— Очень много споров возникло по поводу Вашей повести «Дочь Ивана, мать Ивана». Некоторые критики даже сочли ее призывом к самосуду. Скажите, читали ли Вы эти публикации? Отчего, по Вашему мнению, могли возникнуть такие резкие суждения?— Критику я читал не всю. Самая лучшая критика — это письма читателей. После выхода повести я стал получать от них много откликов. Конечно, я подозревал, что такие споры будут. История-то эта в чем заключается: наших убивают, над нашими издеваются; что хотят, то и делают — как в высших эшелонах, так и в низших, а безвинные страдают… — Как Вы думаете, почему так извратили Вашу идею? Почему не поняли? Вот филолог из Иркутска (не буду называть имя) говорит, мол, получается, что все можно – выходи и режь своих обидчиков? — Здесь все просто — это так называемые либералы. Мир наш разделился на две части, даже больше, чем на две. И «критик», о котором вы говорите, принадлежит к одной из частей. Если бы подобную повесть написал кто-то из них, то они подняли бы шум: как это можно нашего брата… Но написал-то я — и написал, может быть, даже неплохо. Вообще, повесть сочинялась десять лет, с перерывами; я чувствую и понимаю сам, что это не лучшее мое произведение, но раз я «тянул» ее столько времени, значит, это было мне нужно. — В повести Вы взращиваете нового сильного русского человека, который смог бы противостоять сегодняшней торгашеской жизни. Это Иван. А каким Вы видите его сегодня? — Понимаете, я бы хотел взрастить такого человека, но плохо получается. И, пожалуй, уже не получится. Сильный у нас тот, кто с деньгами. Я много этим занимался, и писал, и с премьер-министром говорил на эту тему, но он полностью на их стороне, — на стороне обогатившихся от нынешней власти людей. — Алексей Шорохов в статье («Русский вопрос», «День литературы», 2004, № 1 — Ред.) пишет о том, что как раз такие Иваны смогут спасти Россию, он верит, что сегодняшние Иваны воспитают в своих детях ту чистоту и силу духа, на которых твердо стоят сами. — Дай бы Бог. Спасибо ему, спасибо. Потому что сам я в последнее время как-то… потерял надежду. Практически ничего не читаю — в основном, смотрю телевизор. Страшно становится: принимаются законы, прямо направленные на то, чтобы погубить Россию. Больше всего меня удивляет и устрашает сегодняшнее положение в сфере образования. Поначалу казалось, что это я заблуждаюсь, думал, что придет время и все станет на свои места, а теперь вижу: все делается сознательно. Есть, конечно, пример МГУ: ректор — мужественный человек — выступил категорически против единого госэкзамена… Сейчас я уже почти перестал заниматься этим вопросом. Но у меня большая переписка с преподавателями – и все они против ЕГЭ. — Валентин Григорьевич, могли бы Вы меня, молодого читателя, сориентировать в современной литературе? Кто сейчас продолжает классическую традицию? — Для меня это трудный вопрос, потому что я, как уже говорил, почти ничего не читаю. Но знаю, что традицию эту продолжают номинанты литературной премии «Ясная Поляна». Приезжают такие писатели и к нам, в Иркутск, на праздник русской духовности и культуры «Сияние России». Среди них есть действительно талантливые и достойные авторы. Однако многие, увы, постепенно склоняются… к зарабатыванию денег. Ведь напишешь серьезную книгу — она и будет простаивать на полках магазинов, потому что нет спроса. Вот и учатся писать так, чтобы угодить современной публике. — Значит ли это, что классическая литература умирает? Вот ведь в ХХ веке одновременно жили Чехов, Горький, Куприн, Бунин, потом Шолохов. А сейчас? — Умирает, умирает. Протянет еще лет двадцать — и умрет во всем мире, даже там, где классическая литература родилась гораздо позже. — А в России, может быть, это связано с тем, что она духовно надорвалась? — Надорвалась, изменила себе. В войну есть нечего было, а читали. Моя мать работала на почте, туда привозили книги на продажу. И я читал эти книги, и не я один — очередь стояла. Даже тогда — в войну и сразу после нее — заботились о том, чтобы люди не забывали литературу, присылали лучшее. — Не кажется ли Вам, что сегодня существуют как бы две литературы: одна, очень небольшая (буквально два-три автора), продолжает классическую традицию и остальная – грязная, поверхностная псевдолитература? — Ну, конечно, кажется. И не только кажется, а так оно и есть. Это было сделано сознательно. Перестали широко издавать нравственные книги, чтобы проталкивать ту «литературу». — Как Вы думаете, каков он — сегодняшний человек? И кто сегодня герой в литературе: вор и убийца, которого показывают по телевизору? — Нет, в человеке много хорошего. Даже в Москве — много хорошего. Но это, правда, особый круг людей. В провинции тоже есть такой круг. В деревню поедешь: пьют все, а народ-то хороший. Нутро-то осталось. Поговорить приятно, все понимают… — Так почему же писатели не находят в народе эти золотники и не показывают их? И где тот, кто сегодня напишет «Записки охотника»? — Если говорить обо мне, то я не осилю. А другие? Я знал немало достойных русских писателей, но многие перешли на другую сторону — и перешли уже давно… — Читая Ваши повести, создается впечатление, что Вы находите сильных и смелых русских только среди женщин, а где же мужики? — По всей видимости, мне помогло разглядеть эту тенденцию моё чутье. Я поначалу посмеивался, думал, женщина она и есть женщина. Она, конечно, всегда спасала, но не ставить же ее впереди мужика. А вот — она уже впереди. Везде, где инициативу на себя берет женщина, у нее все получается. Она умеет работать, знает, что и как нужно делать. — А почему в последней повести Анатолий, муж героини, на втором плане? — Он уже не мужик. — Но рядом с такой женщиной он, наверное, должен быть достоин ее? Все же когда-то он ее выбрал, и она согласилась пойти с ним по жизни. — Это она его выбрала. — Как, на Ваш взгляд, молодой человек может сохранить сегодня нравственную чистоту? Мне кажется, что религиозность в традиционном понимании привить будет уже сложно, но как еще можно воспитать человека в христианском духе? — Для молодого человека это было бы не трудно, но почему-то не получается. Вот я наблюдаю, особенно в Москве, в храме не только пожилых людей, но и молодежь. Старики во время молитвы целиком пребывают там, а молодые… они всё-таки — здесь. Они знают всё, что необходимо знать, но всё ли принимают в себя? Я сомневаюсь. Есть, конечно, и сейчас хорошие православные школы. Но в религиозном чувстве появляются «дыры», сквозь которые проваливается многое из того, что требуется православному человеку. — А почему образовались такие дыры? Ведь мы всегда были православной страной. Советский Союз выдернул нас из собственной шкуры? — Нет, нет. Советский Союз — дело десятое. Это началось с середины ХIХ века, уже тогда православный человек был не совсем православный. Об этом писали все наши классики. И того, что случилось потом, нельзя было избежать. — Как Вы считаете, почему сегодня мы потеряли чувство Родины? Ведь патриотизм у нас сводится к каким-то примитивным вещам, вроде боления за нашу сборную по футболу. Почему в нашей стране появилось столько душевно и национально погибших людей, у которых нет ни Родины, ни веры? — Потому что они были поставлены в такие условия. Отсутствовали условия для продолжения той патриотической линии, ведь для этого надо было всего себя отдавать. А мы не хотели отдавать себя целиком. Мы выходили митинговать, но для того, чтобы получить работу, деньги, что-то еще, но не Родину. Россию мы продали еще тогда, в ельцинские времена. А после этого выход найти уже не получилось. Прежние-то люди действительно стояли за себя, за свободу свою. А сейчас какая свобода? Хлеб? Но дело-то ведь не в хлебе, как оказалось. Дело в душе, в отношении к России. Во время войны это отношение было удивительным. Сегодня многие едут учиться заграницу — это не просто изумляет меня, это ужасает. Никто не хочет продвигать свою страну, свое образование. Все стремятся отсюда уехать. — Перед войной патриотическое чувство было на пике. А с чем это связано? Может быть с тем, что человек был крепко спаян с землей, а сейчас он от нее оторван? — В первую очередь, конечно, это. Последний удар по земле пришелся на девяностые годы — это был страшный удар. Можно ли его возместить? От России осталось одно понятие. И то — с издевочкой. Разве прежде такое было возможно? Сегодня, я знаю, собираются люди, читают книги (не только мои), размышляют о том, что происходит в России. И это, в основном, опять-таки женщины. Мужики там бывают, но редко. Все это, правда, пока только разговоры, раздумья. Надо действовать, а действовать должны мужики. Но мужики ищут, где больше заработать, где лучше устроиться. Перевернулось все. Главную нравственную роль сейчас играет женщина. Беседовала Ксения ЗИМИНА – http://hrono.ru/proekty/parus/rasp_parus.php
|
|
|