С интересом прочтя повесть «Чат», которую прислала в 2012 году в жюри Южноуральской литературной премии – и стала её лауреатом в номинации «Талантливая молодёжь» – тогда ещё 22-летняя челябинская студентка Виктория Шиятая, с надеждой переслал рукопись в редакцию «Урала». Естественные для начинающего автора недостатки и внешние влияния, конечно, были видны. И всё-таки представление виртуального и реального, внутреннего и внешнего мира девушки, входящей в нынешнюю взрослую жизнь, показалось настолько свежим, что думалось – текст вполне может претендовать на появление в журнале. Тем более что «Урал» склонен к экспериментам…

В правильности последовавшего из редакции отказа по-прежнему не уверен, однако благодарен ей за высказанные при этом аргументы. Любые доводы – пища для размышлений. Автору – о том, над чем дальше работать. А доброхоту – о том, как определить тот рубеж, за которым публикация не совсем совершенного текста оказывается оправданной…

Понятно, что каждый чертит этот рубеж на литературной карте по-своему. Но столь же естественным в этой ситуации видится стремление талантливых молодых авторов воспользоваться свободой книгоиздания, не дожидаясь благосклонности журнальных редакций или обсуждения на редких ныне писательских совещаниях. Виктории Шиятой в этом помог альманах «Уральская линия», первый номер которого вышел в Челябинске весной 2013 г ., накануне нового, второго вручения Южноуральской премии. А 20-летней оренбурженке Анастасии Кольцовой эту премию в той же молодежной номинации присудили не за рукопись, а за уже вышедшую книгу «Умереть за Христа».

Отроки в населённой

Заглавие, прямо скажем, в первую секунду насторожило. Во-первых, безоглядностью словесной формулы, явно с умыслом перенесённой из религиозной сферы в обычное суетное пространство. Во-вторых, старым, церковнославянским написанием глагола – через «ять» вместо второй «е». Такая вот открытая заявка на последовательную, идущую до конца, до отрицания земной жизни верность вероучению и традиции.

Под мягкой обложкой, однако, открылось вполне мирское поначалу повествование о нынешней жизни молодых людей, живущих в обычном, мало оборудованном для веселья многонациональном российском городе. Многие из них едва переступили верхний порог отрочества и, естественно, учатся в самой что ни на есть средней отечественной школе. А пятнадцатилетняя главная героиня Ксюха Никольская ещё вполне может именоваться отроковицей.

Отроковица из тех, что дают родителям прикурить. Впрочем, в реале к ней эта поговорка не подходит: «Отец погиб в автокатастрофе, когда она была совсем маленькой, а мама четыре года назад умерла от туберкулёза…» Болезнь, как известно, социальная и уже сама по себе красноречиво говорит о положении в семье. Однако для тех, кто на бронепоезде, автор добавляет: «…и систематического недоедания конца девяностых…»

Так что живёт Ксюха со старшей сестрой Ленкой, «известной на районе лёгким поведением». В холодильнике у них и теперь зачастую шаром покати. Зато неформальный лидер: «весь свой класс пить и курить научила». Сверстники уважают за постоянное участие во всех драках и потасовках, учителя – бесятся от невозможности справиться с «беспредельщицей». Правда, то ли памятуя о былой хорошей учёбе (при маме Ксения даже читала толстые книжки и была «самой продвинутой девочкой в четвёртом «А»), то ли жалея сироту, из школы не гонят.

Для полноты социальной экспозиции – литераторша, что вещает на уроке о «бессмертном гении Солженицына», недоступные товары в витринах, да единственная подруга Анька с пирсингами почти во всех возможных местах и почти двадцатью попытками суицида. Она тоже любит свободу, видя её в возможности быть «не такой, как все», и рассказывает героине о своём походе с готами на кладбище: «…взяли с собой кошечку, ушки и лапки ей отрезали, прикольно так…». Правда, сетует, что это всего лишь игры: «в каком-то городе парня сожгли на вечном огне…» – вот это дело, реальное жертвоприношение…

Для тех, кто сведущ в истории древней, а не новейшей: готы – это такая молодёжная субкультура, хотя, судя по всему, тоже племя варварское. Реакция Ксюхи на рассказ про кошачью, а тем более человеческую жертву остаётся неизвестной, хотя прежняя, красивая от природы, несмотря на все эксперименты с внешностью, девочка в ней, судя по всему, ещё жива. Приводимые сестрой любовники вызывают у неё омерзение, пьяные одноклассники – злобу. Сама, несмотря на изобилие воздыхателей, «дальше, чем положено, никогда не заходила».

Но с волками жить… Да и гордыни к тому же немерено: в самостоятельной работе по обществоведению открыто пишет, что считает личностью прежде всего себя, а соседу, куражась, диктует про Путина. Мол, пересажал оппонентов, люди вешают его портреты… – бесспорная личность. Те же одноклассники, что ни день, бухают в беседке недалеко от школы – и она, хоть и не всегда, с ними. Компания выходит на охоту за сотовыми телефонами – Ксюха «на живца» приманивает одиноких встречных.

Упиваясь женской властью, она пытается полностью подчинить себе очередного поклонника, превратив его из добропорядочного спортсмена в своего телохранителя и чуть ли не цепного пса – и это практически удаётся. А вот насолить длинно- и светловолосому чокнутому парню из дома напротив не получается. Хотя поначалу очень хотелось: «…ему было лет двадцать, он учился в универе и был полным придурком… Когда это чудо шло по двору, глядя вдаль своим потусторонним радостным взглядом, Ксюха чувствовала в себе желание сделать ему какую-нибудь гадость…»

Попытка набрать телефонный номер Чокнутого и молчать в трубку встречной злобы с его стороны не вызывает. «Телохранитель» Славик по просьбе обиженной этим Ксюхи разбивает Чокнутому нос – и, опять же не встретив сопротивления, извиняется перед ним и порывает с дамой сердца. Сама она через несколько дней, поймав «весёлый, солнечный взгляд» во дворе, внезапно роняет из дрожащих пальцев сигарету, а вновь попытавшись «достать» непонятного парня по телефону, получает эсэмэску с пожеланием спокойной ночи.

В общем, дело явно идёт к знакомству, во время которого причина блаженной радости и выясняется. Считая самого себя никудышным верующим, но стремясь быть таковым, Михаил (так зовут Чокнутого), оказывается, старается всех любить. И, объяснив Ксюхе, что такое смирение и почему его выбор жизни по христовым заповедям тоже является свободным, приглашает её побывать в церкви.

С этого места фабула да и, в общем-то, сюжет становятся понятными, наверное, и ребёнку. Повесть, что называется, о дороге к храму, метафора которой изрядно поистёрлась за многие годы интенсивного употребления. Догадывается об этом, однако, и автор, стараясь преодолеть наметившуюся одномерность и придерживаться жизненной правды.

От мира сего

Диалог Ксюхи и Михаила отнюдь не превращается в одностороннюю проповедь. И почва, на которую падают первые зёрна вероучения, весьма камениста, тем более что героиня

дала себе зарок не изменяться, а уж тем более становиться такой правильной. Но услышанный дома телефонный разговор сестры о вакуумном аборте оказывается очень хорошим плугом: «Блин, неужели я тоже когда-нибудь так буду? – передёрнуло Ксюху. – Какая гадость…»

Еще глубже – до собственного желания уйти из жизни – перепахивает душу героини неожиданная смерть Аньки. Подруга пошла делать ещё один пирсинг – ради экономии денег подпольно – и получила заражение крови. Но тяга Ксюхи к жизни всё-таки пересиливает. Ненавязчиво содействует этой победе и вкусный тортик, который она уплетает в гостях у Михаила, одновременно внимая его рассказу о падшем ангеле Деннице, в ад к которому отправляются самоубийцы…

Эта съедобная деталь – отнюдь не единственная из тех, которыми автор стремится вывести своих героев из плоскости в объём. Да, в дому у Михаила перед иконами ожидаемо светится лампадка, а героем его собственного сочинения про личность – очевидно, традиционного как минимум для местных школ – становится Иисус Христос. Но сам он – человек вполне от мира сего: «в растянутой полосатой футболке, штанах непонятного цвета, с чёрным ремешком на голове, придерживающим падающие на лоб волосы». Правда, с кипой бумаг в руках, полки заставлены книгами да ещё стихи пишет – «неуловимые, лёгкие, воздушные».

Троюродный брат Михаила, благодаря ему тоже приобщившийся к церкви, предпочитает чёрные футболки, фанатеет от Цоя и ведёт себя отнюдь не ангельски: родителям уже приходилось вытаскивать его из «ментовки» за драку. У его подруги Ники музыкальные пристрастия другие, но тоже не Чайковский – рэп. И то, что эта парочка периодически ходит в театр, отнюдь не мешает Ксюхе понять: Игорь – «чувак хороший». Причём настолько, что вместе с ним она пополняет свой протестный опыт. Если раньше героиня с той же Анькой от вполне социальной злобы, случалось, била витрины богатых магазинов, то теперь порыв приобретает общечеловеческое содержание – камни летят в окна местного абортария.

В церковь героиня впервые приходит, скорее, по приколу: «взяв у отца Сергия благословение, Михаил подошел к ней. Ксюха насмешливо глянула на его счастливое лицо…» И пытается исповедаться молодому священнику «пацанского обличья» по той же причине, удивляясь, что её рассказ о том, как она «курила, бухала и материлась», тот воспринимает совершенно спокойно: «Она бы на его месте наверняка что-нибудь злопакостное сморозила, а он ничо…»

Ради прикола она подумывает и причаститься на Рождество. Сама же в пацанских компаниях продолжает курить, выслушивать пошлости и скабрезничать. И, вновь признаваясь на предстоящей причастию исповеди в тех же грехах, вдруг узнаёт, что повторять их нельзя: «Это что получается, ей, что ли, бросить курить нужно? И ругаться матом? И выпивать с одноклассниками? И участвовать в их сомнительных делишках? И краситься? Ну, это уже чересчур…»

Однако подспудно Ксюха уже меняется. В классе с усмешкой замечают, что она стала добрая. В зеркале видит уже не «озлобленное существо с длинными патлами», а саму себя: «Неужели, когда она общается с Михаилом, у нее даже взгляд меняется? И длинные распущенные волосы выглядят не так дико, как обычно…»

Причастившись, она хочет визжать и прыгать от счастья, как щенок. И, уже сама приобщившись к заботе о живом существе – пока что крысе Алёнке, уговаривает «залетевшую» старшую сестру непременно рожать.

Но вспомним о заголовке: в этой повести кто-то обязательно должен умереть. А если добавить вроде бы проходное упоминание Аньки о походе на кладбище – то быть умерщвлён, принесён в жертву…

Рассвет в тёмном царстве

О том, что ружьё, однажды появившись на сцене, обязательно должно выстрелить, Анастасия Кольцова явно в курсе. Однако дело обходится без стрельбы. Просто однажды Михаила и Ксюху кольцом обступает «компания тёмных готов». Их музыка – группа «Агата Кристи». Их занятия Михаилу ведомы: «Они сатане служат и ему жертвы приносят. Кто знает, может, и человеческие…»

Но, следуя Христу, он считает: «…не ведают, что творят… Люди не бывают плохие. Просто иногда бывает особенно много искушений…» И чуть позже уходит вместе с этими готами на кладбище, где потом и находят на свалке его тело с перерезанными венами.

С приземлённой точки зрения, конечно, страсти-мордасти. И от массива информации, который по соответствующему запросу в поисковике тут же вываливает интернет, сознание заслоняется: мало ли кто каких слухов и домыслов выкладывает в сеть. Но, даже оставляя открытым вопрос о соотношении зёрен и плевел, тот же массив показывает: виртуальная или реальная, а основа у автора для такого хода имелась. Тем более что именно этот ход сводит воедино все сюжетные линии, а большинство действующих лиц повести – всё в том же православном храме.

Сначала многие из них встречаются на поисках Михаила, потом уже в большем числе – на его отпевании, а некоторое время спустя – на пасхальной службе. Здесь оказываются и язвительная отличница Олька, острого языка которой боится весь класс, и участники прежних походов за сотовыми, а по сути мелких грабежей. И все – с ведёрками, полными яиц, припасённых для освящения…

Неожиданно выясняется, что одному из зачинщиков тех грабежей – Васифу – Михаил бесплатно писал контрольные. Впрочем, в меркантильные объяснения порыва своих персонажей автор отнюдь не пускается, тем более что раньше она представила их и с доброй стороны. Тот же Васиф, к примеру, не только чемпион России по боксу, но ещё и сочинитель рэперских попевок про мудрого старца, который «нас создавая, не знал, какими мы станем».

Это – лишь начало пути. Услышав о пропаже Михаила и чувствуя, что его убили, что он уже Там, Ксюха впервые в жизни искренне молится. А после его похорон – напивается водки и засыпает под скамейкой на автобусной остановке. Благо два бомжа, что находят её и переносят в свой подвал, оказываются просто добрыми психами. Лишь после пасхального богослужения, вновь поговорив с Михаилом во сне, героиня решает спросить у священника, как заслужить Царствие Небесное. За этим решением и следует простая и в то же время монументальная в своём метафорическом объёме и ритме завершающая фраза: «Тьма за окном медленно превращалась в рассвет…»

За други своя…

Религиозная составляющая повести отнюдь не мешает стремлению автора расширить портрет сегодняшнего общества – прежде всего в его молодёжном слое. В тексте возникают и панк-рокер «в чёрной косухе, чёрном шипастом ошейнике и с причесоном в виде стоящего гребня», и «камуфляжный» (правда, уже тридцати лет) последователь запрещённой Национал-большевистской партии, и бабник-пикапер…

Ещё более развёрнутой благодаря некоторым эпизодам и диалогам оказывается картина идейных раздраев нашего времени. Явно вторгаются или угадываются на заднем плане и споры о Сталине и НКВД, и молва о «жидах» и сионистах… Михаил читает Оруэлла, видя в его антиутопии наше возможное будущее, а своим любимым художником считает Илью Глазунова: «…мне больше всего глаза нравятся у его людей. Небесно-синие, такие чистые… Как Россия…» Игорь по-своему, обеляя царя и полицию, интерпретирует историю 9 января 1905 года – Кровавого воскресенья.

Вряд ли можно назвать толерантным описание гомосексуалиста, который случайно попадается Ксюхе в маршрутке: «Гей, пикапер, даже не знаешь, что хуже…» С позицией церкви – причём по сугубо рациональному обоснованию – согласуется взгляд того же Игоря на примитивное представление о дарвинизме: «…если у тебя мозги есть, ты поймёшь, что нас Бог создал. Как-то не по приколу ходить в потомках мартышки…» А отличница Олька, поправив «очочки», изрекает: «Все здравомыслящие современные люди верят в Бога…»

Следом за автором от поддержки одних и опровержения иных спорных высказываний воздержусь и я, ибо главное видится в другом. Умудрённые жизненным и литературным опытом люди могут сколь угодно долго говорить о том, как улучшить, на мой взгляд, вполне сложившийся текст – и замечания их будут, безусловно, полезны молодому автору. Однако адресована повесть не этим опытным людям, а тем, кто вместе с автором входит в жизнь.

Дело, в общем-то, не новое – приснопамятная Ирина Денежкина дебютировала в 2002 году, будучи тоже двадцатилетней. Но Анастасия Кольцова поставила перед собой куда более сложную задачу: не просто представить новое молодое поколение (кстати, вполне уместно расцветив русский литературный язык обиходными молодёжными интонациями и словечками, однако обойдясь без чернухи и мата), а увидеть самой и показать сверстникам дорогу из не очень-то радостного нынешнего существования. Задача, вполне достойная традиции как жанра социальной утопии, к которому по некоторым признакам может быть отнесена повесть оренбурженки, так и реалистической русской литературы, на которую она явно ориентируется.

Отмечу, кроме того, особо: возможно, это первая после долгого перерыва литературная попытка подойти к реальности с позиций религиозного сознания, причём соответственно времени весьма наступательного. В некоторых героях советской литературы тоже просматриваются образы мучеников за веру, но здесь мы видим прямое обращение к церковному пониманию: «…Он за други своя умер… за православие, за то, чтобы больше людей познали Христа…» А редакторская аннотация включает повесть ещё и в геополитический контекст: «…лишь вера в Бога способна противостоять натиску тоталитарной глобализации… пред каждым из нас стоит выбор – либо ты с Богом, либо с сатаной. Третьего не дано…»

Свидетельствуя тем самым и о новых социальных явлениях, повесть «Умереть за Христа», возможно, требует обновить и мерную линейку, унаследованную нами от атеистической эпохи. Как минимум на будущее и в том числе для размышлений о грани, которая отделяет, к примеру, просто искренне верующего от клерикала.

Как скоро пробьются Виктория Шиятая, Анастасия Кольцова и другие прозаики нового поколения на страницы толстых литературных журналов, а тем паче в московские издательства и книготорговые сети, сказать трудно. Разумеется, это зависит и от собственного труда авторов – новым толчком для него наверняка послужит обсуждение их повестей на Международном совещании молодых писателей, которое организует 17-19 мая в Каменске-Уральском Ассоциация писателей Урала. Неизбежно скажется, однако, и эстетический выбор. Судя по «Чату», Виктория пока что больше склоняется к лёгкому повествованию, которое чаще востребуется в книжной коммерции. Явное же стремление Анастасии к идейно-философской нагрузке вряд ли сулит ей быстрый массовый успех. Впрочем, что именно считать успехом?

Так или иначе, переход поколения, рождённого в «тёмные» 1990-е, от поэзии к прозе свидетельствует: они начинают себя не только чувствовать, но и осмыслять, осознавать. И первые результаты этого осмысления интересны отнюдь не только им самим.

Шиятая В.В. Чат / Уральская линия, альманах, № 1. – Челябинск, 2013.

Кольцова А.С. Умереть за Христа / Анастасия Кольцова. – Оренбург: Издательство «Вестник», 2012.