Пожалуй, более красивой, свободной и независимой в жизни и творчестве, какой была Лариса Николаевна Васильева, русская литература рубежа XX-XXI веков не знает. Она была во всем самодостаточной, дерзкой и, подчас, пугающе откровенной. Её смелость, бескомпромиссность, упрямство и настойчивость заставляли трепетать «сильных мира сего».

Лариса Васильева умела любить. В дружбе всегда оставалась верной. Она была доброй матерью для своих детей и студентов.

Каждая новая книга Ларисы Николаевны являлась событием не только России, но и далеко за её пределами.

Лариса Васильева из тех шестидесятников, которые любили свое Отечество и верно служили ему до конца дней. Тому свидетельство «Книга об отце» и Музей истории танка Т-34, созданный по её инициативе в Подмосковье в память своего отца, конструктора Николая Кучеренко.

А разве можно забыть «Русские имена» Ларисы Васильевой:

Нет, не из шёлка,
Не из ситца,
А из сурова полотна,
Что на хозяйстве пригодится,
В России сшиты имена.

Лукаво, ласково, степенно,
Легко сплетается венок:
— Алёнка!
— Леночка!
— Елена!
Голубоглазенький Ленок!

Чу – ветер дунул:
— Дуня! Дуня! –
А сам, юродивый, бегом,
Простоволосая колдунья
Идёт по лугу босиком.

Как спелый помидор
Со свёклой
Хозяева соседних гряд –
Румяный Фёдор
С белой Фёклой
На лавке рядышком сидят.

А им на встречу
Зов ненастья,
То затихая, то трубя:
— Спасите!
Утопилась Настя!
Ивана до смерти любя!

И пашет, пашет, пашет
Паша,
Лишь пот стекает ручейком.
Не уставая, машет
Маша
Ему зелёным рукавом.

Привычно, ясно,
Смутно, странно
Живут в России имена.
А степь по имени
Степана
Однажды степью названа.v

Нет, Лариса Николаевна Васильева не ушла. Она только на время уснула, чтобы назавтра мы узнали, что в Москве новая улица названа именем поэта Ларисы Васильевой, ибо память её отныне в род и род.

Писатели России

 

СТАРШЕЙ СЕСТРЕ – ОТ САДКО…

Только что я целовал ей руку в фойе ЦДЛ, она сидела на кресле с гостями 15-го Съезда и роняла какие-то властные указания. Мне, например, летом говорила: «Время летит быстро. Подумай, что можно сделать к 200-летию Некрасова. Это – наш третий и недооценённый поэт!». И вот – убийственная весть…

При жизни Ларисы я этого не говорил, но теперь – признаюсь: именно она стала для меня настоящей наставницей - русским учителем ("Васильевой - дань сердца и вина!" – написал я ей на первой книге). Ещё студентом Литинститута после громкого выступления в ЦДЛ с гитарой я был замечен и попал в огромную группу писателей, полетевшую на Дни советской литературы в Краснодарский край. Это был застойный 1972 год. Первый секретарь крайкома Медунов принимал нас шикарно. Руководил представительной делегацией Герой Соцтруда Алим Кешоков, который, как все фронтовики – особенно танкист Сергей Орлов, относился к Ларисе с отеческой теплотой. А она, как молодая коллега, взялась опекать ещё более молодого меня. Познакомила прежде всего ещё в самолёте с Виктором Фёдоровичем Боковым, которого боготворила. Рассказывала о других - своим грудным голосом, иронизировала, приободряла… В гостинице, после первого же ужина с вином, собрала небольшую группу поэтов и  приказала петь. Мне было неудобно,  и я начал с Окуджавы: «Простите пехоте». Она прослушала подчёркнуто равнодушно и сказала: «Теперь своё!». Я спел «Колокола Суздаля», она вскочила, приобняла и поцеловала. «Вот – это и впрямь твоё!».

В Москве созвонились, и она пригласила на дачу, на станцию Луговая, где потом, через много лет, я снимал её для программы «Русский дом». А тогда мы отправились на соседний луг. Говорили о поэзии, о планах, она рассказывала о встречах с Гагариным о том, как внушала ему, что он – представитель не только СССР, но прежде всего великого русского народа. Внезапно перекинулась на моё будущее: «Ты не должен увлекаться этими модными веяниями, рассчитывать на дешёвый эстрадный успех Евтушенок, заигрывать с теми чужаками, от кого в литературе так много зависит. У тебя – русский, славянский путь. Перечитай Тютчева, вникни: «панславянизм – хоть имя дико, но мне ласкает слух оно»… Пусть гитара, но она должна звучать, как гусли. Я буду тебя звать Садко». 

Тот разговор в летний полдень запал мне в душу, перевернул многое в сознании - так убедительно говорила Лариса. Потом мы встречались у неё дома по всяким литературным делам, она помогала мне отобрать стихи для подборки в «Юности», на открытие книги «Дань», продолжала поддерживать всё самое русское и органичное во мне. Потом уже и я начал её публиковать в «Литературной России», в том числе заметки и стихи из Англии. Мы общались, как коллеги, она всегда впрягала в работу, требовательно спрашивала: «Что можешь написать для уникальной книги «Душа Москвы» - Лужков на банкете обещал деньги выделить». – «Могу написать о московской песне» - «Замечательно! Жду».

За огромным издательскими и общественными проектами продолжала оставаться Женщиной и Поэтом:

…и голос мой неповторим,
не потому, что так хорош,
а потому, что не похож
ни на кого…
Года пройдут
и новый голос приведут,
и для него начнутся вновь:
          Судьба,
          Война,
          Мечта,
          Любовь… 

Позвали Война и Судьба, потом была книга про отца и создание Музея танка Т-34 на Дмитровском шоссе, приезжал туда, брал интервью, помогал пропагандировать в эфире. Лариса рассказывала о былой славе, обо всех своих «Кремлёвских жёнах»: «Меня обобрали все. После смерти мужа Олега я осталась благодаря Ельцину, как и все, с одним рублем. Но помогли выжить  западные и восточно-европейские издательства.  «Эксмо» мне даже 8-томник испортил. Но мне уже некогда было заниматься литературой – музей захватил. По сравнению с ним все стало так мелко…».   Всегда делал то, что просила, а то и повелевала старшая сестра по песне. Перед первым своим большим юбилейным вечером в ЦДЛ  сказала: «Я хочу, чтобы только три мужика были на сцене – Сергей Михалков, Юра Кузнецов и ты». Кузнецов прочитал своё стихотворение о чайке (Лариса – с греческого чайка), в котором есть гениальная деталь: «против ветра роняет перо», а я стихи, написанные в Новгороде:

Так ли уж ты от меня далеко?
Стихла гостиница. Надпись «Садко»
Светится ночью зелёным.
Бывало,
Ты меня в юности так называла –
Брата меньшого по песне. Ну, что ж,
Может, и был на него я похож
Тем, что осенние лебеди-гуси
Клики роняли, а слышались – гусли.
Звук их доныне готов мне помочь…

Полночь. Один. В Новегороде ночь.
Дремлет гостиница рядом с лугами,
Видится всадника тень меж стогами.
Верю, спешил он, во мгле пропадая
Полой, Ловатью –
К отрогам Валдая,
К водоразделу великой земли…

Нам не бывать друг от друга вдали!

Постоянно чувствовал её рядом на огромных расстояниях Русской равнины и Европы, всегда читал её стихи и явственно слышал красивый грудной голос. Его, как и гусли Садко, всегда будет доносить нестихающий ветер…

Александр БОБРОВ

ДУША ЕЕ СВОБОДНА И ВОЛЬНА

Горестно осознавать, что в эти дни не только Русская Поэзия, но и в целом Русская литература понесла невосполнимую утрату — смерть Ларисы Николаевны Васильевой… 

Я и мои однокурсники по Литературному институту: Валерй Латынин, Сергей Хомутов, Бати Балкизов, Аминат Абдулманапова и др. ребята из семинара Владимира Ивановича Фирсова хорошо помним, как занимаясь в главном здании института, в его большой аудитории, через наш зал в свой небольшой кабинет проходила Лариса Николаевна (которая во время нашей учебы в 80-е годы тоже работала в Литинституте и вела творческий семинар), — и мы с восхищением всякий раз смотрели ей вслед. К тому времени имя Ларисы Николаевны было уже широко известно во Всесоюзных литературных кругах. И мы с ребятами тоже были ее поклонниками, обмениваясь на семинарах друг с другом ее стихами, которые издавались отдельными книгами, а также часто публиковались в журналах «Юность», «Молодая гвардия» др. популярных художественных изданиях… 

По сей день я помню и люблю ее самобытную поэзию и, работая с литературно одарёнными детьми из Детского литературного клуба «Братские роднички» во Дворце детского и юношеского творчества (пытающихся выразить свой внутренний мир художественным словом), — я знакомлю ребят на занятиях с ее незабываемым творчеством. 

И сейчас, глубоко скорбя и отдавая дань светлой памяти, Большого Русского Поэта, Ларисы Николаевны Васильевой, хочу процитировать запавшие мне в душу ее стихи: 

Летят года вперед, как птицы 
И им нельзя остановиться: 
Замедлить бег свой невозвратный 
Иль повернуть свой путь обратно. 
И мы бежим за ними следом 
По радостям или по бедам, 
Живем, стареем, умираем, 
Работаем или играем. 
Спешите, люди, насладиться. 
Ведь что погибло - не родится. 
А что родится - умирает 
И человек не выбирает. 

* * * 
Верните время! На две секунды, 
на вдох и выдох, я всё успею: 
Вернусь из прошлого Ниоткуда, 
где липкий сумрак залил аллеи. 
Сломаю стрелки, чтоб сны зависли, 
по ржавым стенам размажу горе, 
сотру всю память, что смяла мысли 
и топит утро моё в миноре. 
Закрою окна — бессмертный ветер 
гуляет в доме ушедших в море… 
Верните время!, и я, поверьте, 
на жизнь со смертью ещё поспорю. 

* * * 
Пережила, перемогла, 
переждала, перетерпела 
все то, что в сердце берегла, 
чего сберечь я не сумела. 
И радуюсь напевам птиц, 
ветров невидимому чуду, 
и счастье тысячами лиц 
глядит свирепо отовсюду. 

Сколько неистребимой веры в торжество и бессмертие жизни звучит в этих неповторимых строках! 

Особо хочется сказать и об ее стихах о любви. В них она не молит по-нищенски счастья и любви у своего возлюбленного, а по по-женски с достоинством переживает все размолвки и разлуки с ним. Яркой иллюстрацией тому служит стихотворение: 

Забыл? 
Я так и знала, 
Изверился, остыл. 
Мне, впрочем, нужно мало: 
Услышать, что забыл. 
Напрасными слезами 
Лица не орошу, 
Что было между нами, 
Припомнить не прошу, 
И не пошлю проклятья 
Забывшему вослед, 
прохожему в объятья 
С тоской не кинусь, нет. 
В той радости высокой, 
Что вместе нас свела, 
Всегда я одинокой, 
Всегда ничьей была, 
И не тебя любила, 
а мир в одном тебе, 
за то, что не забыла, 
Кладу поклон судьбе, 
Щедра она со мною: 
Ни день, ни час, ни год 
Не ходит стороною, 
Наотмашь в сердце бьет, 
Свободно и легко мне, 
Наверно оттого. 
Забыл? Ты прав, не помни. 
Не стою я того. 

Глубоки размышления Ларисы Николаевны Васильевой и об искусстве. Здесь душа ее свободна и вольна, как птица. Её творчество не зависит от случайных строк: ибо оно глубоко прочувствовано и пережито душой. 

Великое искусство— 
изведать свой полет, 
извлечь из мысли чувство, 
как из полыни — мед, 
мечтой парить раздольно, 
взлетая высоко, — 
а если сердцу вольно, 
то на душе легко, — 
сразиться с зимней вьюгой 
и летнею волной, 
но круговой порукой 
связать себя с весной, 
растоптанные травы 
попробовать поднять — 
и это выше славы, 
ужели не понять? 

Царствие Небесное рабе Божией, Ларисе Николаевне Васильевой. 

Владимир КОРНИЛОВ, г. Братск, 01.03.2018 г. 

Вверх

Комментариев: