Он ушел так же тихо, как и жил.

Вдруг, посреди работы ему стало плохо. Не привлекая к себе внимания, он попросил хозяина отпустить его домой и хозяин согласился.

Придя домой, Алексей лег на диван и больше уже никогда не вставал.

Алексей был человеком скромным. В Союзе он защитил кандидатскую диссертацию, работал на крупном предприятии где успел внедрить целую кучу всевозможных разработок.

Несмотря на свою должность и научные звания, он всегда держался скромно, никогда не повышал голоса, ни на работе, ни дома, а в компании всегда больше слушал нежели говорил.

После приезда в Израиль, он в течение нескольких месяцев искал работу, но безрезультатно. В Израиле никогда не было недостатка в инженерах, тем более главных.

Он и не роптал по этому поводу, а просто пошел работать на стройку сварщиком. Он умел буквально все, был мастером на все руки и чуть ли не с детства все в доме делал сам.

Это его и выручило в Израиле.

Он работал по 12 часов в день, получая за свой труд минимальную оплату. Работа была тяжелая, под постоянным солнцепеком, а зарплата мизерная.

Но он не жаловался.

Он вообще никогда ни на что не жаловался- ни на здоровье, ни на жизнь, ни на людей.

Большинство из тех, кто приехал вместе с ним и с кем довелось вместе учить язык или работать, жаловались на жизнь, досадовали на то, что вообще приехали.

Он никогда в этих разговорах не участвовал, а только лишь глубже замыкался в себе.

Когда он умер, многие недоумевали, как так: ведь он никогда ни на что не жаловался и как бы в заключение добавляли, странно.

Действительно странно.

По еврейскому обычаю, его похоронили в тот же день.

Жена, будто компьютер, зависла между двух миров. Она все никак не могла осознать обрушевшееся на нее несчастье.

Совсем недавно они въехали в только что купленную квартиру.

Они мечтали об этом: иметь квартиру в центре, здесь и с работой легче и детям можно дать образование получше и уровень культуры выше и вообще….

Наконец, цель была достигнута.

Они продолжали тяжело работать- ссуды на покупку квартир нужно было возвращать, детей нужно было растить , да и самим как то жить.

И они работали в две смены: она в доме престарелых, он- сварщиком на стройке.

Дети быстро освоили незнакомый язык и успешно учились в местной школе.

И вдруг…

Такой сильный и надежный, Алексей вдруг навсегда исчез из их жизни.

Он умер когда ее не было дома- она была на работе.

Мертвого отца обнаружила старшая из дочерей и позвала соседей.

Те вызвали скорую, но врачи Алексею помочь уже не смогли.

Она слушала рассказ очевидцев о том, как все произошло и каждый раз надеялась, что конец рассказа будет другим. Но все рассказы, сильно отличавшиеся друг от друга в деталях, всегда заканчивались одним и тем же: он умирал.

Через какое то время она вдруг почувствовала, что о многом не успела ему сказать, о многом не успела спросить.

С тех пор как они приехали в Израиль, у них совершенно не осталось времени друг для друга.

Он приходил с работы уже затемно, весь черный от усталости. Часто жены не было дома- она была на смене.

То время, что оставалось после работы, сжирал быт.

Им предстояло выплатить ссуды, купить кучу необходимых вещей в дом и разговоры обо всем этом стали основной темой их общения.

В Союзе она в течение 15 лет проработала медсестрой. Приходилось работать и в родильном отделении, и в хирургии, и где только она не работала. В Израиле ее опыта оказалось недостаточно, и она пошла работать в дом престарелых. Весь день она таскала на себе и мыла стариков, получая 5 шекелей в час. Чтобы заработок был более или менее приличным, приходилось работать в две смены.

За то время, что она прожила в Израиле, ей казалось, что она впала в какое-то странное оцепенение. Ей казалось, что она перестала чувствовать и думать. Все стало безразличным.

И лишь смерть Алексея вывела ее из этого оцепенения. Она вдруг почувствовала потребность, неутолимую жажду видеть его, говорить с ним.

С тех пор как он умер, она перебралась в салон. Спала теперь она совсем мало.

Заходя в их общую комнату, Вика теперь подолгу стояла здесь, напряженно прислушиваясь и вглядываясь в темный угол .

Ей казалось, что если постараться и сосредоточиться, то она услышит знакомый звук его шагов, или хотя бы шорох, или хоть что-нибудь, едва заметное но неоспоримо свидетельствующее о том, что он жив и находится здесь.

Иногда она проводила в этом ожидании целые часы.

Во сне он часто приходил к ней и стоял возле их кровати, загадочно улыбаясь.

«Так значит ты жив?!» – спрашивала она.

В ответ он лишь печально улыбался.

«Но вот ведь ты здесь, такой же как и я, в чем же мы отличаемся друг от друга?» спрашивала Вика.

Но он лишь с сожалением смотрел на нее и не спеша удалялся.

«Как же поговорить с ним теперь? Ему ведь теперь даже не позвонишь» , думала женщина.

Наконец она решила написать ему письмо.

Она долго писала обо всем, что довелось передумать и пережить за это время.

Писалось ей легко, как будто бы она освобождалась, наконец, от безжалостных тисков одиночества и смерти.

Лишь когда письмо было готово, она всерьез задумалась о том, как же его передать ему.

Она не боялась выглядеть смешной, но вместе с тем ясно осознавала всю бесперспективность своих обращений на почту, на телевидение или на радио.

Кто поможет ей? Неужели эти равнодушные и надменные чиновники с непроницаемыми лицами из Института Национального Страхования, или надменные дамы из Министерства иммиграции?

Целиком поглощенная своей заботой, она бродила по городу в поисках человека или людей, к кому можно обратиться со своей просьбой.

Так прошел весь день.

В сумерках она случайно набрела на почту и увидела за стеклом высокого, благообразного старика в черной кипе.

Кожа старика была какой-то неестественно белой. Он вообще выглядел как языческий колдун: весь в белом, с аккуратно зачесанными набок седыми волосами и с белыми же аккуратно подстриженными бородой и усами, прозрачными серыми глазами, смотревшими из-за тонких линз очков, в строгом галстуке , белой рубашке и черном жилете.

Старик сидел совершенно один, как будто специально ждал именно ее.

Женщина уверенно зашла в дверь и направилась к старику.

Старик строго оглядел стоявшую перед ним женщину. Светло серые глаза старика при этом потемнели, придав ему еще более строгий вид.

"Мне очень нужно передать письмо для мужа", плохо сдерживая волнение заговорила женщина. "Он... он там, очень далеко и я пока не могу туда попасть..." лепетала женщина.

"Пожалуйста, помогите мне передать ему письмо, я вас очень прошу".

Она сама не знала, на каком языке говорит, скорей всего на своем родном, но ей казалось, что старик все понимает.

И действительно, глаза старика еще больше потемнели, но стали от этого не грозными, а печальными.

«Оставь письмо», сказал старик каким то загадочным и невероятно красивым, низким голосом.

«Я позабочусь о том, чтобы твое письмо попало по назначению», сказал старик.

Женщина отдала ему письмо и впервые за все это время облегченно вздохнула.