Андрей ТИМОФЕЕВ

ДНЕВНИК ЧИТАТЕЛЯ
<<< Следующие записи     Предыдущие записи >>>

24.04.2012 г.

О ПРОЗЕ МИХАИЛА ЕЛИЗАРОВА

Когда я был студентом первого курса, мы с соседями по комнате нашли под кроватью небольшую книжку, оставшуюся от прошлых жильцов. На обложке была изображена беременная кукла. Это был сборник «Ногти» Михаила Елизарова. Мы с упоением читали эту книгу, а потом цитировали наравне с любимыми песнями Егора Летова. Было в этом цитировании какое-то необыкновенное упоение животной смелостью.

Авторам подобного жанра свойственно эпатировать читателя. Зачастую в стремлении поразить безобразием они прибегают к искусственным приёмам. Характерен в этом смысле Владимир Сорокин: в его книгах вместо органического удивления – мёртвое конструирование разрушающихся шаблонов. Однако в отличие от своего «учителя» у Елизарова есть нечто живое (пусть разлагающееся, смердящее, но живое!)

Впрочем, большую часть его текстов занимает скучное описание действительности: оно может быть поверхностно-торопливым (как середина повести «Ногти» от выхода героев из детского дома до происшествия на музыкальном конкурсе), может быть унылым и тягучим (как первая часть романа « Pasternak » с длинными описаниями жизни Василька и деда Мокара, бессильными рассказами деда о войне, скучнейшими рассуждениями о зеркалах, душах, мертвяках и т.д.). По большому счёту это графоманский текст, в котором автор не верит тому, что пишет. А с ним не верит его пластмассовому миру и читатель.

Но вдруг происходит чудо. Нет, это не светлое чудо рождающейся жизни – скорее, уродливая сила врывается в пластмассовый мир, разрушая его. Но это сила не искусственна! В конце повести «Ногти» в сцене похорон своего друга Бахатова герой слышит звуки расстроенного фортепиано и, заглянув в окно подвала, видит играющего горбуна, похожего на него самого в детстве. Внезапно в подвале появляются директор интерната, двое санитаров, убитые героем много лет назад, и, наконец, девушка без тела, завернувшаяся в простыню – все герои повести мистическим образом оказываются в одном месте. Наконец, заключительный аккорд, и лопается цепь, удерживающая таинственную собаку, убившую Бахатова. Эта сцена – как глоток воздуха для читателя. Потому и остаётся хорошее впечатление от повести, что кончается она таким живым эпизодом…

Природа того органического, что есть в текстах Елизарова, всегда мистическая и звериная. В этом секрет и беллетристической интересности романа «Библиотекарь», где на одном дыхании читаются сцены битв и конфликтов, происходящих внутри мифического мира Громовских книг. Но как только Елизаров начинает описывать реальную жизнь – живость и смелость пропадают моментально.

Интересно проиллюстрировать эту особенность даже не в сравнении различных эпизодов, а на примере одной лишь детали. Вот, герой романа « Pasternak » Василёк спускается с мамой в квартиру, где стоит гроб с умершей соседкой. Повествование нарочито отстранённое, с Васильком не сживаешься. Автор замечает, что для Василька старуха – просто уснула (весьма типичная мысль, штамп); пахнет «тухлой сладостью», священник приносит с собой запахи, «от которых и тухлость, и сладость совсем дурманящими сделались» (нет конкретности, читатель этих запахов не чувствует). Но тут вдруг: « Соседки бросились к столу, и Васильку показалось, что сейчас они примутся жрать мертвую, как холодец из корыта » – и при всей отвратительности этой детали с ней разом приходит в сцену резкость и конкретность. Эта типичная особенность прозы Елизарова: как только в реальный мир вторгается мистическое и «трупное», сразу появляется проблеск чего-то живого.

Михаил Елизаров ещё молодой писатель. От него ещё можно ждать оздоровления и того, что он не пойдёт по пути «увлекательности» романа «Библиотекарь», сгущения безобразности реальной жизни рассказа «Госпиталь». Что он найдёт органическое и живое не только в мифическом «трупном» мире.


Комментариев:

Вернуться на главную