Небольшие по объему новеллы Н.Ф. Иванова говорят читателю о многом, они настолько глубоки, что порой охватывают не один временной пласт и касаются сразу нескольких проблем. Глубина и содержательность повествования достигается благодаря мастерскому использованию разнообразных приемов стилистики на всех уровнях текста. «Засечная черта» - насквозь метафорическое произведение. Метафорой является уже само название. «ЗасЕЧнаяЧЕрта» - при помощи ассонанса и аллитерации усиливается внимание к символическому значению словосочетания, к выявлению его глубинных смыслов. Почему такой заголовок? Не «Граница», не «Рубеж». «Засечная черта» - историзм. Былинной стариной веет и от древнего названия города Брянска – Дебрянск, а в отдельных эпизодах (например, в описании бури) с использованием олицетворений , постоянных эпитетов ( «Зашелестела в голос трава у колен. Ветер от дубков, легко разогнавшись по чистому полю, упруго ударил в спины…», «Унялась у ног омытая трава. И солнце вновь заластилось с неба…») явно прослеживаются традиции фольклора, древнерусской литературы, возникают ассоциации со «Словом о полку Игореве». И представляется сеча (а что ЗА СЕЧЕЙ?) с половцами или печенегами, слышится звон мечей, посвист стрел, плачь русских женщин по погибшим. Всего несколько деталей отсылают нас к далекому прошлому не случайно. В новелле происходит концентрация времени – в небольшом тексте вспоминается и Киевская Русь, и мираж Первой мировой , и Великая Отечественная, и Афганистан, Чечня, Цхинвал. И вот теперь Донбасс. Эти события, нынешние и уже далекие, являются трагедией для народов, потому что несут страдания, смерть, боль. Совмещая временные пласты, автор воплощает идейный замысел: война – это преступление. «Засечная черта», так же, как и другие произведения Н.Ф. Иванова, имеет антивоенную направленность, проникнута гуманистическим пафосом. В течение тысячелетий проливались реки крови – неужели в 21 веке нельзя победить войну? Словосочетание – историзм не только отсылает нас к прошлому. «Засечная черта» - это еще и граница между миром живых и миром мертвых, между жизнью и смертью. Поэтому в новелле используется мотив смерти буквально с первой главки: «… боль могла… сорваться с крутых склонов, свалиться с искореженных пролетов…, … навеки остаться на родной земле под наспех сколоченным крестом… горела… в Металлисте… превращалась в черные кровавые сгустки в Радужном…». Всего лишь в нескольких абзацах автор создает обобщенную картину человеческого страдания, используя развернутую метафору. Насыщаемая конкретными деталями, метафора, как снежный ком, разрастается до планетарных размеров, сравнивается с миражом Первой мировой войны, адом, потерявшей рассудок землей (вспомним Л.Н. Толстого: «…война есть сумасшествие…»). Средством экспрессии служит здесь и антитеза: «рождалась под минами в поселке Мирном…, насыщалась слезами в городе Счастье…, уродовалась в Роскошном…, плавилась в Снежном…» . Мотив смерти продолжает гибель ветерана Федора, который поехал на похороны своего бывшего командира. (Ехал отдать последний поклон, а теперь и по нему будут справлять печальную тризну). А действие второй и четвертой главок происходит на деревенском кладбище – именно отсюда грозная военная техника, начиненная смертоносными снарядами, хорошо просматривается для украинской стороны. Здесь, среди могильных крестов, каждый понимает, как хрупка жизнь и не защитят ее даже стальные БМП, снабженные новейшими пулеметами и пушками.Несколько раз сравнивается бронеколонна с журавлиным клином («… начала выстраиваться журавлиным клином остальная «гусянка». Не закурлыкала – ревела моторами на грешной земле…» - конечно, вспоминаются знакомые строки Расула Гамзатова. Или: «Поэтому и замерли на сельском кладбище БМП, по-китайски прищуривая от пыли глаза – триплексы. Целые и невредимые...» Парцелляция усиливает ощущение хрупкости жизни – пока целые и невредимые и слава Богу… Но российская армия стоит на страже мира, на страже жизни. Не случайно автор называет технику любовно «гусянка» - деревенским покоем, домашним уютом, босоногим детством веет от этого слова. Полковник – уралец не хочет нарушать покой не только живых, но и мертвых – несмотря на выгодную в военном отношении позицию, он уводит броню от кладбища, тем самым еще раз подчеркивается мысль о том, что война настолько чудовищна и противоестественна, что неприемлема даже в царстве вечного сна. Марш тяжелой техники называется танцем: «…танцуйте, мужики….танцуйте без устали, с полной отдачей, пусть даже ради других – как только и может русский солдат.» Ради других воевать, только защищать, а не захватывать и уничтожать невинных - это то, что отличает воина нашей армии всех эпох. Добры, миролюбивы, самоотверженны не только русские богатыри, но и ополченцы, врачи: берут на довольствие черепашку из разрушенного детского садика, закрывают своими телами малышей в реанимации… Вот она, грань, «засечная черта», отделяющая человеческое от звериного, людей от нелюдей. И проходит эта грань через души людей. Только любовь, милосердие, доброта, совесть позволяют человеку называться человеком. Тот, кто посылает на стариков и детей «градины» от «града», «нурсы» с МиГов и «Сушек», кто превращает людей в «стеклянных ежиков» и наслаждается картиной ужасающего зрелища, кто «вспарывает крыши школ и детских садиков» недостоин человеческого звания, как недостоин его и тот, кто равнодушно допускает ад на земле. Не может быть чужой боли, чужого страдания. В заключительной главке безымянная боль получает имя – это имя Степана, Коляна, автора, которые переживают смерть односельчанина. Мы понимаем, почему умирает Федор, последний сельский партизан. Оказывается, не предать память о Великой Победе советского народа, быть верным своим идеалам, не отказаться от Родины равносильно подвигу. Он, ветеран Великой Отечественной, погибает от рук фашистов не в 1941-ом, а летом 2014 года . «На пиджаке висели колодки от медалей, но без самих кругляшей. На правой стороне, где по праздникам всегда красовался орден Отечественной войны, зияла рваная дыра.» Эпитет «рваная» вызывает ассоциации с рваной раной, оказавшаяся смертельной для героя. «Рваная дыра» - это и черная дыра фашизма, угрожающая вновь человечеству. В этой черной дыре навсегда может исчезнуть планета. Метафоричен образ урагана, налетевшего со стороны Украины (американским словом «торнадо» называет его автор). Можно приводить бесконечное количество тропов, используемых в новелле. Именно благодаря им в совокупности с другими средствами выразительности (инверсией, парцелляцией, градацией, так любимыми писателем) и создается глубинное содержательное поле. Сложную роль играет в новелле и звукопись. Как правило, это слово используют, когда говорят о поэзии. И это не случайно. «Стилистическая «активность» фоники зависит от эмоциональной окраски речи. Для того чтобы звуковая сторона речи стала заметной, необходимо отчетливое выделение слов при чтении и подчеркивание выразительных звуков; это требует особой интонации, возможной лишь в поэзии и высокоэмоциональной прозе», - утверждает лингвист Голуб И.Б. Проза Н.Ф. Иванова - тот редкий пример высокоэмоционального творчества, когда звукопись используется автором во множественном своем функционале. Как правило, одна из важнейших функций звукописи – создание звуковых образов. Новелла имеет антивоенную направленность, одним из персонажей является обобщенный образ боли, страдания человеческого, которое представляет собой следствие военной агрессии, поэтому в произведении присутствует и образ войны, в создании которого используется звукопись. Уже в начале текста « пеРеваливала… Рваное… чеРезкосоГоРы, Глотала с теРРиконов и собиРала для пРопитания … сРедиЗГоревшей на полях БРонетехники… нехитРымскаРБом … ГоРела днём и ночью в Металлисте. УРоДовалась в Роскошном, пРевРащалась в чёРныекРовавыеЗГустки в РаДужном… аРтиллеРиисеРеБРистымикоРшунами… « ГРаДины" от "ГРаДа" сРеЗалиБРитвойДеРевья» и т.д. аллитерация звуков Р , ГР, БР,ЗГ (звонкие Г, Б,З усиливают звучание грубого громкого Р) передает рев мотов танков и БМП, отдаленный грохот орудий, разрывы снарядов. Аллитерация шипящих и свистящих: «иЗ Сот СШипеним… нурСы С единСтвенным Желанием - доказать Свою … необХодимоСть, Своё умение… крыШи Школ и детСких Садиков…» помогает услышать страшный свист снарядов и пуль. Аллитерация сочетается здесь с ассонансом О и редуцированным ослабленным О –А : «бОль … Она …свОЁрванОЕ, длиннОЕтелО через кОсОгОры, глОтала … с террикОнОв и сОбирала … кОлОски … на пОляхбрОнетехники… в ночи начинЁнныефОсфоромбОмбы…», при помощи которых как будто бы сквозь залпы артиллерии до нас доносятся крики и стоны раненых, плачь по погибшим. Все это звуки войны. Для создания этого образа используются и фоновые повторы, которые можно рассматривать как внутреннюю рифму в прозаическом тексте: «МИРаж…МИРовой», «ИСтончалаСь, ИСЧезала»…, «МИНы…в МИРНом» « СВЕТ, как в СВЕТличном»… «соЖЖЁНных в Доме профсоюзов гороЖАН»…« на БРОне... БРРР. БОйтесь…». Таким образом, можно говорить о некоторой ритмизации прозы Н.Ф. Иванова, что достигается и на лексическом уровне благодаря рефрену (эпизоду с названием танцев), используемому во второй и четвертой главках произведения. Ритмизация, как правило, помимо смысловой нагрузки, выполняет важную задачу - усиливает внимание к звуку, делает его более выпуклым и ярким. Есть и еще одна функция звукописи: вызывать незвуковые представления, едва уловимые ассоциации. В первой части предложения «Она иСпоСледних Сил таЩила Себя на коСтылях,..» свистящие и шипящие не только передают прерывистое дыхание изможденного, измотанного дорогой и испытаниями старика или инвалида, но и помогают представить дорогу с тянущейся вереницей несчастных. Во второй части « её … несЛисПеЛенатой на руках» звуки Л, П вызывают ассоциации с медленным покачиванием младенца, подчеркивают осторожность и плавность движений. Фоника выполняет и экспрессивную функцию: передаёт крайнее волнение, ощущение трагизма происходящего персонажами, например: «СтеПанСЛОвнотОжеПРОсилПРОщения у ПОкойного за все СПОры и насмешки… А может, и за НЕвоЛьныйБЕЛыйфЛаг перед теми, кто убиЛ Фёдора Максимовича три дня назад…» Или: «УНЯлась У НОгОМытая трава.» - звуковой повтор помогает почувствовать состояние очищения, осветления души, глубокий вздох после искреннего рыдания. Или: « А вот МЫ ВЫстоялИ! И НИкого НЕсдалИ...» - здесь повтор усиливает чувство гордости, удовлетворения стойкостью героев и автора. Важна звукопись и в композиции произведения. Смысловые отрезки фразы звучат одинаково, отделяя части сложного целого. В новелле можно заметить некоторую закономерность: В сложных предложениях и даже абзацах происходит гармонизация звонкими и Р, сменяющаяся по контрасту тихими и плавными Л,П: например: «БРела, текла по юго-востоку укРаинская боль - немая, но оттого Легко Переводимая на Любые языки мира». Или: «ТеРРитоРияНовоРоссии, пРи… исходе битвы уже обозначенная истоРией как Донецкая и Луганская НаРодные Республики, могла показаться адом, выжженной, потеРявшей Рассудок землей. МогЛа, если бы не опоЛченец "МотоРоЛЛа", ЛомавшийПЛоскогубцамигиПс на своей пРавой Руке, - Ради фРонтовой свадьбы,...» Такое чередование тоже способствует созданию ритма повествования. Звук участвует не только в построении фразы, но и композиции всей новеллы. Показательна в этом отношении концовка: «НО, милый, — тРОНулОРлика Палаш». Здесь гармонизированные ассонанс и аллитерация возвращают нас к началу новеллы: «В РОссию текла бОль», замыкается звуковое кольцо, и, вместе с тем продолжает развитие образ дороги, по которой брела боль, двигались БМП, везла печальный груз лошадь, понукаемая Степаном и Николаем. Таким образом возникает кольцевая структура произведения, создаваемая фоническими и лексическими средствами. Печальное движение продолжается («текла» - «но», «тронул»), и мы понимаем: где – то далеко, в столицах, политики решают судьбы народов, а здесь, в обычном селе ,надежно стоят у своей «засечной черты» русские мужики, мечтающие о том, чтобы эта немыслимая боль стала последней. |