Андрей СМОЛИН, литературный критик (г.Вологда)
ОДНАЖДЫ НЕ ВЗОЙДЁТ ЗВЕЗДА…
(Заметки о творчестве поэта Михаила Сопина)

В 2011 году в Вологде вышла уникальная книга. И хотя на обложке написано: «Михаил Сопин. Спелый дождь», автором её является вдова поэта Татьяна Сопина. В своеобразном жанре «поэтической биографии» она рассказала о трагической судьбе своего мужа, о его стихах, о том, как рождались замыслы «программных» стихотворений. Но это не простые комментарии к стихам, а самая настоящая проза, проза о судьбе поколения, которое называют «детьми войны», ещё той войны, Великой Отечественной. Замечательный поэт Михаил Сопин (1931-2004) прожил в Вологде более 20 лет, здесь он нашёл своё успокоенье на городском кладбище, поэтому и закономерно, что именно в Вологде память о нём хранят свято. В прошлом же году вышла моя книга «Михаил Сопин», в которой впервые обобщаются итоги его литературного творчества. Главы из неё предлагаю читателям сайта «Российский писатель».                                                                                                            

 

Возвратилась душа моя к вам…
Михаил Сопин

1.

Первая книга Михаила Сопина «Предвестный свет» пришла к читателю, когда поэту было уже 54 года. Запоздалые яркие дебюты в поэзии, в общем-то, большая редкость. Тут, в первую очередь, вспоминаются Иннокентий Анненский с «Тихими песнями» и Варлам Шаламов, если его подлинное утверждение в поэзию считать от сборника «Огниво», вышедшего в 1961 году. Шаламову, кстати, тоже было 54 года.

Варлам Шаламов пишет: «Поэзия – это, прежде всего, судьба, итог длительного духовного сопротивления, итог и в то же время способ сопротивления – тот огонь, который высекается при встрече с самыми крепкими, самыми глубинными породами. Поэзия это и опыт – личный, личнейший опыт, и найденный путь об утверждении этого опыта – непреодолимая потребность высказать, фиксировать что-то важное, быть может, важное только для себя».

К слову, обмолвился я о «запоздалых ярких дебютах». И должен теперь сделать уточнение. Нельзя сказать, что дебют Сопина был таким уж заметным, тем более – ярким. Книга вышла в Вологде. Хотя это, безусловно, был в то время один из центров литературной жизни России, но и здесь первая книга Сопина едва ли получила адекватную оценку. Только «задним умом» понимаешь, что дебют-то был значительным.

Думается, что уже тогда истинные любители поэзии отметили необычность книги «Предвестный свет». И запомнили это имя – Михаил Сопин…

 

* * *

Иногда важно возвращаться к первой книге автора, состоявшегося в литературе. Особенно, если знаешь дальнейший творческий путь поэта. Почти всегда дебютная книга открывает важные нюансы, которые не замечаются при первом чтении.

Итак, «Предвестный свет» (Вологда, СЗКИ, 1985). В аннотации лишь незначительные зацепки для узнавания судьбы поэта. Но они всё-таки есть: «Михаилу Сопину было десять лет, когда началась Великая Отечественная война. Пережитое им за страшные годы оккупации, опыт всей жизни людей его поколения, страстное чувство любви к Родине – источники творчества поэта…»

Всё? Да, всё. Скуповато для первого раза, если не сказать больше. Ладно, хотя бы вычислим: если в 1941-м году Сопину – десять лет, то родился, значит, в 1931-м! (Потом и уточним по другим источникам – 12 августа 1931 года.) Был в оккупации? И – что? Как это отразилось на его судьбе? Пока не знаем… Дальше идёт: «опыт в с е й жизни его поколения…» Какой опыт? Да ещё и всей жизни… Ну уж! Кому вообще-то подвластен о п ы т всей жизни пусть и «одного поколения»? А тут ещё и «страстная любовь к Родине»… А ведь всё это ни много, ни мало – «источники творчества поэта»! Вот теперь и думай…

Если не ошибаюсь, ещё Виктор Астафьев потешался над такими аннотациями. У нас, мол, так «закатают» поэта под предисловие, что потом и стихи его уже не воспринимаешь. Но мы выбираем другой путь: будем читать стихи!

Когда ветер
Пластается
В пламенных
Гривах снегов,
А равнинная Русь –
Захлебнёшься душой
От простора,
Я себя ощущаю
Единым
Со всем, что кругом.
И порвать
Эту связь
Не сумеют
Ни время,
Ни ворог.

Первое впечатление: какой-то необычный напор лексической экспрессии, очевидная аллегоричность замысла. Тут прощаешь и приевшийся оксюморончик – «пламенные гривы снегов» (Блок?). Тут почти не останавливает и «равнинная Русь»… Но, правда, почему только «равнинная»? А не холмистая, не горная или там таёжная? Приходит и догадка: речь идёт не обо всей «Руси», а только о части её, скорей всего, степной или полустепной Малороссии – родной для поэта.

Вдруг цепляет сознание словосочетание: «…и порвать эту связь». Невольно вспоминается Рубцов: «С каждой избою и тучею, с громом готовым упасть, чувствую самую жгучую, самую смертную связь ». «Чувствую» (Рубцов) и «ощущаю» (Сопин) – это почти синонимы. Есть, понятно, семантические различия: у Рубцова – чувство-любовь, у Сопина – ощущение-прикосновение…

Более того, у Рубцова находим и такое: « Не порвать мне мучительной связи …». Э, да не рубцовские ли тут цитаты у Сопина? Похоже, похоже... Если бы стихотворение Сопина на этом закончилось, то ещё больше была бы очевидна «калька» с предшественника по поэзии.

Такой вот парадокс судеб поэтов: Рубцов младше Сопина на пять лет, но он именно предшественник второго в истории литературы! Да ко времени книжного дебюта Сопина уже довольно много лет как закончивший свой земной срок.

Но будем дочитывать это стихотворение, оно обладает заметным притяжением авторского замысла.

Я не знаю, не ведаю,
Сколько прожил
На земле!
Выжигали!
И прах на копытах коней
Проносили!
Столько лет
Моей вере,
Надежде моей
Столько лет –
Сколько лютых снегов
И тяжёлых дождей
У России.

Так, ну и как? Нашлись ли ответы на поставленные раньше вопросы? Да? А, по-моему, их стало ещё больше!

«Я не знаю, не ведаю, сколько прожил на земле?» Что это? Летаргический сон? Амнезия сознания? Ясно только, что какое-то длительное выпадение из потока самой жизни, даже – своего бытия. Но чем оно вызвано – нет ответа!

Или это – «выжигали»! Так и просится дальше по аналогии «калёным железом»… Но кто-кто – «выжигали»? Только ли «ворог»? Или – что? Только ли «время»? А откуда взялись эти «кони», образ никак не заострённый в этом стихотворении?..

И как беспросветно-трагично вливаются в душу читателя такие слова, которые он наверняка ассоциативно соединяет друг с другом: «вера» – «лютые снега»(!), «надежда» – «тяжёлые дожди»(!). А это – завершающий аккорд стихотворения.

Ничего не проясняет и заявленный «рубцовский» след в этом стихотворении. Точнее, очевидный диалог поэтов есть, его Сопин обозначил, как мы видели, лексически, но он так и остаётся, отчасти, без продолжения. Именно – отчасти! Вторая часть стихотворения всё-таки говорит о том, что «эту связь» между «равнинной Русью» и душой поэта кто-то или что-то пытались «выжечь» или порвать, и что это очень-очень болезненно для души человека.

Предположим, нам ещё неизвестна судьба (скажем, если опираться только на аннотацию к книге «Предвестный свет»), а точнее биография Михаила Сопина. Но уже есть отчётливое ощущение: какая-то «ненормальность» его земного бытия, жизненные потрясения, изломы его судьбы. Нет, даже не поэта пока, а его «зазеркального» двойника! Через несколько страниц прочитаем: «Взгляну в зеркало. Вздрогну. И сам от себя отшатнусь…». Значит, есть от чего? Опять загадка…

* * *

Следующее стихотворение в книге – «1941». Оно, что на первый взгляд почти очевидно, написано «по памяти» из детства. По начальным строкам картина получается вполне реалистичная. Мы ведь видели не раз кадры кинохроники того времени, как в панике население бежало от наступающих захватчиков, угоняя от врага стада коров или табуны коней…

Десятилетний мальчик Миша Сопин мог видеть такую панику своими глазами в том, в 1941-м году…

Ни седоков,
Ни окриков погони –
Видений бег?
Сквозь лунный хуторок
В ночное поле
Скачут,
Скачут кони
В ночное поле.
В призрачность дорог.

Но что нас останавливает? «Картинка» похожа скорее на сон, чем на реальность. И « видений бег», и « лунный », будто насквозь просвеченный небесным светом, хуторок, и « призрачность дорог»… Обратим внимание и на « ночное поле ». Образ не совсем понятный пока, но, в общем-то, «ирреальный»: что можно разглядеть во тьме ночного поля?

Вбирает даль,
Распахнутая настежь,
Безумный бег,
Срывающийся всхлип.
Им несть числа!
Ночной единой масти
Исход коней
С трагической земли.

Да, что-то тут другое. Вспоминается не раз слышанное, даже не вспомню у кого: «Годы пронеслись, как кони…». А это – кони «ночной единой масти»? Нет «ночной» масти у этих благороднейших и дивных животных!.. Уж не «завязаны» ли эти «кони» на «коней» из стихотворения «Как ветер пластается…», а?

Багровый свет –
То знаменье иль
знамя?
Предвестный свет
Грядущего огня...
Я жив ещё
И до конца не знаю,
Как это всё
Пройдет через меня.

Оказывается, стихотворение-то насквозь «литературное». В своём замысле оно выстроено на символах, пусть отчасти и авторских. Даже «багровый свет», как видится кому-то, реальный отсвет пожаров или разрывов снарядов, нет, всё равно – узнаваемый знак страшного бедствия. Не говоря уже о «1941». Дата вдвойне символична: и для самого поэта, и для всех жителей Европы, не говоря уже о России.

Конечно, это «сон». Он обрывается пробуждением: «я жив ещё». Но без осмысления того, « как это всё пройдёт через меня». Замысел стихотворения, что очевидно, родился в начале поэтической судьбы Михаила Сопина. Поэту веришь: он действительно в своём «сне» не знает, как «1941» ещё отзовётся в его судьбе. Но уже появляется надежда, что как-то по-иному, чем в это время «грядущего огня».

Но почему всё-таки сон? Потом Сопин скажет так:

Никого я в друзья не зову.
Ни пастух мне не нужен,
Ни стадо.
Други, недруги –
Сон наяву.
Сновидений мне больше не надо.
Оскудев, разбежались друзья.
И петляет ещё в поле голом
Беспричальная стёжка моя
Меж свободою
И произволом.

Опять – «поле»! Только на этот раз – «голое»… А дальше никак не спрятанное за метафору, а, наоборот, донельзя обнажённое: «меж свободою и произволом». Ладно, об этом мы ещё будем говорить дальше! А пока вернёмся к первой книге Михаила Сопина.

Тут открою секрет для особо нетерпеливого читателя. Дело в том, что стихотворения «Когда ветер пластается…» и «1941» крайне важны для постижения творчества Михаила Сопина. Скажу образно: это – «скрипичные ключи» всей «партитуры» сопинской поэзии. Они задают её трагическую тональность, предвосхищают главные темы творчества, закладывают основные – сквозные(!) – образы его поэзии. Например – «поле», «кони», «сон», «бег» (или, скорее, «побег»?)…

А то, что они оставляют много вопросов, так это и хорошо. Значит, ответы надо искать дальше, в других стихах поэта.

* * *

Собственно, эти стихотворения практически раскрывают «содержательный объём» первого сборника Михаила Сопина. Просто дальше пойдёт детализация основных тем, эмоциональные переживания и размышления поэта.

Мы узнаем, что видел «мальчик» Миша Сопин, сопереживая отступлению Красной Армии в «деревне маленькой», но на «большой войне». Мы отмечаем, что поэт несколько раз возвращается к памятным дням конца лета и осени 1941 года, почти всегда дождливым…

Кажется –
Вечность шуршит
Каплями будущих песен
В детское поле души.
Будто бы хочет впечатать
Всё, что кончается здесь:
Неповторимость печалей,
Неповторимость дождей…

В стихотворную ткань книги «Предвестный свет» постепенно вплетается тема разлуки и сиротства: «Унесите меня, гуси-лебеди, к отцу-маменьке ближе, к родной моей стороне»; получает мощное развитие тема памяти: «Бей сильнее, неистовей, память!..» или «Забери меня, память, домой пусти. К тем дымам, что гуляли в овсе. Огневая страна моей юности, ты во мне – навсегда, насовсем…»

Вдруг ловишь себя на мысли: «лирический герой» Сопина как-то слишком одинок или «автономен». В книге почти отсутствуют, как бы сказали литературоведы, ролевые персонажи. А если они вдруг появляются, то только как сторонние автору люди, как объект для наблюдения, не больше.

Скажем, запоминаются ребятишки из стихотворения «Плывёт метель над крышей…». А у них улыбки, как яблоки, и пляшут они во дворе, как снежинки… Но, глядя на них, «стареющий скрипач»… плачет! Стихотворение, скажем так, этюдное, да ещё и со «слезинкой», не самое характерное для этой книги Сопина. Но отмечаешь, что при радости и беззаботности детей, его посещают печальные и грустные воспоминания.

Или «политрук» из стихотворения «Письмо». Тут такое дело: не удаётся сразу разгадать истинный смысл стихотворения. На первый взгляд, это «письмо» бывшего солдата-фронтовика своему политруку. Он рассказывает о своём подвиге: спасении знамени, но который не оценён, наверное, тем же политруком… И даже – Родиной! Политрук убит, больше некому рассказать о подвиге солдата. Наверное, вы поняли, что сюжет в таком виде донельзя упрощен…

А если прочитать по-другому? Например, как «письмо» в прошлое? В нём явный упрёк этому прошлому, и даже «политруку», которой, конечно, призывал на фронте в бой, практически на верную погибель: «За Родину, за Сталина!». Бывший солдат подчинялся этому призыву. Но когда он остался наедине с самим собой на «поле судьбы», никто и не вспоминает про его заслуги. «Политрук»-то убит, но остался «незарытым». Значит, снова кого-то зовёт всё туда и туда же, то есть на смерть, за того и того же… Можно так прочитать стихотворение Сопина? Вполне!

По-особому проникает в сознание и душу стихотворение «Боль безъязыкой не была…». В контексте военного сиротства и оккупации, основная тема стихотворения прочитывалась, как протест против насильственного уничтожения памяти «чужаками», пришедшими на родную землю… «Молчат колокола», конечно, не пасхальные, а поминальные. «Смертный приговор отцу» мог быть расшифрован, как «свидетельство» о забвении родного человека, его идеалов или подвига ради народа…

Боль безъязыкой
Не была.
Умеющему слышать – проще:
Когда молчат колокола,
Я слышу звон
Осенней рощи.
Я помню –
В зареве костра
Гортанные чужие речи,
Что миром будет
Править страх,
Сердца и души искалечив.
Так будет длиться
К году год,
Чтоб сердце праведное
Сжалось.
Любовь
Навечно отомрёт,
И предрассудком
Станет жалость…
Но дух мой верил
В высший суд!
Я сам творил
Тот суд посильно,
Чтоб смертный
Приговор отцу
Не подписать
Рукою сына.

И всё-таки здесь, как это случалось у Сопина не раз, есть и другое толкование. Да, стихотворение о памяти! Но какой? Например, не сильно ли сказано: « зарево костра»? Это – символ, в основном, войны. Но только ли? А, может, это «костер»-то инквизиции? И не средневековой, а совсем недавней… Вспоминается название повести Юрия Трифонова «Отблеск костра». Она как раз о сталинских репрессиях, разрушивших семью писателя.

Невольно останавливают и «гортанные чужие речи». Понятно, что мелодичному малороссийскому слуху, предположим, немецкая речь могла показаться «гортанной», хотя она больше «лающая». Но мы-то знаем, что гортанные звуки больше характерны для фонетики языков горских народов Кавказа… И если всё это увязать со «смертным приговором отцу», но всё стихотворение наполняется совсем другим смыслом.

Современный читатель такую символику «расшифрует» довольно легко. А вот в начале 1980-х годов, поэту потребовался в чём-то и «эзопов язык». Это стихотворение писалось для «посвящённых». И, всего скорей, они тогда поняли поэта…

* * *

Дальше привлекает тема «страстной любви к Родине»… Да, она есть! Но какая? Сопин почему-то не называет даже ту страну, в которой в то время жил – Советский Союз (СССР). В его стихах родина обозначена чаще, как «Русь», реже – «Россия»! Эпиграфом к «любви-печали» поэта вполне могут служить слова:

…Я могу, не видя, зреть
Всю Россию – сердцем.

Откуда этот мотив «слепоты»? Почему поэту не дано «вживую» видеть родные «поля»? Этот мотив характерен для поэтов Русского Зарубежья. Владимир Диксон в 1920-е годы писал:

Мы верим, близок свет, падёт измены стан
И мы узрим тебя, свободная Россия.

«Зреть» и производное от него « узрим » – слова книжные, « умо -зрительные», за ними не стоит актуальность восприятия реального места пребывания в пространстве. В другом стихотворении Сопин тоже довольно неожиданно проявляет какую-то неполноту своей «любви»: «Я, Россия, к тебе прикасаюсь болевым разворотом души». Ну, и как «довесок» этой «любви»: «…Я любил мгновенное и вечное. Оказалось – родину любил». Откуда сомнения в такой любви?

А ведь в той стране постоянно патетически утверждалось иная любовь к родине, не подлежащая никакому сомнению: «Я люблю тебя, Россия! Дорогая моя Русь!.. Я привык тобой гордиться, без тебя мне счастья нет!».

В своём прекрасном стихотворении Михаил Ножкин создаёт «объёмный» образ нашей Родины, её исторического пути. Стихотворение вливает в душу и сердце читателя любве -утверждение, пафос патриотизма (иногда, быть может, излишний) к великой стране! И мало кто тогда думал по-иному… А вот Сопин всё равно сомневался, он «зрит» свою Русь-Россию.

Интересно отметить, что сборник «Предвестный свет» был «подписан в печать», то есть прошёл цензурные препоны, как раз в дни, когда состоялся мартовский(1985) пленум ЦК КПСС. А он, как мы помним, дал (использую штампы того времени) старт перестройке и новой десталинизации страны.

Эх, как много тогда повылезало из всех щелей всяческих «прорабов перестройки», одномоментно сменивших «красную» окраску на белую, жёлто-голубую, зелёную, даже – «звёздно-полосатую»… Эти-то доходили и до прямой ненависти к своей родине.

Что, Сопин – «перестройщик»? Нет, конечно! Он и в мыслях, наверное, ничего подобного не держал. Он п р о с т о оставался верным своим убеждениям, своему смыслу жизни. А у него был образ своей Отчизны! И своё постижение её: «Что ж ты, Родина, что же ты, что же ты? Никогда я не бил наугад. Я по крику, по хрипу, по шёпоту различу своего и врага».

Значит, понятие «враг» родины для поэта есть. Он знает его! И свою Отчизну без боя не отдаст! Может быть, это и есть высшая мера патриотизма! Не в этом ли высокая сопричастность к судьбе и истории своей родине!

Поэт, собственно, противостоит беспамятству общества о «чёрных» пятнах русской истории. Вот в чём его патриотизм и любовь к Родине. Она такая! Этот мотив вообще характерен для поэтов «лагерного» сознания. Отчетливо его выразила Ольга Бергольц:

Гнала меня и клеветала,
Детей и славу отняла,
А я не разлюбила – знала:
Ты – дикая. Ты – не со зла.

Сопин словно бы вступает в диалог на ту же тему:

Много с детства к сердцу прикипело
Поболи, родное, поболи.
Нам с тобой в большом и малом
Разделять судьбу своей земли…

А сердце потому и болит, что невероятно долгой была «разлука» с родиной. Поэт начал забывать о ней. И только спустя годы, по-новому вглядываясь в «звёздный хор» и «пыльный след» на родном просёлке, поэт и понимает, что, оказалось, он Родину-то любит. Но и здесь слышится ему, что «то ли кто-то, забытый, кричит, то ли кто-то, отвергнутый, плачет».

Признаюсь, в последней стихотворной цитате выпрямлена сопинская разбивка строк, в комментариях к ней – своеобразный монтаж из разных его стихотворений. Но ведь логика-то поэта не нарушена, она вытекает из общей тематики сборника «Предвестный свет». Нам остаётся только следовать ей. В том числе, и в теме «страстной» любви к Родине…

А пока я обозначил самые, наверное, важные особенности сборника «Предвестный свет». Говоря об этой книге, в уме держу другую. Ведь почти все стихотворения из «Предвестного света» вошли потом в лучший, на мой взгляд, прижизненный сборник Михаила Сопина – «Судьбы моей поле» (М, «Современник», 1991).

Кстати, в тот же год выходит и третья книга поэта – «Смещение» (Архангельск, СЗКИ, 1991). Но назвать удачной до конца её нельзя. Видны следы поспешности в «написании» некоторых стихотворений, их композиционная рыхловатость, неудачные строки, тавтологичность основных мотивов и образов. Это не значит, что в «Смещении» плохие или неудачные стихи. В них просто недостаточно новизны постижения мира поэтом, чего всегда и ждёшь от уже состоявшегося таланта, значительно заявившего о себе.

А ведь вторая книга «Судьбы моей поле» окончательно подтверждала, что Михаил Сопин – настоящий и большой поэт! А поэт – это всегда редкость. Этим и интересен миру! Только в таком случае и был повод говорить об эстетических и мировоззренческих особенностям поэзии Михаила Сопина.

 

2.

Один из сквозных образов, повторюсь, в поэзии Михаила Сопина – «поле». Тут каждый легко вспомнит: «Жизнь прожить – не поле…». Но, по-видимому, это самое ожидаемое – «перейти». А может, как солдат, проползти по-пластунски под пулями? Или как минёр, ощупать каждый клочок его? Или – промчатся, как «неведомый отрок» (Рубцов) на лихом коне? Или – как «зека», пробрести, шатаясь от смертельной усталости под дулами автоматов конвоя… А, быть может, и перелететь, как птица?..

На склоне лет поэт напишет:

Ужель до смерти мне отпущен
Путь среди чуждых сердцу вех?
Мольбы раскаяний в грядущем
За непонятный прежде грех?
И так – чем дальше,
Тем суровей?
То слепо кайся, то греши.
На белом поле
Капли крови
Измученной моей души.

Да, «на белом поле»… Однозначно, это – «поле» бумажного листа. Но на нём «капли крови… измученной души».

Давайте подумаем: почему – поле? Слово «поле» трудно представить без эпитета, чаще – идиоматического. Важно понять: какое это «поле» Сопина? Былинное. Минное. Завьюженное. Хлебное. Поле битвы. Поле под Прохоровкой на Курской дуге…

Михаил Сопин даёт и авторские определения «поля». Например, «расстрелянное», «голое», «льдистое», «детское поле души»... Или – «поле моей судьбы»! А как важнейшее признание: «Поле ты, поле, единственный свет мой и праздник!..» Что тут ещё добавить?

Но самое важное другое: кем же поэт видит себя на своём «поле»? Он кто: пахарь, солдат, одинокий путник, «мишень»?.. А может, и то, и другое, и третье, и ещё что-то – одновременно?

Наверное, многовато вопросов. Вроде бы есть желание опять «зацепить» читателя. Отнюдь! Внимательный читатель сам будет задавать такие вопросы. И сам попробует ответить на них.

Ну и мы вместе с ним…

* * *

Топика излюбленных образов в русской поэзии известна. На первом месте – путь-дорога. Затем – берёза или берёзовая роща. Дальше, всего скорее – речка с тихими омутами. Не на последнем месте – «небесные своды». «Поле» в этой иерархии занимает, наверное, место где-нибудь в конце первой десятки.

Это, в целом, объяснимо. Слишком многозначно это слово – «поле». Я уже говорил: оно почти всегда требует эпитета. Поэтому как бы размывается в читательском сознании. Берёза, к примеру, даже кудрявая, «принакрытая снегом», «заломанная», облетевшая – всё равно остаётся берёзой: виден её первичный признак – белоствольное и ветвистое дерево русской природы.

Поле же, нет! Часто трудно представить «просто» какую-то часть земли, обрамлённую, как часто бывает на Русском Севере, лесополосами или рощами. Вторичный признак – эпитет – почти всё и определяет в его значении.

Михаил Сопин, однако, раз за разом выбирает «поле» своим поэтическим знаком. Он даже настаиваем на нём: я насчитал больше сорока применений этого слова в стихах поэта. Наверное, их ещё больше.

Поля, поля – простор осенний рыжий!
На перекрестье верба – как вопрос.
Я в этом поле умирал и выжил,
И навсегда корнями в землю врос.
 
Люблю я вас, соломенные крыши,
Май расписной, наливчатый июль…
И кроме песен, что я здесь услышал,
Я ни слезинки лишней не пролью.
 
Когда-то, знаю, в шумном половодье
Через меня прольются корни ив.
Но верю в жизнь, которая проходит,
Как будут верить правнуки мои.
 
Поля, поля – распахнутые настежь
Всему, что будет, есть и что прошло!
Простите мне случайное ненастье.
Спасибо вам за хлеб и за тепло.

Кстати, это одно из самых светлых и эпически-насыщенных стихотворений Михаила Сопина. Но как-то сразу вспоминается Есенин: «Новый с поля придёт поэт…». На этом заострим внимание…

* * *

Как бы между прочим, я сказал о «литературности» одного из стихотворений Сопина. Но должен поправиться. Тут скорее надо подразумевать «книжность» его само -образования, вне литературных школ. Так сложилась его судьба. Таким было его вхождение в русскую поэзию.

Возможно, читатель обратит внимание на такое признание поэта. Сопин называет своими «предтечами» два имени: Есенин и Клюев. Но и тут что-то не вяжется. Потом вспоминает и Павла Васильева, тоже из плеяды «новокрестьянских» поэтов.

Есенин, наверное, ещё понятно. Почти всякий русский поэт поначалу нередко очарован кажущейся «простотой» его поэтики, берёт в сердечный «полон» его беспредельная искренность поэтического выражения. Мало кто прошёл мимо его влияния.

«Не проси меня, мама: «Останься! Я теперь оторвавшийся лист… А напишут, что где-то загинул, что не буду в родимом краю, не ругай поезда и чужбину за горючую участью мою…» – эти сопинские строки навеяны «Письмом к матери» Есенина, разве нет?

Но вот Клюев? Почти никаких «следов» поэтики Клюева в творчестве Сопина нет. Да это, в сущности, и невозможно. Для этого надо быть… Клюевым, с его школой само -образования! Он ведь: где-то крестьянский сын Олонецкой губернии, где-то православный паломник на Соловки, где-то индуист, где-то старообрядец, где-то эсер, где-то «салонный» поэт Серебряного века, где-то «большевик»… Георгий Иванов как-то навестил Клюева. Тот сидел на турецкой тахте, курил кальян и читал в подлиннике , кажется, Гейне: «Ты что и по-немецки знаешь?» – «Да вот, маракую малость по-бусурманскому», – отвечал Николай Алексеевич. Такая это была с м е с ь всего и вся, особенно, в поэзии.

Но Сопин-то утверждает:

Не зря в этой жизни люблю я
Вас, предтечи мои,
Гнусью загнанные на веку,
Гусляры дерзновенной России,
Есенин и Клюев!

А дальше ещё и неукротимый Аввакум! Тут понимаешь, что не в «литературе» дело. Хотя творческий опыт предтеч и был освоен, конечно. Но… Ведь перед нами – правдолюбы! Перед нами – воители духа ! Без сомнения, именно это наследует Сопин, это его привлекает в предшественниках.

* * *

Но есть и другое имя, которое нередко теперь произносят рядом с именем Сопиным – Николай Рубцов! Скажем, у обоих поэтов явственна и сильна тема «сиротства».

Один из рецензентов на творчество Сопина пишет: «Кажется, что-то общее есть в судьбах Михаила Сопина и Николая Рубцова: потеря семьи, безрадостное сиротское детство, непокорный характер и безмерный талант…. Долго и трудно пробивались эти таланты к людям. Но это – не просто случайные совпадения. Это – знамение того обездоленного послевоенного поколения, которому они принадлежали».

Но так ли это? Иногда мне кажется, что в критике слишком упрощена тема «сиротства» и у Рубцова и у Сопина. Тут отдаётся дань бытовым представлениям о семейном положении того и другого. Но в их «детские годы» у Рубцова ещё был жив отец, у Сопина – мать. Так, что полного «бытового» сиротства не получается.

А тема «сиротства» в поэзии обоих есть, с этим не будешь спорить. Но какое это «сиротство»? Да, социальное. Их понимание «сиротства» – разрыв связей с родной землёй, с «малой» родиной! Тут они близки, тут они чувствуют себя подлинными «изгоями».

Но больше их в творчестве роднит другое: сломанная жизнь ! Изначально у поэтов было стремление быть верными родовым и сословным ценностям. Но их жизнь сложилось так, что связь с родиной и земляками оказалась оборвана. Обстоятельства жизни – разные, итог схож: на какой-то момент утрачено чувство «малой» родины, нет причастности своей судьбы к её истории.

Рубцов, правда, в конце жизни её восстановит, хотя бы немного пожив в «деревне Николе». Сопин до конца своих дней будет мучиться, что ему это не удалось: отчего вся жизнь и пошла наперекосяк. Всё это отражено во многих его стихах.

У Сопина есть стихотворение, посвящённое Николаю Рубцову. В нём он цитирует строку Рубцова: «Я забыл, как лошадь запрягают…», по-своему переиначив: «Позабыл, как лошадь запрягают…». Сопин совершенно правильно понимает, что для Рубцова «лошадь» – метафора жизни (в частности, литературной; у Рубцова «лошадь» – ещё и шарж на Пегаса, «сизарь» у Сопина – «сквозной» образ поэта). Собственно, Сопин метафору жизни доводит почти до крайности: жизнь в « упряжи »» била-била, но пока ещё не добила, хотя и покалечила изрядно.

А вот одно из лучших, на мой взгляд, стихотворений Михаила Сопина. Посвящено оно одному из вологодских друзей поэта – барду Владимиру Громову.

Слева – чаща. Леса.
А направо – обрыв.
А с небес – голоса,
Плачут души в надрыв:
О себе, о тебе,
Обо мне, обо всех –
Как по красному полю
Калиновый снег.
Лопнул свет-грозовей!
А за ним – темнота.
И распяло меня вертикалью плота.
Не видать ничего.
Я ослеп, что со мной?
Заливает глаза
Маслянистой волной.
Но устала река.
И вздохнула вода.
И великою тишью объяло года.
И пока я пытался понять – пронесло?
Поглядел, а в руках
Догорает весло.
Вниз по речке – закат.
Вверх – калина в цвету.
Без весла, без шеста
Я плыву на плоту.
А вода холодна-холодна!
И красна.
И на тысячу лет
Подо мной
Глубина.

И опять вспоминается рубцовское: «Боюсь, что над нами не будет таинственной силы, что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом…». А главное – другой мотив Рубцова: «Что, всё понимая, без грусти дойду до могилы…». Сопин его усиливает, развивает, потому что для него «под куполом синих небес» (Рубцов) «плачут души в надрыв»(Сопин). А остаётся ему «на тысячу лет… глубина», вся русская история, без всякого «светлого» будущего. (В одной из редакций этого стихотворения можно встретить «на семьдесят лет… глубина», но это, конечно, сильно упрощало замысел поэта.)

Тема «Рубцов и Сопин» – очень благодатна и очевидна. И, понятно, найдутся, исследователи, которые смогут развить её досконально. Я тут намечаю лишь её штрихи.

Итак, важный итог обоснования темы «Михаил Сопин в русской поэзии» – новая необходимость ввести его в «поле» русской словесности. Поэт не рождается вне какой-то традиции, даже если он это отрицает. Поэтому и разговор о «предтечах» и современниках поэта был необходим. Тема эта требует своего дальнейшего развития…

 

3.

Признаюсь, я поставил себя в несколько неловкое положение, отказавшись от подробного рассказа о б и о г р а ф и и Михаила Сопина. Мне важней для этого очерка его судьба и стихи, история его поколения. Хотя поэзия Сопина почти всегда «автобиографична». Основные вехи узнать из неё можно. А вот частности?

Будем читать его поэму «Агония триумфа». Михаил Сопин пишет:

Да, есть страх,
Есть ответственность:
Вдруг я о чём-то забуду,
А потом обленюсь,
А в душе, в глубине – отрекусь!..

Если Твардовский назвал свою поэму на схожую тему «По праву памяти», то Сопин свою вполне мог назвать «По праву совести». Тем более, что он не сторонний свидетель той эпохи, как «орденоносный поэт». Он – прямой участник её.

Михаил Сопин, создавая свою поэму на рубеже 1980-90-х годов. Очевиден основной мотив поэмы: память нетленна. Поэт должен жить, чтобы восполнить громадный пробел в истории страны, в судьбе своего поколения.

Поэма «Агония триумфа» начинается с возвращения поэта в родные места. Наша душа сочувствует тому, например, почему поэт взволнован, услышав гудок тепловоза у «Песочина». А железнодорожная станция Песочин – это пригород города Харьков, где закончил в 1938 году земные сроки его отец, кстати, инженер-испытатель танков…

Вот он памятливо уходит в благословенное детство:

И осталась за кадром
Изба, где певали по вечеру
Серебром голосов
О замёрзшем в степи ямщике.
Я бежал под навес,
И лошадкины губы доверчиво,
Чуя гибельный гон,
На моей замирали щеке
Перед тьмой грозовой...

«Смолкла песня…» Да, Мише в 1941 году, ещё раз повторюсь, только десять лет. А «песня» жизни уже смолкла для него. И сразу наступили «тьма грозовая»…

С истинной болью в сердце читаются дальше многие строки поэмы. Она даже пересыщена деталями военного детства, всегда точными, чаще всего, автобиографическими. Голос поэта возвышается не только болью о самом себе. Он «болеет» будущим! Сопина сжигает необходимость помочь нам, его современникам, а потом и – будущим поколениям русских людей, понять: в чём она – историческая правда того в р е м е н и.

Признак нашей любви –
Неуёмная жажда увечий:
Лишь добив до конца,
Начинаем жалеть и щадить.
К вам мой голос, потомки,
Сейчас, в лихорадочном спринте,
Всё по той же системе
Ведут словоблуды войну.
Продолжающих жизнь
Заклинаю:
Холопство отриньте,
Чтоб не мыкать сынам
Тягомотную нашу вину.
Однолюбы судьбы,
Огневые солдаты и дети,
Забинтованный болью и памятью,
Чтоб не реветь,
Я прощально машу вам, родные,
У края столетья,
Провожая себя
Со штурмгруппой
Идущих на смерть.

Замечу, что вся поэма разрывается время от времени именно такими эмоциональными, публицистическими «взрывами». Они оправданы! Ведь Сопин не зовёт за собой на смерть, он готов прикрыть своим телом всех, живых и мёртвых, только чтоб они осознали меру счастья жизни на этой грешной земле!

* * *

Но – дальше! А дальше всё не менее трагично. Война уничтожила не только «детства сны золотые», но обрушила дальнейшую биографию поэта. Летописцы биографии Сопина утверждают, что свой первый «срок» 18-летний Михаил Сопин получил… за хранение оружия! Даже если предположить, что это фальсификация следствия, то как же это похоже на характер самого поэта!

Но зачем? Война уже позади! Зачем «оружие» Михаилу? Для самообороны? Впрок? Для каких целей?.. Вопросы кажутся достаточно наивными для нас, живущих в другой эпохе. Думаю, поэт и сам себе много раз задавал их себе. И искал ответы на них. Тут он обращается к истории своего рода.

Где ж истоки мои?
Частью вытравлены, частью помню:
Мои предки – оттуда,
Где пелось и плакалось всласть.
Разливался "максим",
Гоготали махновцы, как кони,
Башлыки с головами
Разбив о советскую власть.

«Семь дедов моих в землю легло …» Надо полагать, деды и их братья, братья бабушек… Тут Сопин опровергает устоявшиеся мифы о нашей истории. В его словах – сердцевина правды о том времени, об истории своего рода. Это же – казацкая вольница! Это ведь исполнение вековечной мечты о своей земле! Ну да, «баре» укатили за кордон, интервенты разбиты: а кому земля? Вот и взялись «деды» за оружие…

Но более того, Сопин по духу связан с ними: «Я же плоть их и кровь…»! Вот откуда уже в 1949 году, через тридцать лет после гражданской войны, в его тайнике – оружие!

Правда, это только часть духовного становления поэта. В поэме «Агония триумфа» есть эпизод, который, вероятно, ещё предстоит раскрыть его биографам. Это, по-видимому, декабрь 1944. (Мне кажется, что год, «захлебнувшийся в крови» – это «десять сталинских ударов», а наступление всегда кровопролитней обороны. Впрочем, таких лет слишком много было в то время.) Мальчишка на грани выживания, а тут…

…Как тогда в декабре,
Где просил я теплом поделиться:
Не шинель – решето.
Безнадёжно. Безумно. Бело.
В доме смех и вино.
Цвет червонный на праздничных лицах.
В двух шагах от тепла
Смертью белой мне в сердце мело.
И рукой по стеклу я ударил -
Не этим ли спасся?
Резкий пьяный фальцет
Бросил свите команду: "Ату!"
Полыхала позёмка
По широким по красным лампасам.
Согревалась душа,
Ощущая пинков "теплоту".

Если это действительно факт автобиографии, то можно представить, что Сопин в этот момент почувствовал высочайшую несправедливость своего положения. Он вроде бы числит «генерала», в доме которого тёпло, «смех и вино» в «одном экипаже России».

Тут немного образ «красных лампас» двоится: то ли сам генерал избивал мальчишку, опрокинув ударом его на землю, то ли это широкие следы крови на снегу… Впрочем, суть-то почти одна! Так Сопин открывал страшную правду о «советском» бытие.

Да, поступок отчаянья! Да, отвергнутая справедливость! Но откуда это: «не этим ли спасся»? Спасся – от чего? Ведь пьяная «свита» могла забить его до смерти? «По жизни», всего скорей, жест отчаяния мальчишки обратил на себя внимание: его хотя бы поместили в лазарет или на «губу» – всё крыша над головой!

Но, думаю, поэт имел в виду и второй смысл: ему открылась, повторюсь, истина: мир жесток и несправедлив. И таким, как он, «озверелых от фронта и тыла», нет места в «обществе светлого будущего»! Он отринут за пределы его, чтобы теперь искать своё «поле».

Тут снова взрыв гневного пафоса против беспамятства этого «общества»:

Сколько нас перебито
На рынках, в подвалах, у станций,
По закону и без,
На вселенском распутье туги.
Убиенным, гонимым
Открывают вам счет
Эти строки.
И не белый на людном безлюдье
Пылает мой стяг:
Не на всех я ещё
Разослал в белый свет похоронки,
Отгорел в этой жизни
Ещё не за всех я бродяг.

Кто-то скажет: с е й ч а с – времена другие. Вроде бы теперь нам открыта вся п р а в д а «того» времени: гневные обличения Михаила Сопина нынче уже не нужны! Но так ли это?

Я из дебрей эпохи,
Из джунглей двадцатого века
По окопам и лагам
Горемычную правду свою
Приволок к тебе, молодость,
Веруя в честь человека,
Отдающего жизнь
Для других – в доброте и в бою.
Сам её отдавал.
Бит за то, что на серость плевал я.
Говорю вам:
Подачек не ждите. Страшитесь тенет.
До остудной могилы
Обрыдла игра нулевая.
Нет ничейного счета
У жизни стремительной.
Нет.

Цитата – вне контекста поэмы. На первый взгляд, она обращена только к тем молодым, кто жил во времена «перестройки». Возможно, кто-то из читателей так именно раскроет для себя её смысл. Но тут заложена «мина памяти» для разных поколений.

Настоящий поэт, каким был и остаётся в русской литературе Михаил Сопин, всегда думает «поверх» своего времени. И в глубину веков, и в будущее. Даже, не исключая того, что обращается в конкретике поэмы «Агония триумфа» только к своим современникам.

Нет, поэт намного глубже чувствует историзм любой эпохи. И он знает «природу» самого человека. Он знает то, чего мы не могли испытать на себе. А ему довелось! Поэт открывает этот высший смысл жизни! И для себя, и для нас, и для потомков…

От глупцов-погонял
Я, как рикша, под мыслью влачусь:
Не в чужой похвале
Наша сущность и наше бессмертье
В нас, в живых,
В нас самих,
В естестве наших мыслей и чувств.
Я кричу в летаргию эпохи
И в оцепенелость округи:
Мы – родня на Земле.
И Земля нам на время дана.
На Голгофу идущих
Беру я душой на поруки.
Жизнь – одна.
И Любовь.
Кровь – одна.
И Свобода – одна.
В этом трепетном мире,
По сути своей не жестоком…

Нет, не соглашаюсь с поэтом теперь уже я: мир в с е г д а жесток! Борьба добра и зла, «света» и «тьмы» продолжается. И едва ли закончится в обозримом будущем. «Мир» людей по-прежнему терзают несправедливость и голод, истребление и войны, жесткая конкуренция и «права человека», тупость и фанатизм разного рода, «масс-культура» и «духовная резервация» для всех, кто не согласен с деспотией заправил «мирового порядка». Каждый из нас обязан выбирать, по какую сторону добра или зла – ему встать в каждую минуту своей жизни…

Собственно, в этом и есть истинный смысл поэмы «Агония триумфа»!

* * *

Но что-то, как мне кажется, я ещё не договорил касательно её самой. Поэма, всё-таки, почти «автобиография» поэта. Михаил Сопин и не скрывал того «внутреннего», что ему надо было сказать для своего читателя.

Ну вот, например. Обратим внимание на самоидентификацию поэта:

Отшибали воришке-мне ребра,
Как мялкой кострицу…

Откуда взялся этот «воришка»? Как известно, свой второй «срок» Сопин получил за грабёж, причём довольно своеобразный. Он с друзьями отнял у кого-то… велосипед. Да, это был 1955-й год (вроде бы время всяческих амнистий и послаблений). Велосипед тогда – редкость, почти роскошь. Дать не взять – «советский» Робин Гуд! Говорю это без всякой иронии. Скорей всего, так и было…

Мы помним, что первый срок будущий поэт получил за «оружие»! Два года, которые он отбывал на строительстве канала Волга-Дон. А тут велосипед и… 15(!) лет «лишения свободы». Конечно, «рецидив»! Конечно, указ Сталина от 1947 года, хотя самого «вождя всех народов» уже похоронили, но ведь Сопина закатали-то на «полную» катушку! Какая тут логика? Какая мера справедливости?.. Что мог чувствовать тогда совсем ещё молодой человек (24 года!), кроме гнева и ненависти к самой «системе» и её вождям?

Конечно, «предприятие» «Спецлес» в Пермской области Сопина, это не колымские рудники того же Варлама Шаламова. Да и времена уже были «помягче». Хорошо, что Сопин нашёл возможность закончить там среднюю школу, начал постигать азы литературы, писать стихи. Какое упорство, терпение и подлинное мужество нужно было иметь или воспитать в себе, чтобы внутренне противостоять «лагерному» воспитанию, о котором говорил Шаламов… А это не год, и не два, а целых пятнадцать(!) лет.

Сейчас известно: какую независимость и нежелание вливаться в лагерные «массы» проявлял тогда Сопин, как невероятно сложно это было сделать в «закрытом сообществе». Скорей всего, поэтому его и «прошли» мимо всяческих амнистий и «досрочного освобождения»: «начальники» чувствовали неуправляемость Сопина даже под их надзором.

Тут не знаешь, спасли ли только стихи от растления душу ещё одного печальника русской поэзии, или пример духовных «предтеч» русского сопротивления, таких как Аввакум или Клюев, помогли ему выстоять в неравном поединке за свою судьбу. По сути, поединок этот - о д и н против в с е х! А ведь из лагеря мог выйти законченный рецидивист, а вышел… настоящий поэт. И как тут в очередной раз не задуматься о великой силе искусства!..

Кстати, Сопин вводит в свою поэму тему «предназначения поэта». Гнев его обращен к сладкоголосым «певцам» его эпохи, вроде «покорителей» Лужников и Политехнического музея… Одновременно, как бы «диссидентов», но и сполна обласканных той властью.

Лишь холопов на той карусели
Не кружит:
Смолкли казни,
Пой, храмная медь.
Скоморошки-стишки,
Чуть от титьки отпав, облысели.
Певунцы-горюнцы,
Без подачки – ни взвыть, ни запеть.
Без команд – ни гу-гу.
Благодать! Похвальба гробовая.
Ну да бог вам судья,
Уж чего уж там, пой – кто о чём.
Нет без волюшки вольной,
Нет песни.
Рабыня – бывает.
Вот тогда из удушья
Придёт Емельян Пугачев.

Нет, не к «русскому бунту» призывал Сопин – ярый противник любого кровопролития. Он звал к той давней вольности , которая в русской поэзии со времени Пушкина стала синонимом Свободы! Всех, всех, невзирая на происхождение и былые заслуги. А аллюзия на Пугачёва тут в другом: именно Пушкин в «Истории Пугачёва» первым попытался исследовать причины «бунта жесткого и беспощадного», находя их в крепостном праве.

Сопин, конечно же, говорит о том же, о «крепостном праве» «советской» эпохи. У поэта «Пугачёв» – это очередное предупреждение власть предержащих, не желающим слышать стоны, – даже вопль! – народного унижения. Причём не только в прошлом, но и будущем!..

Тут важно: и с к а т ь человека совести, вот актуальность и наших дней. А Сопин это понимал изначально:

…Для того и живу,
Сквозь глумления чащу дерусь,
Что без этих вот строчек <
История будет неполной -
Как без "Мёртвого дома",
Как без Гоголя странного
Русь...

Великий русский философ Михаил Бахтин высказал однажды довольно парадоксальную мысль: Всевышний не над нами и не в нас, он м е ж д у нами, как соединительная цепь в единое целое всего общества. По аналогии, это можно сказать и о поэме Сопина. Она – соединительное звено между людьми разных эпох, «звено» правды и чистой совести, между прошлым и будущим, между «дедами» и «правнуками»…

Да, я понимаю, что не сказал и десятой доли того, что заложено в поэме «Агония триумфа». Так густо, почти без «информационных провалов» и «лирических отступлений», она написана. Но как очевидно главное: эта поэма, многие стихотворения Михаила Сопина – это настоящий больной н е р в «советской» эпохи, выраженный точно и беспощадно. В этом огромная ценность его поэзии в то время и в наши дни!

 

4.

Вероятно, складывается впечатление, что художественный мир Михаила Сопина – однополярен, а полюс этот «ад-тьма». Как в обществе, так и внутри каждого человека.

Поэт как-то обмолвится: мною прожито несколько жизней! Но ведь это в земной юдоли невозможно. Потом он поправился: пройдено несколько её кругов. Но Сопин настаивает:

Я ад прожил на свете этом.
А рай – оставим для святых.

Есть здесь известная доля поэтической прямолинейности. Но ведь она оправдана творчеством поэта. Точнее – его судьбой. Сопин и есть пример того, что поэзия и судьба кровно связаны, неразделимы. Тогда и мы с полным основанием можем сказать, что его художественный мир – «ад»? Да-да, такой вот логический «пат», что на языке шахматистов обозначает «невозможность дальнейшего хода».

Ладно, будем разбираться и с этим.

Очевидно, что безусловная, а часто и высшая, ценность для Сопина – Свобода! А есть ли другие ценности? Вернёмся к поэме «Агония триумфа». Вот строки из неё:

Мы – родня на Земле.
И Земля нам на время дана.
На Голгофу идущих
Беру я душой на поруки.
Жизнь – одна.
И Любовь .
Кровь – одна.
И Свобода – одна.
В этом трепетном мире,
По сути своей не жестоком…

Курсив – те понятия, которые, в сущности, и характеризуют круг высших ценностей поэта. К ним ещё добавлю – Отечество . Поэт от своей родины никогда не отрекался, хотя претензий к ней у него было предостаточно. Но…

Всё ж выпало мне
Вселенское счастье –
Родится
В такой величайшей стране!..

Поставим Отечество (по своему усмотрению) между Кровью и Свободой. «Кровь» в данном случае может символизировать и Семью , как следствие Жизни и Любви… Хотя, у Сопина, ясно, смысл этого слова более широкий, скажем так – интернациональный… А Земля, подскажу, конечно же Природа – колыбель наша!

Пока, вероятно, трудно вывести и е р а р х и ю названных ценностей. А это очень важно! Но мы, вслед за поэтом, пойдём сверху вниз, то есть от Земли – не забудем Отечество(!) – к Свободе. А теперь просто перевернём «пирамиду»: Свобода не может существовать без «фундамента» материального и духовного; она всё-таки проявление субъективного сознания.

Заметьте, я тут ничего не выдумываю «от себя». И не беру в помощь заведомые авторитеты. Мы, повторюсь, идём вслед «системе образов» поэта. А для чего? Тут уже «просто»: разрушение любой составляющей «фундамента», обязательно лишает Свободу осязаемости, остаётся её эфемерность. И так будет до тех пор, пока вся «пирамида» ценностей снова не придёт в гармонию.

Да, это – «идеалистическое» построение мира! Другими словами – это «Божий мир» или «рай». Но, без сомнения, поэт всегда «зрел» его в своих творческих поисках. Да, иначе и нельзя: необходима высшая цель, к которой стоит двигаться Человеку: «Каждый смертный один! Вместе – пасынки века. Я ищу тебя средь лиховёртных годин, где ты, сын Человека?»

Соглашусь, всё это «беллетристика» философии. Одном словом – банальность, двумя – «простые истины». Очень-очень многим землянам кажется, что они усвоены давным-давно. Но в том-то и дело, что нет!..

Не удержусь привести мнение философа В.Непомнящего: «Природа «высших истин» такова, что они суть простые истины. Но с некоторого – давнего уже – времени человечество убедило себя, что они и есть самые «сложные» – ведь очень часто со сложным удобнее и легче иметь дело, чем с простым, меньше ответственности».

Именно безответственность большинства(!) «человеков», добавлю от себя, и привела к тому, что уже всё человечество зависло над «пропастью», как экологической, так и духовной… По сути, наша реальность – планетарная катастрофа!..

Сопин тоже размышлял об этом же:

Куда мы шли,
Куда нас завели?!» –
Заплакала. Жива душа-калека…
Шаг первый мой –
Земного Человека –
Последний шаг –
Ничтожества земли…

Уф, пофилософствовали! Но и без этого нельзя. Иначе не найти высшую точку отсчета жизненных и философских парадигм поэзии Михаила Сопина. Тогда и поймёшь, почему его «жизнь» – «ад», почему он описывает его в разнообразнейших проявлениях…

Впрочем, ещё Александр Блок говорил: "Познай, где свет, - поймёшь, где тьма".

Сопин знал, что есть «свет», но в своей жизни он видел больше «тьму». «Свет» для него была свобода, тьма – всё остальное…

* * *

Да, я опять о «свободе»… Сопин, конечно, часто имеет в виду и её «бытийный» смысл. Антонимы ей – тотальный произвол, неволя, «лагерная пыль», безлюбие, «идейный хлам», вражда, война, безумство любого кровопролития… Да и многое другое. По словам поэта: «Свобода – тягостная ноша…»

Не знаю я доподлинно, как воспринимал Михаил Сопин события августа 1991 года или октября 1993 года. Понятно, это важнейшие даты «новой» истории России. Наверное, как и многие из нас, поэт переживал их трагедию, но всё-таки с надеждой, что сама «жизнь» будет если не лучше, то другой. «Другой»-то она стала, а вот насчёт «лучше»?.. Тут нас только потомки и рассудят…

Сопин пишет:

Бежал за жизненной красой
По снегу юности босой!
Союз распался.
Я остался
Перед незримой полосой.
Былое соткано из боли.
И дом стоит
На минном поле.

А «мины» эти – это «тёмные пятна» истории России. Сопин знает: её трагедии имеют странное свойство повторяться через какое-то время. И никаких гарантий, что «инквизиция» в ней, и только ХХ века, ещё когда-нибудь не повторится.

Всё это отражается на душе!
Я свободен на сто лет
И ещё на триста…

Недавно с некоторым недоумением прочитал, что «поздняя» поэзия Сопина не то, чтобы стала «публицистичней», а стала «мудрее». Да подишь ты! Сопин в поэзии всегда утверждал свою правоту , свою правду не в обход современности. Иначе он бы не стал поэтом, он просто не мог писать стихи дистиллированные, очищенные от проблем и даже – з л о б ы – дня. Радости дня он оставлял другим. А себе – боль! А себе – страдание! Чтобы их передать читателю ему и нужна была публицистика вплоть, как он выразился однажды, до «крика в стихах»!

Понятно, что «исполненные боли строки» – сами по себе уже публицистика. Чужая боль должна вызывать сострадание, желание облегчить её. Но разве этого достаточно? А как же быть с тем, если «рвётся крик в мою душу и совесть мою», а? Если мы не видеть источник больного н е р в а, то грош цена самым распрекрасным словам о «боли».

Нет на свете общей боли:
Тем – централ,
Другим – жильё.
И у каждого о воле
Представление своё.
Самозвано. Непогожее.
Сложно. Ложно. Морок. Дичь.
Политический по коже
Свищет ветер,
Словно бич.

Две последние книги Михаила Сопина «Свобода – тягостная ноша» и «Молитвы времени разлома» (обе – Вологда, 2002) – насквозь публицистика! Он нередко уходит даже в памфлет, в едкую сатиру, не говоря уже о «протестности» его многих стихотворений. Появилась даже некоторая «лозунговость» в стихах, а это, понятно, не самое лучшее их свойство. Но это, почти всегда, подлинный «крик души»! Поэт словно потерял надежду «образами и мотивами» достучаться до душ и сердец своих современников. А ещё хуже – и потомков!.. Поэтому он на «сто и даже триста лет свободен»: не очень надеется, что мир (в целом) освободится от «партийности» и «идейного хлама».

Тут, собственно, повод вернуться к тезису: является ли художественный мир Михаила Сопина только «адом-тьмой»? Вопрос, как вы понимаете, далеко не праздный. Ответ на него и определяет истинное место Сопина в русской поэзии.

Хорошо, поговорим… о Николае Рубцове. Давно и окончательно утверждено в нашем сознании, что его художественный мир – мир почти безраздельного света! Вадим Кожинов пишет: «Стихия света выступает как воплощение наиболее глубокой сути рубцовской поэзии, – притом как одно из основных, если не самое основное воплощение этой сути».

При этом мы знаем, что «мир» Рубцова полон и трагедийности, и своих «тёмных пятен», есть в нём и подлинная боль, страдание, даже – смерть… Тогда откуда – свет? Да, из общей тональности его поэзии, а в ней подавляющее преобладание светлых образов и ролевых персонажей.

Теперь – к Сопину. Мы и говорим о его художественном мире, как «тьме», потому, что в нём-то и преобладают тёмные стороны. В этом основная особенность его поэзии. Но значит ли это, что она не имела право на существование? Ещё какое: слишком много «света» было у других «певунцов-горюнцов» и всяческих «эстрадников». А «тьмы»-то, то есть правды, и не хватало катастрофически…

Творческий сподвиг Михаила Сопина в том и состоял, что он, пожалуй, чуть ли не единственный в русской поэзии ХХ века, поставил перед собой практически архисложную задачу: рассказать о том, чего многие и многие его читатели не только ни никогда не испытывали в своей жизни, но и вообще о реалиях «другого» бытия имели смутное понятие, чаще всего – книжное или умозрительное. А он донёс до нас всю трагедию «ада», он передал потомкам свою боль и память посредством поэтического слова и своей судьбы.

Не всё в поэзии Сопина равнозначно, не всё пройдёт испытанием временем. Но лучшие его стихи уже приняты и поняты русским народом, ибо они о нём, о его истории, давней и ближайшей, трагической и болевой…

И, конечно, имя это – Михаил Сопин – уже никто не вычеркнет из анналов русской поэзии. По-моему, это самый главный итог его трагической судьбы.


Комментариев:

Вернуться на главную