Антонина СЫТНИКОВА (Орёл)
"Увидишь ты, что истина проста..."

Из новых стихов

* * *
Ненько моя, Украина,
Что же случилось с тобой?
Где-то в истории длинной
Твой затерялся покой.
Может свирепые гунны
Душу терзают твою,
Или же ярость Перуна
Камни швыряет в краю,
Где зажигали каштаны
Свечи румяной весной.
Где принимались фонтаны 
Летний забрызгивать зной.
А на развалах арбузов
Осенью было не счесть,
Дынь-поросят желтопузых –
Есть их и не переесть.
Где вечера близ Диканьки
К свадьбе вели невзначай,
А после радостной баньки
Пили уж точно не чай.
Где танцевали на святках
Барыню и гопака
С выходом или вприсядку
Так, что трещала доска
Пола в бревенчатой хате,
Песня на волю рвалась,
И анекдот в «неформате»
Мог зацепить даже власть.
Бодро галушки в сметану
Прыгали наперебой…
Спрашивать не перестану:
Что же случилось с тобой?
Радость во взоре погасла,
Слёзы – горючей рекой,
Гибели близкой опасность
Сердце сжимает тоской.
Рвутся снаряды и мины,
И ранами – гибель людей.
Под лозунгом «За Украину»
Тебя добивает злодей.

ПОДВАЛ НА КРОВИ
(Украина 2014 года)
Да, бывает конечно, не спорю,
Что и звери собратьев едят,
Но разлив неуемного горя
В мир несет человека собрат.

Он – прообраз грядущего Зверя,
В страхе, ненависти и борьбе,
Ни пророкам, ни Богу не веря,
Убивает подобных себе.

Истекает свеча стеарином,
Из еды – лишь припасы свои.
Под землею, в подвале старинном,
Удушающий морок стоит.

Ребятишек чумазые лица –
Будто век позапрошлый настиг.
Нет воды: ни попить, ни умыться,
Только слёзно потеет настил.

К роднику – километра четыре.
Под обстрелом попробуй пройди.
Почему-то в «гуманнейшем» мире
Смертоносные льются дожди.

Под пятой записных демократий
Оказался простой человек.
И давно не боятся проклятий
Ни правители, ни этот век.

Замесили со свастикой тесто
В потаённых литовских лесах
Из прогорклой мякины протеста –
И уже чья-то жизнь на весах.

Получились «печеньки» на славу,
Словно время повёрнуто вспять,
И осколок огромной державы
Сам себя разрушает опять.

Мать читает хорошую сказку,
Дети верят, а может – и нет,
И рисуют коричневой краской
Лес, дорогу и весь белый свет.

Кошку Муську, собаку Белянку,
Солнце, небо и воду в пруду,
Своего огорода делянку,
Даже деда-героя звезду.

Видно, просто закончились краски,
На палитре осталась одна.
Силу нежной родительской ласки
Одолеть не способна война.

Мамка песню поёт, и как будто
Под рукою скользит ручеёк,
Голос льётся, и в эту минуту
Бой от них бесконечно далёк.

Они выживут всенепременно,
Сохранят свою русскую речь,
Ведь подвала добротные стены
Их сумеют от пуль уберечь.

Ещё прадед, земля ему пухом,
Строил этот подвал на века
И не ведал ни сном и ни духом,
Что собрата не дрогнет рука.

«Град» ударит прямою наводкой.
Трое, с виду нормальных ребят,
То ль «под кайфом», а то ли «под водкой»
Будут ржать: «Колорады летят».

Взрывом в небо рассветное поднят,
Миру высшую ценность явив,
Здесь невидимым храмом Господним
Станет светлый «Подвал на Крови».

* * *
Катит полночь яблоко луны
По крутой дороге небосвода.
Кто бы ведал, как сейчас нужны
Тихие мелодии природы!

Пусть они – прозрачные – текут,
Не взрывая гневом эту полночь,
Чтобы неба крапчатый лоскут
Вытер всю накопленную горечь.

И пролил предутренним дождем
Теплую живительную влагу:
Каплями – в иссохший водоём,
Строчками – на ждущую бумагу.

Чтобы снова были силы жить,
Прирастать, как дерево, ветвями
И минутой каждой дорожить,
Дорожить хорошими друзьями.

Запахнувшись пледом тишины,
Катит Орлик медленные воды.
Катит полночь яблоко луны.
Катит жизнь мгновения и годы...

* * *
Утро промозглое съёжилось зябко –
Сонный нахмуренный вид.
Лист, порыжевший, брошенной тряпкой
Лужу стереть норовит.
Я, и сама до конца не проснувшись,
В лес за грибами иду.
Мостик добротный над шустрою Зушей
Словно подводит черту
Под неустроенной брошенной жизнью
И переводит меня
В новое время любимой отчизны,
В свет подоспевшего дня.
Где проступает из хмурой завесы
Розовый луч в синеве,
А под пологом угрюмого леса
Рыжики светят в траве.

* * *
Теряется время, смыкает пространство
Цветочным бутоном свои лепестки,
Залогом житейского непостоянства
Скользят мимо ног моих воды реки.

У бабочки крылья, как будто страницы
Прочитанной книги, захлопнулись враз.
Лишь память приносит знакомые лица
И, как в сновиденье, обрывки из фраз.

Я новую книгу открою и буду
Её с упоеньем читать до конца.
Поверю пришедшему в жизнь мою чуду,
Вглядевшись в черты дорогого лица.

У ИСТОКОВ ОКИ
Ленивыми, пыльного цвета улитками
В синем просторе ползут облака.
Среди берегов, разнотравием вытканных,
Брошенной лентой мерцает река.

Ленивая тоже, почти неподвижная,
Тянет, как хвост, обмелевший исток.
Скользит чуть заметно заплаткою рыжею
Сорванный ветром, засохший листок.

Рыбак полусонный склонился над удочкой,
Бросил на  землю ленивый плевок,
Глазами печальными смотрит задумчиво
На неподвижный давно поплавок.

Закатное солнце стоит без движения,
Держит на привязи медленный день.
Доводит округу до изнеможения
Неистребимая вязкая лень.

* * *
Спит провинция зачарованно,
Отрешившись от важных дел.
Ходят улочками неровными
Финист-сокол и Берендей.

Одолела беда-кручинушка.
Опечалились.  Что сказать?
Потеряли былую силушку,
Царство рушится на глазах.

Повылазили злые гоблины,
На кусочки державу рвут.
Скоро пустят по миру голыми,
Завершив свой неправый суд.

Собирайся уже, провинция,
Отряхни одолевший мрак.
Было времечко тебе выспаться
И наслушаться разных врак.

ВОЗВРАЩЕНИЕ
Нарушив тишину молочного рассвета,
Хлопочут ласточки под крышей, щебеча.
И, кажется, ничто на белом свете
Не может их заставить замолчать.
И в день прилета в угол запыленный
Они не прекращают болтовни.
Трещат ликующе и оживлённо
О том, что видели вдали:
О путешествии своём за море,
Диковинных деревьях и цветах...
Без умолку поют, друг другу вторя,
О двух огромнейших китах,
На спинах чьих передохнуть однажды,
Уставшие отчаянно, смогли.
Под парусом крыла скользя отважно,
Могли бы не достичь земли,
В которой сами родились когда-то
И дети их увидят свет.
Иные есть рассветы и закаты,
Но лучше этих всё же нет.
И старый дом под обветшалой крышей
Милее всех чудес земли.
И кажется, что здесь и небо выше,
И мошки слаще, чем вдали.

* * *
Земля родная,  знаешь ты
Свой путь сквозь бури и невзгоды.
Все было: годы немоты
И громкой славы были годы.

Врага разили, и не раз,
Сыны твои на поле брани.
Смотрю – ведь нет врага сейчас!
А кровью истекают раны.

Шипы вранья и воровства
Рвут на клочки твои одежды.
«Иван не помнящий родства»
Живет без веры и надежды.

* * *
            А. Загороднему
Когда иные мудрствуют лукаво,
Нужна как свет «святая простота».
Не для наград и мимолётной славы
Ей открывать приходится уста.

Нередко языком простым и чистым
К тебе взывает звон колоколов:
Уразумению извечных истин
Не помогает путаница слов.

И на опушку выбравшись из дебрей
Эпитетов, метафор, сложных форм,
Засилья новоявленных поветрий,
Навязанных однажды чуждых норм…

Вдруг, замерев от счастья утром росным,
Увидишь ты, что истина проста –
Среди травы, созревшей для покосов,
Простой ромашки светит красота.

* * *                  
Ромашковое поле,
Кипенье белых грёз,
Две сотни жирандолей
Горят в тени берёз.

И наполняют светом
Любовь и жизнь мою.
О петом, перепетом
В который раз пою.

О солнце и ромашках
В берёзовом лесу,
О том, что день вчерашний
И завтрашний несут.

О темноте и свете,
Дающем благодать.
О том, что встречный ветер
Попутным может стать.

О вере и безверье.
О поступи Христа
С пробитым подреберьем
Под тяжестью креста,

Когда, сдержать пытаясь
Срывающийся стон,
От слабости шатаясь,
Шел на Голгофу он.

А тёмная Голгофа
У каждого своя,
И наблюдает строго
Небесный судия.

Ступив на путь исканий,
Дойти бы до конца,
И в жизненном тумане
Не потерять лица.

И, пережив ненастье,
Неотвратимость встреч
Любви, добра и счастья
В своей душе сберечь.

Вновь теплотой наполнить
Заветную мечту,
И навсегда запомнить
Природы красоту,

Чтоб, жизнь прожив вразмашку,
Когда подступит смерть,
В прелестную ромашку,
Как в зеркало, смотреть.

* * *
Какой широкой в детстве мне казалась речка,
каким высоким был над ней откос,
где устремлялись в небо сосны-свечки,
и дуб могучий на вершине рос.

Мне так хотелось навсегда запомнить
в его листве запутавшийся свет
и отраженье сосен в речке полной,
на отмели застывший детский след.

Но память, под моим печальным взглядом,
боится пристальности, как огня
бумага, брошенная с печкой рядом.
И не подводит ли она меня?

ЗАПАХ ХЛЕБА
Со скрипом открывается фургон,
Буханки из лотков поглядывают в небо,
Сдвигает продавец их, и кругом
Всё начинает пахнуть свежим хлебом.
Дома, деревья, птицы, рыжий кот...
Когда лотки вплывают в двери магазина,
То кажется, что он огромный рот,
Как чудище, от жадности разинул
И хлеб глотает прямо на глазах,
Оставив нам лишь запах на одежде,
Который не поймать и не связать,
Как запах ускользающей надежды.

БАГРЯНЫЙ ЧАС
Закончился день, переполненный лаской
Безоблачной летней поры.
И золото солнца меняет окраску,
Застряв на макушке горы.
Закат над вершиной как будто изранен,
В осколках кровавится свет.
Зеленые сосны укрыты багряным
Пологом – предвестником бед.
Привычная местность вдруг стала меняться,
И чудится –
                  топот  копыт,
В село озверевшие всадники мчатся,
Сломав устоявшийся быт,
Мгновенно смешался багрянец закатный
С багрянцем пылающих крыш…
Но вновь заполняет округу, как в кадре,
Прозрачного вечера тишь.
И все-таки час этот тронула вечность,
И вечер себя перерос,
Сливаясь с бедой, и былая беспечность
Осталась лишь в капельках рос.

ОДИНОКИЙ НАСТРОЙЩИК
Перед погостом на краю селенья,
Вблизи грозой обугленного пня,
Старик, иссушенной на солнце тенью,
На лавочке сидит день ото дня.

Когда он говорит, то часто звуки
Теряет, как расстроенный рояль,
Тогда его натруженные руки
Пробел восполнить норовят.

Он умиляется цветку и птице,
Смеётся, распахнув беззубый рот,
Но тут же начинают слёзы литься.
Старик платок искомканный берет

И трет глаза, с надеждой робкой глядя
Туда, где кладбище лежит в цветах,
Платок, расправив на коленях, гладит
С блуждающей улыбкой на устах.

Но вновь глаза подернуты печалью,
И свои слёзы больше не тая,
Он тихо шепчет, головой качая:
"Моя родная, доченька моя..."

* * *
Пальто в прихожей надевал старик,
Слегка дрожали руки, губы,
Уже не помнил он, когда привык,
К тому, что дети и черствы, и грубы.
Лишь иногда своим усохшим ртом
Перебирал, как четки, мысли.
В конце концов, есть мудрость даже в том,
Чтоб без следа уйти из жизни.

* * *
Автографы меньших собратьев
Янтарно метили сугроб,
А рядом, в запотевшей хате,
Стоял обитый крепом гроб.
Могилу рыли на погосте
Чуть пьяны парни и крепки.
Последний раз к соседу в гости
Заглядывали старики.

* * *
Земля горемычная, нежная, светлая,
К тебе припадаю опять
Травинкой примятою, сломанной веточкой –
Душу свою исцелять.

Чтоб встать над любыми обидами, болями.
Изъяны и страх одолеть.
И как-нибудь вечером ласточкой вольною
В небо твое полететь.

Крылом заостренным писать там послания,
Страницы листать облаков,
И знать, что главнее всего и желаннее
Вновь обретённый покой.

Но отдыха не было, нет и не встретится
Ни мне, ни родимой земле,
Пока по орбите начертанной вертится
Шарик зелёный во мгле.

Пока ещё русскою речью наполнена
Шестая часть суши его,
Пока чернотой и зловредными волнами
Не затопило всего,

Придётся и мне, как завещано прадедом,
Спокойно и не трепеща,
Облекшись, как будто кольчугою, правдою,
Веру свою защищать.

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную