Елена Сойни – известный в Карелии автор стихов, пьес, переводчик, литературовед. Она в числе немногих карельских поэтов, чьи стихи издавались в Москве, в частности, в издательстве «Молодая гвардия» в литературной серии «Золотой жираф», где печатались произведения таких мастеров слова, как Н. Гумилев, А. Ахматова, М. Цветаева, В. Солоухин, Т. Глушкова. Одна из ярких звезд российской поэзии XX века, Елена Сойни проводила множество поэтических вечеров, и, тем не менее, ее полное лиризма, глубокого проникновения во внутренний мир человека и философского осмысления жизни творчество до сих пор является откровением для многих читателей. В центре творчества Е. Сойни – судьба женщины, ее боли и обиды, радости и мечты. Энергетически сильные, эмоционально резкие стихи, в которых с предельной откровенностью говорится о проблемах нашей действительности, а рядом — прекрасные, трогательные, милые строки, посвященные юной дочери, в которых поэт признается в том, что «отречется от царства» ради счастья своего ребенка, поскольку женщина, даже самая талантливая и известная, — прежде всего мать и хранительница жизни.Сейчас её дочь Елизавета Сойни уже молодой и талантливый художник.

Секретариат правления Союза писателей России и редакция "Российского писателя" поздравляют Елену Григорьвну Сойни с юбилеем! Новых вам книг, пьес, счастья в жизни!

НОВГОРОДСКОМУ ВЕЧЕ
Эй, колокол, зови меня на вече,
Коль право голоса мне вечностью дано,
И у меня еще сохранено
Ушкуйников разбойничье наречье.

Что помешает мне переместиться
На полтысячелетия назад —
То на Восток мы едем, то на Запад,
А с прошлым, как известно,нет границы.

Что вам скажу? —
Держитесь крепче, братцы,
Начните жизнь веселую дружней,
Чтобы Москве сюда не подобраться,
Садитесь, атаманы, на коней.

И от грядущего разора и разврата,
Описывать который не берусь,
Храните братцы, Северную Русь,
Начните песню заново, ребята.

***
Гоголь назвал Русь птицей-тройкой,
И она умчалась в неведомые дали
Со своих равнин.

Эмигранты назвали Россию кораблем,
И она уплыла в неведомые дали
От своих берегов.

Коммунисты назвали СССР
Космическим спутником,
И он улетел в неведомые дали
С родных небес.

Как же назвать оставленную землю,
Где смотрят
Американские фильмы
На китайских видеомагнитофонах?

***
Мы втянуты в нелепую игру —
у игроков ни родины, ни хлеба...
Поэзия пришлась не ко двору,
но что ей двор, когда ещё есть небо?

И есть земля без имени, в слезах,
измученная играми без правил,
что ни вещун, то ей пророчит крах,
за грех какой её Господь оставил?

Но колдунам ответит окоём,
откликнутся весенние рассветы.
Пророков нет в отечестве своём,
но есть в своём отечестве поэты.

***
В камин подброшены поленья,
Готова банька, чай согрет...
Ну что ещё для вдохновенья
Тебе хотелось бы, поэт?

С оленем повстречаться взглядом,
Остановиться на мосту
Над белой властью водопада,
Взрывающего высоту,

Чтоб капельки прохладной пены
Стекали радостно с ресниц...
Вот где рождение Вселенной —
Вдруг убедиться, глядя вниз.

Поверить в совершенство мира
Под светом северной звезды,
Когда над вечностью и мигом
Пророчество звучит — воды.

* * *
Еще один закрытый детский сад —
в песочнице — забытые лопатки,
нужду справляет,
важен и пузат,
огромный пес на маленькой площадке.

Разобран деревянный самосвал —
на чью-то дачу отдирают рейки,
зловеще
незатушенный упал
окурок
на ромашку у скамейки.

Стареет род,
хворает поводырь,
за портом порт
сдается,
град за градом,
богатыри уходят в монастырь...
Не надо на Руси детей! Не надо!
Как этот мир я сыну подарю —
безденежный, бездетный и бездольный?
Как ангела к чужому алтарю
незваным гостем приведу невольно?

И если жизнь — столь непосильный крест,
как бастовать мальчишкам нерожденным?
Их молчаливый выражен протест —
не появляться в доме разоренном...

Но ты, мой сын, рождайся и кричи —
пусть плач твой, оглушая без пощады,
пронзит все души намертво в ночи,
прогонит псов
с детсадовских площадок.

***
Мой город, здесь мне будут рады
Две с половиною души,
Мой город, где страшны фасады,
Но подворотни хороши.

Мой город,
Где старик Державин
Не стих читает — приговор,
Под монументом его ржавым
Собаки созывают сбор.

Мой город без души и правил,
Уничтожая сад камней,
На набережной понаставил
Ваянья "окаянных дней".

Он до безумья ненавистен
И до безумия любим...
Дорога приведет на пристань,
Чтоб снова любоваться им.

* * *
              М.Б.
Чудодействовать — это непросто,
но однажды в начале весны
над растаявшим льдом у погоста
воскреси мои детские сны.

Я смогу чудодейством ответить,
незаметным для тысячи глаз,
и не будет на всем белом свете
двух скитальцев счастливее нас.

***
А жаль, что все не вечное —
слиянье рас и вер,
и молодость беспечная,
и наш СССР,
моя свобода шалая
от денег и от бирж —
туда, куда летала я,
уже не полетишь —
из Таллина в Сванетию,
а дальше над Курой,
в Чечено-Ингушетию,
в медовый месяц мой...
Сейчас сижу недвижимо
уже десяток лет,
мне до вокзала ближнего
доехать денег нет.
И все не перебесится
бог
грома над Чечней —
в бою пропал там без вести
медовый месяц мой.

* * *
Взрывая ночь весеннюю,
земля взлетает ввысь —
о Сербии, о Сербии
молчи.
Или молись.
На крестный ход зовущее
весь православный свет
да здравствует созвучие
сбивающих ракет.
На юге и на севере
сражается наш взвод.
Спаси, Россия, Сербию,
а Бог тебя спасет.
1997 г.

* * *
Кольцо и крест —
иное не спасет.
Любовь и Бог —
что людям нужно кроме?
Судьба и вера —
истина проста.
Я знаю.
Но душа моя пуста.
И ни кольца на мне, и ни креста.

* * *
Нет, уже не набрать высоты —
солнце скрылось, подрезаны крылья.
Перед взлетом у белой черты
настигает пилота бессилье.

Командир эскадрилии, ас —
он такое выделывал в небе,
а земля без любви и без ласк
стала горькой, как сорванный стебель.

А пилот — не старик, не лентяй,
и без неба ему не живется...
Я прошу тебя, летчик,
                             взлетай,
если жизнь для полета дается!

***
Когда ворвётся крошечной звездой
в твою судьбу живой комочек света,
когда сердца одним теплом согреты,
как две струны мелодией одной —

научишься и ползать, и летать,
и спину гнуть, и, обретая гордость,
в себе откроешь царственную стать
и самую плебейскую покорность.

Пойдёшь своей любви наперекор,
слезами без молитв начнёшь молиться
за каждый дочкин вдох, за каждый взор
ещё не оперившейся Жар-птицы.

* * *
Моя маленькая Лиз,
Мой восторг и мой каприз,
Моя солнечная ночь,
Мое чудо, моя дочь,
Мой спасительный удел
Оказаться не у дел,
В мире, где черным-черно,
Наше светится окно.
Перевернута земля,
А у нас теперь - Семья.

Не первый раз,
Не первый год -
Случается, и мне везет.
Встречая зимнюю зарю,
Ушедший век благодарю
За то, что вспыхнули в пургу
Три алых розы на снегу.
Возможно, их волшебный свет
Мне озарит еще сто лет.
Я рада вечеру и дню,
Я утро каждое ценю -
Услышу - и душа светла:
- Любимая, как ты спала?
И ничего важнее нет,
Чем твой вопрос и мой ответ.
Вот сказка, что коснулась нас
Звеном в цепочке двух пространств.
Пусть держится земная ось
На этом:
- Как тебе спалось?

***
Восьмое марта — праздник…
рыбаков —
и выходной, и лед еще не тонок.
Едва собравшись, засветло, спросонок,
спешат мужи из теплых уголков,
туда, где снег блестит, как чешуя
зеркального с отливами леща, и
туда, где лунки маленькой края
огромную Вселенную вмещают,
где прикипает к удочке душа
и замирает в ожиданье зова,
где жизнь в любую морось хороша
с уловом и без всякого улова.