Владимир Филиппович Смык
Владимир Филиппович Смык родился в 1941 году. Окончил Московский государственный университет. Работал журналистом в АПН, газетах «Рабочая трибуна», «Гудок». Выступает как поэт, прозаик, публицист. Печатался в журналах «Образ», «Москва», «Наш современник», «Молодая гвардия», сетевом литературном журнале «Камертон». Автор книг «Встреча»(1989г.), «Приключение в библиотеке» (2008 г). Член Союза писателей России.

РОЗА И ГРОМ
Майский день догорел,
Но свежа простыня,
И чужда мне постель.
Звездный ковш, наклонись
И пролей на меня
Соловьиную трель.
Эту тайну старинный мой друг
Соловей мне открыл:
- Я беру, он сказал, -
свой сверкающий звук
У небесных светил.
- Если с неба твой звук,-
возразил я ему, -
Почему же в ночи
Так пульсирует песня твоя, почему
Она дробно звучит?
- Как начну свою трель,
посмотри в эту высь, -
Попросил соловей. –
И представь, что ты звук,
и пойди дотянись
До дубравы моей.
Быть услышанным много стоит труда.
Потому и пульсирует в небе звезда.

КРАСНАЯ СТРЕЛА
1.
Поставлен шпиль как ударенье:
Над першпективой – речь Петра
Еще слышна здесь сквозь ветра,
Развеявшие с утра
Густой туман и с ним виденья
Поэтов, для которых был
Туман лишь занавесью между
Двух действий, чтоб сменить одежду
У лицедейки у судьбы.
Ее игры жестокий опыт
Моя запомнила страна -
Век не видать бы из окна
Прорубленного той Европы…
2.
Вот сяду в поезд и проверю:
Не канул в Лету Летний сад?
Фонтанов белые деревья
Над головой еще шумят?
Столица северная блещет?
Имперский помнит свой размах?
А что Нева? Всё так же плещет
В поэмах, прозе и стихах?

ПТИЦЫ
День медлил начаться, в низинах стояли туманы –
Путь Млечный там все еще с ночи, казалось, гостил.
Но ближе к полудню нахмурилось небо над нами,
И клин журавлиный над рощей березовой взмыл.
Все дальше, все дальше уходит он горней дорогой,
И сила упорная в каждом упругом крыле.
Куда же вы, птицы? - итак нас осталось немного,
Нас мало осталось на горестной нашей земле.
И тучи за вами, их ветер порывистый гонит,
Мятежная ярость в холодных порывах слышна.
Овраг перед ним, на краю генералами – клены,
Он срежет погоны, сорвет с их груди ордена.
И будет раздет донага этот лес и расстрелян.
А сколько в нем раненных в самое сердце рябин.
В осенней войне никогда не считают потери –
Моли о нас Господа, птиц улетающих клин.
Прощайте, прощайте, богатство, достоинство, слава,
На землю пришел разоренья великого час.
Все выше – вошел уже в тучу – ваш клин величавый.
Куда же вы, птицы? - нас мало осталось без вас.

ОСЕННИЙ КУРС
Вороны полем ходили степенные
В поисках падали.
Лес красовался бумагами ценными,
Но они падали.
Вдруг подхватили их ветры проворные,
Как братья Черные.
Шумно захлопали крыльями вороны:
- Продано! Продано!

* * *
И соткан белый холст для русских верст,
Леса на панихиде в черных ризах.
Луна вкрутую и соленых звезд
Крупицы к небогатой русской тризне.
Завыли ветры, вьюги замели
Тот край земли, что называют Русью.
Мерцает лед, сковавший корабли,
А к морю шли. Почти дошли до устья…

* * *
Игрой алмазною искусной
Зима украсила сугробы –
Еще не все равнины Русской
Алмазы вывезли в Европу.
Еще над нашими полями
Не сплошь господне небо хмуро,
Большой Медведицы над нами
Еще не поделили шкуру.

* * *
Февраль свои откроет закрома
Взметнет сугробы и оснежит рощи.
Еще уроки чистоты и мощи
Ведет в России матушка-зима.
Кладет пред нами новую страницу –
Во весь простор сиянье белизны.
Над нею ветер и она искрится,
И многое на ней должно случиться.
И смертные нам рано видеть сны.

ИМПЕРАТОР
Как в серебряные застучишь ты свои молоточки,
И алмазный бурав повернешь в купине там, где полночь темней,
Тотчас брошу перо, не уважив строку свою точкой,
И пойду в подмастерья проситься к тебе, соловей.
А когда над лесною поляной ударишь картечью,
Далеко разнося пламенеющих звуков пунктир,
Попрошусь я тогда на родном нам обоим наречье
В рядовые солдаты к тебе, господин бомбардир.
Я люблю разных птиц, и скворца мне мелодья известна
Переливчатая – так ручей в жаркий полдень течет –
Вся она в обаянии с детства знакомого места,
У тебя, государь мой, характер и голос не тот.
…Заметались вороны, пугаясь колес перестука,
поезд крикнул – и все, что вдоль насыпи, бросило в дрожь.
Ты же, доблестный мой, на секунду труда не прервешь:
Пусть его пошумит, тебе надо работать над звуком.
Камертоном твоим – луч высокой Полярной звезды.
Не чужой ты под чашей луной осененного свода.
Император ты мой, голос твой покоряет народы.
Собирай же Россию, воздаст тебе Бог за труды.
Над излуками рек, над изгибами долгих путей
Воцарись, самодержец, в цветущих весенних хоромах,
Посылай по зеленым волнам в белой пене черемух
Свою трель, мореплаватель.
Труженик.
Царь.

СОЛОВЕЙ
          Памяти о. Димитрия Дудко
Как быстро таял твой земной состав…
Освобождаясь от всего, что тленно,
Ты уходил, и плакал я, узнав,
Как он велик – души исход смиренный.
Она теперь в раю, а мой удел –
Печаль и слезы. Так недавно было:
Ты с Богом говорил, а я глядел –
Да что я мог еще – тебе в затылок.
Ах, славно до чего тогда жилось:
Блестел затылок. Тихий белый пламень
Над ним струился реденьких волос,
Как нимб его запечатлела память.
Я знаю, что и многогрешный аз
Порою был предметом разговора:
Ты с Богом говорил о тех, которых
Любовью – не жезлом железным – пас.
…Под ветром, налетевшим в час заката,
как угли гроздья вспыхнули рябин.
Где твой затылок, сильный мой ходатай?
Один я перед Господом, один.

* * *
Бог сказал:
Я страну тебе дал.
Она разве
не прекрасней всех стран на планете?
Бог сказал:
Я жену тебе дал.
Она разве
не прекрасней всех женщин на свете?
Бог сказал:
Я язык тебе дал.
Разве он
Всех иных не прекрасней наречий?
Что же ропщешь и мечешься ты, человече?

* * *
РУССКОМУ МОРЮ (*)
Ветер кинулся прямо на грудь и лицо облизал,
Встрепенувшись, подняли акации радостный шум.
Взволновалось и море – и двинуло вспененный вал.
И, вздохнув полной грудью, ему я навстречу шагнул.
Принимай мой глубокий поклон, осиянная зыбь,
Как ты здравствуешь, сила без меры и ширь без преград?
Всем я сердцем люблю твой могучий свободный язык,
Потому что он нашему русскому – брат.
Донесли ведь не зря твое русское имя века.
Чем и волны твои не седые в степях ковыли?
Облака проплывают. Плывут и плывут облака
Над твоею равниной, что Русской равнине сродни.
____________________________
(*) С IX века в арабских источниках Черное море называлось русским

* * *
Волна вздохнула шумно и опять
Так горестно… И, затаив дыханье,
Ты слушаешь, и силишься понять
Ночного моря шум, ночных небес молчанье.
Вот полная луна вплывает в окоем,
Кладя дорогу для равнины водной.
О чем волна печалится? О чем
Морская бездна жалуется звездной?
Роза и гром
Сад, что душа чужая, был потемки:
где звезды, кроны, где стволы дерев?
Ночная птица начала негромко,
но тут же замолчала, оробев.
Когда над ней нет ни крупинки света,
ни зернышка – какой уж тут мотив…
Но вот, сначала дуновенье ветра,
еще мгновенье – и уже порыв.
На каменную кладку под ногами
упали капли, листья теребя –
гроза! Сверкнули плиты зеркалами –
толпа дерев увидела себя.
С рождения не знающие стрижки,
живя вокруг стволов своих кривых,
сиятельной захваченные вспышкой
себя застали в искрах золотых.
За что такая милость им нескладным,
признанием каких таких заслуг?
Огонь, небесный пощадил – и ладно,
но небо их озолотило вдруг.
Ах, вот что: угол осветив ограды
и старую корзину на шесте,
явленье розы происходит саду,
явленье желтой розы на кусте.
И гром с небес, могучих, грозных, дробью,
Чугунных ядер покатился к ней
и, посмотрев на розу исподлобья,
сказал угрюмо:
- Я твой соловей.
И смысл ее прекрасного явленья
растолковал его чугунный слог:
о жизнь моя, в минуту озаренья
так щедро ли тебе отпустит Бог,
как тем деревьям? Грозный час нагрянет,
и молния, чертя наискосок,
во все углы души моей заглянет –
хотя б один найдет ли там цветок?


Комментариев:

Вернуться на главную