Евгений РАЧИН, доктор философских наук, профессор

ОБРАЗЫ РОССИИ В ПОЭЗИИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА

Поэт Николай Рубцов появился среди советских поэтов 60-х годов ХХ века не просто как молодой автор, выделявшийся среди остальных поэтов своим обострённым видением мира, но и как мастер классического поэтического письма. Когда в журнале «Октябрь» в № 8 за 1964 год появилось его стихотворение «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…», оно выделялось своей проникновенностью в тему родины, задумчивой просветлённостью души автора природным покоем, в котором чувствовалась всеохватность Руси, её соединённость с вечным началом. Неторопливый мерный ритм стихов, насыщенность их метафорами и образами, живущее в них мироощущение гармонии, в которой слиты пейзажи родной стороны и духа человека, производили впечатление грандиозности истории России. Уже одно это стихотворение позволяло поставить Рубцова в один ряд с С.А. Есениным и Ф.И. Тютчевым, с А.А. Фетом. Позднее появившиеся песни «Букет», «В горнице» помогли популяризации имени Н. Рубцова в современной русской культуре. Благодаря и им стало понятно, что Николай Рубцов – это поэт, пришедший в русскую культуру не случайно и не на короткое время, а навсегда.

По направленности своих стихов Рубцов – поэт-лирик, по тематике – певец русской природы. Почему деревенские сюжеты и пейзажи стали главной темой его произведений? Ведь поэт учился и в городских техникумах, и служил на флоте матросом, и работал шихтовщиком и слесарем на Кировском заводе в Ленинграде. Тем для стихов у него было много: их давала сама его не вполне системно устроенная жизнь. Но природа Вологодского края, её красоты и её спокойная устойчивая величавость, надёжность земли, на которой вырос поэт, возвратили его на круги своя. Истинная душа поэта всегда рождается только на его родине, она скрыта в его детских и юношеских мечтаниях, где проявляется ген поэтического дара, игра словом и образом.

Чем же интересны стихи Рубцова? Каково их воздействие, к примеру, на городского жителя?

В стихах Рубцова зримо присутствует настроение поэта. Оно – не бравурное и оптимистичное, а задумчивое, трогательно и бережно относящееся к природе. Всё, наполняющее природу Вологодского края красотою, дорого поэту. Это и одинокая избушка на краю поля, и ива над рекой, и болотная топь, и пора осеннего распада, которая так же родственна душе человека, как и пора весеннего цветения. Истоки такой всеохватной любви к природе Рубцову видятся в тайне, в символической загадке, которую природа задаёт человеку. В стихотворении «Тайна» поэт пишет:

Чудный месяц горит над рекою,
Над местами отроческих лет,
И на родине, полной покоя,
Широко разгорается свет…

Этот месяц горит не случайно
На дремотной своей высоте,
Есть какая-то жгучая тайна
В этой русской ночной красоте!

Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Всё звенят и звенят бубенцы…
[1]

Эта тайная красота, невидимая сразу, а требующая разгадки, подобна чуду, волшебству, которое вдруг, нежданно-негаданно очаровывает душу человека после внезапно озарившего его откровения. Она есть исток рубцовского поэтического дара. Поэт очарован магической красотой природы, он ищет знаки бытия повсюду, где только можно, пытаясь через разнообразие этих знаков найти гармонию природы, а с её помощью и свою гармонию в душе. «Пение хора», «звенящие бубенцы» в свете высоко плывущего в небе месяца и есть соединение гармонии света с гармонией музыкальной, природной гармонии с гармонией человеческой души. Обычный человек может не заметить этой «жгучей тайны», а поэт замечает и говорит о ней образами и метафорами, раскрывая её очеловеченную грусть, её универсальный символизм. Вот эта способность Рубцова увидеть во многом единое, в бессвязном разнообразии природы скрытую в ней цель, в порыве живого существа к свету и жизни сопричастие к этому человека – и создала в нём поэта. Стихотворение «Старый конь» превосходно передаёт эту природно-духовную связь.

Я долго ехал волоком
И долго лес ночной
Всё слушал медный колокол,
Звеневший под дугой.
Звени, звени легонечко,
Мой колокол, трезвонь!
Шагай, шагай тихонечко,
Мой бедный старый конь!
Хоть волки есть
              на волоке
И волок тот полог,
Едва он сани к Вологде
По волоку
              волок.
Звени, звени легонечко,
Мой колокол, трезвонь!
Шагай, шагай тихонечко,
Мой добрый старый конь!
Всё небо
              звёздным пологом
светилось. А ему
Казался волок
              волоком,
Закутанным во тьму.

Звени, звени легонечко,
Мой колокол, трезвонь!
Шагай, шагай тихонечко
Мой верный старый конь!
И вдруг заржал он
              молодо,
Гордясь без похвалы,
Когда увидел Вологду
Сквозь заволоку мглы…
[2]

Это стихотворение, ставшее песней, вроде бы и неприметное среди других рубцовских стихов, содержит в себе большой смысл. Он заключён в единстве судеб старого коня и человека с природой и её местом в жизни их обоих. Природа объединяет коня и человека опасностями, делом, совершаемым ими обоими при взаимодействии с нею, и конечной целью – дорогой к спасительному дому.

Обычная история о езде путника в санях по зимней дороге у поэта Рубцова превратилась в песню-притчу о преодолении уныния, безнадёжности и тяжести пути – в триумф, победу над опасностью и тьмой. Смотрите сами. В начале пути старый конь воспринимается путником как бедный, он еле тащится. В середине пути старый конь, чувствуя близость волков и зная об их существовании, всё-таки вёз сани, преодолевая усталость и опасность. Он становится уже не бедным, а добрым, то есть добротным и надёжным. Во второй половине пути человек уже меняет своё отношение к коню. Он ценит его упорство и его умение делать своё дело: старый конь устал, не видя красот звёздного неба, более того – он изнемог. Всё небо кажется ему уже закутанным во тьму. И в словах припева песни: «Звени, звени легонечко, мой колокол, трезвонь!» – как бы слышится ободряющее обращение путника к коню: «Потихоньку шагай и звени колокольчиком – ибо в этом твоя и моя жизнь… Не подведи, дружище!» Конь для путника становится верным стариной, понимающим человека. Завершается это преображение коня тогда, когда он увидел спасительную цель пути, огни Вологды. Из старого и бедного он превращается в молодого и гордого: в его ржании слышится триумф победы – и над волками, и над усталостью и над недоверчивостью человека. Он доказал свою нужность миру и своё умение делать работу хорошо. Конь показал свою верность человеку и своё умение служить долгу. В стихах Рубцова он стал как бы очеловеченным конём, осознающим своё единство и с человеком, и с природой.

Если провести параллель между этим стихотворением и маленьким шедевром Пушкина «Телега жизни», то очевидна близость их стихов в сюжете и идее обоих авторов: старость преходяща, а мудрость жизни берёт своё. У Пушкина везёт телегу «ямщик седой, лихое время». Восприятие езды путником меняется в течение дня: эволюция его идёт от энергичного утром до умеренного днём и сонливого вечером. «А время гонит лошадей», – восклицает Пушкин в конце стихотворения. У нашего классика поэзии показано изменение душевного состояния ездока, его ощущение быстроты езды. Это – как бы однолинейная эволюция, понимаемая по одному признаку. У Николая Рубцова в его стихотворении показана двухлинейная эволюция, то есть изменение состояний коня и восприятия этого коня человеком. Как видим, у него символически показано через эту двухлинейную эволюцию движение самой жизни – так же, как и у Пушкина. Однако у Рубцова это движение более сложно и натуралистичнее. Интересно, что обоим авторам в момент создания этих стихотворений было по двадцать четыре года. Но уже в этом возрасте в их творчестве рождались мудрые обобщения.

Здесь надо оговориться. Во всех сборниках стихов Рубцова и в его собрании сочинений третьего куплета нет и эволюции коня не наблюдается: он упоминается в припевах дважды как «бедный старый конь». Вероятно, редактор заметил слабость третьего куплета, его шероховатость. Строчка «Всё небо звёздным пологом» перекликается со строкой из второго куплета «И волок тот полог», а такие повторы в стихах нежелательны. К тому же «звёздный полог» – это словесное новообразование, плохо соответствующее действительности. Небо, скорее, образует свод, шатёр – но не сферу c пологой траекторией. Очевидно, что Рубцов стремился имитировать движение копыт коня и колокола в стихах, сохранить своеобразие движения с помощью слов. Ему это в полной мере не удалось, да и редакторы заметили недостаток третьего куплета – и автор его удалил. Но вместе с ним исчезла эволюция состояний коня и отношения к нему человека. Точнее, она стала частичной и не столь выразительной в сравнении с замыслом автора. Наверно, в 1962 году, когда выпускался первый сборник стихов Рубцова «Волны и скалы», ему было некогда исправить этот недостаток, а потом при последующих изданиях он или забывал это сделать, или махнул на него рукой. Рубцов, скорее всего по молодости лет, отступил перед трудностью задачи – исправить текст третьего куплета – и тем самым не довёл стихотворение до его совершенства. Куплеты у него превратились в строфы, песня оказалась укороченной. Надо было изменить эту третью строфу в пользу её осмысленного содержания, а не стремиться сохранить игру звучащих слов в ней. Это можно было бы сделать примерно так:

Струился
              с неба звёздного
Свет ясный. А ему
Казался путь
              дорогою
Закутанной во тьму.

В этом случае за счёт потери звукового баланса в этой строфе в сравнении с другими сохранилась бы системность изложения стихов, была бы сохранена эволюция коня и человека, то есть философский смысл всего стихотворения. Рубцов не сделал этого, словно забыв изречение Кутузова: «С потерей Москвы не потеряна Россия!». Применительно к поэтическому творчеству оно бы прозвучало так: «С потерей фоновой гармонии не потеряна идея, смысл и целостная гармония стихотворения».

Философичность стихов Рубцова выражена в его творческом кредо: не поэт создаёт свою поэзию, а она сама творит поэта, управляет его стихами. Поэт сам говорил о том, что настроение рождает поэтические строки, что умом писать стихи нельзя. Если под этим настроением понимать тягу к земле, любовь к родному краю, то поэт прав. С другой стороны, И.В. Гёте в «Фаусте» писал: «Что вдохновенья долго ждать? Поэт – властитель вдохновенья: он должен им повелевать» [3]. Это значит, что настоящий поэт есть пророк, открывающий истину, которую бог вложил в него. Об этом же говорил и Пушкин в своем программном стихотворении «Пророк». В этом случае не настроение поэта или даже самого бога творит поэзию, а закон поэтического творчества. Три великих религиозных идеала определяют его: Добро, Истина и Красота – они и есть тайна и цель поэтического видения мира. У Рубцова это видение реализуется в основном через откровение красоты природы. Но и человеческие чувства, сопричастность человека природе, её бесконечному разнообразию также становятся лейтмотивом его стихов. Долгие поиски Н. Рубцовым самого себя, смена им многих профессий, его блуждания по миру имели одну ясно выраженную цель – проявить себя как поэта, показать это волшебное свойство поэзии: творить через слово не только красоту человеческой души, но и красоту самого мира. Поэзия для Рубцова стала символом духовности, не пустой забавой, а смыслом его жизни. Часто встречающийся в творчестве поэтов образ путеводной звезды у Рубцова становится и оправданием его блужданий по жизни, и выражением его творческих исканий. В стихотворении «Звезда полей» он пишет:

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей…
[4]

Не находящаяся в космосе холодная звезда а именно звезда над полями, звезда над землёй, на которой живут и работают люди, становится символом его творчества. Ему была нужна земная звезда, связанная с жизнью людей, указывающая своим светом и знаком путь на родину, где только и способен реализовать себя человек.
Общие черты поэтического мироощущения Рубцова можно выразить несколькими характеристиками. Его поэзии свойственна метафоричность.

В его стихах встречаются необычные образы, выражаемые с помощью метафор, в которых прилагательные играют важную роль: «омутные воды», «прощальной дымкою повиты», «виденья кроткие» и т.п. Обычная картинка природы, зарисованная им поэтически даже и с помощью глагольных рифм, которые просты и непритязательны, после того как он наполнит её своим настроением, становится произведением искусства. И даже если в поисках образа он допускает иногда алогизмы в стихосложении, читатель не замечает этого. Витиеватость стиха и нестыковка смыслов поглощаются настроением поэта, песней его души. Под музыкой души не слышно неточностей и неясностей самовыражения. К примеру, в стихотворении «В святой обители природы» есть шероховатости:

В святой обители природы,
В тени разросшихся берёз
Струятся омутные воды,
И раздаётся скрип колёс…

Рассмотрим эти строки подробнее. С одной стороны, природа есть святая обитель, то есть монастырь, где человек говорит с богом, где присутствует высота молящегося духа человека. Она – нечто, вызывающее благоговение и уважение к её чистоте. С другой стороны, поэт пишет: в тени разросшихся берёз струятся омутные воды. Слово «омут», как известно, это глубокая, спокойная, иногда даже болотная вода. Во многих словарях пишут, что это слово имеет два значения: 1) водоворот, образующий на дне глубокую яму и затягивающий в себя; 2) глубокая яма со спокойной водой, опасная и жуткая своей таинственностью. Отсюда и пословица: «В тихом омуте черти водятся». Это второе значение ближе к природе, к народным поверьям. В омуте воды не могут струиться, но могут завораживающе притягивать к себе. Поэтому применение указанного выражения в стихотворении Рубцова довольно спорно. И совсем уже некстати далее следует: «И раздаётся скрип колёс…» При чём здесь колёса проезжающей мимо телеги, которая не должна находиться «в святой обители природы»? Образы в стихотворении здесь никак не связаны друг с другом: святая обитель не предполагает разросшихся берёз, а струящиеся омутные воды плохо связаны со скрипом колёс. Складывается впечатление, что эти образы идут не от реально наблюдаемой поэтом картины, а от его воображения, которое следует за игрой слов, за необходимостью найти рифму, образ или подходящее слово.

Вторую строфу Рубцов изменил и переместил её в конец стихотворения. Она звучала так:

Усни, могучее сознанье,
Но чей-то свист и чей-то след
Внезапно, как воспоминанье,
Моей любви тревожит след!
После изменения она звучит так:
Усни, могучее сознанье!
Но слишком явственно во мне
Вдруг отзовётся увяданье
Цветов, белеющих во мгле.

Изменение можно признать удачным, но вся эта строфа в принципе не так важна для восприятия целостности и образности произведения.

В третьей строфе стихотворения поэт пишет почти классические строки – без всяких шероховатостей и изъянов:

Прощальной дымкою повиты
Старушки избы над рекой…
Незабываемые виды!
Незабываемый покой!

Здесь употреблены великолепные метафоры: «старушки избы», «прощальной дымкою», «незабываемый покой». Можно было бы сказать: неподражаемый покой, и умилительный покой, и грустью веящий покой и т.п. Однако Рубцов пишет: «Незабываемый покой!» – в смысле: и вечный, и милый сердцу, и оставляющий след в памяти навсегда. У Рубцова метафоры рождаются из его души: ведь почти все стихи поэта имеют творческий ген в памяти его детства. Отсюда им использована неясно и даже непонятно звучащая метафора – «незабываемый покой».

В четвёртой строфе этого стихотворения выражено полное слияние настроения поэта с природным мнимым безмолвствованием. Эту строфу поэт совершенно напрасно удалил из окончательного варианта и заменил её на другую. В первом варианте строфа по смыслу идеально предшествует последней строфе, связывает святую обитель в природе и святость в душе человека.

А как безмолвствуют ночами
Виденья кроткие! Их сон
И всё, что есть за их молчаньем,
Тревожит нас со всех сторон!

«Кроткие виденья» – это картины воображения самого поэта, его брожения души в ожидании образа и рифмы, это музыка ума и сердца поэта, из которой рождаются слова. Рубцов в поэтической форме выразил тайну рождения своих стихов. Они как грибы в грибнице, скрытые под землёй: появляются как бы сами собой после дождя – и непонятно в каком месте. У поэта Рубцова стихи были заложены в его душе, уме и сердце ещё в детстве и только ждали случая, чтобы родиться на свет божий. То, что «тревожит нас со всех сторон» – это и есть порывы поэтического воображения, своего рода поэтический зуд. Рубцов был охвачен желанием писать стихи, поскольку они не давали ему покоя – как наваждение, как тревожащая его потребность творить словами красоту мира.

В последней строфе стихотворения слышится философский мотив, намечен переход от видений в поэтической душе к видениям, вызывающим мысли о вечном и преходящем:

И одинокая могила
Под небеса уносит ум,
А там полночные светила
Наводят много, много дум…
[5]

На самом деле не могила уносит ум под небеса, а сама святая обитель природы соединяет человека с Богом, с тайной жизни и мироздания. У Рубцова в этом стихотворении человек через природу общается с Богом, она становится для него местом его единения с божественной красотой мира. И хотя нигде поэт и не пишет о Боге, всё же он по смыслу своего творчества является верующим человеком. Он верит в родную природу как Христос веровал в своего небесного Отца. Отсутствие реального отца у Иисуса из Назарета психологически оправдывало его называть себя сыном Отца небесного. У Рубцова ранняя смерть матери, его безматеринское детство породило фрейдовское замещение матери-женщины матерью-природой. Он любил природу Вологодчины и как начало, и как конец своей жизни, как свой семейный очаг, как то, во что можно было верить безоговорочно и свято. В стихотворении «Ось» поэт раскрывает тайну своей души, своего беспокойного поиска родного и устойчивого начала в мире.

...Но моя родимая землица
Надо мной удерживает власть, –
Память возвращается, как птица,
В то гнездо, в котором родилась,

И вокруг любви непобедимой
К сёлам, к соснам, к ягодам Руси
Жизнь моя вращается незримо,
Как земля вокруг своей оси!...
[6]

Вот в чём разгадка красоты рубцовских стихов! Она – в любви к родной земле, которая заменила ему и мать, и жену, и семью, и друзей. Она – нечто непреходящее, оживляющее его душу воображением, мечтою, игрой в прекрасное. Она – исток его поэзии, а всякая высокая поэзия идёт от Бога. Верующий в поэзию верует в свой божественный дух. Эта вера и оправдывала небогатое в материальном смысле существование Рубцова-поэта, помогала ему быть подвижником поэтического творчества.

Одной метафоричности стихов ещё недостаточно, чтобы стать поэтом высокого уровня. У Рубцова метафоричность его стихов сопровождается и оригинальностью метафор, парадоксальной неожиданностью образов и поэтических красок, необычно звучащих слов. Природа у него то «звенит, смеётся как младенец и смотрит солнышку вослед», то «…вдруг разгневается грозно, совсем как взрослый человек!» В его образном восприятии мира звучат иногда аллегории и парадоксальные выражения: «ветры свистят», «быстрые волны бегут по реке», «захлебнулось поле и болото дождевой водою», «потонула во тьме отдалённая пристань», «мороз под звёздочками светлыми… идёт, поигрывая ветками» и т.п. Здесь им используется приём олицетворения природных явлений, которое на первый взгляд противоречит реальности. Противоречие, или парадокс, и в поэзии, и в живописи, и в музыке есть глупость, если в основе его эпотаж, реклама, желание в новом и необычном проявить безрассудную удаль. Но если он показывает невидимые стороны красоты мира, обращает внимание на скрытую под повседневностью гармонию, если он включает в наблюдение природных и культурных явлений воображение человека и делает его сопричастным творцу, – то тогда он выполняет и оправдывает свою важную роль в искусстве: он очищает сознание от обыденного и рутинного. В поэтических образах Рубцова метафоры не надуманны и не по-постмодернистки витиеваты. Они взяты из жизни, метко замечены и запечатлены неожиданными поэтическими красками. И даже повествовательный стиль поэтического письма Рубцова не мешает проявиться красоте его стихов. Поэт рисует пейзажи природы словами, легко находя нужные рифмы и доставая из глубины своего сознания необычные выражения и образы. С полным правом его можно назвать поэтическим пейзажистом, русским Левитаном или Шишкиным в поэзии.

Явно слышатся в поэзии Рубцова грусть и печаль его души. Есть у него и стихи оптимистичные, зовущие к свету – например, уже упомянутые стихотворения «Ось», «Звезда полей» или наполненные радостью жизни «Утро», «Мороз», «В горнице». Но общая канва его стихов всё-таки задумчиво-грустная, навеянная наблюдениями за скромными красотами родной природы и воспоминаниями. Заброшенное в полузабытом уголке Вологодчины село Никольское, где прошло его детство и где сформировался его характер, его способности к игре воображения, стало символом его веры в правду жизни. В душе Рубцова словно ожили слова великого поэта Фёдора Тютчева: «Не то, что мните вы, природа: не слепок, не бездушный лик – в ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык…» Уважавший Тютчева и Есенина, Рубцов чувствовал свою духовную связь с их творчеством, которая шла от любви к природе как к одушевлённому существу. Все стихи Рубцова о природе – это разговор с ней и о ней, это монолог, высказанный ей наедине, в интимной беседе. И природа понимала его, поскольку он говорил с ней на её языке. У французского философа К. Леви-Строса в произведении «Неприрученная мысль» показывается и доказывается, что дикари в дебрях центральной Африки имеют развитые языковые формы, не уступающие языку людей цивилизованных народов. Причина этого в том, что язык патриархальных племён берёт свои начала во многообразии природных форм и явлений. Адаптационные механизмы природы столь изощрённы и парадоксальны, что остаётся только удивляться её естественной изобретательности. По зрелом размышлении понимаешь, что подобное многообразие – это закон бытия. В языке этот закон повторяется и видоизменяется: он проявляет себя и как объективно существующая естественная жизнь языка, и как целенаправленно и сознательно действующее стремление человека улучшать язык – через литературу, поэзию, фольклор, неологизмы и т.п.

У Рубцова, как и у естественного человека из патриархального племени, слово следует за природными явлениями. То тысячеголосый природный язык в его подсознании преобразуется в пробивающиеся из его глубин песни. Мотивы, ритмы и гармонические краски этих песен определяются как ритмами природы, её языками, так и игрой воображения поэта. Язык света, шелест берёз, бег ветра по волнам, шествие трескучего мороза по ветвям деревьев нашёптывают поэту Рубцову настроения, слова, образы, мысли. И он понимает этот язык, выражая его красоты уже по-своему, парадоксально и обобщая природные явления с помощью разума.

Грустный лейтмотив стихов Рубцова можно наблюдать в его стихотворениях «Тихая моя родина», «Осеннее», «Захлебнулось поле и болото…» Своей любовью к родине поэт стремился поделиться со всеми, но не всегда встречал понимание, часто оставался наедине со своими чувствами и мыслями. В письме в редакцию Северо-западного книжного издательства летом 1964 года Рубцов смиренно и одновременно со скрытым сарказмом пишет: «Ещё кое о чём. О стихотворении «В святой обители природы». Вы сказали, что оно написано ниже возможностей автора. И только. Я не настаиваю и не прошу, чтоб оно осталось в рукописи. Хочу только сказать, что как раз об этом стихотворении я особенно иного мнения, но железная убедительность Вашего критического довода оставляет меня бессловесным. Но, в общем, бог с ним, пусть это стихотворение не будет в рукописи. Я примерно предполагаю, что Вы имели в виду, и говорить мне о нём, значит, говорить неконкретно, а вообще рассказывать о своих взглядах на содержание и форму стихов. А предполагаю я, что Вы считаете стихи такого рода, как это, неоригинальными и пустыми».[7]

На эти слова в письме можно заметить, что вторая строфа в этом стихотворении действительно выходит из общей канвы. Но в целом оно производит яркое впечатление своей образностью и устремлённостью к горним высотам. Образ и мысль в нём удачно сочетаются, а настроения поэта

передаются читателям через шорохи природного покоя. Редактору можно было бы простить автору недоделанность второй строфы и «скрип колёс» в первой строфе – тем более, что эти недостатки были легко устранимы. Но он не сделал этого, то ли играя в знатока поэзии, то ли желая поставить редакционные требования выше поэтического поиска, не ведая, что за исключением отмеченных недостатков всё стихотворение Рубцова в целом – просто шедевр.

И вот с таким отношением поэту приходилось сталкиваться довольно часто. И это, конечно, не могло не отражаться на его творчестве. 10 июля 1964 года в письме преподавателю Литературного института Н.Н. Сидоренко он приводит замечательные по выразительности настроения и образности стихотворение:

Когда душе моей
              сойдёт успокоенье
С высоких, после гроз, немеркнущих небес,
Когда душе моей внушая поклоненье,
Идут стада дремать под ивовый навес,
Когда душе моей земная веет святость,
И полная река несёт небесный свет,
Мне грустно оттого,
              что знаю эту радость
Лишь только я один. Друзей со мною нет…
[8]

Главное в этом стихотворении не картины природы, а состояния души, наблюдающей не только красоту природы, но и её язык, её животрепещущую духовность: природа покойна и дарует человеку успокоенье, вызывает потребность поклонения её жизни, внушает святость, создаёт радость в душе. Природа здесь – живое существо, говорящее с поэтом образами и чувствами. И если редакторы в издательствах и редакциях журналов не видели в этом

или ином, подобном ему, стихотворении образно-символического поэтического шедевра, то они просто имели другую, чем у Рубцова душу. А она у него была такая же богатая, как у наших замечательных поэтов-классиков XIX века. Если бы под этим стихотворением не было подписи, то можно было бы подумать, что его написал Лермонтов или Тютчев.

Есть ещё одна важная характеристики стихов Рубцова: их философичность. Об этом уже упоминалось в статье. Однако философичность эта особого рода. Это не классическая философичность, основанная на знании идей Платона, Гегеля, Руссо, или философствующих поэтов Шекспира, Шиллера и Гёте, но идущая от народных корней, от крестьянских генов философичность. Поэта Рубцова трудно назвать крестьянским сыном, хотя он и был сыном своей земли. Он сменил много профессий, жил и учился в городе, и потому с землёй его соединяли не крестьянский труд и не крестьянский быт и даже не крестьянская психология (он по натуре своей был интеллигент-художник), но крестьянская душа, опьянённая красотой природы. Через образы природных картин он мыслил, делал обобщения о главном, пытался понять многообразие жизненных явлений. Характерно, что в своей переписке он общался со многими людьми, по ней видно, что он был коммуникабельным человеком, но в жизни человеческие характеры и особенности общения между людьми у него отражены слабо. Он явно не портретист в поэзии, хотя в ней у него и встречаются меткие наблюдения за лицами и душами людей.

Философичность стихов Рубцова идёт от природной гармонии и погружённости народа в её архетип. У каждого народа он свой, обусловленный и ландшафтом, и количеством солнечных дней в году, и близостью моря, и короткой или длинной зимой. Природа Вологодского края – лесная, равнинная, уходящая вдаль, связанная с различными проявлениями жизни (животными, деревьями, речками и ручьями, грибами и ягодами и т.п.) – порождает тот характер, который типичен для Руси. Он – спокойный, твёрдый, верный, трудолюбивый и сметливый. И ещё есть одно качество в нём: он – ищущий красоту идеала или в мечте, или в поведении человека. У Рубцова последняя черта присутствует в полной мере, хотя и другие в нём есть также, но в меньшей степени.

Примеры такой природной, идущей от мечты, философичности можно привести следующие. В стихотворении «Душа», которое имеет подстрочное название «Философское», сюжет простой. В конце жизни умирающий человек вдруг осознаёт, что наживаемое им богатство есть ничто, так как в нём нет радости и счастья. У людей один конец, хотя они и живут с разным успехом с точки зрения обретаемых богатства и славы. Поэт в диалоговой форме выражает своё понимание смысла души и жизни:

– Как в трёх соснах блуждая и кружа,
Ты не сказал о разуме ни разу!
– Соединясь, рассудок и душа
Даруют нам светильник жизни – разум
! [9]

И в своих лирических стихах Рубцов старается донести до читателя не только состояние своей души, слитое с природной гармонией, но и мысль, которая вытекает из природного явления или закона. Иногда эти мысли выглядят просто афористично Например, поэт пишет: «…мне для счастья надо лишь иметь то, что меня заставило запеть»; или в «Русском огоньке»: «За всё добро расплатимся добром, за всю любовь расплатимся любовью».[10]

Философская мысль Рубцова проста и по существу только одна: человек един с природой, он плоть от плоти её, и другого ему не дано:

Я так люблю осенний лес,
Над ним – сияние небес,
Что я хотел бы превратиться
Или в багряный тихий лист,
Иль в дождевой весёлый свист,
Но, превратившись, возродиться
И возвратиться в отчий дом,
Чтобы однажды в доме том
Перед дорогою большою
Сказать: – Я был в лесу листом!
Сказать: – Я был в лесу дождём!
Поверьте мне: я чист душою…
[11]

Для больших философских прозрений в поэзии Рубцову не хватало знаний. Поэты-философы были мудрецами: их хороший язык лишь дополнял их жизненный опыт, их знания людей, морали и общественных отношений. Шекспир умел отобразить коварство, поиски идеала или страдания души, Гёте мог показать грандиозную картину духа, блуждающего в поисках истины, Руставели был знатоком законов любви и дружбы, Омар Хайям писал стихи-притчи, наставляя людей на правильный путь в жизни. Рубцов не достиг таких больших высот в поэзии, как эти классики, но он не был и односторонним деревенским поэтом типа Н. Клюева или С. Клычкова. У этих поэтов часто не стыкующиеся между собой образы в пейзажной лирике не сопровождались мудрыми мыслями. У Рубцова этого нет в стихах: образы у него выражают настроения и переходят в символы мироощущения и мысли. В его письме к Н.Н. Сидоренко от 23 сентября 1964 года упоминается, что он «родился в семье значительного партийного работника» (хотя во многих документах он значился как детдомовец, сирота, и об отце там речи не было).[12] Здесь Н. Рубцов несколько приукрасил своё происхождение, так как его отец Михаил Андрианович Рубцов был выходцем из крестьян, занимавшимся кооперативной торговлей, дослужившимся до поста инструктора райпотребсоюза. Но без сметливого ума и умения следовать господствовавшим в обществе отношениям, традициям, обычаям и идеалам этого поста не достигали в то время. Мать будущего поэта, тоже из крестьян, пела в церковном хоре, стремилась к духовности. От родителей к Николаю Рубцову передались такие качества, как любознательность, упорство и любовь к духовному началу. Следовательно, не только крестьянско-природные корни жили в нём, но и гены интеллигентного человека. А интеллигент склонен к поискам правды жизни, к построению своей судьбы в соответствии с высоким идеалом. Так что иногда проявляющуюся философичность рубцовских стихов можно сравнить со смутным брожением природного продукта без заранее продуманного рецепта. Тем не менее результат, или качество поэтических строк, получился отменным.

Обобщая обзор характерных черт поэзии Рубцова, можно сказать, что все они (и метафоричность, и оригинальность, и наполненность грустью, и философичность) идут от природных корней и природной гармонии. У немецкого философа ХХ века М. Хайдеггера его философское кредо выражено в знаменитом тезисе: «язык есть дом бытия». Это означает, что язык, поскольку в нём ставятся вопросы о прошлом, настоящем и будущем, поскольку в нём выясняются смыслы ( в зависимости от ситуаций и используемых предлогов), содержит в себе поведенческую составляющую. Он содержит в себе импульсы, заставляющие человека выяснять смыслы и поступать в соответствии с ними. В языке Рубцова скрытно содержатся вопросы: Что есть гармония а природе? Где она скрыта? Какова связь природной гармонии и души человека? Именно поэтому для него домом бытия является природа с её языком и скрытыми в ней смыслами. Рубцов вряд ли хорошо знал идеи М. Хайдеггера, но интуитивно он правильно искал свой смысл бытия – через природу и её различные роли в жизни человека. В том числе её языки и функции в хозяйствовании и культуре людей.

Что же следует понимать под гармонией природы вообще и как она представлена в творчестве поэта Николая Рубцова? Первое и близкое к истине представление о гармонии дано в учении философа и математика Древней Греции Пифагора. Ещё в VII веке до н.э. он понимал её как соразмерное сочетание частей внутри целого. Из многих составляющих частей он выделял пропорциональные, усреднённые и математически сочетаемые и переходящие друг в друга величины. Гармоничными числами он считал 5 – как содержащее идею красоты, 7 – как пропорциональное между единицей и десяткой, 3 – как единство во множестве. Пифагор нашёл связи между миром вещей и чисел, между миром звуков (чувств) и чисел, между пространственными отношениями и числами, между религиозными представлениями о богах и числами. Для него гармония могла быть просчитана математически и прочувствована религиозно. Человек для него был гармоническим существом, которое само может творить гармонию. Но для правильного понимания гармонии одной математики было мало. Нужно было ещё иметь и эстетическую душу, которая была бы включена в эстетическое восприятие, исправляющее огрехи природы в создании красоты. Следовательно, математический ум человека лишь фиксирует природную гармонию, которая складывается случайно, а эстетическая душа, не отрицая математических отношений, подправляет эту гармонию сознательно, имея целью созидание и переживание прекрасного.

В поэзии сочетание соразмерных частей в рамках целого (строфы или всего стихотворения) дополняется ещё и музыкой слов и звуков, и разнообразием чувств, переходами образов в символы, бьющими из глубин слов смыслами, мыслью поэта, наставляющей человека на путь истинный особым образом – пророческим стихом. В поэзии Рубцова чувства и образы встречаются часто, символы – реже, смыслы и мысли часто поглощаются настроениями. Главный продукт в стихах Рубцова – в большей степени не мудрая мысль, а образная картина природы, которую он создаёт, наблюдая за явлениями, игрой своего воображения. Гармония природная слепа и случайна, встречается редко и безучастна к человеку. У Рубцова эта гармония живёт и дышит, говорит с человеком, даёт ему надежду на духовное просветление, выполняя роль религиозной силы, поднимающей человека к высотам духа. Почему волки воют на луну, дельфины выпрыгивают из воды, завидев человека, а меленькие собачки, радостно улыбаясь, кружатся перед гостем на задних лапках? Потому что в них играющая сила жизни требует выхода и разделения радости с другими. В Рубцове эта играющая сила жизни выражена в образных стихах, рождаемых быстро и непроизвольно, естественным образом. Для него написание стихов – не тяжёлая работа, как для Маяковского (вспомним его слова: «Поэзия – та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды. Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды»). Для Рубцова рождение стиха – игра в рождение гармонии духа, в которой природное, образно-символическое и чувственное, идущее от настроения, начала слиты воедино. Можно по праву сказать, что поэт Николай Рубцов в своих стихах оживляет природную гармонию, раскрывая её тайны в метафорах и образах. Он – своего рода поэтический живописец, умеющий видеть гармоническое начало в обычных явлениях природы и передающий людям своё удивление красотою.

Если в стихах о природе гармония присутствует у Рубцова ясно, то в стихах о море, о службе на флоте её почти нет. Стихотворения «Первая ночь», «На берегу», «В дозоре». «В океане» написаны ещё юношей, и потому они незрелы: метафор в них мало, символов нет совсем, а образ моря отсутствует как живой и что-то говорящий человеку образ. Ген сердца поэта Рубцова окрашен разнообразными красками: лесом, журчанием ручья, огоньками изб, звёздным узором на небе. В море же он утонул в калейдоскопе брызг, в белой пене волн, в дыме кочегарки и в мрачных красках мазута. Мечта о море влекла подростка Рубцова в неведомую даль, где поэзия скрылась за горизонт, за которым не было тайны. Разнообразие зелёной природы порождало игру воображения поэта Рубцова. В море этого разнообразия не было – и потому гармония в его душе не проснулась: целое (море) было, но сочетание частей в рамках целого(гармония) не сложилось. Та же история повторилась и в период его работы на Кировском заводе в Ленинграде: стихов о труде и переживаниях сердца было мало. Видно эта работа была лишь эпизодом в его биографии. Память, мечта и игра духа не сопровождали её и не пробуждали пульс творческой энергии.

Есть одно обстоятельство, которое омрачает творчество Рубцова. Все большие поэты писали о любви как о высшем взлёте духа человека, как о смысле жизни. Любовь в их изображении была не только проявлением красоты чувств, но и законом природы, подобным цветению и плодоношению растений, игре в самую жизнь у животных, оправданием человеческого бытия. Мать, жена, возлюбленный человек становились персонажами стихотворений, их образы поднимались на большую высоту, а иногда сравнивались и с богами. Это встречается у Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Есенина, Пастернака, у Данте, Петрарки, Гейне, Шекспира и Беранже, А.К. Толстого и Блока, у других поэтов. А что же есть в поэзии Н. Рубцова?

Всего несколько стихотворений о любви есть в творчестве Рубцова. В основном они написаны рано – в 16-20 лет, и всё о любви безответной, неразделённой. Душа юноши Рубцова желала любви, она стремилась компенсировать то, что судьба ему не отпустила: материнскую ласку, семейный уют. Однако о серьёзном чувстве любви тогда у Рубцова не могло быть речи. Он был слишком молод, не мог зарабатывать деньги для семьи, мал ростом, не имел жилища – и потому девушки (и выпускница Тотемского педагогического училища в 1954 году, и жительница посёлка Приютино, что под Ленинградом, провожавшая его на службу в армию в 1955 году) не рассчитывали на него как на отца своих будущих детей и не ответили ему взаимностью. Одной любви к стихам, которыми увлекался Рубцов, было мало, чтобы убедить девушек в своей состоятельности как мужа и отца. К тому же отношение Рубцова к объекту своей любви было несерьёзным, мальчишески-эгоистичным. Например, в стихотворении «Соловьи» он пишет:

Соловьи, соловьи
заливались, а ты
Всё твердила, что любишь меня.
И угрюмо смеясь, я не верил тебе.
Так у многих проходит любовь…
[13]
(выделено мной – Е.Р.)

Или в стихотворении «Т.С.», написанном очевидно во время краткосрочного отпуска матроса Рубцова в 1957 году, говорится:

Сочинять немного чести.
Но хотел бы я мельком
Посидеть с тобою вместе
На скамье под деревцом,
И обнять тебя до боли,
Сильной грусти не стыдясь.
Так,
чтоб слёзы поневоле
Из твоих катились глаз.
[14]
(выделено мной – Е.Р.)

Что же это за любовь, в которой молодой человек желает обидеть девушку до слёз? Это, конечно, любовь – но эгоистичная, любовь, не отдающая человеку радость и богатство своей души, но любовь упрекающая, ревнивая. И в стихотворении «Любовь» поэт Рубцов пишет на протяжении шести строф о своих переживаниях, но не пишет о девушке – какая она прекрасная и чудесная, не пишет, за что он её любит. Если не пришло вдохновение к поэту – значит у него и не было любви, не было понимания животворящей силы этого чувства. В первом Послании апостола Павла к коринфянам говорится, что «любовь не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла» (1-е Коринф.,13,5). И эти вещие слова верны по отношению к людям всех времён и народов. Матрос Рубцов не созрел ещё для настоящей любви, определяющей жизнь человека – поэтому и в стихах его тогда не было образа любви, утверждающей красоту жизни.
Даже тогда, когда Рубцов женился, когда у него родилась дочь, не родилось в его поэзии стихов о любви, очищающих сердце и возвышающих душу до божественного состояния. И если в его наследии осталось мало стихотворений о любви, то это безусловно обедняет его поэзию. Для сравнения скажем, что в антологии «Любовная лирика русских поэтов» опубликовано 49 стихотворений Пушкина, 21 стихотворение Некрасова, 27 стихотворений Есенина, 11 стихотворений Маяковского.[15] У Рубцова же во всём его творческом наследии имеется примерно 5 стихотворений о любви к женщине. Стихи о природе у него вытесняли личное, интимное и сокровенное. Точнее, иногда в его поэзии природная гармония настолько сливалась с любовным чувством (например, в стихотворении «Зимняя песня»), что трудно было понять, что для него важнее – природа или женщина. Само же природное начало женщины не осеняло ум поэта и не вызывало в нём желания воспевать её роль в мире.
Даже в стихотворении «Повесть о первой любви», наполненном искренним чувством, присутствует повествовательный стиль, нет запоминающихся прилагательных и метафор, нет символических образов. Словно это стихотворение и стихи о природе писал не один поэт, а разные люди. Создаётся впечатление, что любовь у Рубцова – неприкаянная и безответная. Видно он воспринимал её как некую данность, подобную природной стихии. А её надо было создавать, строить через человеческие отношения, чувства. Неустроенный материальный быт, конечно, повлиял и на любовь Рубцова, и на его раннюю смерть. С другой стороны, у Рубцова была единственно верная влюблённость – в поэзию, которой он не изменял. И если женщины не оценили его и не удостоили своей любовью, то поэзия отвечала ему взаимностью.
Поэтическое чувство всегда романтично и возвышенно. И у натур, подобных Рубцову – переменчивых, непоседливых, пробующих себя в разных социальных ролях – эта возвышенность духа не заслоняется безалаберностью поведения и иногда проявляющейся бравадой. Детские мечтания и гармония души, идущая от самой природы, от генов образности, пробивают себе путь к свету и реальности бытия. Надо быть благодарными судьбе за то, что Рубцов не отступил перед сложностями жизни, стал поэтом, реализовав, пусть и неполностью, но красиво, свой талант. И если любовь к родной природе заменила ему любовь к матери, то любовь ко всем проявлениям духовного начала в человеке была компенсацией земной человеческой любви. Его стихотворение «До конца» (в «Вариантах» оно называется «Заклинание») содержит в себе пророческие строки:

…Перед этим
Строгим сельсоветом,
Перед этим
Стадом у моста,
Перед всем
Старинным белым светом,
Я клянусь:
Душа моя чиста.

Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!
[16]

Это клятва в любви к человеческой душе, к её высоким порывам и её долгу перед самой собой – быть устремлённой к идеалу. Если бы в Рубцове не было подвижничества на поэтическом поприще, которое терпит и преодолевает невзгоды бытия, то мы имели бы хорошего мужа и отца, может быть лесовода, тракториста или слесаря Рубцова, но у нас не было бы его как поэта-лирика, показавшего связь русской души с природными красотами нашей Родины.

Лирика Рубцова самобытна, наполнена переживаниями, образами прошлой и настоящей его жизни. В любом лирическом произведении, будь то литературное, музыкальное или живописное произведение, присутствуют общие черты. Сам термин «лирика» говорит о лире, то есть музыкальном инструменте, с помощью которого создаётся гармония звуков, вызывающих движения души, её порывы, её расцвет, её жизнепроявления. В основе лирического, таким образом, лежит жизнь души, реализующей себя в образах надежды, мечты, утопии. Вторым проявлением лирического можно назвать гармонию чувств, вызывающую веру в торжество духовного и разумного начал в жизни человека. Чувства любви – к природе, матери, женщине, к Родине – , благоговения перед Богом, упоения красотою, преклонения перед добром людей создают эту гармонию. Третья форма лирического – окрашенность образа в искусстве личностным мироощущением: или светлым, или размытым туманностью, или системно организованным, или же устремлённым за горизонт бытия, в утопию. Четвёртая форма лирического – это продукт фантазии автора, выдуманная реальность, модель будущего мира или состояния души, желающей хорошего и доброго. Наконец, пятая, но вовсе не последняя, зато самая выразительная форма лирического в любом творчестве – это полёт души над землёю, встреча её с богами, обретение ею светоносности. Лирик – это тот, кто своей душою вытесняет тьму мира и показывает способность души человеческой стать божественной. Его душа образует свой особый мир чувств, образов и мыслей, заменяющий собой обыденность и случайность повседневных явлений своей сознательно творимой красотой. Эти мысли подтверждает и исключительно точное высказывание известного литературоведа и историка В.В. Кожинова. «Существо поэзии, – пишет он, – как раз и проявляется, в частности, в том, что поэт не просто высказывает, утверждает, говорит о чём-то (о любви, о весне, о свободе, о гармонии и т.п.), но как бы созидает перед нами это «что-то».[17] В стихотворении, по его мнению, создаётся новое «одухотворённое бытие».[18]

Соответствует ли лирика Рубцова вышеназванным критериям? Частично – да, соответствует. Жизнь природы и её символические образы, соединённые с мечтой и воображением, есть основное в лирике этого поэта. Благоговения перед Богом и поклонения красоте мира в стихах Рубцова почти нет, ибо природа не воспринимается им как нечто целое, а Бог не упоминается как закон, преодолевающий хаос мироздания. Личностное мироощущение в стихах Рубцова присутствует, но оно окрашено в грустные, неяркие тона. Сам строй языка поэта говорит об этом: в нём мало эпитетов и метафор, зовущих к радости и счастью человека. Если вспомнить роман Олеся Гончара «Тронка», за который он в 1964 году получил Ленинскую премию, сочный язык в нём, брызжущую радость солнечных дней, колоритные образы людей – и сравнить его со стихами Рубцова, то станет ясно, что в них мало света, мало оптимизма. Фантазии в лирике Рубцова хватает с избытком, но светоносности и близости к божественному и в устройстве мира, и в поведении людей явно маловато. Таким образом, лирику Рубцова можно охарактеризовать как особый жанр образной поэтической гармонии, представляющей собой синтез природного гармонического начала в мире с мироощущением души – когда эта душа открывает тайну скрытой в этом мире красоты.

Эта особенная черта поэта-лирика Рубцова как первооткрывателя природной красоты вызывает закономерные вопросы. Каково соотношение души поэта и природной гармонии? И сколько её, этой гармонии, в душе?

То есть, движет ли эта гармония стихами Рубцова, или он всё же сам творит её в своих словах и сочетаниях слов?

Творение стихов есть процесс индивидуально-личностный, подобный зачатию, вынашиванию и рождению детей. Он начинается с наблюдения за красотами природы, людей или общественных отношений, продолжается выделением из массы случайного закономерных явлений и необычных черт, сопровождается образами, добавляемыми поэтом в картину бытия, окрашивается красивыми и необычными языковыми формами, усиливается обнаружением поэтом в символических образах тайных смыслов явлений и событий. И чтобы стихи, как и дети, получились красивыми и здоровыми (то есть соответствующими норме, без алогизмов и шероховатостей) поэт придаёт стихам размер, рифмы, повторяемость и мелодичность. Роль женского начала в этом процессе выполняет природа, а поэт играет роль мужского активного начала. Природа содержит в себе поэзию потенциально (в ритмах, смене дня и ночи, в разнообразии живых форм и их изощрённой адаптационности к миру и т.п.), поэт несёт в себе поэзию актуально: он делает её реальным фактом культуры.

Личность поэта Рубцова делает обычную картину природы или жизненную ситуацию поэтическим явлением. И его творение поэзии – особого рода. Хотя он и говорил, что поэзию нельзя творить умом, а надо создавать её душою, всё же без ума поэзия не делается. В любом поэтическом процессе присутствует комбинаторика слов, образов и смыслов. Ум поэта напоминает арифмометр, перебирающий разные варианты и комбинации слов и языковых выражений. Как у шахматиста без перебора вариантов ходов не будет хорошей игры, так и у поэта без перебора вариантов строк не сложится стихотворения. Душа поэта подобно синтезатору выбирает из голосов разной природы – чувств, форм, звуков, символических образов, моделей небывалого, утопий духа, мечтаний и воображений внутреннего мира человека – оптимальную гармонию, соответствующую гармонии природной. Таким образом, и ум, и душа поэта участвуют в его творчестве – и у разных поэтов в разной степени. К примеру, поэтические строки Н. Заболоцкого, Л. Мартынова, Б. Пастернака, А. Вознесенского больше идут от ума, в поэзии А. Фета, С. Есенина, С. Щипачёва или Н. Доризо больше душевного начала. У Рубцова душевное преобладает и диктует свои решения и находки уму. Душа у него рождает образы, которые ум сопровождает неожиданными заключениями или выводами. Образы в поэзии Рубцова редко становятся и символами бытия. А если у него и появляются символические образы в стихах, то они не ведут к большим социальным или моральным обобщениям. Найдя образ в стихах, Рубцов останавливается на полдороге. Он не приводит читателя к мысли, не вызывает мотивов поведения. И поэтому поэтический талант Рубцова мы можем назвать деятельностью его души, которая не просто накладывается извне на картины русской природы, но участвует в них как часть её жизни. Душа Рубцова участвует вместе с природой в рождении красоты мира – в виде эстетической гармонии, духа поэзии. И роль поэта Рубцова в этом процессе – определяющая и активно творящая новые начала.

Как влиял характер Рубцова-человека на его стихи? Этот вопрос, на первый взгляд второстепенный, на самом деле важен.

Судя по тому, что Рубцов часто менял роды своих занятий (по его собственному признанию больше двух лет он не задерживался на одном месте), его можно назвать человеком, ищущим своё место в жизни беспорядочно, под влиянием порывов или случайных встреч и разговоров. Посудите сами. Сразу после окончания семилетки в селе Никольское в 1950 году он поехал в Ригу поступать в мореходное училище, но не был принят из-за возрастного ценза: ему не было пятнадцати лет. В четырнадцать лет он стал студентом Тотемского лесотехнического техникума, проучился там два года, но затем неожиданно бросил его и, пожелав стать моряком, подал документы в мореходное училище в Архангельске, но не был принят, поскольку поскандалил с одним из сотрудников этого заведения. Желание стать «морским волком» было так велико, что он нанялся кочегаром торгового флота на корабль в Архангельске. Откуда появилась эта любовь к морю? От мечты, от желания познавать новое и неизвестное? Не секрет, что многие юноши и девушки из сельской местности в 50 – 60-е годы ХХ века стремились переехать в город и начать жить в нём новой жизнью, дающей много возможностей для роста. Может быть любовь к морю у Рубцова появилась ещё в раннем детстве под влиянием чтения книжек. А может быть она появилась чуть позже, когда он, встретив приехавшего на побывку в Никольское моряка, сразу заразился любовью к морю: морская профессия была путём из деревенской глуши и несвободы к открытому миру, полному новых тайн. В стихотворении «Начало любви» он написал: «…Я влюбился в далёкое море, первый раз повстречав моряка!». [19] Он поменял лесотехнический техникум в г. Тотьме на море – и потому, что лес, его тайны и богатства ещё не открылись ему, и потому, что море давало перспективу новых впечатлений (а может быть и повышенная зарплата привлекала его). Побыв один год кочегаром и поняв несладкий труд в этой профессии, он в 1953 году снова поступил в техникум, на этот раз горно-химический ( в г. Кировске Мурманской области), – но снова проучившись там полтора года, бросил его. Образование было необходимо, но внутренний голос словно говорил ему: «Это не моё». Уже тогда писавшиеся стихи доминировали в его душе, но пока ещё тлели и своим мерцанием предупреждали: не уходи от этих угольков, в них будет свет, который красив и притягателен.

Дальнейшие занятия Рубцова: служба на Северном флоте матросом, работа на Кировском заводе в Ленинграде слесарем и шихтовщиком, помогли его познанию жизни и людей. Круг его познания мира замкнулся на поэзии, которая возвратила его в детские впечатления, в мир мечты и воображения.

Эта эволюция жизненных и творческих исканий Рубцова говорит о характере порывистом, ищущем идеал, самостоятельном и независимом, умеющим выбирать главную ценность в жизни и работать ради этого, даже жертвуя очевидными выгодами и успехом. По свидетельству о Рубцове М.И. Лагуновой, преподавателя литературы в Кировском горно-химическом техникуме, «…ироничность была его чертой. Я думаю, она помогала ему соотнести своё внутреннее миросознание с трудной, противоречивой действительностью. Он будто проверял иронией, так ли это, как предлагается думать, делать и т.д…А ирония – это свойство и народной поэзии, сказок… То есть признак ума».[20]

В книге М.А. Полётовой приводится такой разговор Н.М. Рубцова со своим однокурсником из горно-химического техникума Н.Н. Шантаренковым (вероятно, этот разговор состоялся в 1968 или 1969 году в Москве). «Позднее, встречаясь с Шантаренковым в Москве, Рубцов скажет ему:

– Я знаю, что я аристократ духа.

– Ну, Коля, ты мне это не рассказывай, я и сам знаю, что ты аристократ духа, за что я тебя и люблю уже давно, – искренне соглашался Шантаренков».[21] И этот разговор, и признания современниками и коллегами Рубцова классического характера его стихов, особенно после выхода в свет его книги «Звезда полей» в 1967 году, показывают, что поэт осознавал сделанное им в литературе и тем более осознавал своё призвание. Оно состояло в том, чтобы следовать своему долгу: творить красоту словом и дарить её людям. Ведь лучше него этого никто не мог делать в то время. И для этого Рубцов не только следовал голосу Музы, но и трудился, напрягая ум и душу, над созданием стихов. Летом и осенью 1964 года Рубцов жил в родном селе Никольском Вологодской области, ожидая перевода на заочное отделение Литературного института. За короткое время он написал около пятидесяти стихотворений, подтвердив и свою поэтическую и гражданскую зрелость. Этими стихами он доказал свою верность поэзии и абсурдность его исключения из института за незначительный проступок.

Таким образом, не только комбинаторика ума и игра образами и словами творят стихи, но и характер мечтателя и первооткрывателя красоты делают это. Чтобы быть поэтом, надо уметь летать душою под небесами, над полями, лугами и лесами и видеть оттуда красоту мира, воспевая её для людей. У Рубцова были эти поэтические крылья, а его характер творца нового позволял ему в поэзии достигать больших высот.

Стихи Рубцова 60-х годов ХХ века были известны наряду со стихами Е. Евтушенко, Р. Рождественского, А. Вознесенского, Б. Окуджавы, Р. Казаковой и других молодых поэтов. Своего рода поэтический ренессанс 60-х годов был вызван как хрущёвской оттепелью, возникшей на фоне антисталинизма и опьянения свободой слова, так и новым импульсом, данным обновлённой идеологией КПСС. Моральный Кодекс строителя коммунизма с его светлыми и гуманистическими идеалами, обнадёживающий лозунг официальной пропаганды: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!», успехи в освоении космоса создали атмосферу оптимизма и патриотизма. И поэзия была вовлечена в процесс обновления сознания людей. Было не только не зазорным, но даже почётным участвовать в создании нового сознания человека, в пропаганде идей героизма, патриотизма, интернационализма и творческого труда. Появились поэмы «Суд Памяти» Егора Исаева, «Лонжюмо» Андрея Вознесенского, «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко, «Реквием» Роберта Рождественского. Они исполнялись по радио и на телевидении, на концертах, обсуждались в вузах и техникумах, им уделяла внимание пресса. Вот, к примеру, как выглядели строки из поэмы А. Вознесенского «Лонжюмо», написанной в 1962-1963 годах:

Эмигрировали в клозеты
       с инкрустированными розетками,
           отгораживались газетами
                  от осенней страны раздетой,
                      в куртизанок с цветными гривами
Эмигрировали!..

Эмигранты селились в Зимнем.
России сердце само –
билось в городе с дальним именем
Лонжюмо.
[22]

Новаторство этого последователя Маяковского идеологически было подкреплено поддержкой правящей КПСС, но в художественном отношении было невысоким.

Другой представитель «эстрадной поэзии» Р. Рождественский в поэме «Реквием» написал патриотические стихи, наполненные гражданским пафосом, болью за жертвы нашего народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.:

Это песня о солнечном свете,
Это песня о солнце в груди.
Это песня о юной планете,
у которой всё впереди!

Именем солнца,
           именем Родины
клятву даём.
Именем жизни
           клянёмся нашим героям:
то, что отцы не допели, –
мы
           допоём!
То, что отцы не построили, –
мы
           построим
![23]
Это стихи более высокого уровня, чем у Вознесенского. Но написаны они как призыв к исполнению долга, как обращение к современникам; лирики здесь нет, связи с внутренним миром человека тоже нет. Стихи написаны свободным, ломаным ритмом. Он весьма далёк от классического поэтического стиля, а скорее напоминает стиль кубо-футуризма, которым писал Маяковский. Благодаря своей идейности «Реквием» Рождественского одобрялся партией, его исполняли по радио, а на стадионах разных городов СССР к ХХ-летию Победы в Великой Отечественной войне устраивались зрелищные представления с его декламацией известными артистами.
В 1965 году уже очень известный тогда поэт Евгений Евтушенко опубликовал поэму «Братская ГЭС», в которой была создана большая историческая панорама. В поэме содержалось: Молитва перед поэмой, Пролог, 28 глав, 110 страниц текста, и она грандиозностью замысла напоминала «Фауста» Гёте. В поэме воспевался трудовой героизм строителей коммунизма, в ней проводились исторические параллели: Братская ГЭС символически вела диалог с египетской пирамидой, молодое поколение строителей сопоставлялось с героями гражданской войны и первых пятилеток. И в процессе этого диалога поэт вспоминал и Стеньку Разина, и декабристов, и Пушкина, и Толстого, и Ленина. В поэме были созданы и образы создателей ГЭС: старого большевика, молодёжи из первого эшелона строителей, Нюшки Буртовой, родившей на стройке сына, который стал «сыном стройки», и образы других людей того времени. У автора поэмы в процессе этого диалога гигантских построек побеждает, конечно, построенная при социализме плотина, несущая свет людям. Поэт в главе «В минуту слабости» пишет:

В минуты самые страшные
верую,
           как в искупленье:
всё человечество страждущее
объединит
           Ленин.
[24]

Это была уже не «эстрадная поэзия», а востребованное временем и одобряемое властями произведение гражданской поэзии, оправдывающей существующий строй. Несмотря на отдельные удачные, даже афористичные выражения в поэме («Поэт в России – больше, чем поэт», или о декабристах: «О, только те благословенны, кто, как изменники измены, не поворачивая вспять, идут на доски эшафота, поняв, что сущность патриота – во имя вольности восстать!» и др.), и эта поэма, и «Реквием» Рождественского не были отмечены Ленинскими премиями по литературе. Всё дело в том, что в стихах этих поэтов был ясно виден повествовательный стиль, описание событий и явлений жизни. Сердца этих поэтов бились в унисон с идеологией того времени, то есть их обладатели были ангажированы властями, это были сердца борцов за коммунизм. Но ответ на зовы времени в поэмах не был рождён в глубине народной души. В стихах был призыв к людям, но не было красоты слов, метафор, звуков, образов и мыслей. И самое главное – поэты имели иные души, чем души Пушкина, Лермонтова или Есенина. Поэтому авторы поэм чувствовали гармонию событий, но не чувствовали гармонию природы и гармонию народной души.

Дух того времени требовал от поэтов активности и участия в деле строительства коммунизма. И поэты откликались и на зов партии, и на желания народа. В 60-е годы ХХ века сформировались два основных течения в поэзии, получивших названия «эстрадной поэзии» и «тихой лирики». Между ними было соперничество, в литературоведении велись дискуссии об этих культурных явлениях, и довольно острые. В 1971 году (в начале этого года трагически погиб Н.М. Рубцов) Е.А. Евтушенко было написано стихотворение «Тихая поэзия», содержавшее привычные для этого поэта бойцовские строчки:

Идёт игра в свободу от эпохи,
но прячась от сегодня во вчера,
помещичьи лирические вздохи
скрывают суть холопского нутра.

Мне дорог Фет, хоть есть поэты лучше,
но, как на расплодившихся котят,
с тоскою натыкаюсь я на кучи
мурлыкающих, сереньких фетят…
[25]

Не совсем логично и нескромно причисляя поэтов – выразителей лирических традиций в поэзии того времени (то есть Я. Смелякова, Н. Доризо, Ю. Кузнецова, В. Соколова, Вал. Сорокина и ярчайшего лирика Н Рубцова) к холопам и сереньким последователям А. Фета, автор сделал заключительный морализирующий, но опять же неправильный, а если говорить точнее, грубый вывод:

Поэзия, будь громкой или тихой –
не будь тихоней лживой никогда!
[26]

Поэзия действительно может быть, и громкой, и тихой. Но её правдивость заключается в следовании законам жизни и законам песенного творчества. В жизни самым главным является человек и его счастье, а не идеологические установки. В поэтическом творчестве главным является не только соблюдение размера строк и рифм в них, но и наличие сложной, многоразличной в себе гармонии. В.В. Кожинов не относил Рубцова к представителям «тихой лирики» – он считал его поэтом классического стиля, писавшим о жизни как таковой. В книге «Стихи и поэзия» он писал, что «природа стиха – этого художественного произведения слова – в каком-то смысле столь же сложна, как и природа света. В стихе также сливаются признаки «вещественности», которая присуща фразе, слову, слогу, и своего рода «излучения», «магнитного поля», порождаемого интонационной волной, ритмическим движением, взаимодействием акцентов и пауз».[27] К этим свойствам подлинного стиха можно добавить то, что мы называем полной гармонией, которая возникает в синтезе написанного и гармонично звучащего слова, ритмов природы и согласных с ними ритмов души, благозвучных рифм, тонких чувств, метафор, образов и смыслов. Одним словом, сотворение стихов – это искусство создания нового гармоничного духовного бытия, наполненного добром красоты, созданной разумным духом человека. По мнению известного и очень квалифицированного литературоведа Ю.М. Лотмана, поэт в стихотворении строит новую модель бытия, сообщает ей форму и наполняет сложно построенным смыслом, то есть строит его структуру. В обычной нормальной речи, и даже в плохих стихах не бывает неожиданностей, противоречий. «В поэзии дело обстоит иначе, – пишет Лотман, –самый её строй информативен и всё время должен ощущаться как неавтоматический».[28] (курсив мой. – Е.Р.) Он же далее пишет, что «хорошие стихи, стихи, несущие поэтическую информацию, – это стихи, в которых все элементы ожидаемы и неожиданны одновременно. Нарушение первого принципа сделает текст бессмысленным, второго – тривиальным».[29] У поэтов, громко заявлявших о себе с эстрады, ожидалось два содержательных момента: идеологическая установка и псевдо лирическое выражение своих чувств, никак не связанных ни с красотой природы, ни со светлыми настроениями души, ни с прозрениями ума, ни с гармонично звучащим образным словом. В поэзии же Рубцова, новаторской по своему существу, наблюдалось и совпадение с традицией, и отклонение от неё. Лучше, чем сказал об этом В.В. Кожинов, не скажешь: «Николай Рубцов создал поэзию, в которой народный смысл, или точнее, народный голос, вобравший в себя голоса природы и истории, звучит совершенно естественно и неопровержимо. Это не просто идея, но сама жизнь, получившая новое бытие в слове и ритме поэта». [30]

Однако участие поэтов в коммунистической пропаганде было не стопроцентно преданным этому в общем-то понятному делу. Не все стремились к официальным наградам и ожидаемой от них славе. Оставался у поэтов своего рода принципиально неформализуемый остаток сознания, который невозможно было втиснуть в рамки коммунистической да и любой другой идеологии. Поэзия не могла жить в клетке – ей был нужен простор и свежий воздух свободы. Наряду с официально одобряемой поэзией жила в народе и неформальная поэзия бардов Б. Окуджавы, Ю. Визбора, В. Высоцкого, были стихи и песни, не звучавшие по телевидению – и это были песни о людях, чувствах, зовущих к счастью идеалах, которые воспринимались как протестные. Через песни народ обретал несогласные с партийными установками мысли и идеи, критический дух, подвергавший проверке теорию и практику пропаганды.

На таком непростом, противоречивом фоне стихи Н. Рубцова о родной природе и любви к деревне звучали не вполне современно и актуально. В них не было ничего о великих стройках, грандиозных свершениях народа и любви поэта к идеалам коммунизма. Тем более, что грустный настрой его лирики, отсутствие стихов о светлой и зовущей к счастью любви, непрославление им радостей трудовых будней создавали впечатление о нём как о поэте одной темы, в которой кроме красот природы ничего не было. За такие стихи, конечно, не могли присуждать государственные премии или почётные литературные премии, поднимавшие престиж поэта. Однако стоило увидеть на страницах журналов того времени стихи Н.М. Рубцова одновременно со стихами А. Ахматовой, П. Антокольского, Р. Гамзатова, тех же Е. Евтушенко и А. Вознесенского, как сразу же возникал внутренний голос: «А ведь его стихи ни в чём не уступают стихам признанных мэтров. Они даже ближе к классике своим строем, образностью и мироощущением. От них исходит свет красоты». О стихах Рубцова тогда можно было сказать, что это стихи мастера в поэзии, но идущего по своей неглавной поэтической тропе. Сейчас же мы можем переоценить его творчество тех лет и сказать, что он в поэзии не был трибуном, но был певчей птицей, жившей рядом с людьми и удивлявшей их красивыми песнями, пронзительными для русской души и сердца.

Николай Рубцов всё-таки отразил, пусть это и звучит парадоксально, дух своего времени, ибо он выразил дух народа и типичные черты русской души. Времена в истории меняются, идеологии – или навязанные извне, или возникшие под влиянием затмения разума у народа – рождаются и умирают как увлечения и заблуждения. Но определяющие дух времени ценности остаются в народной культуре навсегда. Это – религиозные идеалы, моральные установки, семейные и патриотические традиции, психологические особенности, богатство языка и общая историческая судьба. Все эти ценности имеют корни в природе, среди которой народ живёт и частью которой он является. Поэт Николай Рубцов был рождён русской землёй и жил её духом, её красотой, её жизненной правдой. И потому его поэзия может быть названа песней русской природы о себе самой. Поэт отобразил красоту мира так же естественно, как соловей поёт о любви, как пчела собирает нектар с цветов, как любое живое существо выводит своё потомство и заботится о нём.

Место поэту Н.М. Рубцову в русской культуре должно быть предоставлено среди классиков русской поэзии. Сразу же после его трагической гибели в 1971 году его друзья говорили, что со своей поэзией он шагнул в бессмертие. В.В. Кожинов уже в 1976 году писал, что его лучшие стихи останутся в истории великой русской поэзии. В 1985 году в городе Тотьма Вологодской области, где будущий поэт учился в лесотехническом техникуме, ему был открыт памятник, сделанный лучшим скульптором того времени В. Клыковым. В аннотации к трёхтомному собранию сочинений (2000 г.) Н.М. Рубцова называют замечательным русским поэтом, а в томе его избранных произведений «Звезда полей» (М.: Художественная литература, 2011 г.) его называют уже великим русским поэтом. Некоторые же из его друзей-литераторов уже при жизни называли его гением. Кто же поэт Николай Рубцов – замечательный талант, гений или великий творец в поэтическом искусстве? Чтобы определить место Рубцова в русской поэзии и культуре, надо прояснить смыслы понятий «талант», «гений» и «великий поэт».

Талант – это человек, одарённый творческими задатками, человек с заметными, выделяющими его из общей среды, способностями. Буквальное же значение этого слова выражает меру богатства – в Древней Греции один малый (аттический) талант содержал в себе 26,2 кг серебра, большой (ионический) – 40 кг серебра. В поэзии талантов было и есть много. Почти каждый среднего уровня поэт талантлив: ведь у него есть дар писать стихи, выбирать рифмы, ритмы и метафоры, придавать смысл стихотворению неожиданной концовкой и т.п. Талантливых поэтов достаточно много, тем более, если учесть, что талант можно как «зарыть» в землю», так и развивать, совершенствовать через обучение, подражание мастерству и опыту классиков поэзии. Многие представители и «тихой», и «эстрадной» поэзии, конечно, талантливы. Можно напомнить, что в 90-е годы ХХ века, когда встал вопрос о новом гимне российского государства, на радио поступило 1600 предложений текста этого гимна. Кто были авторы этих текстов? Многие из них – безусловно не все, были талантливыми людьми. И многочисленные конкурсы на российском телевидении (песни, танца, «Большая опера», фигурного катания для любителей и т.п.) говорят о том, что быть талантом – это не профессия, а всего лишь возможность развить свою одарённость до высокой степени профессионализма.

Гений в поэзии – это уже гораздо более редкое явление. Гением называют: 1) дух человека, покровительствующий ему с небес, сообщающий ему энергию творчества; 2) самого человека с чрезвычайно выдающимися способностями, или человека, развившего свой талант до совершенства и излучающего свои творения для людей, подобно тому как бог излучает свет и тепло.

Поэтический гений – это человек с чрезвычайно выдающимися способностями к сотворению стихов, которые он пишет как будто легко, слушая голос своей Музы, Бога или свой внутренний голос. Он обладает особенно чувствительной интуицией в нахождении красивых, точных и метких слов. Слова приходят к нему сами собой, легко и красочно. Он как художник слова обладает особым поэтическим зрением: в малом предмете или явлении он уже видит большие обобщения. Он способен не только к описанию красот природы, состояний человеческой души, общественно значимых событий, но и к выявлению их смыслов и предназначений. Он знает жизнь человека и может показать её оптимистическое будущее. Он проповедует добро и не должен сеять среди людей зло. Он светит с помощью разума и красоты звучащего слова и приобщает к этой жизнеутверждающей гармонии всех, кто хочет и кто способен её воспринять. Он подобно солнцу существует как явление природы и запретить творение его духом человеческих душ невозможно. Он есть выражение совершенного творческого человека и оправдание бытия людей на земле.

Таких гениев, конечно, мало, но они всё же есть. У каждого народа есть свои пассионарии, которые могут выступить в роли реформаторов культуры или всего общества. Из их среды и появляются гении, то есть люди, получившие своё дарование либо от предков, либо от культурной атмосферы своего времени, либо от того и другого вместе. Но есть гении, так сказать первого, или низшего уровня, а есть и второго, высшего уровня, у которых уже иное предназначение. Первые служат своему искусству, в нашем случае поэтическому искусству. Таковы были в России Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, Маяковский, Есенин, Блок, Пастернак, Бродский. К этому же уровню можно отнести и поэтов пониже рангом, у которых гениальность не светит, а мерцает, иногда лишь брызжет искрами или в отдельных произведениях, или через односторонность и неполноту их дарования. К ним можно отнести и поэтов серебряного века – И. Северянина, А. Белого, А. Ахматову, М. Цветаеву, и советских поэтов Н. Заболоцкого, Я. Смелякова, А. Твардовского и др. Даже недавно жившие поэты Н. Старшинов, Р. Гамзатов, Ю. Друнина, Б. Ахмадулина, печатавшиеся одновременно с Н. Рубцовым, в своих стихах выразили искры гениальности. Чем не гениальны следующие строки поэта советской эпохи Н. Рыленкова?

В природе нет бесплодной красоты,
Всё у неё подвластно высшей цели:
И яблони венчальные цветы,
И соловья серебряные трели.

Пусть ничего не ведая о том,
Растёт птенец, и плод на ветке виснет,
Творятся дива дивные кругом
И обновляют вечный корень жизни.
[31]

Это стихотворение написано гладко, в нём есть красивые метафоры-прилагательные, мудрая мысль и, самое главное, миротворящий настрой поэта на красоту жизни. И потому здесь у Н. Рыленкова проявился его ген гениальности.
Или, например, в опубликованном в одиннадцатом номере журнала «Юность» за 1963 год стихотворении современника Н. Рубцова Николая Старшинова, тоже присутствует гениальность. В стихотворении «Девушка на велосипеде» она проявилась в том, что образ девушки, спешащей на свидание, наполнен радостным светом любви и веры в красоту жизни. Н. Старшинов сделал не просто поэтическую зарисовку. Он создал поэтический портрет человека своего времени, от общения с которым людям становится радостнее и легче жить. От этого стихотворения может быть больше пользы, чем от иных многословных поэм. К тому же сделано это стихотворение с настоящим профессиональным мастерством. Не откажемся от удовольствия прочитать это стихотворение полностью – для просветления нашей души.

ДЕВУШКА НА ВЕЛОСИПЕДЕ .
Листья клёнов краснее меди,
Солнце за бурый бугор ползёт…
Девушка едет на велосипеде,
Яблоко розовое грызёт

Зубы сверкают – она смеётся,
Радостью сердце её полно
Лишь потому, что тропинка вьётся
С речкой извилистой заодно.

И потому ещё, что, признаться,
В сердце и места для грусти нет,
Если всего ему восемнадцать
Даже ещё неполных лет.

И потому, что дрозды над рябиной
Вьются, вечерний спугнув покой.
И потому, что её любимый
Ждёт, как условились, за рекой.

Самый лучший из самых лучших,
Самый красивый на всей земле…
И восходящего солнца лучик
Радужно светится на руле.
[32]

В одно время с Н. Рубцовым жил гений поэтического мудрого афоризма Расул Гамзатов. В 1963 году за книгу «Высокие звёзды» ему была присуждена (и по праву) Ленинская премия по литературе. Он публиковался в разных журналах, в том числе и в «Юности». В двенадцатом номере за 1964 год напечатано несколько его стихотворений. Например в гениальном по смыслу, мудром и светлом и одновременно гражданском, стихотворении звучат следующие строки:

Наш мир – корабль. Он меньше и слабей
Его одолевающего шквала.
И в трюмах много женщин и детей
А тех, кто может плавать, очень мало.

И если вспыхнет на борту вражда
И если драку матросня затеет,
Что станет с кораблём, что ждёт тогда
Всех слабых, всех, кто плавать не умеет?
[33]

Надо сказать и о том, что искры гениальности разных поэтов, современников Рубцова, были рассыпаны на страницах многих журналов того времени. Например, кроме упомянутых авторов стихов в журнале «Юность» в 1963 году были напечатаны в №12 шесть стихотворений Юлии Друниной, два сихотворения Бориса Слуцкого, четыре стихотворения Владимира Соколова. В № 11 за этот же год печатались стихи Степана Щипачёва, Алима Кешокова, Инны Кашежевой, Эдуарда Багрицкого, Андрея Вознесенского. В №12 за 1964 год напечатаны девять стихотворений Булата Окуджавы, четыре стихотворения Константина Ваншенкина. В то время печатались и молодые поэты: например, шестой номер журнала «Знамя» был посвящён творчеству поэтической молодёжи. Всего в номере были опубликованы стихи одиннадцати авторов, среди которых остались в памяти любителей литературы трое: Юрий Кузнецов, Николай Рубцов и Александр Городницкий. И многие стихи были вполне хорошие.

К гениальным поэтам второго, высшего, уровня можно отнести тех, чьё творчество светит людям непрерывно, давая им кроме света разума и искусства, ещё и душевное тепло, заставляющее задуматься о смысле своей жизни, о высших моральных ценностях. Эти гении не мерцают и не горят яркими одинокими вспышками, а светят долго. Они отвечают в полной мере всем признакам гениальности, отмеченным выше. И потому они вместе с фольклорным наследием и формируют своим творчеством тот коллективный «дух народа», который немецкий лингвист В. фон Гумбольдт приписывал языку. На самом деле народный дух присущ всей культуре и поэзии в том числе: в нём живёт генетический код нации, её психологический архетип.

Этим гениям высшего уровня присуща высокая поэтическая культура – в их стихах нет однобокости, увлечения какой-либо одной темой. Они не просто хорошо знают народный характер. Они органично слиты с ним и через устную разговорную речь, и через фольклорное наследие, и через литературную традицию. Они выражают своё отношение к социальным запросам своего времени интуитивно, но всегда по зову сердца. Они могут быть чудаковатыми, могут иметь грехи – иногда и очень тяжёлые. Итальянский психолог Ч. Ломброзо ещё в XIX веке отмечал, что многие гениальные поэты страдали пьянством, маниакальным увлечением стихами, повышенной раздражительностью, сомнамбулизмом, тщеславием. Гениальность и помешательство, по его мнению, имеют общие корни. «…Гениальные люди, – писал он, – отличаются наравне с помешанными и наклонностью к беспорядочности, и полным неведением практической жизни, которая кажется им такой ничтожной в сравнении с их мечтами». [34] Всё же, поправим Ломброзо: гениями можно назвать людей, одержимых своим искусством как страстью, которая неотделима от их существа. Эта тяга у них в крови настолько, что с утратой возможности быть поэтом они видят свою жизнь бессмысленной. Такими по сути дела нищими подвижниками своего творчества были Пушкин, Некрасов, Фет, Есенин, Рубцов. Их лауреатством было само звание «Поэт», которым они гордились, которое и было их главным достоинством. Но помимо их личного лирического ощущения мира им было присуще и понимание общественной значимости поэзии как выразительницы народных устремлений своего времени. Гениев этого рода отличает целеустремлённость и умение выделять главное в своём искусстве, в человеке, народе, эпохе, жизни. Как писал выдающийся русский учёный психогенетик В.П. Эфроимсон «гений делает то, что должен, талант – то, что может. Формула эта подразумевает подвластность гения той задаче, которую ставит перед ним его внутренняя сущность. Формула это подразумевает роковую обречённость гения, его безысходность в подчинении своему творчеству, неизбежность напряжения им всех своих сил для достижения поставленной цели, для решения определённой задачи».[35] (курсив мой – Е.Р).

Можно возразить этому автору тем, что некоторые поэты называют себя гениями, одержимые страстью к написанию стихов, издавая восьмитомные собрания поэтических произведений, обладают огромной работоспособностью. Они как бы мыслят стихами, следуя известным афоризмам: «я не могу не писать» или «ни дня без строчки». Но в их огромном наследии много стихов, написанных повествовательным стилем, много псевдо лирических строк, описывающих состояния их души без всякой связи с родной природой, историей народа, духом предков. Много у них и так называемых глагольных рифм или рифм, выражаемых существительными, довольно простеньких по своей сути, типа: ушёл – щегол, увидел – обидел, назад – оклад и т.п. Нет у них и образных выражений и оригинальных метафор, вызывающих удивление и восхищение умом и чувствами поэта. Например, в 1996 году вышло пятитомное собрание сочинений Саши Чёрного, в котором трудно встретить что-либо, кроме повествовательных или сатирически-юмористические стихов примерно такого типа:

Один кричит: «Что форма? Пустяки!
Когда в хрусталь налить навозной жижи –
Не станет ли хрусталь безмерно ниже?»
Другие возражают: «Дураки!
И лучшего вина в ночном сосуде
Не станут пить порядочные люди».
[36]

Ничего полезного из такой поэтической «мудрости» ни для учащейся молодёжи, ни для широкой публики извлечь нельзя. Такой же вывод о полезности стихов можно сделать и по отношению к творениям представителей пафосной поэзии, символистов, футуристов, поэтических постмодернистов и просто посредственных поэтов. Отсюда следует, что писать много стихов – ещё не значит быть гением. Стихи должны быть красивы, должны нравиться народу, в них должно жить эстетическое начало, востребованное временем. На гения должен быть спрос и он должен быть ожидаемым поэтом – ожидаемым народом, литературной общественностью и исторической атмосферой, сложившейся при жизни одного или нескольких поколений.

Поэтому поэтический гений делает не только то, что он должен делать по своему внутреннему чувству, но он есть тот, кто присоединяет к этому чувству и понимание потребностей эпохи, и понимание законов поэтического творчества. К тому же гений не появляется сразу, а постепенно вырастает из таланта. По мнению Эфроимсона, необычайный талант – это «потенциальный гений», который может стать «развившимся гением» и в конце этой эволюционной цепочки «реализовавшимся гением». Но если появление таланта происходит в результате деторождения и во многом зависит и от генов, и от воспитания, и от окружающей природной и социальной среды, то «развившийся гений», а тем более «реализовавшийся гений» возникают уже и под влиянием мотивации и воли индивида. «Основной особенностью гения, – писал В.П. Эфроимсон, – действительно оказывается способность к неимоверному труду, абсолютная одержимость и стремление к абсолютному совершенству».[37]

Гением высокого уровня в поэзии можно назвать того, кто, имея задатки к написанию стихов, по-настоящему хочет стать поэтом и устремлён к этому званию, преодолевая житейские, бытовые, профессиональные и иные преграды, мобилизуя волю и интеллект в своём стремлении к совершенной красоте, выраженной словом. Он тот, чья душа поёт стихами и радуется сотворённой ею живой красоте духа как мать радуется своим детям. Он есть творец народной души, выразивший особенности жизни своего времени. И ещё очень надо сказать одно: народ понимает, что ему нужно и что для него жизненно важно. Поэтому он прощает гениям не только малые, но и большие их грехи и ошибки: такие, как пьянство, употребление наркотиков, любовные похождения, мелкое хулиганство и даже тюрьму. В сравнении с тем, что дают эти поэтические гении культуре, их грехи имеют малое значение. Они подобны пятнам на солнце, которые люди не могут отменить и которые не мешают им жить и ощущать красоту и радость бытия. Некоторые из поэтов – гениев первого уровня – дорастают и до второго, более высокого уровня. Критериями этого роста являются совершенство стихов, олицетворение поэтом духовной жизни своего поколения и признание народа. В России такими гениями можно назвать Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Есенина, Блока, Маяковского, Ахматову, Заболоцкого, Пастернака, советских поэтов Твардовского, Расула Гамзатова, Рубцова.

Из этого высшего круга гениев каждый народ выбирает для себя национальных, народных поэтов, соответствующих его природно-психологическому архетипу. Их может быть несколько на протяжении исторической жизни народа или даже один – но они заметно участвуют в формировании стержня, основы, энергии национального духа. На их творчестве воспитываются многие поколения людей. Таких гениев, ставших народными, называют великими поэтами. Великий – это не значит большой, написавший много стихов, но великий в смысле влияния на национальную и мировую культуру. Великий поэт, как правило, многогранен: он проявляет себя совершенным поэтом в разных стилях поэзии, в разных жанрах литературы. Он влияет своим творчеством на жизнь своего поколения и жизнь многих последующих поколений. Его наследие изучают в школах разных уровней – для воспитания духа детей, граждан общества. Он создаёт такие плоды своего творческого духа, которые приятны и полезны для национального организма. Он умеет универсально воспевать красоту мира, понятную людям всей земли. В его творчестве гармонично сочетаются поэтическое слово, благодатные чувства, мудрая мысль, музыка души. Поэзия великого народного поэта подобна оркестру, в котором то один, то другой инструмент способен выдать сольную партию, но все вместе они создают прекрасную и неповторимую музыку своего народа. Великий поэт влияет на многие смежные области культуры – прозу, оперу, эстрадное искусство, живопись, историю, философию, психологию, педагогику, и даже технику, технологии, космонавтику – и через них участвует в формировании новых черт национального характера. Этот поэт создаёт имидж нации, становится настоящим дипломатом в любых переговорах по переустройству мира.

В Древней Греции таким поэтом был Гомер, в Англии был и есть Шекспир, в Германии Гёте и Гейне, в Шотландии Роберт Бёрнс, в Китае Ли Бо, Ван Вей, Ду Фу, в Японии Мацуо Басё, в США – Уолт Уитмен, Т.С. Элиот. В России было и есть пока четыре поэта, которых можно назвать великими и народными: это А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Ф.И. Тютчев и С.А. Есенин.

Может быть сообщество великих поэтов в разных странах кто-то и расширит, но для России четыре названных поэта являются определяющими для её национального характера. Причём, великих поэтов не выбирают ни народ, ни знатоки литературы. Они сами вырастают естественным образом на почве национальной культуры. В 13-й главе Евангелия от Матфея в притче о сеятеле Иисус говорит о зерне, упавшем на землю: иное упадёт при дороге и его склюют птицы, иное упадёт на каменистую почву и оно не укоренится, иное упадёт между кустами терновника и оказывается заглушенным ими. И только то зерно, которое падает на добрую землю, приносит плод: одно во сто крат, другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Смысл притчи в том, что «посеянное… на доброй земле означает слышащего слово и разумеющего, который и бывает плодоносен, так-что иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать».[38] Эта ссылка на иносказание показывает, что большого гения и великого народного поэта надо ещё и уметь воспринять и принять его в своё сознание. Поэтому улучшение культурной почвы национального духа есть дело всего общества, всего народа, всей создаваемой им цивилизации. И сами поэтические гении участвуют в этом процессе как врачеватели народной души. Они дают народу лекарство, полезное для его души, естественным образом излечивающее его от неверия в настоящее и будущее, от грехов и соблазнов, для укрепления национальной гордости за свои достижения в науке, технике и всей культуре.

Продолжить эту евангельскую притчу можно образом поэтического древа. Если представить себе национальную русскую поэзию в виде древа, то корнями его будут фольклорная поэзия, говоры и обряды древних славян, которые появляются в почве народного духа. В нижней части ствола, где ещё и нет боковых ветвей, можно поместить раннюю христианскую поэзию, выросшую на Руси под влиянием Византийской культуры. Примером такой поэзии можно назвать «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, появившееся в 1051 году. Чуть выше можно поместить поэму XII века «Слово о полку Игореве», затем – «Вертоград многоцветный» Симеона Полоцкого (XVII век). И только с творчества Михайло Ломоносова появились на этом древе боковые ветви – Г.Р. Державин, продолжатель ломоносовской реформы русского языка Н.М. Карамзин, баснописцы екатерининского и более позднего времени, И.И. Дмитриев, В.А. Жуковский. А.С. Пушкин на этом древе возвышается на его центральном стволе прямо над Ломоносовым как его новый узел, от которого пошли во все стороны поэты его поры, романтики и лирики, новаторы в языке и зачинатели новых тем в поэзии: это К.Н. Батюшков, Е.А. Боратынский, А.А. Дельвиг, Н.А. Языков, К.Ф. Рылеев, В.К. Кюхельбекер, Денис Давыдов и другие. Над Пушкиным на стволе этого древа возвышается поэзия М.Ю. Лермонтова, которая не дала своих ветвей, но породила лишь подражателей. Выше новым мощным ветвеобразующим узлом мы увидим поэзию Ф.И. Тютчева, от которой отростки пошли не только вбок, но и вверх – прямо в наше время. Поэзия Серебряного века, то есть времени с девяностых годов XIX века и до 1917 года, берёт своё начало не прямо от Пушкина, а от Тютчева и его младших современников, А. Фета, А. Майкова, А. Апухтина и других. Над Тютчевым возвышается Сергей Есенин, великий лирик русской природы и русской души. Наконец, во второй половине ХХ века лучшим русским поэтом был Николай Михайлович Рубцов, которого можно назвать продолжателем творческого стиля Тютчева и Есенина,

подлинно русским народным гением в поэзии. Он немного написал в сравнении с другими – но и Тютчев оставил не очень много стихотворений в сравнении с Пушкиным и Лермонтовым. Если бы Рубцов прожил бы ещё двадцать или тридцать лет, то он проявил бы себя гораздо полнее и в драматической поэзии, и в прозе. Его творчество не столь многогранно как у гениев прошлых времён, но оно универсально: он умел писать и поэтические пейзажи, и внутренние монологи души, и песни сердца, и портреты людей и человеческих характеров. Умел делать и зарисовки животных, и юмористические стихи, и подражать произведениям футуристического типа (например, в стихотворении «Поезд»). Он был настоящим художником слова, умевшим видеть явления мира, их значения для человеческого духа и отражать их в поэтической гармонии.

Поэзия Н.М. Рубцова, появившаяся в нашей культуре в 60-е годы ХХ века, не дала боковых ветвей и не получила пока своего продолжения. Где бы мы не поместили творчество Рубцова на этом древе, на его центральном стволе или на одной из боковых ветвей, суть дела от этого не меняется. В одно время с Рубцовым жили многие замечательные поэты, в которых были искры гениальности или даже огни, ярко светившие: это и Р. Гамзатов, и Б. Ручьёв, и В. Фёдоров, и Вал. Сорокин, и Н. Старшинов, и А. Дементьев, и уже полузабытые В. Соколов, Е. Винокуров, Ю. Друнина, и почти не упоминаемые в критике В. Сикорский, Ю. Кузнецов и другие. Современниками Рубцова, окружавшими его на этом древе, были и упоминавшиеся поэты-шестидесятники Б. Окуджава, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский, Б. Ахмадулина, Р. Казакова и многие другие хорошие поэты. Но только Рубцов оказался среди них желателен для русского национального духа – и потому, что его поэзия востребована временем и народом, и потому, что она напрямую питается от русской земли и от солнца русской национальной культуры. И поэтому место поэзии Николая Рубцова – над Есениным, на центральном стволе древа русской поэзии. Его поэзия, набрав силу в нашем народном самосознании, ещё даст свои боковые ветви. Появятся новые поэты, которые продолжат классический стиль русской национальной поэзии, образуя её живую и пышную крону. Появится в России и новый поэтический классик, любимый народом, властями, нашими детьми и ставший своим и родным для нашей культуры. Но это – дело будущего. А сейчас мы можем назвать Николая Михайловича Рубцова не просто народным поэтом, любимым в народе, но великим русским национальным поэтом.

Важно учесть то, что даже у тех поэтов, которые общепризнанны в литературной критике и имеют большое художественное наследие, есть стихи не самого высокого уровня, так называемые «проходные» стихи. Прочитав их один раз, забудешь, не ощутишь их красоты, афористичности, очистительной силы для души или поучительности для ума. Но выдающиеся стихи запоминаются сразу: от них исходит аура красоты духа, вызывающая в душе наше одобрение добра. Такие стихи входят в золотой фонд поэзии, становятся стихами, которыми учат молодёжь добру и русской духовности. У Пушкина таких стихотворений можно насчитать более двадцати: это «Зимний вечер», «К А.П. Керн», «Памятник», «Пророк», «Храни меня, мой талисман», «Вакхическая песня», «Я Вас любил», «Признание», «Поэт», «Что в имени моём?», «Осень», «Зимнее утро», «К Чаадаеву», «Узник», «У лукоморья дуб зелёный» и др. У Лермонтова есть полтора десятка бессмертных стихотворений: «Парус», «Бородино», «Смерть поэта», «Дума», «Родина», «Молитва», «Как часто пёстрою толпою окружён», «Тучи», «Выхожу один я на дорогу», «Нет, не тебя так пылко я люблю» и др. У Тютчева мы найдём не меньшее число стихов, чем у Лермонтова, которых можно отнести к неповторимой классике философской поэтической лирики: это и «Весенняя гроза», и «Осенний вечер», и «Весенние воды», и «К.Б ( Я встретил вас – и всё былое…)», и «Ещё земли печален вид», и «Накануне годовщины 4 августа 1864 г.», и «Есть в осени первоначальной», и «Первый лист», и «Нам не дано предугадать» и др. Есенин, долго запрещаемый и игнорируемый в советское время, оставил нам не менее восьми шедевров в поэзии, за которые народ любит его как своего дорогого и желанного певца. Идеологизированный Маяковский теперь мало вспоминается; Есенин же вспоминается по его поистине народным стихам и песням: «Письмо матери», «Не жалею, не зову, не плачу», «Отговорила роща золотая» «Клён ты мой опавший», «Мы теперь уходим понемногу» и др.

Что мы можем занести в золотой фонд русской поэзии из наследия Н.М. Рубцова? Не все стихи его безупречны, но лучшие стихотворения – поистине русские и милые нашему сердцу. В этот фонд мы можем включить стихотворения «Тихая моя родина», «В горнице», «Заклинание», «Ось», «Русский огонёк», «Видения на холме», «Утро», «Звезда полей», «В святой обители природы», «Зимняя песня», «Тайна» и др.

В 2013 году вышел в свет музыкальный альбом композитора Александра Морозова «В минуты музыки» с песнями на стихи Н.М. Рубцова в исполнении петербужского певца Сергея Зыкова. Поэзия Н. Рубцова, исполняемая под музыку, производит впечатление не только красотой слов, но и звуковой гармонией, усиленной музыкальными красками, тональностью сердечных движений. Словно сама природа поёт вместе с Рубцовым о красоте нашей земли, о нашей родине. В песнях стихи Рубцова обретают своё полное выражение, становятся пышными и цветущими творениями русского духа.

С полным правом сейчас мы можем назвать Н.М. Рубцова классиком русской поэзии, которым он стал благодаря своему таланту и своей верной любви к родине. Рубцов уже признан и специалистами по литературоведению, и народом, и самим поэтическим сообществом как русский национальный поэт. Его стихи изучаются в средней и высшей школе, на них воспитывается народное самосознание будущих поколений на русской земле. В учебнике для 6-го класса средней школы (под ред. В.Г. Маранцмана) приводится несколько стихотворений Рубцова, которые воздействуют на сознание тринадцатилетних детей благотворно – через сердце и красоту природы. В учебнике для 7-го класса (часть 2-я) содержание направлено на то, чтобы помочь поискам учениками смысла жизни. В этом учебнике- хрестоматии приводятся 13 стихотворений С.А. Есенина, рассказ М.А. Шолохова «Судьба человека, одно стихотворение А.А. Вознесенского, говорится о шести рассказах В.М. Шукшина. В этом же 7-м классе изучаются такие классики мировой литературы, как Гомер, В. Шекспир, М. Басё, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов. Среди этих имён стоит и имя нашего русского поэта Н.М. Рубцова.: приводятся выдержки из трёх его стихотворений, напечатано целиком пять (в том числе «Тихая моя родина», «В горнице» и др.). В учебнике для вузов «История русской литературы ХХ – начала XXI века (в 3-х частях). Часть III. 1991-2010 годы (сост. и научн. ред. проф. В.И. Коровин). – М.: ВЛАДОС, 2014, во второй главе студентов учат разбираться в поэзии Я. Смелякова, Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной (им посвящено по одной странице текста), Б. Окуджавы, Н. Асеева, представителей течения «тихая лирика» А. Прасолова, Н. Рубцова, которые рассматриваются как продолжатели тютчевской поэтической традиции. Творчеству Н. Рубцова посвящено десять страниц. Это говорит о многом. О том, что маленькое шутливое стихотворение Рубцова, написанное им во время учёбы в Литературном институте:

Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
Продолжить книгою Рубцова…
[39]

– оказалось пророческим. Поэт и на самом деле стал продолжателем тютчевско-есенинской традиции в нашей поэзии. И Тютчева, и Фета, и Есенина он очень ценил и стремился достигнуть в своём творчестве их мастерства и душевной глубины.
Отдавая в дни его 80- летнего юбилея дань уважения Н.М. Рубцову, перед которым русская культура в долгу – поскольку не отдала эту почётную дань раньше, надо задуматься над тем, что есть вечное и преходящее в поэзии. Преходящая поэзия – та, которая выдаёт себя за духовное творение. Обыденные слова она соединяет рифмами, выдумывает невыносимые по своей глупости постмодернистские метафоры, создаёт новые направления рокового музыкального языка, корявые фразы сопровождает какафонией низких и резких металлических визгливых звуков. Иногда она повествовательный стиль стихов преподносит как жизненный, близкий народу, создавая душещипательные стихи и песни о переживаниях людей. Такая поэзия воздействует на сознание своими ритмами – но в ней нет слов, звуков, смыслов, метафор, символов и идей, несущих с собою просветление души. А истинная гармония всегда универсальна, поскольку корни её в природе и поскольку она сотворена разумом человека, наполненным добром и любовью к красоте.

Современные издатели измеряют важность произведений рентабельностью, прибылью и вызывающей интерес рекламной шумихой вокруг них. Для них вечное – это то, что не преходяще в деле получения дохода. Но для нормального русского человека, живущего в культурной среде, поэзия – это не товар, а лекарство для души. Вечная поэзия – та, что остаётся полезной для душевного здоровья, что сохраняется культурой благодаря своему нестареющему качеству, что содержит в себе вечные ценности: любовь к родине, веру в человека, преклонение перед красотой. И такая вечная поэзия должна быть бережно сохранённой, не затеняемой суррогатными поэтическими поделками в виде песенок с лёгким содержанием, или плохо организованной декламацией стихов на радио и в концертных залах. Вечная поэзия должна стать средством воспитания народного духа, или как говорил Н.М. Рубцов, может и должна формировать в человеке непобедимую любовь к Родине. В этом и состоит её важное предназначение в культуре.

ЛИТЕРАТУРА
1. Рубцов Н.М. Собрание сочинений в 3-х томах. – М.: ТЕРРА, 2000.
2. Воспоминания о Николае Рубцове. Сборник статей. – Архангельск; Вологда, 1983. – 320 с.
3. Кожинов В.В. Николай Рубцов. – М., 1976. – 86 с.
4. Коняев Н.Н. Николай Рубцов. – М.: Алгоритм, 2006. – 400 с.
5. Котюков Л.К. Демоны и бесы Николая Рубцова. – М.: Московская организация Союза писателей России, 1998. – 194 с.
6. Николай Рубцов: Вологодская трагедия. Сборник. – М.: Эллис Лак, 1997.– 462 с.
7. Николай Рубцов. Стихотворения (1953 – 1971). – М.: Советская Россия, 1983. – 349 с.
8. Оботуров В.А. Искреннее слово. Страницы жизни и поэтический мир Николая Рубцова. – М.: Советский писатель, 1987. – 256 с.
9. Полётова М.А. Душа хранит…Николай Рубцов: Малоизвестные страницы биографии. – М.: Молодая гвардия, 2009. – 285 с.
10. Сорокин В.В. Крест поэта. – М.: Советский писатель, 2000. – 474 с.
11. Вознесенский А.А. Полное собрание стихотворений и поэм в одном томе. – М.: Альфа-Книга, 2012. – 1223 с.
12. Гамзатов, Расул. Высокие звёзды. – М.: Советский писатель, 1963. – 272 с.
13. Гёте И.В. Фауст / Пер. Н. Холодковского. – М.: Искусство, 1962. – 572 с.
14. Евангелие от Матфея / Библия. Издание миссионерского общества «НОВАЯ ЖИЗНЬ – Советский Союз». – СССР, 1990. – с. 1-37.
15. Евтушенко Е.А. Избранные произведения в двух томах. – М.: Художественная литература, 1975. – Т. 1. – 512 с.; Т. 2. – 400 с.
16. История русской литературы ХХ– начала XXI века. Часть III: 1991-2010-е годы / Сост. и науч. ред. проф. В.И. Коровин. – М.: Гуманитарный изд.
центр ВЛАДОС, 2014. – 288 с.
17. Кожинов В. В. Стихи и поэзия. – М.: Советская Россия, 1980. – 304 с.
18. Литература. 7 класс. Учебник для общеобразоват. организаций. В 2 ч. Ч. 2. / Под ред. В.Г. Маранцмана. – М.: Просвещение, 2014. – 335 с.
19. Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство. – М.: Республика, 1996.– 398 с.
20.Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии.– СПб.: «Искусство – СПБ»,2001. – 848 с.
21. Любовная лирика русских поэтов. – Харьков: Книжный клуб семейного досуга; Белгород: ООО «Книжный клуб «Клуб семейного досуга», 2013.– 944 с.
22. Рождественский Р.И. Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе. – М.: Эксмо, 2015. – 1088 с.
23. Смена литературных стилей. – М.: Наука, 1974. – 386 с.
24. Страницы современной лирики / Ред. и вступит. статья В.В. Кожинов.– М.: Детская литература, 1980. – 383 с.
25. Эфроимсон В.П. Генетика гениальности. – М.: Тайдекс Ко, 2002. – 376 с.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Рубцов Н.М. Собрание сочинений. В 3-х т. Т.3. – М.: ТЕРРА, 2000. – C.185.

[2] Первый вариант стихотворения. Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т.3. – С.161-162.

[3] Гёте И.В. Фауст. / Пер. Н. Холодковского. – М.: Искусство, 1962. – C.48.

[4] Рубцов Н.М. Собр. соч в 3-х т. Т.1. – C. 254.

[5] Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т.3. – C. 198; Т.1. – C.213.

[6] Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т.1. – C.185.

[7] Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т.3. – C.298-299.

[8] Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т.3. – C. 301.

[9] Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т.3. – C. 208.

[10] Рубцов Н.М. Собр соч. в 3-х т. Т.3. – C.172; Т.1. – C.194.

[11] Там же, т.1, с.223.

[12] Там же, т.3, с. 316.

[13] Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т.1. – C.83.

[14] Там же, с.85.

[15] Любовная лирика русских поэтов. Антология. – Харьков: Книжный клуб семейного досуга; Белгород: ООО «Книжный клуб «Клуб семейного досуга», 2013. – 944 с.

[16] Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т.1. – C.228; Т.3. – C. 204.

[17] Кожинов В.В. Стихи и поэзия. – М.: Советская Россия, 1980. – C. 27.

[18] Там же, с. 28.

[19] Рубцов Н. М. Собр. соч. в 3-х т. Т.1.- с.65.

[20] Полётова М.А. Душа хранит… – М.: Молодая гвардия, 2009. –C. 50.

[21] Там же, с. 61.

[22] Вознесенский А.А. Полное собрание стихотворений и поэм в одном томе.– М.: Альфа-Книга, 2012. –
C. 494.

[23] Рождественский Р.И. Собрание стихотворений песен и поэм в одном томе. – М.: ЭКСМО, 2015. – C. 901.

[24] Евтушенко Е.А. Избранные произведения. В 2-х т. – Т.1. 1952-1965. Стихотворения и поэмы. – М.:
Художественная литература, 1975. – C. 433.

[25] Евтушенко Е.А. Избранные произведения. В 2-х т. – Т. 2. – C. 263.

[26] Там же, с. 264.

[27] Кожинов В.В. Стихи и поэзия. – М.: Сов. Россия, 1980. – C.159-160.

[28] Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. – СПб.: Искусство-СПб., 2001. – C. 128.

[29] Там же.

[30] Кожинов В.В. Николай Рубцов. Стихотворения (1953-1971). – М.: Советская Россия, 1983. – C. 39.

[31] Журнал «Юность», 1963, №12. С.3.

[32] Журнал «Юность». 1963, №11. С.34.

[33] Журнал «Юность». 1964, №12. С. 32 / Пер. Наума Гребнева.

[34] Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство. – М.: Республика, 1996. – С. 32.

[35] Эфроимсон В.П. Генетика гениальности. – М.: Тайдекс Ко, 2002. – С.23.

[36] Цит. по сб.: «Сатиры». – СПб.: Изд-во «Шиповник», 1910. – С.103.

[37] Эфроимсон В.П. Генетика гениальности, с.26.

[38] Евангелие от Матфея, гл. 13, ст. 4-9, 23.

[39] Рубцов Н.М. Собр. соч. в 3-х т. Т. 2. – С. 197.

Евгений Иванович Рачин родился в 1945 году в Москве. В 1963 г. окончил Московский автомеханический техникум по специальности автотракторное электрооборудование. Работал на Электрозаводе им. В.В. Куйбышева слесарем-сборщиком, электромонтером на стройке, техником в НИИ автоприборов. В 1964 году поступил на вечернее отделение философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, но через два месяца был призван в армию. С 1964 по 1967 гг. служил в Советской армии – в знаменитой Таманской дивизии – механиком-водителем средних танков. После службы в армии работал механиком в Институте геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского АН СССР, автоэлектриком на автобазе, электромонтёром в Государственной публичной исторической библиотеке РСФСР и одновременно учился на вечернем отделении философского факультета  МГУ им М.В. Ломоносова. По окончании университета в 1973 году преподавал философию в различных Вузах Москвы, стал доктором философских наук, профессором. Профессия философа наложила отпечаток и на стихи Е.И. Рачина, которые он стал активно писать уже после пятидесяти лет. Его стихи наполнены поисками духовной гармонии, откровением великих истин бытия: Любви, Красоты мира, Добра в жизни людей. На стихи Е.И. Рачина записано четыре музыкальных альбома, пятый альбом находится в производстве. Его сайт в Интернете: www.rachibard.ru

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную