27.10.2015 г.

ЖИВАЯ СВЯЗЬ
(О Селезнёвской конференции в Краснодаре)

Я познакомился с Юрием Селезнёвым в огромном шумном кафе, какие часто бывают на верхних этажах торговых центров, где коротал время до нужной мне электрички. Распахнув наугад старую книгу, от которой пахло пылью давно нечитанных страниц, я с изумлением и щемящей радостью, какая бывает, пожалуй, только от юношеской влюблённости, читал его статью о сказке. "В сказке благополучный конец есть утверждение гармонической минуты человеческой жизни как высшей ценности...", "...не пресловутые «розовые очки», а сознание того, что трагедия – не последнее слово мира, но лишь одна из сторон Целого", "Сказка – школа воспитания чувств" - всё это было таким неожиданным и простым одновременно, что после каждой фразы я останавливался и по несколько раз повторял её, стараясь сложить в сердце, удивлённый и даже несколько подавленный открывшейся мне мудростью и ясностью. Потом уже были и книга о Достоевском, и статья "Глазами народа" о жестоком гуманизме русской литературы, перекликающаяся и с Михаилом Лобановым, и с Вадимом Кожиновым - всё это соединялось для меня в единый мир русской критики, близкий, родной, но и потаённый, будто нарочно кем-то закрытый от постороннего взгляда - не найти, не проникнуть легко. И потому узнав о возможности посетить в сентябре этого года Селезнёвскую конференцию на журфаке КубГУ, я с радостью согласился и летел в Краснодар с беспечностью, как домой.

Первую половину конференции я пропустил из-за позднего рейса и попал только на вторую, послеобеденную часть. Выступал критик Алексей Викторович Татаринов с большим докладом о молодых писателях и сразу же задал серьёзный тон - едва он кончил, мгновенно завязалась полемика о наличии и отсутствии мировоззрения у молодых писателей и вообще обо всей современной литературе. Выступали Сергей Куняев, Александр Казинцев, потом дали слово тем самым молодым - нам с Леной Тулушевой. Этот спор мог бы, наверное, продолжаться бесконечно, но вот в какой-то момент встал со своего места Виктор Иванович Лихоносов, до этого терпеливо молчавший. Глыбой поднялся он над сидящим перед ним залом и заговорил с такой силой, какую я встречал раньше лишь на семинарах Михаила Лобанова в Литинституте. "Я современную литературу не читаю", - начал Лихоносов и стал рассказывать о своём поколении, прошедшем тяжелейшие испытания ХХ века - коллективизацию, Отечественную войну, и о том, что современные авторы не понимают, что такое настоящая жизнь и настоящая литература. Он говорил о сострадании к человеку как о фундаменте русской литературы и её последнего на данный момент всплеска - деревенской прозы. И конкретные мысли подчас тонули в том отчётливым ощущением правды, которое, скорее, не умом вычленяется из слов, а определяется по особенному содроганию души.

Из того, что происходило потом, запомнились мне ещё дискуссия о книге Владимира Бондаренко, посвящённой Бродскому, и о самом Бродском, научный разбор статей Селезнева, открывший его с совершенно неожиданной стороны, и резкие хлёсткие замечания Лидии Сычёвой с места. Но всякий раз, когда участники конференции собирались вместе, на самом ли заседании в актовом зале, за щедрым кубанским столом или во время совместной поездки на море и в горы, меня поражало удивительное единение всех перед лицом русской идеи. Несмотря на жаркие споры, здесь действительно собрались единомышленники - и писатели, и критики, и преподаватели факультета журналистики КубГУ. "Мы здесь все люди православные..." - как-то даже без особого акцента, как о само собой разумеющемся, сказал кто-то за столом. И это было удивительно!

Я уезжал в радости, окрылённый мыслью о том, что если бы в каждом городе России был такой университет и такой факультет, может, была бы у нас уже другая страна - и выросло бы вскоре то новое поколение русских людей, любящих Россию "и в целостности её истории, и в её современном состоянии", чувствующих неразрывную связь с великой русской литературой, полагающих основание своей жизни в служении Богу и родине.

Но не была ли эта радость наивной? Конечно, да. Потому что, вернувшись обратно и опять попадая в толчею московских улиц, офисных зданий, торговых центров, я почти не чувствую здесь биение русской жизни, разве только где-то подспудно, почти не слышно. И с ярких полок книжных магазинов не смотрела на меня русская критика второй половины ХХ века - ни Лобанов, ни Кожинов, ни Палиевский, ни Селезнёв, ни другие - а так и оставались они на пыльных страницах старых изданий, которых почти невозможно найти. Но может, если есть ещё в России Кожиновские чтения в Армавире и Селезнёвская конференция в Краснодаре, есть такие люди, как Юрий Михайлович Павлов, то живая связь с традицией русской литературы и критики не прервётся, и дотянется ниточка и до нашего молодого поколения.

Может быть... Остаётся только верить в это!