* * *
Был дом с коровой продан за бесценок,
Пошёл, как говорится, с молотка.
Не жалко –
Никаких особых пенок
Мы сроду не снимали с молока.
Да что там дом –
Избушка в три окошка:
Войдёшь, и тянет голову пригнуть.
А рядом клуб –
И песни, и гармошка.
И до утра порою не уснуть.
Теперь никто под окнами не пляшет,
На весь квартал гармошки не сыскать.
Восьмой этаж!..
А мама вяжет, вяжет,
Чего-то ждёт и спать никак не ляжет.
А свяжет –
Начинает распускать.

«ГАРВАРДСКИЕ МАЛЬЧИКИ»
Ты сегодня встанешь рано-рано,
Ты цыплятам приготовишь корм.
«Гарвардские мальчики» с экрана
Говорят о важности реформ.

Хлебом ты позавтракаешь с чаем.
Старые наденешь сапоги.
Мальчики сказали: «Обещаем!
Знаем как…»
Господь им помоги!

И потом в саду над грядкой лука
Ты задор их вспомнишь –
И всплакнёшь:
Там один, мордастенький, на внука,
Сгинувшего в армии, похож…

НЕ ГАСИ МОЮ СВЕЧУ
Не гаси мою свечу,
О, Всемилостивый Боже —
Я ещё воспеть хочу
Ту любовь, что всех дороже.
Ту любовь, что даришь мне
В пору старости бесплодной —
К сыновьям моим, к жене,
К нашей кошке беспородной.
И к рассаде, и к цветам,
На окне моём живущим,
И к сияющим листам,
Строчки новые зовущим…
Не вели меня казнить —
Я иду, не зная броду.
Дай мне что-то объяснить
Драгоценному народу!
Что — пока не знаю сам.
Но в годину испытаний,
Верю, дашь моим устам
Нежность словосочетаний, —
Чтоб не ядом напитать,
Не отмщением, не болью,
Чтоб молитвой отшептать,
Чтоб спасти его любовью!..

СЛЕДЫ
На пашнях отпечатанные четко,
Вкрапленные и в камни, и во льды,
Задумчиво и медленно, как четки,
Перебираю в памяти следы, -
Следы, что на земле родной оставил.
Ну, чем они так дороги мне? Чем? –
Ничем я эту землю не ославил
И не прославил, в общем-то, ничем.
Как многие живущие на свете,
За дело свое трудное берясь,
Я был – всего-то! – за него в ответе,
Лицом стараясь не ударить в грязь.
Но все же рад, что я – не из последних,
К работе вкус с младенчества познав,
Что величал отец меня «наследник»,
«Нахлебником» ни разу не назвав.

ФУРАЖКА
(В День Победы)

В боевом солдатском званье,
В гордом званье старшины,
В новом обмундированье
Возвратился дед с войны.

Гимнастёрку и рубашку,
Пару яловых сапог
Износил он. А фуражку
Почему-то всё берёг.

Надевал фуражку в праздник,
Очень ею дорожа.
Бабка скажет: «Новой разве
Нету? Всё для куража!

Как в такой пойдёшь к соседу:
Не хозяин, что ль, рублю?
На базар поеду в среду —
Шляпу там тебе куплю…»

Дед припрятанную «Старку»
Брал: да что тут говорить? —
Спорить с бабкой, что по танку
Из винтовочки палить…

Не спеша он шёл к соседу,
Что под Курском воевал,
И с соседом за Победу
«Старку» — чаркой распивал.

С ним, осколком ослеплённым,
Пел о самом дорогом,
Пел и плакал!
И гранёным —
Пил за мёртвых самогон!

Добирались и до бражки…
Правда, ум не пропивал:
Никогда чужой фуражки,
Уходя, не надевал.

Перед бабкой отвечая,
Говорил: «Да что там пью? —
От чужих же отличаю
Я фуражечку свою!»

«…Отчего ж тебя качает,
Что корову в борозде?
Знаю, как ты отличаешь:
Ты ж — на ощупь, по звезде!..»

Дед молчал. Когда ж от брани
Строгой бабки уставал,
Не ложился на диване —
Уходил на сеновал.

И проваливаясь в небыль
От нахлынувшей тоски,
Видел он, как шли по небу
Краснозвёздные полки.

Там по цвету и по лаку,
По немеркнущей звезде —
Узнавал свою фуражку!
Ту, что в доме, на гвозде…

ДЕДУ
Мы попросим нашу бабку
Протопить нам к ночи баньку
И, ступая на порог,
Мяты, липы, зверобою
Не забудем взять с собою,
Чтобы слаще был парок.

В шайке веничек распарим,
Чайник травами заварим —
Помогает пропотеть,
Будем чаем упиваться,
Будем веником стегаться,
Долго ахать и кряхтеть.

Дверь откроем и с разбега
Упадём в объятья снега,
И под юною луной
Канут хвори и заботы,
И к тебе вернутся годы,
Годы, взятые войной…

Если ж так вернуть их сложно —
То, давай, тогда мы сложим
Жизнь твою и жизнь мою
(Пусть мне тоже будет больно!)
И разделим — как обоймы
Поделили бы в бою.

И расправятся морщины —
Жизнь примеряют мужчины
Вновь, как чистое бельё…
Как, тебя мочалкой драя,
Я о шрамы обдираю
Сердце штатское своё!

РОЖОК
Я ещё застал рожок,
Настоящий, деревенский —
Будто мягкий голос женский
Собирал нас на лужок.

Поутру под ветхий кров
Звуки нежные вторгались,
И проворнее коров
Мы на улицу сбегались.

Шли деревней пастухи.
Кнут свистел — и пыль, как порох,
Вдруг взрывалась!
Петухи
Голосили на заборах.

В мире утреннем, живом
Всё светилось от восторга,
И казался волшебством
Шар, встающий из-за стога…

Гнали стадо на луга,
Заливные, клеверные —
Вились волосы льняные
У мальчонки-пастуха.

Он играл, играл, играл,
Будто сказывал былину —
Даже злого бугаину,
Видно, за сердце он брал:

Опечаленный бугай
Шёл, губой кольцо качая,
Никого не замечая,
Хоть под носом пробегай…

МАТУШКА РОДИМАЯ
«Матушка родимая,
матушка родная,
За окном не светят звёзды,
в поле – мгла ночная.
Как пойдёшь ты на дежурство
ночью по просёлку,
Что ты скажешь — слышишь: воет! —
встретившему волку?»

«Воевода волчьей рати,
Впереди вся ночка —
А меня пусти ты ради
Малого сыночка!..»

«Матушка родимая,
матушка родная,
Кое-где мерцают звёзды,
в поле — тьма ночная.
И мерцает лёд просёлка
красной лунной медью.
Что ты скажешь злому зверю,
шатуну – медведю?»

«О, дремучих чащ хозяин,
Я прошу отсрочку —
Скоро выпускной экзамен
Предстоит сыночку!..»

«Матушка родимая,
матушка родная,
В облаках сверкают звёзды,
в поле — жуть ночная.
По просёлку ходят в дымке
люди – невидимки.
Что ты скажешь джентльменам
кистеня и финки?»

«Атаман Пивная Бочка,
Чем я вам мешаю?
Завтра свадьба у сыночка —
В гости приглашаю!..»

Матушка родимая,
матушка родная,
Празднично сияют звёзды,
тает мгла ночная!
По просёлку Белый Ангел
мчит, включив сирену.
Не ходи, — не надо, мама, —
в эту Третью Смену!»
«Белый Ангел, стой!
Ни звука!!
Дай дожить мне ночку —
Окрестить мне утром внука
Дай помочь сыночку!..»

Я ИСПУГАЛ ВАС
НЕЖНОСТЬЮ СВОЕЮ
Я испугал Вас нежностью своею,
Которая внезапно прорвалась
Из влюбчивых надеющихся глаз,
Поскольку отвести их не умею.

Я испугал Вас нежностью — и тем,
Что голос мой срывается и гаснет,
И я не нахожу, как первоклассник,
Для разговора повода и тем.

Я испугал Вас нежностью — за что
Меня Вы всю неделю избегали,
Домой сбегая, так наивно лгали,
Что ветер, мол, и холодно в пальто.

Я испугал Вас нежностью — к тому ж
На ушко шепчет мать, что Вы красивы
И что из нежности, как из спасибо,
Дублёнку не сошьёшь, а нужен муж…

Я испугал Вас нежностью — в какой
Я скоро буду сам разочарован,
И, как с чужою, стану с Вами ровен,
Чтоб не пугать любовью и тоской.

АДРЕС
Как друзей своих рисковых
И подружек поселковых
Сладко вспомнить имена,
Так же сладко, — уж поверьте! —
Прочитать мне на конверте:
«Доменная, 1А».

Нету адреса в помине!
И никто тут не повинен:
Улица не снесена.
Просто город рос, как бездна —
Съел посёлок наш, —
Исчезло
«Доменная, 1А».

Говорит одна наука:
Смена буквы или звука
Изменить судьбу должна.
Ну, а если адрес целый —
Адрес юности бесценной:
«Доменная, 1А»?..

И сегодня — всё другое:
Новый мир, где Григ и Гойя,
Где Поэзии страна,
Знаю всё: Париж и Таллин —
Но тебя мне не хватает,
«Доменная, 1А»!

Как же мне друзей рисковых
И подружек поселковых
Сладко вспомнить имена
И читать стихи в конверте,
Где про домны и конвертер,
«Доменная, 1А»!..

Что же было там такое?
Труб дыханье заводское,
Клуб строителей,
Шпана,
Нос, разбитый в первой драке,
Рай «хрущёвок»
И бараки.
«Доменная, 1А».

А ещё была спецовка,
И слесарка, и вальцовка,
Бригадира седина.
Раз в неделю до заката
Труд ударный. И зарплата!
«Доменная, 1А»…

Ну и всё? И что ж такого —
Что дороже городского,
Что пьянило без вина?
Роскошь звёздная околиц,
Поцелуи робких школьниц —
«Доменная, 1А»!

Математика и сцена.
Братства — лыж и КВНа.
Память, что была война.
Орден снайпера-соседа,
Гордость, горькая беседа…
«Доменная, 1А».

И велик, не испоганен,
Жив Союз!
И жив — Гагарин,
Цель ближайшая — Луна!..
Выпускной — увы! — в спортзале:
Зала нет. Но есть медали!
«Доменная, 1А».

Молоды отец и мама.
Мир надежд, самообмана —
Прочен, как из чугуна!
Без потерь!
Без пира глупых!..
Но чугун твой — слишком хрупок,
«Доменная, 1А»!..

Мне теперь, коль в сердце слёзно —
И не сложно, и не поздно
Те окликнуть времена:
Лишь послать привет в конверте —
Адрес, где не знают смерти:
«Доменная, 1А»!

ТУЛЬСКИЙ ГЕРБ
Прообразом герба
Стал щит мастерового:
Простого кузнеца —
Не счесть их на Руси.
Он выковал его
И вымолвил сурово:
«Пришел и мой черед —
Ну, господи, спаси!»
Любимый ученик
На счастье молоточки
Нанёс на звонкий щит
Искусною рукой...
Сомкнулся грозный строй —
Махнули вслед платочки,
Заплакала жена,
Дочь глянула с тоской.

Из городских ворот
Последняя дружина —
А в ней плечом к плечу
Кузнец и ученик —
Ушла на помощь той,
Что ворога крушила,
Покуда было сил,
Но стяг её поник.
Дружина мастеров,
Талантливых, искусных,
Которых берегут,
Покуда заменить
Их может люд простой —
В натруженных и грузных,
В их трепетных руках
Ремёсел русских нить.

Под вечер повстречал
Дружину воевода
И, палицу подняв,
Смотрел из-под руки,
Как плыли на щитах
Топорики, долота,
Сапожные ножи,
Гончарные круги.
Вскричал он, осерчав:
«Вы это, люди, всуе:
Как может грозный враг,
Смутясь, оторопеть
От этакой мазни?»
«Давай перерисуем,—
Художнику сказал,—
К утру бы нам успеть...»

Тот рисовал всю ночь,
Ослушаться не смея,
Чтоб как-то хоть придать
Военные черты,
Не чудищ, не богов,
Не Диво, и не Змея —
Скрещённые мечи
На красные щиты.
А утром началась
Безжалостная сеча,
И ворог побежал,
Испуганно крича,
Упавшего — давя,
Стоявшего — калеча:
Гляди: у туляков
В руках — по три меча!..

Тем кончу я рассказ,
Над «и» поставив точки,
Что всё ж, пустив стрелу,
Враг справил торжество —
И выронил кузнец
Родные молоточки,
Ещё багряней стал
Упавший щит его.
И в город на щите
Внося героя,
Горько:
«Украла мастерство
Могильная плита...» —
Все думали.
Но вот
Встал ученик у горна,
Ударил молоток
В грудь нового щита...

В почёте на Руси
Топорики, долота,
Сапожные ножи,
Гончарные круги,
Но в городе моём
Прибили на ворота
Щит кузнеца.
Зачем?
Чтоб помнили враги,
Что есть такая твердь,
Земля такая — Тула,
Где в прадедов своих
Мастеровые все.
Пусть время те мечи
Ружьём перечеркнуло —
И ныне грозен герб
Во всей своей красе.

* * *
Иду,
     спешу, измученный тоской,
Туда, в село родное над рекой,
Где мой петух кричит, собака лает…

Мой старший сын, с рожденья городской,
Кричит с балкона, машет мне рукой
И поцелуй воздушный посылает.-

И долго длится этот поцелуй.
Уж по мосту иду и по селу
И ключ держу в ладони запотевшей,-

Но оглянусь: за полем, за леском,
За дымом – город, улица, балкон
И сын, со мной пойти не захотевший…

ПОМИДОРЫ
Помидоры последние загодя рвали, –
Вот уж осень, а завтра – морозы и снег, –
Клали в валенки их, чтоб скорей дозревали,
Накрывали овчиною – всё-таки мех.-

Так лежали они, красоты добирая:
Постепенно бурея, краснея потом.
И коль снег за окном,
Коль погода сырая,
Самых спелых достанешь – и светится дом!-

Будто солнышко всходит из каждой тарелки –
Подмывает запеть или даже сплясать.
Вот и дед не ворчит, забывает о грелке
И задумчиво смотрит: «Кусать – не кусать?-

Ну попробовать разве? Кусну его разик.
Нет – пущай покрасуется всё ж. Погодим…»
Каждый день в нашем доме,
хоть маленький, – праздник:
Помидоры едим, помидоры едим!-

Вы решили уже: лишь по этой причине,
Когда я подмигну, улыбается дед?
Деду б – лечь поскорей на любимой овчине,
Мне бы – новые валенки в школу надеть!

ГРАФОМАН
Говорят, что жить поэту сладко:
Даже муки творчества — сладки…
В доме ни уюта, ни порядка —
В нём теперь живут черновики.
Я от них порою чуть не плачу,
Прячусь, чтоб не взяли в оборот:
Уезжаю по весне на дачу —
Строю
И копаю огород.
Но и там извечная дилемма:
Вот полы не настелю никак —
Распилил я доски,
А поэма
Вмиг облюбовала мой верстак.
Я сказал ей: «Дорогая, встаньте:
Хватит, не мальчишка я уже!
Вдруг жена заявится некстати,
Ну а вы лежите неглиже.
Так и до развода недалече!..»
Но как не гоню я сатану —
Знает, что сейчас возьму за плечи
И в её объятьях утону…

ПРИСАДЫ
Как скворец весенний, безутешен,
Что забыл он озими полей
И тепло оттаявших скворешен
На ветру заветных тополей,
Что забыл сады и палисады
В дальних странах, в каменной глуши, —
Я опять лечу в мои Присады,
В Детский Сад седеющей души.

Первая, мной вскопанная грядка,
И в скворешне первой писк птенцов —
Вспоминать о них мне
сладко-сладко,
Даже слаще первых леденцов.
Даже грязь, что мажется, как масло,
Памяти нисколько не грязнит —
Будущее небо
ясно-ясно,
И душа срывается в зенит!..

Но когда с высокого пригорка
Разгляжу я эти тополя,
Почему-то станет
горько-горько,
Хоть вокруг родимая земля.
Почему-то станет
страшно-страшно,
Что, как путь мой, ветви их — кривы!
Что была тут «силосная башня» —
А церквушки не было. Увы!..

СОВЕТСКИЙ КРЫМ
Советский Крым!
        Забыть нельзя его!..
Я поклониться вам готов,
Гостеприимные хозяева
Курортных крымских городов!

Я вспоминаю Нину, Колечку,
Взгрустнувшего их кобеля
И конуру, где снял я коечку
За два доельцинских рубля.

Да что мне нужно? —
Я ж не жадина, —
Кафешку близкую и душ,
Ведь и студента солнце жарило
Одно,
И люксовских чинуш…

А море ласковое пенилось —
И влажной нежностью дыша,
Смирялась и не ерепенилась,
Не зная зависти, душа.

И ничего не ждал от быта я —
Но ждал от бытия всерьёз,
Что тайну всякого события
Душа поймёт над бездной слёз.

Не зря ж стремится быть невинною,
Простору вечному — родной,
Сверяя суть свою глубинную
С морской солёной глубиной!..

И от родства того бездонного —
Весь мир хотелось целовать
И кобеля жалеть бездомного,
Пуская на ночь под кровать…

НИЩИЕ
Камни и буераки.
Дождь моросит с утра.
Нищие и собаки
Вместе вокруг костра.

Их обойду, пожалуй,
Посох держа в руке.
Булькает что-то в ржавом
Стареньком котелке.

Я им пока не нужен,
Я им — что нет, что есть.
Ждут, что послал на ужин
Отче Небесный днесь.

Дай ты им хлеба, Отче,
Тёплый подвал, где спят,
Дай им в осенней роще
Ягоды и опят!

Дай городским помойкам,
Свалкам — не оскудеть,
Чтоб на прохожих волком
Бешеным не глядеть!

С голода ли, с испуга —
Подло, исподтишка
Дай не зарезать друга:
Шарика и Пушка…

Нищим, бомжам и ворам,
Пьющим из русских луж,
Гибнущим под забором,
Но не сгубившим душ —

Крови не проливавшим
Финкой и кистенём,
Отче, воздай как павшим
Воинам под огнём!

ПРИМЕРКА
В электричке холодно, сыро,
Темень и дождь в окне…
Она вязала свитер для сына,
А примеряла на мне.

Прикинув: до дома можно успеть ли? —
Без всякого чертежа
Самозабвенно считала петли,
Спицами ворожа.

И ей дорога, что тянется, как резина,
Казалась короче вдвойне.
Она вязала свитер для сына,
А примеряла на мне.

И я поворачивался терпеливо
И молча вставал потом —
Уж как-то по-детски сиротливо
Просила она о том.

Она сказала: «Теперь трясина
И заморозки в Чечне…»
Она вязала свитер для сына,
А примеряла — на мне.

Однажды, видимо, не без причины
Взгляд её замерцал:
Как на солдат похожи мужчины,
А воюет — пацан!

Но ни о чём она не спросила,
Лишь, тихая, как во сне,
Она вязала свитер для сына —
И примеряла на мне.

Другие пели — она не пела,
Не ела и не пила…
Она довольно много успела
И незаметно сошла.

А я, очистив пол-апельсина,
Из фляги чуть пригубя,
Уже не свитер — судьбу её сына
Примерял на себя…

ЛЕТОПИСЦЫ
        Владимиру Суворову
«…Благословите келью Пимена…
…Иду, пою. Пальто короткое
Монашьей рясою висит…»
Владимир Суворов. «Летописцы»

Российской мерзостью учёные,
Они припомнят и поймут
Твой белый мел и рясу чёрную
Пальто времён великих смут.

И в школьную аудиторию,
Где ты явил им Третий Рим,
Придут цитировать историю
Стихом пронзительным твоим.

Их комитет госбезопасности
Решит: не лгал и не стяжал,
И пименовской беспристрастности
Желал, но, к счастью, избежал.

И не давал их на заклание,
Твоих Иванов и Полин,
Не доверять уча желания
Звезде по имени Полынь…

И всё же проповедью страстною
Ты звал своих учеников
За нашу родину несчастную
Стоять, как сорок сороков.

В их русских душах —
Русь не вымерла!
Благословите же за то
Вы крылья белые Владимира
И схиму чёрного пальто…

РОССИЯ, РУСЬ…
Россия, Русь, ты стольких погубила
И до меня, и на моих глазах —
Трепещет моё сердце, как рябина,
Взрастая на крови и на слезах.

Здесь так опасно русским называться,
В метель и бурю стоя посреди
Чернобыльских бескрайних резерваций
И Беловежской воющей беды.

Как трудно здесь Добрыне и Микуле:
Чуть что не так Ивану–дураку —
Двух «с» твоих
Безжалостные пули
Свистят и точкой ставятся в строку!

В твоих Торжках, Венёвах и Белёвах
Живём всегда мы — как перед грозой…
Но всё же ум твой задний
Гумилёвых
Поймёт, оплакав позднею слезой!

И лишь за то одно, что на поминках
Рыдаешь ты солдатскою вдовой,
Мы будем смысл искать в твоих суглинках
И красить кровью снег передовой…

МАМЕНЬКА
Ветер холоден и вьюжен —
Оглашенный снеговей…
Никому-то ты не нужен,
Кроме маменьки своей.

Огонёк далёкий светит
Из-под ставенки одной.
И никто тебя не встретит,
Кроме маменьки родной.

Ты оборван и не выбрит,
Колесованный бедой —
И никто слезу не вытрет,
Кроме маменьки седой…

Ты уснёшь,
Но в сон твой дышит
Огнедышащий дракон —
И никто твой стон не слышит,
Кроме мамы у икон.

За окошком вьюга воет,
Бесы лезут на порог,
Но стоит Великий Воин,
Воин Духа, поперёк…

А проснёшься — варит, жарит.
С торбой снеди и обнов
Так никто не провожает —
Только маменьки сынов!

На развилке у пригорка,
Где позёмка иву гнёт,
Так никто не крестит горько,
Что-то зная наперёд…

И не зря тебе казаться
Стало вдруг на склоне лет:
Богородицей Казанской
Смотрит маменька вослед.

ТРОИЦА
Знаю: всё наладится, верю: всё устроится —
В центре мироздания родина, семья.
В центре мироздания ждёт Святая Троица:
Мать моя, сестра моя и жена моя.

Только бы не выдало тело посечённое —
Добрести бы, доползти до дома моего.
Там святой водицею, там водой крещёною
Трижды сбрызнет матушка — снимет колдовство.

Я шепну: «Родимая, хоть кольчужка слабая
Ворогом разрублена, хоть мой конь убит,
Я пришёл с победою!..». И сестра кудрявая
Перевяжет раны мне, кровь заговорит.

И вернётся силушка, чтобы вновь нехоженой
Мне идти дорогою, вновь пытать судьбу.
«Сшей, сестра, седёлко мне,
Сшей колчанчик кожаный,
Нанеси на оберег заветную резьбу!

Ты у нас красавица, ты у нас искусница —
Даже князь наш о тебе со мной заводит речь…»
«…Да пошлите младшего, чтоб стучала кузница,
Чтоб кольчугу новую не брал булатный меч!

Ну а старший пусть ведёт мне коня буланого
И трубит в мой боевой, в мой победный рог —
Пусть возрадуется друг, что я родился заново!
Да споткнётся враг, ступив на русский наш порог!..»

Верю, всё наладится — будет всё, как водится:
Выпью ковшик браги я, с жизнью не хитря,
И жена помолится на ночь Богородице:
«Дай нам сына третьего, дай богатыря!..»

ЗАМЕЛО ДЕРЕВНЮ
Замело деревню: избы, риги,
Света нет — лишь светлячок свечи.
Вынимала бабушка ковриги,
Круглые, большие, из печи.

Протирала тряпочкою влажной,
Ставила на стол их остывать.
И сидел я, внук любимый,
Важный,
Ждущий: ну когда же пировать.

Обрядили бабушку в обновы
Смертные,
              Отпел её собор —
И такого вкусного, ржаного
Не едал я хлебушка с тех пор…

Замело посёлок —
          Лишь церквушки
Светятся высокие кресты.
Пироги румяные и плюшки
Вынимала мама из плиты.

Смазывала маслица кусочком,
Ставила на стол их остывать.
И сидел я дорогим сыночком,
Ждущим: ну когда же пировать.

Обрядили мать.
           Душа — как пустынь,
Где спьяна куражился вандал.
Пирожков тех с рисом и капустой
Я уже, конечно, не едал…

Замело Заречье и Зарядье:
Город весь — как в праздничной парче.
Вынимает милая оладьи
Из печи волшебной СВЧ.

И хоть я с утра ещё не евши,
Подожду, пока им остывать,
Посижу я мужем постаревшим,
Вспоминая бабушку и мать.

И жене скажу:
«Небесной манны —
Вкус твоих оладий и блинов!»
Учит жизнь без бабушки, без мамы —
И боюсь я траурных обнов…

* * *
Рощица прозрачная, нагая,
Листья днями прошлыми шуршат.
Есть ли на Земле земля другая,
Чтобы так умела утешать?

Озеро все прожитые годы
Отражает, словно камыши.
Есть ли на Земле другие воды,
Чтобы так смывали боль с души?

Русские холмы — как милой груди,
Буйный бор — как братья во хмелю.
Есть ли на Земле другие люди,
Коих так — без жалости — люблю?

Перекрёсток Крест на сердце высек,
Чтобы вместе верить и страдать…
Есть ли на Земле другие выси,
Что так обещают Благодать?

СУМАСШЕДШИЕ
В старинных зданиях Петелинской больницы
Надёжны стены, окна — крепости бойницы.
Фашисты ставили в те окна пулемёты —
Какие мощные естественные доты!
Какой обзор — в бинокль Упа почти что рядом.
Их не достанешь тут ни пулей, ни снарядом…
Ну а больных, чтоб не мешались под ногами,
Гони на улицу прикладом, сапогами.
Зачем психованным пилюли и постели:
Лежачим — пули, остальным — гулять в метели.
Так поднимай же их с кроватей, полусонных —
Пусть убираются в чём есть: в одних кальсонах…

Гора Осиновая, Упское, Барьково,
Вы столько видели, но только не такого!
А не хотите ли ещё вы этих, шедших
Куда глаза глядят, раздетых сумасшедших?
А если кто из них и вылечен — понятно,
От лютой стужи он с ума сошёл обратно…
Присады Нижние и обе Еловые,
Недалеки до вас дорожки полевые,
Но если ноги, если руки — как сосульки,
Не добрести, не доползти до вас за сутки.
А доползёшь — не трогай лихо, если тихо —
Кому же нужен лишний рот, к тому же психа…

Помог ли кто им? Знать — не знаю. Но едва ли:
Их немцы — гнали, и свои — не принимали.
Спроси в Никитино, в Бредихино, в Ильинке —
Ну кто их вспомнит? И нужны ли им поминки,
Тем, что по улицам прошли, как привиденья,
За восемь лет почти
             До моего рожденья?
Ну, разве только моя тётка пожилая
Поставит свечку им и рая пожелает.
Забьётся сердце у неё, как у синицы.
Она всю жизнь свою работала в больнице.
Теперь она за всех убогих молит Бога.
Наверно, тоже сумасшедшая немного…

МОСКВЕ
Я тобою грезил, как Незнайка
Сказочной далёкою страной.
Верхоглядка, неженка, зазнайка,
Никогда не станешь ты родной!

Никогда с надменной и капризной,
Как ты молвить любишь, тет-а-тет
Мы не будем: вирусу снобизма
Не осилить мой иммунитет.

Мне такие сделаны прививки
В деревенской дедовской избе,
Что твои браслеты и завивки
Не помогут, вкрадчивой, тебе.

Ну а если даже заболею,
Всё пройдёт бесследно, словно чох, –
Потому что я тебя жалею,
Словно перед казнью Пугачёв.

Никогда насмешливой гордячке
Не понять, как дышится в глуши,
И глазами верными казачки
Не зажечь измученной души.

Ломкой обернётся эйфория –
Так не раз бывало на Руси –
Барское твоё «Периферия!»
Прозвучит молитвенно «Спаси!».

И тогда на искренний и жалкий
Голос твой, простив тебе смешки,
Я приду, как Минин и Пожарский,
Приведу надёжные полки.

РЕКОМЕНДАЦИЯ
Светлой памяти
Николая Константиновича
Старшинова

…Здесь ничего не покупают
и ничего не продают.
Н. Старшинов

Когда «реформы» валят с ног
И я – оглох от лжи и мата,
Я достаю простой листок
Одиннадцатого формата,

Где написал любимец муз,
Скупой в словах суровый воин:
«…Рекомендую в Наш Союз
И твёрдо верю, что достоин!»

Его, к несчастью, нет уже,
Но он, мужавший в злую осень,
Учил стоять на рубеже –
Как под Москвою Двадцать Восемь.

А нам – иначе и нельзя,
Нам невозможно по-иному,
Поскольку мы – Союз, друзья,
По Совести и Старшинову!

Нас больше –
Всех не перебьют!
И, хоть на горло наступают, –
«Здесь ничего не покупают
И ничего не продают».

ДОМОЙ
Как нежно рельсы голубели,
Как пел мне длинный перегон,
Как мягко, будто в колыбели,
Качал стремительный вагон!

Леса кивали мне, мелькая,
И я кивал,
и я кивал.
Ладонью воздух рассекая,
Я ликовал,
я ликовал!

И приближался,
приближался
Тот разъединственный перрон,
Где – ни души, где снег слежался,
Весь чёрн от грязи и ворон.

* * *
Всё чаще думаю о том,
Чего не избежать:
И мне под ивовым кустом,
Как дедушке, лежать.-

На том погосте за рекой,
Лист палый постеля,
Мою ты душу успокой,
Родимая земля.-

Ты успокой её дождём,
Поплачь над ней росой.
Шепни, что тут я был рождён
И бегал тут босой.-

И в том берёзовом лесу
Насобирал грибов.
Тут встретил первую грозу
И первую любовь.-

И оттого, что вот он – луг,
Река, знакомый брод,
Не страшно думать даже вслух:
Придёт и мой черёд…