Андрей РАСТОРГУЕВ (Екатеринбург)
Из новых стихов

* * *
Время наше не сочтено
ни обидами, ни рублями.
Мы из тех, что идут на дно
с городами и кораблями –
не прикованные к веслу,
не затерянные в крапиве,
но причастные ремеслу
хирургии и терапии.

Лён и скальпель, игла и нить.
Слово – тело, не только дело:
что разъято – соединить,
упокоить, что омертвело.
Океан или перегной –
припадай к поднесённой чаше…
Нет воды и земли иной.
Время наше – и бремя наше.

* * *
Правят конторские. Черновиков навалом:
пишем на гербовой – правда, на оборотках.
Медленно движется по костяным каналам
время коротких денег и дел коротких.

Ведает Бог, каким завариться кашам
в юных, нетвёрдых ещё черепных коробках.
Разве мы раньше знали, что будет нашим
время коротких писем, друзей коротких?

Сказано было: живи и не жди иное.
Но разве кто уверен чужою правдой?
Словно луна, поворачивается спиною
мамина поговорка: хоть стой, хоть падай…

Вот и стою пока, укрепляем то ли
страхом посмертным, то ли семейным долгом.
Да вот ещё – не смейтесь – родное поле:
слово короткое, а на дыханье долгом.

* * *
Прервав за лёгкой сукою побег,
тяжёлый пёс хватает свежий снег –
и вьётся снег над восхищённым зверем.
И зверь смеётся, точно человек,
хотя его немилосердный век
лишь детству человечьему сомерен.
И заново мгновенье погодя,
неугомонный дух переведя,
пускается в любовные погони…

Ты, словно неразумное дитя,
его избаловала не шутя,
прикармливая с ласковой ладони.
Но я и сам, хотя не потакал,
порой готов подняться к облакам
в земной недолговечной оболочке.
Покуда не укрылся ковылём,
то лебедем лечу, то кобелём
скачу на поводке или цепочке.

* * *
Северней совсем похолодало –
до летучей дымки изо рта.
Отпила ты, как поцеловала
тонкой фляжки острые уста…

Вольным вера, легковерным – воля
уверять, коль нa сердце легло,
что опять с ожогом алкоголя
в тело возвращается тепло.

Но, и в мировую перемену
вековых основ не хороня,
мы-то знаем истинную цену
вешнего и внешнего огня.

Мере неизменные и долгу,
мы-то можем, к небу или вглубь
обратя дыхание, подолгу
от живых не отрываться губ.

Хоть кому едва-едва за двадцать
невдомёк ещё – без дураков,
как мы научились целоваться
на горчащем опыте веков.

НА СЛОВЕНСКИХ КЛЮЧАХ
        В Мальской долине
        под стенами Изборской крепости
        веками бьют двенадцать
        Словенских ключей

Без героя война – не война.
И война без предателя – редкость.
Но ливонцу во все времена
не сдавалась Изборская крепость.
Поржавели былые мечи,
потускнели у тканей оттенки…
Вот они – от Изборска ключи:
вытекают из каменной стенки.

Все двенадцать – на собственный звон,
и незнаемо, что это значит:
по числу ли словенских племён,
по апостолам или иначе.
Память тысячелетнего льда
источила скалу ручейками
или просто живая вода
перепущена известняками…

Будь четырежды царь или зять
прокурорский – не видано толку:
человеку не дать и не взять –
лишь налить под завязку бутылку,
пересоленный рот освежить,
остудить распалённое тело…
А какое из тел не хотело
поздорову и дольше пожить?

Эта плотная сила права,
наделив неизбывною жаждой.
Все желанья земные молва
закрепила почти что за каждой
из двенадцати струй, но беда –
безымянны целебные жилы:
где которая льётся вода,
не поведают и старожилы.

Если к этой молве да всерьёз,
даже самою малою плошкой,
то вовеки не выреветь слёз,
из потока испитых оплошкой.
Но вполне в человеческой власти
не предать обещаний своих,
вновь одною судьбой на двоих
наполняя обыденный пластик.

* * *
Нынче такая жара –
голуби падают с неба.
Даже когда вечера,
хочется свежего снега,
да не с январских полей –
нa щеку тыщами острий,
и не с больших тополей,
нащекотавшего ноздри…

Путает головы зной –
и не пьяны, а поёны,
а через порох земной
лезут на свет шампиньоны,
напоминая: привет,
полной погибели плоти
в солнечном круговороте
нет – хоть и вечности нет…

* * *
Словно держа в голове ежа,
рыщем по белому свету счастья…
Если остался – не уезжай,
если уехал – не возвращайся.

Пусть железа разъедает ржа,
не сторожа мы кандальной части…
Если остался – не уезжай,
если уехал – не возвращайся.

Лишку елея родне не лей
и с неродными не жди затишья…
Если остался – не сожалей.
Если уехал – не возвратишься.


КОКТЕЙЛЬ «ПАСИФИК»
        «Welcome to the Hotel California…»
        Культовая песня 1970-х гг.

I
Случай вышел вроде манника:
коль напа́дала – не зря…
Тихий берег. Санта-Моника.
Середина января.
Крайний Запад. Калифорния.
Волны, солнце, неглиже…
Жаль, оделся не по форме я –
плавок нету в багаже.

Чумовое ощущение:
в январе – да в океан.
А на родине – Крещение:
люди рубят иордань,
достают грибы из погреба,
ставят хлебное вино…
По канону ли, апокрифу –
то Всевышнему одно,
лишь бы в новом поколении
не дожились до чумы…
И темнеют в отдалении
голливудские холмы.

II
У далёкого меридиана,
у черты примирения дат
странно на берегу океана
знать, что родина – там, где закат.

В озаренье, не менее странном,
уловить, как малoе дитя:
солнце падает за океаном,
неизменно за ним восходя.

И додумать легко и внезапно,
умеряя щенячий восторг:
если долго стремиться на запад –
непременно придёшь на восток.

И, душою живой не отчаясь,
догадаться в темнеющий час:
этот шарик, исправно вращаясь,
сам собою не вывезет нас.

III
Губами веду по краю
береговому –
как будто перебираю
дорогу к дому.
Сначала – прохлада бриза
и мятный ворс
до рисовых зёрен Фриско
и Форта Росс.

Чем ближе дыханье севера,
стон металла –
острее кристаллы сахара,
тон ментола,
а где ветерок бурана
по волоскам –
на краешке океана
отвесный скол.

Хоть малый – да не щербинка,
не брод коровий.
И на языке солинка –
воды ли, крови ль?
А дальше тепло и горько:
едва разжал –
и лавою льётся в горло
глубинный жар…

Напьёшься по горловину –
какая чаша
хотя бы наполовину
могла быть наша!
И почта в ответ на фотки
тотчас:
- Дон-дин!
Во Владивостоке сопки
один в один…

* * *
        Снайперу Свердловского СОБРа
        Екатерине Наговицыной

Тёзка тёщи моей – мы уже вполовину родные,
а по виду и вовсе за старшую дочку сойдёшь,
но майорские звёздочки и кругляши наградные
не дают по-отечески сетовать на молодёжь.

Доля женщины – ждать: убеждённо, спокойно, упёрто –
и сказать долгожданному: я постелила – ложись…
Ты взяла бы любые призы по стрелковому спорту,
да на полную ставку работаешь: жизнь – или жизнь.

Поднимаешь заздравную не за любовь – за удачу,
но подмогою случаю – знание горной войны…
Время снайперу сыщет всегда боевую задачу,
не позволит ему разъедающей дух слабины.

Поживём – поглядим, как сойдутся над нами светила
и нальётся ли будущий день несусветною тьмой.
Осторожно надеюсь, что ты за столом пошутила,
намекая, что вслед за семнадцатым – тридцать седьмой.

Упаси нас от гнева, Всевышний, на будничном торге
и желания ближнему дырку пробить в котелке…
Орден Мужества – перелицованный русский Георгий –
на слегка оттопыренном чёрном твоём кительке.

* * *
Когда на закате укажет заря
не преобразиться – так переодеться,
глубокие реки впадают в моря,
а люди впадают в глубокое детство.

Что перетекло в деловой календарь,
начислено в столбик, написано в строчку –
как телекартинка двуцветная встарь,
сливается в луч, собирается в точку.

И ты остаёшься один на один
с волною, отзывчивой на непогоду…
Так рыба летучая или дельфин,
взойдя из воды, возвращается в воду.

Но, чуя аортою вечную связь,
гребёшь к небосводу, противясь измору…
Предтечи твои, до крови просолясь,
решились – и всё-таки вышли из моря.

ЫБ
        Елене Габовой
        и Петру Столповскому

На стенке дома в селенье Ыб –
лёгкая стайка летучих рыб,
как на волне или полотне.
Клёв невелик при большой луне,
где бы и взяться плоти плотвиц.
А, может статься, то стая птиц…

Дерево изнемогло во мгле –
в чёрном тепле на сырой земле,
но, как на будущее крючки,
неистребимы его сучки –
жизни добавка, души припёк
за прорастание поперёк.

Из потревоженной целины
не взращены, но возвращены,
это они на пытливый взгляд
против теченья плывут-летят,
крыльями связывая следы
неба, земли и большой воды.

Не на приманку и не в узде –
только на тонком стальном гвозде
держатся, чтобы не унесло
полой рекой поутру село
в купах черёмух и древних ив
и его имя чуднoе – Ыб.

* * *
Худородный, да не яловый
наш садово-добычной.
Вышел год плодово-ягодный,
наступает овощной –
бережёт природа якобы
животворные круги…

По друзьям раздали яблоки,
замесили в пироги.
Ни компота, ни варения –
в доме не заведено…
Виноград бы зрел – наверное,
вышло б знатное вино:
кинозвёздам в подражание
на бутылочных боках
поминали б урожайное
лето люди в кабаках…

Всё одно в летучем времени
слава будет векова:
сколько, погляди, беременных
накануне Рождества!

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную