«Дорогу осилит идущий», - гласит пословица. Есть люди, готовые остановиться на полпути, завидя впереди камень, хотя препятствие может оказаться только миражом, обманом зрения. А есть те, кого не страшат трудности, ямы и колдобины, и, если суждено на миг потерять равновесие и упасть, они встают и шагают вперед еще увереннее и тверже.

Именно такой человек Константин Федорович Рассадин, основатель и руководитель Тольяттинского городского отделения Самарской областной писательской организации Союза писателей России (ТГО СОПО СПР). Сильный, знающий, чуткий, он многим помог, не махнул рукой на тех, кто не подавал радужных надежд. ТО СОПО, существующее уже десять лет, для него - одна большая семья, где каждый старается внести лепту в общее дело.

Немного биографии. Родился Константин Федорович 10 апреля 1948 года в селе Улыбовка Саратовской области. Воспитывался в детском доме. В 1972 году по комсомольской путёвке приехал на строительство Волжского автомобильного завода в Тольятти. Участник Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве (1984 год), на котором удостоен литературной премии имени Николая Островского.

Лауреат Всероссийской литературной премии имени Михаила Алексеева (2008). Награждён почётным дипломом 3-го Международного конкурса детской и юношеской литературы имени Алексея Толстого (2009). Член Союза писателей России. Редактор тольяттинского литературного городского альманаха « Стрежень».

Печатался в журналах «Огонёк», «Молодая гвардия», «Наш современник», «Луч», «День поэзии», «Волга - 21 век», альманахах «Поэзия», «Русское эхо», «Антология современной российской поэзии - 21 век» и других.

Кроме того, Константин Рассадин - автор двухтомного собрания сочинений (2001), нескольких поэтических сборников - «Дом моего детства» (1984), «Не люблю тишину» (1991), «Часы откровения» (1993), «Телега» (2008), а также сборника прозы « Вначале была проза» (2005). Последняя поэма была опубликована отдельной книгой в 2011 году, она называется - «Галина».

«Мудрость - это ум, настоянный на совести», - глубоко и точно констатировал однажды Фазиль Искандер. Высказывание знаменитого писателя вспоминается каждый раз, когда общаюсь с Константином Федоровичем. 

Строгость и ум, духовная чистота и бескорыстие сплелись в этом человеке. В интервью с ним мне посчастливилось вобрать толику его благородной внутренней красоты, которую, надеюсь, почувствует и читатель

Итак…

Я никогда не был нытиком

- Константин Федорович, помните ли Вы свое детство? Каким оно было?

- Я бы несколько по-иному спросил: «Возвращаетесь ли Вы в свое детство?» И тогда бы ответил, что я свое детство «сфантазировал» полностью и в своих стихах, и в своих рассказах о нем. Я из него никогда далеко не уходил, несмотря на свой преклонный возраст.

Если же говорить о реалиях детдомовской сиротской доли, то мрачного и трагического в ней было предостаточно. Но я рос крепким и упрямым саратовским пацаном и запоминал только те мгновения, когда хоть один лучик солнца обогревал меня.

Словом, из детства я запомнил восходящее Солнце и людей, рожденных от него, и потому - солнечных. Я никогда не был нытиком: надо было - дрался, надо было плакать - смеялся, и жалел всех униженных и обиженных уже только потому, что себя считал сильным. Я был в пятерке самых крепких детдомовских сорванцов, и в нашей неродственной родне гордо нес негласное звание «комиссара».

Вот уже забыл, как тетку звали.  
Мучаюсь, а вспомнить не могу.  
Было холодно, И были сани,
Женщину везущие в пургу.
Старый мерин от шальных прогонок,
Кажется, совсем в снегах ослеп.
Под тулупом, как грудной ребенок,
Розово дышал горячий хлеб.

Заурчит чертяка в моем брюхе.  
Друг Колян ругнется, но не зло.  
Детский дом в заснеженном треухе  
Выйдет встретить тетку за село.

Нас нарядят в редкие обновки:
— Вот вам, детки, чай и калачи!
А возница, схоронясь в кладовке,
Посидит дремотно у печи,
И, оттаяв сердцем, улыбнется.
И опять в прогретой синеве
Две руки прокатятся, как солнце,
По моей зеленой голове.

Коротко можно так нарисовать: конец пятидесятых ушедшего столетия, детский дом в заволжской деревеньке на триста обездоленных душ. Учителя и воспитатели - люди сельские, чистые и бескорыстные. И мы такими же росли, не смотря ни на что. Из нашего «клоповника» много знатных людей вышло, - профессора, генералы, учителя и писатели. Я этим очень горжусь. Правда, сегодня они уже - российские нищие пенсионеры.

До сорока поэтом быть почетно, и срам кромешный после сорока…?

- Для одних забеги на поэтические порталы в Интернете, чтение поэтических сборников стихов, взятых в библиотеке, - милая привычка. Но кто-то чувствует себя внезапно околдованным поэзией. Сквозь суету и меркантильность повседневности пробивается таки у людей тяга к прекрасному.
Константин Федорович, как Вы думаете, если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно? Когда Вы начали писать? Когда осознали, что Вы - поэт, человек не такой, как все? Для кого светит «звезда» Константина Рассадина все эти годы, и кто ее зажег?

- Насчет того, что я - «человек не такой, как все», очень даже сомневаюсь: у нас в России, каждый что-нибудь, да пишет, и поэтов хоть косой коси, не перекосишь… около 10 тысяч известных имен. Но с другой стороны - три поэта на миллион россиян. Маловато в сравнении с европейскими территориями. В Германии и Франции на слуху имен больше, а жителей значительно меньше.

Поэт, не поэт… Вечно нас этим терзают. Здесь дело - в удаче, а потом уж в авторе. Я даже выработал для себя некую систему: пишет человек в селе Семеновке, значит, он -семеновский поэт, в Самаре - самарский, в Москве - московский… Я же - тольяттинский. И никто из нас никого не меньше. Если человек действительно поэт.

Я рано начал складывать стихи, лет с тринадцати, и если взять во внимание мой сегодняшний возраст, то я вполне мамонтообразное ископаемое. Страх, как стыдно!

Помните, у Е. Евтушенко: «До сорока поэтом быть почетно, и срам кромешный после сорока…». Но он и сегодня пишет стихи. С него пример и беру, хотя не зарекался не писать «после сорока».

Я думаю, что если бы нашим гениям Пушкину, Лермонтову, Блоку и Есенину, Рубцову и другим дали возможность выжить, они бы писали и в сорок, и в сто лет.

Они и есть мои неугасимые Звезды, опалившие меня смерчем поэзии: поэт обязан сгореть, а звезда он или махонький костерок - судить Времени. Но надо писать хорошо и для людей. О себе и про себя - это графомания.

ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ
Как монах, бормоча сам с собою,
Опустив молодые плеча,
Я побрел по ковыльному зною,
Еле ноги свои волоча.

Сердцем я сатанел от бессилья…
Я придумал восторженный стих:
«Ничего ты не любишь, Россия,—  
Ни поэтов, ни песен своих!»

А когда я солгал так впервые,
Над собой покуражился всласть,
Я свалился в цветы полевые,
От погибели в них затаясь.

Я лежал под полуденным зноем.  
И кричал мне с небес Серафим:
- Мы глаза тебе тихо закроем!  
На груди твоей руки скрестим!

И тогда я восстал, поднатужась,
Под собою почувствовал твердь,  
Но остался в душе моей ужас,  
Так похожий на близкую смерть.

В этом ужасе ты виновата
О России и правда, и ложь!..
Черный ангел с глазами заката,  
Ну, зачем ты за мною идешь?

Что лучше для писательского здоровья – оплеухи или лесть?

- Когда Вам пишется лучше всего - на пределе возможностей или тогда, когда жизнь спокойная и размеренная?

- Размеренной жизни у меня никогда не было. Я думаю, что такой и не бывает, тем паче у пишущего человека: хочешь, не хочешь, а постоянно находишься в напряжении, потому что соприкасаешься с иными судьбами, трагедиями и драмами, да и сам по своим нервам постоянно бьешь.

Вот, казалось, написалась книга, вышла в свет - дело сделано. Да не тут-то было: получай, дорогой, оплеухи и сладкозвучную пагубную лесть! Что лучше для писательского здоровья - не понять. От своих же товарищей по перу столько наслушаешься…

Так что вовсе не по Ивану Бунину: «Что ж! Камин затоплю, буду пить... /Хорошо бы собаку купить» , скорее по Сергею Есенину: «Быть поэтом - это значит тоже, /Если правды жизни не нарушить,/Рубцевать себя по нежной коже, /Кровью чувств ласкать чужие души».

Для меня писать - это значит постоянно беспокоиться за свою неустроенную жизнь и за судьбы рядом живущих. Невольно напрашивается мысль: «Вот напишу стихотворение, и кому-то помогу - плечо подставлю…»

И вовсе не осень печально,
Трезвоня прощальный набат,
Стоит у меня за плечами,
Обрушивая листопад.

Не птицы, готовясь к неволе,
К чужой потянулись земле.
Все в мире, как прежде: и в поле,
И в небе, и даже во мне.

И повода нет в укоризне
Судьбы неудачной, но все ж,
Чем больше напутаешь в жизни,
Тем, кажется, слаще живешь.

Не осень пришла, кровоточа,
Расправой жестокой грозя,
Я сам дописался до строчек,
Что жить по-другому нельзя.

Нельзя от ошибок и боли  
Себя оградить мне уже.
Все в мире, как прежде: и в поле,  
И в небе, и в русской душе.

- Творчество каких тольяттинских авторов вызывает у Вас интерес? К чьему профессиональному мнению прислушиваетесь?

- Это нетактичный вопрос, ибо у меня предостаточно врагов и друзей среди тольяттинских авторов, расширять их список не собираюсь. Потом, я же давно живу в литературе за рамками Тольятти. Мой «писательский котел» - в Самаре, где, по моему мнению, одна из лучших школ современной поэзии.

С большим уважением отношусь к Борису Сиротину и Ивану Никульшину , дружу с Евгением Чепурных и Олегом Портнягиным, сердечно внимаю Евгению Семечеву и Диане Кан.

А вообще-то, давно бытует распространенная мыслишка, что состоявшийся поэт одинок, беззащитен, и, в то же время, он независим от каких-либо мнений. Я беру на себя смелость жить именно так.

Поэзия – это, прежде всего, Дыхание

- Вы с пониманием относитесь к современным направлениям в поэзии? Или все- таки привержены старой доброй классике?

Не хочу прослыть дурным учителем. Для меня важен сам Поэт, важны его духовные осмысления, содержание, а не форма. Говоря же о пристрастиях к той или иной конструкции стиха, можно договориться до абсурда: тот хорош, а этот дурен, этот красавец-здоровяк, а этот - урод…

Символизм Блока, футуризм Маяковского, имажинизм Есенина, позднее концептуализм Пригова, постконцептуализм Кибирова, ироническая, шаржированно-гротесковая поэзия Иртеньева, метареализм Жданова и так т.д., и т.п. Разве в этом суть? Да пиши, как пишется, но оставайся интересным, глубоким мыслителем своего времени! Останься в ней Рубцовым, Евтушенко, Костровым или же эмигрантом Бродским. Какая у них была школа? Общеобразующая школа Русской Поэзии. Я себя не отношу к приверженцам «старой доброй классики». Нечего замахиваться. Просто мне сродни былинная интонация русской поэзии, налет русского старинного сказа. Не я это открыл, я иду по следам наследивших. Поэзия – это, прежде всего, Дыхание. В ней очень важна своя неподражаемая интонация, свои акценты. Вот и вся премудрость, а дальше тебя будут судить в ней как Человека.

- Константин Федорович, последняя Ваша поэма - «Галина» - полна любви. Она о собственной боли и о том, о чем промолчать невозможно.   Библейская поступь, глубокое дыхание, горький и мудрый лиризм. Традиционный стих и неожиданные смыслы. Узнаваемая интонация сильного голоса. Страшные и прекрасные строки, которые уже не забудешь, даже, если захочешь…  Абсолютно все главы пронизаны печальным светом потери дорогого и насквозь любимого человека. И потому - и приятие, и протест одновременно - все слито, спаяно, больно пережито. И трудно понять, как жить дальше. В Вашей поэме личное страдание включено в круг общечеловеческих, вечных. Ваше сознание поэта не перестает наблюдать и работать. Как Вам это удается? Что дает веру в себя, вдохновляет на творчество?

- Мне более шестидесяти. Пора взвесить на весах жизни зло и добро, которые я принес в этот мир. Зла было меньше. Вот это и дает веру в себя, вдохновляет. В запаснике две книги стихов на 500 страниц и первая часть романа. Словом, работы - непочатый край.
О реквиеме «Галина» говорить не буду. Поэма написана всею болью моего сердца, и она является чисто личностной книгой.

Буду жить, как все, но вера во мне пусть останется

- Может быть, одно из великих откровений поэта Рассадина - в неожиданности речи, о которой писал когда-то еще Борис Пастернак? В молитве, которая возникает в ней и становится понятной каждому сердцу? Такая интонация появляется у Вас неизбежно в каждом произведении, она приобщает читателей к выcокому. Вера в Бога помогает творить?

- Начну из моего далека. Так уж случилось, что в детстве у меня было мало солнечного тепла. Помнились лучики от моей бабушки по материнской линии Матрены Герасимовны, которая, по моему представлению, была схожа с бабушкой Алеши Пешкова своей врожденной набожностью.

У нее была сверстница- подруга Настя, служившая у местного батюшки помощницей при хозяйстве. Она-то и стала моей крестной матерью, когда мне исполнилось года четыре. Раньше крестить ребенка никак нельзя было, крещение проходило тайно от моей биологической матери, депутатки райсовета, заведующей районной больницей. Такая осторожность нужна была, чтобы скрыть факт крещения от областного здравотдела и местных властей. Такие были времена…

Естественно, что потом меня водили в церковь на престольные праздники тоже тайно. Может быть, такая непостижимая таинственность и сослужила свою службу робкому мальчику, навсегда приподняв его личико к светлым образам православной веры.

Позднее, в детском доме, при каждом удобном случае я прятал пионерский галстук в засаленный карман. И чем больше меня колотила судьба, тем стремительней росла во мне тяга посоветоваться, поговорить с Богом: Иисус Христос, распятый на Кресте, для меня был как старший братишка. Ему страшно тягостно, но и мне не сладко.

Время, советское, коммунистическое, в своей приказной манере старалось извести «на нет» исконную веру русского человека. Не щадило оно и меня. Все мы были путаники: строили призрачный социализм под руководством КПСС и крестили свои лбы перед иконостасом, тайно сотворенным в наших домах.

Для себя я решил: мол, куда деваться, надо жить, как все, но Вера во мне пусть останется. И с каждой вехой на моем жизненном пути она осознано крепла, потому что вокруг меня жили и живут в большинстве своем православные христиане.

Любимая и любившая меня женщина носила нательный крестик. Моя дочка, как и я, верующий человек.

Поэзия - богоугодное дело. Она несет Добро, Свет, Любовь. И Бог мне поможет написать еще не одно доброе стихотворение, чтобы согреть чье-нибудь сердце.

Творец живет надеждой «на обогрев»

- Константин Федорович, давайте поговорим вот о чем. О вечной людской стуже, сопровождающей всех поэтов. Все настоящие художники и подвижники ее знали и знают.   Вас эта людская стужа сопровождает?

- Ну, прямо-таки сказка про Колобка: все простоватые зверята его пожалели, а хитрюга-лиса слопала - не пожалела… Это я немного о том, что читатели сочувствуют и собратья по перу тоже, в силу своей сопричастности, но …

Стужа на Поэта не от простоватых людей веет, а от трона. От Власти. С ней и идет вечная тяжба талантливого человека во все времена. Бывало, и бывает по сей день, до рокового исхода. А если рассуждать о каком-то равнодушии к таланту со стороны «толпы», так это - жизненная необходимость: поэт всегда или отбившийся от стада, или впереди бегущий. Стало быть, одиночка. Отсюда и стужа.

Главное в своем исключительном эго не погрязнуть. Глупо искать обожания и признания. Если же власти к кому и благоволят, то к своим прислужникам. Мне не нужно такой судьбы! Но и забвения не хочется. Творец живет надеждой «на обогрев».

  - Известным поэтам достаются не только лавры, но и жесткая критика. Как реагируете на язвительные комментарии по поводу Ваших стихов?

- Никак. Продолжаю писать дальше.

Властям – не верю, или О чем болит душа поэта

- Константин Федорович, какие качества Вам не нравятся в людях?
- Грязное отношение к себе подобным.

- Вы верите в судьбу?

- Судьба каждого человека - это божий промысел. Две тайны Бог дарит человеку: рождение и смерть… и необозримое пространство между этими вехами, называемое жизнью, а не судьбою.

- О чем болит Ваша душа сегодня?

- Прежде всего, с позиции бывшего детдомовца: об осиротевшей детворе и брошенных детях, о многомиллионной армии беспризорников от Балтики и до Сахалина. Я-то думал, покидая детдом, что мы последние…

Сейчас все еще ужаснее: детская проституция и подростковая преступность, продажа и избиение детей при абсолютной ранимости, беззащитности, обездоленности.

А дальше все по Н.Некрасову, с его пронзительной болью: «Кому на Руси жить хорошо…». Какой у нас все-таки великодушный народ: живет во все времена красивыми посулами и терпит национальное бедствие!
О дочери болит душа, о молодых людях: теряется бескорыстие и бескорыстная любовь…Властям не верю, уповаю лишь на Бога. Хочу, чтобы он сберег мою Отчизну. Мрачно живем.

Рассказываю дочке о поэзии -
Есенинскими строчками шуршу.
За стеной в зашарканном подъезде
Ее ровесники вдыхают анашу.

Стихи... стихи... душевное приволье.
Дыши стихами, девочка. Дыши!
Там за окном на городском подворье
Дворовые дерутся алкаши.
И местный бомж хозяйствует ретиво -
Он кладь с тряпьем несет к себе в подвал.
Читаю наизусть "Персидские мотивы" -
Красивых слов божественный хорал.

В России осень... "роща золотая
Отговорила милым языком".
И дочь моя, с улыбкой засыпая,
Ей, уходящей, вторит шепотком.

Я так боюсь, что за квартирной дверью,
Где мир погряз в немыслимых грехах,
Прикажут ей: родителю не верить.
Что толку в этих выдумках-стихах?
Что от судьбы дерьмом несет и потом...
Стихи годятся школьнице в тетрадь.
И надо быть последним идиотом,
Чтоб ими дочь родную охмурять.

- И напоследок хотела бы задать Вам несколько классических вопросов из анкеты французского писателя Марселя Пруста.  Ч то такое, на Ваш взгляд, крайне бедственное положение?

- Одиночество.

- А наивысшее счастье?

- Жизнь!

- Ваш девиз.

- Жизнь прожить, над жизнью не глумясь.

- Ваша мечта.

- Жить.

…Мне думается, что есть нечто объединяющее всех великих поэтов, творящих для нас правду, добро и красоту. Это та небесная арка, которая благодаря им возникает над всеми нами и хранит отныне и вовеки веков от забвения великой речи.

Сегодняшнюю каждодневную работу Константина Рассадина можно определить только одним словом - «подвиг». Его перо по-прежнему летит по бумаге, воля и мужество творца не покидают, пишутся новые книги.

Для кого такой тяжкий, упорный и многолетний труд? Да для любого человека, приобщенного к великому русскому языку, к российской интеллигенции!

Задымилась в поле злая сеча
Лишь случайно значишься в живых.
А у нас потрескивали свечи,
И звучало танго для двоих.
У тебя глаза полузакрыты.
Вся ты мне принадлежишь сейчас:
Все мои соперники убиты
Или ждут погибельный свой час.
Да и те, наверно, отрекутся,
Что им твоя тихая любовь?
Мужики серьезные дерутся,
Чтоб друг другу выпустить всю кровь....
Им опять наметилась удача
Поделить свободу, землю, власть.
Хорошо, что мне с тобой иначе
Жизнь прожить,
над жизнью не глумясь.
Сроки ее, милая, мгновенны,
Даты ее, нежная, просты.
Пусть пылают свечи вдохновенно,
Нас на свете много — я и ты.

Беседу вела Светлана РОССИНСКАЯ

НА СНИМКЕ - К.Ф. Рассадин и С.В. Россинская в библиотеке "Фолиант"

Россинская Светлана Владимировна,  род. 23 июня 1965 (Новочеркасск, Ростовской обл.), образование высшее: библиотекарь-библиограф (Куйб. гос. ин-т культуры, 1987), преподаватель педагогики и психологии (Тольят. филиал Самарского гос. пед. института, 1994). Место работы: библиотека № 18 "Фолиант" МУК "Тольяттинская библиотечная корпорация», заведующая