Вступление

Ребенок спрашивает:

Что такое жизнь? Что такое искусство? Что такое любовь? Что такое успех? Задаёт еще тысячи других вопросов, и вдруг обнаруживаешь, что привычные стереотипы, понятия далеко не так хороши, что возможен иной подход, иные решения, ответы. И появляется желание уточнить, разобраться. И рушатся эти старые стереотипы, рождаются новые. И вечный поиск каких-то истин, и вечное ускользание этих истин продолжается.

Появилось и у меня желание пощипать немножко старые понятия, авторитеты и разобраться с такими вопросами, как: что такое искусство? Для чего оно существует? Или: в силу чего существует? Кто такой человек искусства, художник? Что им движет? И почему так по-разному складываются судьбы людей искусства? А что такое ремесленничество? Что такое творчество?

Вопросы, вопросы, вопросы...

Начнём же наше путешествие в мир понятий и стереотипов...

Для начала поговорим об авторитетах в жизни и в искусстве.

Часть I. Вопросы

Авторитет

Что такое «авторитет»? Наивный вопросик, не так ли? Кто ж этого не знает – в «Словаре иностранных слов» (Словарь иностранных слов. – 14-е изд., испр. – М.: «Русский язык», 1987. – 608 с.) четко указано:

Авторитет [нем. Autoritаt < лат. Auctoritas – власть, влияние] – 1) общепризнанное значение, влияние; 2) тот, кто пользуется общим признанием, влиянием.

Авторитетный – 1) влиятельный, пользующийся авторитетом; заслуживающий полного доверия; 2) властный, не допускающий возражений.

Да, но для случая искусства, получается, что авторитет художника, создателя произведения равносилен влиянию, власти, которую приобретает он, творец, своим творчеством над потребителями этого творчества – зрителями, читателями, слушателями и т. д.

И с другой стороны, авторитет создателя – очень сильный субъективный критерий оценки чего-либо. Если вдуматься, в нашем обществе многое, если не все, держится на авторитетах. И государственные отношения, и семейные, и производственные, и деловые, и криминальные, и многое, многое другое. В искусстве это тоже один из самых часто применяемых критериев оценки произведения, однако так ли уж он хорош?

Когда-то много лет назад, когда я только вступал в мир литературы, старый опытный писатель однажды сказал мне так:

– В литературе, брат, на первом этапе творчества надо работать на авторитет, а потом уж, с годами, авторитет будет работать на тебя.

И он был прав – начинающих всегда судят строже, а потом, когда начинает срабатывать критерий авторитета, оценка произведения часто завышается.

В своих оценках творчества того или иного автора, художника можно идти от впечатления, от интуиции, от того, какое эстетическое чувство порождают в зрителе (читателе) те или иные картины, произведения. Однако часто приходится сталкиваться с теми, кто, не пытаясь самостоятельно понять, оценить предмет искусства, сразу апеллирует к авторитету того или иного художника, литератора:

– Чего критикуешь, если его оценили уже, в картинной галерее работы висят?..

Или, к примеру, такая реплика:

– Да у Обалдуева уже второе собрание сочинений готовится! На кого прёшь?!

Мне подобные аргументы всегда казались несколько странными. Как будто мало ерунды у нас развешено по картинным галереям или издано в собраниях сочинений. Это уже лакейство в оценке художника – оглядываться на его мундир, дескать, орденов куча, генерал от живописи или от литературы, а ты критиковать смеешь.

Смешно, конечно, такое преклонение перед регалиями. И у Наполеона были проигранные битвы, что же говорить о художниках? Даже у лучших из них бывают и неудачи, и творческие кризисы и просто ошибочные решения той или иной творческой задачи. А беззубая лесть «придворных» критиков чаще всего и губит таланты. Очень немногие способны пройти испытание медными трубами.

И обычно, если художник или литератор чего-то добились в жизни и выработали манеру, то такой «критик» сразу лапки вверх и в стороны, трогать священных коров не моги. При этом забывается или не понимается, что устойчивая манера, стиль чаще всего свидетельствуют о том, что в творчестве того или иного мастера намечается окостенение, паралич фантазии... Иными словами, заслуженный мэтр просто либо исписался и перестает серьезно творить, заставлять свое воображение трудиться, либо самоуспокоился и продолжает разрабатывать, выскребать одну и ту же золотую жилу, которая на начальном этапе его творчества принесла ему успех. Используются освоенные технические приемы, схемы, темы. И, называя вещи своими именами: человек занимается самоплагиатом, создавая бесчисленные вариации одного и того же удачно найденного решения. Фактически, творец превращается в некое штамповочное устройство, автомат, производящий массу неких изделий, может быть, и отличных по внешним признакам, но идентичных по сути.

Этот метод создает массу, тиражирует творения, приводит к внешнему успеху, приносит деньги, благополучие и популярность у толпы, которая не любит непривычных и порой непонятных ей произведений, а к повторениям уже знакомого успевает привыкнуть и потому любит восхищаться повторами, чувствуя подсознательно, что в этом творец – не творец, а обычный представитель ее, толпы потребителей. Однако это внешнее умножение работ чаще всего легко убивает в человеке художника. Стоит пойти по легкому пути самоперепевов – и вскоре душа пустеет, становится ленивой и глупой. Чаще всего так и бывает – мало кому удается сохранить долголетнюю творческую активность и немногие понимают эту опасность. Хотя, например, А. П. Чехов это чувствовал. И В. В. Маяковский понимал и говорил: «Не беда, если моя новая вещь хуже старой. Беда, если она на нее похожа!» Однако, кажется, и ему не удалось до конца избежать соблазнов клонирования раз изобретённых или найденных им решений творческих задач.

И второе. Под понятием «манера», «мой стиль», особенно в живописи, порою скрывается обычное неумение автора создать что-то лучшее, слабое владение техникой своего вида искусства. Допустим, некто научился неплохо рисовать траву, а всего остального не умеет, зато трава, сено во всех видах получаются вполне жизненно. Ее и рисуем. Рождается новое направление в искусстве живописи – травинизм.

Или не научился художник грамотно изображать человека, ну, слабо освоил анатомию, все больше какие-то уродцы получаются... Думаете, это остановит нашего героя на пути к славе? Ничуть! Как вы, наверное, уже догадались, появится очередной «изм»: «карикатуризм» или «изокривизм». И тут же явятся горячие поклонники и последователи нового направления... Кажется, у А. Моруа на эту тему был достаточно ехидный рассказик.

Поэтому-то преклонение перед манерой (стилем) автора, на мой взгляд, немногого стоит.

Достаточно дешевая штука и так называемое виденье автора. Это сугубо индивидуально и ничего не доказывает, точнее, доказывает неграмотность в вопросах искусства того, кто прибегает к подобным аргументам. Ведь любому бездарю, любому графоману легче всего объявить: «Я так вижу, а вы, дураки, ничего не понимаете, не усекаете всей глубины моего взгляда на данный предмет».

Ответ на подобный аргумент прост. Ценители искусства и не обязаны подстраиваться под взгляды автора, под его личность. Это сам автор, если он действительно мастер и глубокий, тонкий художник обязан добиться такой степени выражения своего духовного мира, своих взглядов в том виде искусства, который он избрал, чтобы любому человеку с улицы, совсем не знатоку и не искусствоведу стоило ознакомиться с предметом искусства, оказаться в плену этих авторских взглядов и выдохнуть из себя:

«Хорошо-то как, Господи...»

О специалистах

Самим искусствоведам и знатокам доверять в оценках и понимании произведений искусства можно лишь с оглядкой, они часто в силу специфики своей работы не могут судить непредвзято. У них обычно слишком тесные связи с творцами искусства и есть взаимозависимость, есть определенная несвобода выбора суждений, боязнь обидеть хорошего парня или приятного малого, с кем вместе гуляли в общих компаниях.

Специалисты любят создавать и поддерживать миф об элитарном искусстве, о том, что обычные, нормальные люди не способны оценить правильно всей глубины творений того или иного дяди из их компании, а вот они способны, у них есть тонкий вкус и понимание того, что же выразил, собственно, художник. И часто эти ребята-виртуозы, манипулируя дыркой от бублика, способны так запудрить публике мозги и указать на такие философские глубины в означенной дырке, что куда с добром. Пафос и напор, реклама и организация поддержки «своему парню» таковы, что обычные любители искусства принимают всё за чистую монету. И редко найдется наивный смельчак, способный выступить против такой мафии от искусства и громко сообщить народу: «Король-то, братцы, голый!», последнее чревато травлей, неприятностями и воспринимается как дурной тон.

Чаще слышно:

– Ах, авангард! Ах, «Черный квадрат» Малевича! Ах, ничевоки! И так далее... И придумываются бесчисленные новые направления со звучными названиями «кубизм», «гиперреализм», «металлизм», «абсурдизм», «соцреализм», «демократизм» и т. д... А вся задача-то подобных вывертов часто в том и состоит, чтобы скрыть перманентную творческую импотенцию создателей этих новых направлений в искусстве, их беспомощность в духовной сфере, их душевную пустоту и поверхностные взгляды на жизнь.

Рецепт борьбы с такими иллюзионистами и псевдо-художниками чрезвычайно прост. Больше доверять своему вкусу. О вкусах не спорят, об этом еще римляне знали, а они кое-что понимали в искусствах. Посещая картинные галереи, музеи попробуем понять мысли и чувства художников, схватить общее впечатление от картины, а уж потом, если предмет искусства восхищает и завораживает, можно попытаться разъять алгеброй гармонию. И уж в последнюю очередь взглянуть на название и подпись автора. Это же относится и к литераторам.

Помните, у М. А. Булгакова в романе «Мастер и Маргарита» Коровьев говорит: «... чтобы убедиться, что Достоевский – писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем».

И это, безусловно, так. Один мой друг еще в советские времена рассказывал: «Дали мне как-то в издательстве на рецензию весьма пухлую рукопись одного нашего местного беллетриста. Ну, сижу – читаю по диагонали, продираюсь с трудом через бесконечные абзацы с рассуждениями и скучными описаниями... Челюсти сводит с тоски... Вдруг – бах! Что такое? Стало интересно! Пошла проза... Ничего понять не могу! Возвращаюсь на две страницы назад – и все ясно – наш автор воткнул в свое творение здоровенную трехстраничную цитату из Л.Н. Толстого...»

В этом случае критерий авторитета лишь подтвердил правильность общей оценки, но не довлел над читателем. И, видимо, это правильно...

На Востоке в давние времена даже была традиция у творцов искусства, достигнув успеха и завоевав известность, отказаться от своего уже известного имени, взяв новое имя, псевдоним. Считалось, что в этом случае известность имени не будет давить на художника, и он сможет идти вперед в своем творчестве без груза славы. Не правда ли, для Запада с его меркантильностью и утилитаризмом это не характерно.

Новые направления

У-у, скажет иной читатель, что же это ты, любезный, такое пишешь? Ведь это чистой воды ретроградство, консерватизм! Похоже, автор выступает против новых направлений в искусстве, выказывает себя противником развития искусства!

Ничуть! Вот ни капельки! Любое направление, любое новшество, любой «изм» может быть замечательным инструментом мастера, художника, литератора при одном непременном условии. Создаваемое в рамках того или иного нового направления должно быть и в самом деле произведением искусства, а не мимикрирующей подделкой под такое произведение.

Ведь часто бывает так – нечего сказать автору, пусто за душой, а кушать хочется... И начинаются потуги сотворить великое из пустоты душевной, различные формалистические ухищрения, маскировка всем известного и избитого под нечто новое и будто бы значительное. И, в лучшем случае, берутся чужие мысли и идеи, уродуются до неузнаваемости и выдаются за свое и вроде бы новое. И только духовный опыт зрителя, хорошо понимающего суть искусства, или наивный взгляд ребенка способны развенчать ложные построения такого фокусника и громко объявить «Король, ребята, без штанов!».

А что касается новых направлений, различных «измов», их ценность, подозреваю, как-то слишком преувеличивается, это ведь всего лишь методы, инструменты творчества и все зависит от того, в чьих руках такой инструмент оказывается. Если в руках гения – это чудесно, в лапах посредственности – чудовищно. Николо Паганини сумел гениально исполнить музыку на одной струне, а иному нашему современнику и оркестр, и различные электронные прибабахи, и световые эффекты не помогают: всего лишь какофония, от которой оглохнуть можно, возникает... Так и в любом направлении – можно отыскать как талантливые произведения, так и халтурку.

И новизна направления, пожалуй, не так много значит, разве что создает некоторое любопытство у публики, привлекает внимание к художнику, работающему в рамках модного течения, – и всё...

Да, старые, устоявшиеся течения в искусстве приедаются публике. Толпа жаждет свеженького, новенького, горяченького, того, что способно будоражить ей нервы, но почему так происходит?

Причина в заезженности и расхожести старых методов. Когда А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов создавали свои поэтические системы, это было ново, это было откровением для читающей публики российской. Когда же по их стопам, тиражируя уже открытое и созданное гениями и всего лишь захватывая новые тематические просторы, поперла толпа последователей, публика что-то заскучала – интерес к поэзии во второй половине XIX века сильно поугас. И понадобились разработки новых поэтических инструментов (направлений) в творчестве В. Брюсова, А. Блока и других, чтобы возродить этот интерес. И это вполне закономерно – ветшают одежды, и нового жаждет душа... Но это общий закон, так происходит не только в искусстве, но и в политических системах, и в религиозных, и в развитии техники, и в природе. Хотя природа вроде бы не подвержена модам на различные «измы», однако изменчивость видов, эволюция существуют и здесь.

Автоматизм или бюрократизация оценки

И еще по одной причине мнению специалистов (и в частности – искусствоведов) доверять можно лишь с оглядкой.

Чем больше стаж такого специалиста, тем критичнее надо подходить к его оценкам.

Почему? Все очень просто. Человек, даже самый талантливый, занимаясь какой-то определенной работой, допустим, критикой или оцениванием чего-либо с годами все больше переносит свое искусство оценивать произведение или явление в область подсознательного, его действия отрабатываются до автоматизма, он превращается, фактически, в робота, оценивающего, контролирующего ту или иную сферу явлений.

Годы превращают его оценочное творчество в конвейер. Перед ним проходят сотни и тысячи работ, и каждую надо оценить. То есть из искусного оценщика, судьи наш герой волей-неволей превращается в чиновника, в автомат. Работа, в начале его пути казавшаяся увлекательной, интересной, становится монотонной, даже скучной. Такого опытного чиновника-критика мало чем удивишь, он может и не заметить ценность чего-либо или даже изругать эту ценность, новизну, если явление автоматически не укладывается в его персональное вкусовое «прокрустово ложе».

И такая оценка тем губительнее для развития искусства, науки или техники, что исходит из уст авторитета в той или иной области.

О друзьях-товарищах

Художника, изобретателя, творца, видимо, хорошо способна оценить лишь другая творческая личность. Однако в оценке художником произведений другого художника есть одно серьезное препятствие, с которым, безусловно, приходится сталкиваться и считаться – это элемент ревности или зависти к достижениям собрата по искусству. Две творческие личности, если работают в одном и том же жанре, часто становятся, если не врагами, то конкурентами. Особенно, если фигуры крупные, им тесно на Олимпе или на Парнасе... Может появиться и зависть. И начинаются злые критические нападки на методы, приемы, темы, характеры друг друга... Дальше больше – переходим на личности... А если еще дальше, то доходит до дуэлей и смертоубийств. А.С. Пушкин, когда писал о Моцарте и Сальери, чувствовал эту взаимосвязь и отталкивание творческих натур.

Примеров, конечно, тьма – не ладили между собой очень многие классики русской литературы, великие шахматисты, поэты, художники... Им было тесно. Посему их оценки творческих достижений друг друга часто не очень справедливы и ехидны. Как говорится, ничто человеческое им не чуждо... Только человеческое ли это?

Пусть так, но как тогда быть с утверждением, что художника способен наиболее адекватно оценить лишь иной художник? Да, на этом и стою, но эти два художника не должны выступать конкурентами в читательских или зрительских симпатиях, их сферы интересов в творчестве не должны пересекаться и между ними не должно быть антагонизма в творческих методах. О чем речь?

Творцы, способные верно оценить творчество друг друга, как правило, творят в разных жанрах и даже в разных видах искусства или в разных возрастных категориях. Старик Державин и юный Пушкин. Пушкин и Крылов. Чехов и Чайковский. Чехов и Левитан. Чехов и Горький. Григорович и Чехов. Чехов и Бунин. Чехов и Короленко. Л. Толстой и Чехов. И т. д.

А вот примеры противоположного толка. Тургенев и Достоевский. Достоевский и Л. Толстой. Л. Толстой и Шекспир. С. Есенин и В. Маяковский.

А как же бытьс утверждением, что и любой обычный человек способен оценить (понять) произведение искусства?

И это верно, способен, но способности надо уметь проявлять, реализовывать. Чтобы понять художника, его творение, хотя бы на мгновение, на миг зрителю, читателю (потребителю, наконец) необходимо влезть в шкуру творца или хотя бы сделать такую попытку – взглянуть на предмет искусства глазами не зрителя, а самого творца. И тогда произойдет некое постижение сути, духовного мира того, кто создал это нечто. Вы раскрываете свою душу на миг и впускаете в свой внутренний мир душу художника или дух его произведения (что, видимо, правильнее). И вот в этом случае происходит одно из трех.

Либо, если художник значителен, его духовный мир богат, могуч и хоть немного созвучен вашему сознанию, ваша душа оказывается в плену его произведения, вы становитесь в определенной мере его учеником, последователем в духовном плане. Например, древние греки, восхищаясь поэмами Гомера, фактически, воскрешали дух этого поэта в своих личностях, в своем сознании. Так Гомер стал бессмертным, его душа, его сознание оживали еще долго в жителях Древней Греции. И так с любым великим художником, поэтом, творцом искусства. И не важно, что вы сами двух слов не способны связать на бумаге или рисовать никогда не пробовали. Если вы чем-то восхищены, поражены, это уже ваше, вы стали частицей этого искусства, и само это искусство стало частью вашего внутреннего мира.

Второй случай, когда у вас с художником нет точек соприкосновения, ваши внутренние миры слишком далеки друг от друга – вы остаетесь равнодушным, и при этом вина за взаимонепонимание в девяти случаях из десяти на художнике, слишком слаб творец, мелок, непроницателен и т. д. Не смог достучаться до сердца, до души другого человека. И лишь в одном из десяти случаев виноват сам зритель, его эмоциональная тупость или нежелание открыть свой внутренний мир навстречу чему-то новому. Собственно, сила художника и определяется умением завоевать сердца и души окружающих.

Третий случай самый печальный, когда происходит отталкивание, отторжение вашей душой, вашим сознанием творения художника. Возникает какой-то душевный диссонанс, вы не в силах принять духовные установки художника. Слишком вы разные. Хотя в этом случае, и не приемля дух творчества какого-либо художника, если вы честны перед собой, вы способны оценить технику и глубину выражения этого чуждого вам внутреннего мира художником.

Следовательно, субъективно оценить произведение искусства вы, зритель, потребитель всегда способны, но понять предмет искусства и душу художника можно, приняв хоть на мгновение позицию творца, заглянув к нему в душу.

Искусство – окно в душу художника.

Искусство – это еще и то, чем заполняются наши души.

Правда, есть еще и мнение, что художник всего лишь выразитель взглядов и чаяний своего народа. Помните: «У народа, у языкотворца умер ... подмастерье...». Это было сказано о Сергее Есенине. Что ж, красиво, но едва ли верно. Художник, поэт всегда выражает себя, свои взгляды, мысли, «чаяния» – свой духовный мир выплескивает во Вселенную. Так он завоевывает ее, расширяет область своей души до размеров Вселенной. И при этом, если перед нами настоящий художник, ему наплевать, созвучен ли этот его внутренний мир «взглядам и чаяниям народа».

Художник – создатель этой общей народной души, завоеватель Внутренней Духовной Вселенной человечества. Если же он опускается до положения слуги, придворного или народного поэта, это уже насилие над творчеством, и в художнике быстро умирает творец, а появляется нечто мелкотравчатое, псевдотворческое, ремесленное... Да, если созвучен мир художника миру духовности народной, народу крупно повезло, народ обретает своего великого художника, поэта, писателя. Если чужд, художник остается непонятым, непризнанным. Иногда к нему приходит посмертное понимание, слава, а чаще – нет. Однако такому непризнанному творцу можно и позавидовать, его Внутренняя Творческая Вселенная принадлежала ему полностью и до конца он владел ей, своей душой, а не разменивал ее на подачки сильных из Внешнего Мира. Однако среди крупных художников, имена которых дошли до наших дней, таких цельных натур почти нет. Все они, и это суровая действительность, вынуждены были, чтобы существовать во Внешнем Мире, уступать те или иные позиции своего Мира Внутреннего. Это называлось разумным компромиссом. И не только...

Фокус в том, что если Ваша Внутренняя Вселенная слишком далека от внутренних миров иных людей и никак не пересекается с этими иными мирами, как бы она ни была богата творческими энергиями, вам не стать Художником, не стать завоевателем иных Духовных Вселенных.

Завоеватель всегда идет по чужой территории. И Художник вынужден выйти из ореховой скорлупы своего Внутреннего Мира для уловления душ своих ближних, для завоевания их Внутренних Миров, для приобщения их к богатствам своего Внутреннего Мира, без этого не бывает Художника, не бывает Творца.

И второе: завоевывая в своем творчестве иные миры, души, художник усиливается, обогащается духовно. И посему рассуждения об искусстве для искусства, о самодостаточности искусства глубоко ложны. Они придумываются псевдо-художниками, ремесленниками от искусства, вынужденными скрывать пустоту и беспомощность под красивыми фразами о непонимании искусства толпой, о том, что им достаточно самим осознавать себя художниками, творцами...

Так порой, кстати, возникает авторская слепота. Появляется этакий «Неведомый шедевр». И, например, О. Бальзак это прекрасно чувствовал.

Художнику требуется аудитория, зрители, читатели, поклонники. Ему надо на кого-то выплеснуть энергию своей Внутренней Вселенной, без этого он не художник, не завоеватель. Внутренний мир художника без Внешнего мира существовать не может. Внешнее и внутреннее – это две составляющие творчества, искусства.

И тут поневоле приходим к детским вопросам:

«Так что же такое искусство?

Что такое произведение искусстваx?

Вверх

Комментариев: