«Мальчики и девочки продают в корзинках чёрный виноград-изабеллу — плотный и тяжелый как гроздья самой ночи.» — О.Э. Мандельштам, Меньшевики в Грузии, 1923

Кто-то из крымских паломников передал мне пакет килограмма на полтора винограда «Изабелла». Чёрно-красного в ягоде и серо-матового ближе к череночку. Насыпанного винограда не было, значит, недоспелый. Но веточек было много. С них мы и начали методично съедать ягодки, большие и маленькие. Я даже не знаю, бывает ли он когда доспелый. Поверх винограда я увидела чёрные терриконы и забелённый забор соседнего дома. Это было так давно. Из памяти почти всё истёрлось.

…Одноэтажные длинные домики с садово-огородным подворьем были обычные, с покатыми крышами; из кирпича, в основном белого. На этой улице. В удивлении спросила хозяйку с огромными миндалевидными глазами  (фаюмский портрет!) - почему так? Оказалось, весь посёлок внутри города принадлежит шахтёрам, чтобы им хорошо отдыхалось после забоя. (Ругают советской строй. Где бы о них ещё так позаботились?! Дом с газом и центральным отоплением, огород, садик: дыши – не хочу. В ужасные 90-е меня неприятно резануло, что именно донецкие шахтёры начали развал Украины, сев на рельсы и стуча касками. Чего  им не хватало? Им бы в воркутинский Речлаг, где касками не постучишь и в октябре  - 23 градуса. Или в Новокузнецк на Алтай, где, пожалуй, похолодней, чем на Донбассе). По цвету домов различали улицы или хозяев. Полдома белого кирпича, полдома красного. Виноград рос над головой, над дорожкой, по которой я шла. Он рос прямо над головой. Уже октябрь и ещё тепло, а я выросла в Сибири, где и груши не растут, только яблоки-семеренки. И в сентябре прямо на огромные тополиные листья падает тяжёлый мокрый снег.

Моя приятельница была медалистка и под виноград возвращаться не хотела. Училась в институте Картографии. Чего-то ей не доставало для устойчивости бытия. И я не знаю, стала ли она специалистом в области карт. Помню, она постоянно жаловалась на жизнь. Другой донецкий товарищ жил на четвёртом этаже пятиэтажки, я ему привезла цветную фотобумагу из Москвы, пока он незадачливо отчислился с нашего курса. Он то учился, то бросал, потом с «киевлянами», - была у нас такая форма поставки специалистов в институт Патона - прибыл в Киев и, наконец, застрял в старом бабушкином доме на окраине, где его застигли необыкновенные политические задачи. Теперь у него уже две хорошенькие выросшие дочки, а он до сих пор помнит, как ходил ко мне на чай по карнизу шестого этажа на Севастопольском проспекте, где я жила один год. Кроме чая решались ещё какие-то фотовопросы. Я не их, ни чая не помнила, и вообще этого факта, видимо совсем не примечательного. Действительно, хождение по карнизу шестого этажа в течение недели не вызвало у меня никакой фиксации в воображении, но по часовому телефонному рассказу моего «киевлянина» я сообразила, что у нас был сломан замок, а слесарь не шел. Все уехали, а мне не в облом было и с коридора шестого этажа выходить на карниз и переться в своё окно без балкона два раза в день, или больше. Когда ремонтник вынул замок. не сломав двери, и починил, я, видимо, загрустила. Я уже защитила диплом, и мне было всё равно. Я как раз собиралась в Херсонес на раскопки и заодно в севастопольскую аспирантуру.

Всем, кто ел «Изабеллу», известно, что виноград терпкий, и,если вы осилили граммов двести, то разъедающую кислую горечь с губ придётся долго вымывать, и лучше с мылом. Что в конце концов и пришлось сделать. Обожжённые губы не давали мне уснуть.

Стоило мне только въехать в Севастополь, в первую же осень я стала из «Изабеллы» осваивать Кахетинское. Кахетинское –это тогды-когды  давите – отстаиваете – сливаете – отстаиваете, доводя до прозрачности детской слезы. Отходы не минимальны. Я ни за что не согласилась бы пить виноградный камень. Это было «сверх». Это было вето для моей души и тела, сию установку я вывезла из Кахетии непосредственно. Вот оттуда, из Алазанской долины…(Помните «Мимино»? – Тель-Авив на проводе!) Душу и организм надо держать неприкосновенно чистыми.

Но у меня неожиданно обнаружился любитель промежуточных фаз бытия винца, с их суровым винным камнем. Ко дню моего рождения вину уже было семь месяцев от начала и четыре с половиной от конца основного цикла брожения. В январе оно было молодым, перебродило умеренно, поморозилось и стало великолепным к концу означенного срока. Мы его вдумчиво употребили с женихом и гостями в марте.

…И вот опять я вижу терриконы. В составе группы «Виноградный Спас» мы выехали в когда-то могучий, огромный город с множеством районов. Я была против. Меня устраивал и Луганск, который я никогда раньше не видела, но там жил наш поэтический весельчак Вася Квасов. С товарищем из Евпатории он пару лет назад записал диск советских песен; для видео он одевался в папину гимнастёрку, играл на гитаре за кадром и ходил по луганским рощицам. Мне очень нравился диск, но Вася больше не приезжал, и презентовал диск с концертом его основной соавтор, евпаторийский Серёжа.

Где-то в Луганске в больнице лежала наша подруга, раненая медсестра. Её мне не терпелось посетить. Просто помочь ей своим присутствием. Сказать чего хорошего. Улыбнуться.

А Донецк?!  Нас «пригнали» туда в качестве дружеского гостеприимства. Всё, конечно, было хорошо и прекрасно. В опасные районы нас никто не возил. Мы были максимально защищены. Двор с виноградом «Изабелла» оказался в зоне боевых действий. С глазами, полными слёз, я просила мне его показать, так как это дом детства моей географической подруги. Мне привезли к следующему вечеру фотографию участка и… хозяйку домика, которую извлекли из погреба.

Тридцатилетняя, крепенькая, но исхудавшая хозяйка с безжизненными глазами, с коричневыми кругами вокруг них, огромных миндальных пропастей, в одежде из гумконвоя, опустила свой молчаливый взгляд  на дно моего сострадания. Я крепилась и плакала. А она меня утешала. Обещала приехать, как проложат дорогу. А сейчас, мол, у неё и здесь много хлопот да забот. Про маму, мою подругу, она ничего не говорила, а я уже и не спрашивала.

Ночь мы спали вместе. Я обняла её, как раньше её маму. Подрагивание плеч, спины, рук и даже ног не смирялось ничем. Её потряхивания совсем прогнали мой сон, хотя волнения  дня его требовали. Пока мы дремали, я стала думать, как найти и, может быть, утешить свою физичку, «классную даму» из Омска, которая была нас старше на одиннадцать лет и по окончании нами десятого класса, вышла замуж за химика в Северо-Донецк, который в данный период был столицей Луганской украинской области с Москалём во главе.

Очень далёкая, смешная, как нам казалось, а теперь нет, и непонятная женщина, почему-то  потребовавшая от экзаменатора строго и тщательно проверить мои выпускные знания. Николай Иванович проверил  и поставил мне «пять», так как законы Ньютона я знала дотошно. И, кстати, это почти всё, что мне потребовалось в океане науки… Что могло утешить эту женщину в городе, где то «белые», то «красные», то «коричневые». Ей семьдесят в этом году. Нет ни покоя, ни уюта. Знание физики здесь никак не помогает. Известно, что АТОшники (теперь местные их называют специалистами Американской Террористической Операции), бесчинствовали и мародёрствовали. Если моя «классная» найдётся не в общих захоронениях, а в очередном погребе, или разрушенной пятиэтажке, - что от меня толку?!

Вы спросите  про привезённую мне в Донецке фотографию?  -  На ней был только намёк от виденного мной в 70-е дворика с гроздьями созревающего винограда…В доме и огороде торчало по кассетному двухметровому снаряду. Боевая часть, состоявшая из сотни шариков размером с яблоко с тремя стами в полсантиметра взрывными «семечками», несших смерть в полном соответствии с аэро- и гидродинамикой, а также законами Ньютона для сплошной среды, - размозжила, разметала белые кирпичи, деревянное крыльцо и деревянные рамы «Изабеллы», которая смоляным красным пятном запеклась на остатках бывших белых стен.

Севастополь, 1 ноября 2014