, почти незаметны. На них просто не обращаешь внимания, так стихи завораживают атмосферой общего целостного лирического восприятия. Энергетика их неотразима. Крайний пессимизм, порой доходящий до отчаяния, передает дух нашего времени, и мы сочувствуем поэту: это от разочарования в действительности и людях, на поверку оказавшихся не теми, за кого он их принимал раньше. На мой взгляд, Гончарову не хватило пять-десять лет, и он стал бы поистине великим поэтом, такое у него обнаружилось редчайшее дарование. Очень жаль, что Россия не уберегла и потеряла столь изумительного творца, от которого, по его горькому признанию, останутся лишь «обломки ненаписанных стихов», небрежно разбросанные «по свалкам бытия». Живя на Кутузовском проспекте в Москве и обучаясь в престижном вузе – Бауманском, Сергей составлял круг элитной столичной молодежи 80-х годов. По натуре доверчив и общителен, он рано усвоил её хорошие и дурные привычки, любил петь под гитару песни Высоцкого, сочинял и песни на собственные стихи. Он привлекал к себе ровесников, в особенности красивых девушек, исповедующих свободу поведения. Быстро сходился с ними, а потом мучился, не находя ответной верной любви. Не там искал? Возможно. Что один, что другой, И уходил, замыкался в себе, обращаясь из «подполья» к любимой: Внутренне поэт отторгал поддельную любовь и поддельные чувства. Страдания по этому поводу в первую очередь вынашивали ненависть к самому себе. Ему казалось, что в мире простых людей, обездоленных и нищих, будет лучше: «Всё то, что дешево – надежней и верней, // Я не слыхал о пятаках поддельных». Потрясает глубоко нравственная, совершенно зрелая философия этого юноши, продиктованная личным духовным опытом, взлетами и падениями, может быть, ниспосланная ему свыше. Можно даже уснуть Трагедия личных переживаний переплетена с трагедией всего поколения начавшейся «перестройки». Судьба поэта – отражение судьбы России, оказавшейся перед лицом надвигающейся катастрофы. Лирическая биография наполняется философско-социальными смыслами, сознанием невосполнимости утрат, невыносимо-обжигающим дыханием расширяющейся пустоты. Мне душу как-нибудь Неисправимый романтик видит, как некогда устойчивый и относительно справедливый мир раскалывается на части. Повсюду закипает вражда, больше никто никому не верит. «И у каждого на антресоли // Что-то прячется в антимоли». Всемирный потоп с утлым ковчегом Ноя – если не миф, то прелюдия к чему-то более грозному, неотвратимому. Но неотвратимое случится потом, в неизвестные грядущие времена, а сейчас, в год внезапного разлома единой страны, даже потоп всего лишь «забава» в сравнении с катастрофой России. Поэта терзает мысль, что вслед за нею рухнет весь мир и отныне уже никто не спасется. Современное человечество не изобрело спасительного ковчега. В пучине погибнут все – добрые и злые, святые и грешники. Конечно, сильнее всего поэта гнетет трагедия Родины: И потоп – пустая забава Быть живым с утратой Родины – позорно. Сергей Гончаров не снимает с себя ответственности за развал России, чувствует предательство во всем и не находит смысла в своем физическом существовании. Еще чуть-чуть – туман Это обращение к другу накануне неизбежного ухода: не «вечно же… «греться у огня». Предчувствие смерти вновь и вновь притягивает к себе бе-ду, и тем не менее поэт пытается оградить от неё друзей, тем более женщин. Для любимой у него заготовлено радостное утешение: Когда ты выпьешь меня, Вода – первооснова жизни. Река, море, туман, постоянно присутствующие в ткани стихов, пронизывающие и питающие поэтику, - символы извечной воды. Раствориться в тумане, в море – значит, обрести иную неведомую жизнь, иное существование. Лирические образы и метафоры Гончарова исполнены особого значения. Это своеобразные коды, требующие расшифровки скорее не умом, а сердцем. Мало заботясь о рифмах, стилистической отделке фраз, он писал сходу, в пылу воодушевления. Лелеял сокровенное так, как строки ложились на душу, - и рождалась ни с чем не сравнимая, трогательная исповедь. Исповедь перед собой, втайне от посторонних, но в итоге вышло – от имени всего поколения. В немалой степени в этом и состоит загадка притягательности творчества Сергея Гончарова. А дальше… Дальше он рассказал о себе в автобиографическом повествовании «Жесткий урок». По доброте души он смягчил заголовок, я бы назвал его уникальный дневник иначе – «Жестокий урок». В нем проза перемежается с поэзией, рисуя сложный образ романтика и рационалиста, прошедшего научную школу МВТУ им. Баумана и суровую армейскую школу. Символический знак: только лирик с такой обнаженностью души, почти документально и без преувеличений способен поведать о современном мире, где схлестнулись добротолюбие, разум и силы зла, почти сумасшествия. Вопреки слабому здоровью Гончаров отправился служить в армию - Родину защищать. Служба шла исправно, пока Сергей «с небольшим заболеванием» не попал в военный госпиталь в Вильнюсе». Там он, скрашивая однообразие жизни больных солдат, пел им под гитару песни. Духовно-культурная благотворительность закончилась трагически. По понятиям «стариков», он нарушил негласную субординацию и самовольно выдвинулся. С поразительной бесстрастностью, будто это произошло не с ним, поэт вспоминает: «Как-то утром в умывальной комнате они сбили меня на пол и ногами «подрихтовали», причем при падении я здорово ударился головой о стену, покрытую облицовочными плитками. Потеряв сознание, пришел в себя в реанимации через несколько часов. Для меня это было одним мгновением. От удара, как впоследствии показало исследование с помощью УЗИ, возникла здоровенная внутричерепная гематома и наступил паралич». Никого не проклиная, автор повествования констатирует: «Стала мучить эпилепсия, появившаяся после травмы головы <…> Можно, конечно, гордиться, что попал в одну когорту с Достоевским, но для этого нужно так же хорошо излагать свои мысли, что не всегда получается. В отличие от обычных людей я рождаюсь много раз – после каждого приступа. Какое-то время пытаюсь понять: где я и кто я. Пытаюсь вспомнить, что произошло и чем я занимался, когда провалился в бездну». В госпитале, приступив к написанию дневника, поэт задумался о главном и всерьез испугался: «А что я оставлю после себя? Поймут ли меня? Если вдруг что-то оборвется, то информация обо мне будет равна почти нулю». Ни на минуту его не оставляют мысли об отечественной поэзии и своего места в ней. Его тревожат попусту растраченные дни, из-за чего многие стихи отнесены в разряд «ненаписанных». Сергея раздражают стихотворцы, торопящиеся угодить власти, во что бы то ни стало высказать «свое» расхожее мнение. Серые брошюры – непризнанные гении. Неимоверные старания родителей – матери Людмилы Викторовны, поднявшей на ноги знаменитых врачей, до копейки истратившей семейные сбережения, и отцу Льву Ивановичу, собравшему и выпустившему стихи сына, - возна-градились благодатью. Сергей Гончаров не только одолел недуг, но исполнил заветное – стал в один ряд с известными поэтами. Увы, после смерти. Более того (и говорю об этом с полной ответственностью), по глубине поэтическо-го и нравственного проникновения, силе искренности опередил многих из них. Скажите, кто мог так сказать о себе: Да, я сгорел много лет назад, Поэт верит: сквозь «темноту и немоту», сквозь исчезновение плоти проторен путь свыше – «к свету иного солнца». Приобщение к вечности позволяет утверждать, что в этот мир он входит, «как в павильон // Для съёмок фильма о конце Вселенной». Отсюда, из космического и божественного чувства, вырастают ростки всепрощения, сострадания к обреченному человеку. «Неистовые» скрещивают шпаги, ищут друг в друге «врагов». Как выразился один политизированный критик, «не гиене вести речь о биографии льва», но вряд ли давно сыгранная роль облагородит и шакала, вновь жаждущего жертвы. Сергей Гончаров, испытавший коварные удары судьбы, вне всякой политики. Поэт не приемлет мести и насилия, какими бы идеями они не оправдывались. Причем друзья, причем враги? Необыкновенный, чудный поэт… Он сызмала знает: упования на Бога лишь тогда благотворны, когда сам человек, преодолевая земное и бренное, стремится к возвышенному. В непрерывном движении-одолении – закон Жизни и Космоса. От некоторых его стихов веет предопределенностью, вет-ром иных сфер, иногда - мистическим трепетом. Даже не верится, что их на-писал молодой человек. Нас ждут этажом выше! На горячем песке курортного городка Анапа, освободившись от больничных палат и московской суеты, поэт предается нирване долгожданного отдыха: «Хорошо лежать, чувствовать себя единственным человеком в этом мире. Нет ни больших городов, ни толкающихся в метро и на улицах людей, ни срочных, неотложных дел. Нет даже этого маленького городишки с белыми одноэтажными домишками, несколькими пансионатами, музеем и Домом культуры на берегу моря. Нет никого и ничего, что могло бы нарушить бесконечный покой пустынного берега, то тихого, то вскипающего, но всегда бесстрастного моря, василькового неба и чаек, отдыхающих на берегу». Небо, море, люди, чайки – неисповедимая тайна Вселенной. Поэт на песке – её микрокосмическая частица. С постоянно меняющимися чувствами, неудовлетворенностью собой. Незадолго до этого, в психиатрической клинике, Сергей Гончаров казнил себя: «Ничего не сумел сделать. Всё, что было у меня, - песни. Я в них больше не верю. Тоже заклинило. Не могу найти воли сделать выбор, не могу подчинить себе события, постоянно что-то забываю, что-то не учитываю, не вписываюсь в повороты. Выбор и воплощение стали самой настоящей пыткой». И снова – рефреном: «Я хочу жить! Хочу созидать! Хочу быть нужным! Вроде бы проще простого – поверить, что я нужен ближним. Но я не могу им ни в чем помочь». И далее: «Я хотел бы помочь людям, которые не могут лечиться за деньги, не могут себя обеспечить». Так может ощущать себя верующий православный, разбитый враждебной жестокостью «на осколки любви». Я разбросан по этим дворам, Главный редактор «Российского писателя» Николай Дорошенко вынес эту строфу на обложки книг «Избранного» Сергея Львовича Гончарова. Поэт скончался весною 2005 года, подтвердив внезапным уходом ранние предчувствия о себе и достойную будущность своей поэзии, обогащенной интеллектуальным повествованием. Сердце его продолжает кружить над миром, отдаваясь болью, светлой печалью и радостью в сердцах читателей. |
|
Обострившаяся в конце второго и начале третьего тысячелетий борьба цивилизаций пробуждает вулканы с кипящей магмой, высекая молнии гнева – как поучительное возмездие за грехи человечества. На фоне благодатной природы, при накопленной издревле культурой, всё мгновенно приходит в движение. Крепкие устои рушатся, и возникает хаос. Подвергаются остракизму нравы и обычаи, мораль, религиозные верования и представления о добре и зле. На сломе XIX-го и XX -го веков, в особо опасные моменты интеллигентным обывателям мерещилось, будто оправдывается мрачный нигилизм Ницше и его апологетов: сильный и здоровый должен победить, слабый и больной – умереть. Если слабый сопротивляется смерти – его надо столкнуть в яму. Без всякого сожаления, ибо общество, заинтересованное в невиданном расцвете будущего, обязано очиститься от хлама и скверны. 
