| * * *
А нам орденов не давали,
Знать, не за что было давать.
Мы просто в окопах лежали,
В каких нам велели лежать.
Мы просто не ели, не спали
И мёрзли всю ночь напролёт,
А утром над полем вставали
И шли по команде вперёд.
И, жуткому посвисту внемля,
В комочек сжав тело своё,
Царапали пальцами землю,
Чтоб голову втиснуть в неё...
ПОБЕДА
Она, Победа, привлекательна,
Любая власть к ней льнёт лицом.
Но для кого-то нежелательно
Признать народ её творцом.
Не потому ли дёгтем мажут
Войны священное лицо
И прёт уже не наша стража
К нам на парадное крыльцо?!
И вот уже чужим идеям
Армейский служит патронташ
И именуется злодеем
Главнокомандующий наш,
С кем чашу горькую испили
В тот страшный сорок первый год
И с кем в Берлине завершили
Освободительный поход.
Но у простого человека,
В ком свято кровное родство,
Победа до скончанья века
В душе справляет торжество.
МЁРЗЛАЯ ОЗИМЬ ЛЕЖИТ ЗА ТРАНШЕЯМИ...
Мёрзлая озимь лежит за траншеями.
Свищет над степью картечь.
Воины, воины с тонкими шеями,
Как же вам жизни сберечь?
Вот вы пилотки на лоб понадвинули,
Оторвались от земли,
Взглядами цепь свою молча окинули
И деловито пошли.
Так-то размашисто, с юной сноровкою –
Горя-заботушки нет!
Будто бессмертны и будто с винтовкою
Знались с мальчишеских лет.
Звёзды ещё никому не присвоены,
Озимь покамест ничья...
Милые, добрые, грозные воины,
С вами шагаю и я...
Голое поле лежит за траншеями,
Голову нечем прикрыть.
Воины, воины с тонкими шеями,
Вам ещё жить бы да жить.
Вам бы расстаться с патронными сумками,
Мокрую скинуть шинель...
Но в небесах над командными пунктами
Рвётся чужая шрапнель.-
Вам бы рвануться бы к жизни даруемой
Через родимый порог...
Мёрзлая озимь. Железными струями
Пули вскипают у ног...
***
Стихи, они с судьбою спорили
Струной оборванной звеня,
Когда под колесо истории
Кидали юного меня.
Неправда, что душа остыла,
Притихла, с кривдою в ладу.
Без обеспеченного тыла
Сегодня снова в бой иду.
* * *
До глубины потрясена,
Земля качается от боли.
Там, где заставила война,
Залёг солдат в открытом поле.
Торчат обмотки, башмаки
Из-под распластанной шинели.
И пушки бьют из-за реки
По серой видимой мишени.
Под ним, от кровушки пьяна,
Земля дрожит, войне внимая,
До самых недр потрясена,
Контуженно-глухонемая.
А солнце в небе голубом
Лучи свои перепрядает.
А он, уткнувшись в пашню лбом,
Недвижно смерть пережидает.
Жестка комкастая кровать.
Рубцы и вмятины на теле.
…Мы не умели воевать.
Мы только победить сумели.
* * *
Меня играют на экране,
Вот я ползу, вот я бегу.
А вот уже в атаке ранен
И распластался на снегу.
Похоже всё: моя пилотка,
Мой котелок, моя шинель,
И размоталася обмотка,
И рвётся надо мной шрапнель.
Но вот я вглядываюсь ближе,
И что-то мне двоит в глазах:
Никак себя я не увижу
В своих озвученных словах!
Смотрю опять: моя винтовка,
Мной пережитые бои.
Но только не моя сноровка
И все манеры — не мои.
То я какой-то кислый с виду
И, изменив тем грозным дням,
Не верю, затаив обиду,
Ни командирам, ни вождям.
То тут же, на переднем крае,
Когда огонь на полстраны,
Витиевато рассуждаю
О негуманностях войны.
Глядь – я не русский, а вселенский,
И обязательно талант.
Глядь – я не парень деревенский,
А фармацевт иль музыкант.
Так закрутили-заиграли,
Что в бой меня ни дать ни взять
Не из России провожали
Мою Россию защищать.
Кино кончается не скоро.
Но я встаю – гремит скамья:
Позвольте, граждане актёры,
Так это я или не я?
* * *
Зачем же я к Берлину топал,
Ночами не смыкал очей,
Зачем спасал тебя, Европа,
От белокурых палачей?
О нас и помнить перестали,
И по стране сплошной разор.
Вот если б был товарищ Сталин,
Тогда б другой был разговор.
15 июня 1994
КОГДА ПОТРЕБУЕТСЯ СПРАВКА
Когда потребуется справка,
Я дать ее всегда готов:
Был отделенным — Бородавка
И слева по цепи — Петров.
Я вспоминаю, как во сне,
Как хлопцы на ходу курили
Одну закрутку на войне,
Пока еще живыми были.
Еще их немцы не побили
И в плен не взяли в западне...
Я некурящим был в цепи.
Неловко вылез из траншеи,
Втянул мальчишескую шею
Истал фигуркою в степи...
Мы шли повзводно и поротно
На пулеметы белым днем.
А залегали безрасчетно
Перед убийственным огнем.
О нет, я правды не нарушу
И не скажу наоборот —
Мне до сих пор пронзает душу:
«Вперед! Тимошечкин, вперед!»
* * *
...А я боялся на войне,
Чтоб сдуру в плен не захватили
И чтоб случайно не убили
От взвода где-то в стороне.
И в охраненье боевом
Чтоб след мой вдруг не затерялся,
Чтоб мертвым я не распластался
Пред торжествующим врагом...
АПРЕЛЬ
Стоял апрель.
Взбухали реки,
Жизнь пробуждалась ото сна.
Рождалась в каждом человеке
Одна великая весна.
Не перекликом журавлиным
Она была для нас близка, —
Гремел апрель, и шли к Берлину
Смертельно храбрые войска.
24 МАЯ 1945 ГОДА
А вино по бокалам льётся...
Без бомбёжки качается пол.
Выдающиеся полководцы
Обступили кремлёвский стол.
Пьют. Едят. В тесноте — не в обиде.
Гениальная родственность лиц!
Мир такого ещё не видел:
Восемь месяцев — восемь столиц!
Звон хрустальный возносят тосты —
За народ, за победный мир.
Всё — как надо. Всё очень просто:
Победили — справляют пир.
20 июля 1984
ПЕХОТНЫЙ СОЛДАТ
Пехотный солдат,
Он всегда виноват —
За все поражения
И отступления,
За шаг его долгий
От Буга до Волги,
За все промедленья
В большом наступленье,
Что двигалось туго
От Волги до Буга...
Что мог он пройти
И смелей и быстрее
Дороги-пути
От Буга до Шпрее...
Что сдерживал дрожь
При громовом раскате
И был не похож
На себя на плакате.
Что плёлся в походе
В разбредшемся взводе
В хвосте у танкистов
И кавалеристов,
Что столько загонов
Изрыл, изуродовал,
Что столько патронов
Зазря израсходовал,
Что были негромки
Предсмертные крики
У самой у кромки
Победы великой.
Что, выпив во славу
Страны и вождя,
Войне той кровавой
Итог подводя,
О павших скорбя,
Непарадным шёл строем.
За то, что себя
Не считает героем.
Пехотный солдат,
Он во всём виноват...
12 июля 1987
ВТОРЖЕНИЕ БЕЗ ОРУЖИЯ
Оборона. Окоп полукружием.
Грудью в бруствер привычно упрусь.
Вижу — вторгшиеся без оружия
Вновь походом идут на Русь.
В души юные сеет безверие,
В нашу память ведёт пальбу
Сверхползучая кавалерия
Со звездой голубой во лбу.
Уж к седлу в ходе боя тяжёлого,
Что выигрывают чужаки,
Приторочены пленные головы
И валюты тугие мешки.
Вихри пепла набегом взвьюжены.
Наших рядом — почти никого.
Мать Россия, их целая дюжина
На одного!..
23-24 октября 1988
| ЗАЛЁГ СОЛДАТ В ОТКРЫТОМ ПОЛЕ
До глубины потрясена,
Земля качается от боли.
Там, где заставила война,
Залёг солдат в открытом поле.
Торчат обмотки, башмаки
Из-под распластанной шинели.
И пушки бьют из-за реки
По серой видимой мишени.
Под ним, от кровушки пьяна,
Земля дрожит, войне внимая,
До самых недр потрясена,
Контуженно-глухонемая.
А солнце в небе голубом
Лучи свои перепрядает.
А он, уткнувшись в пашню лбом,
Недвижно смерть пережидает.
Жестка комкастая кровать.
Рубцы и вмятины на теле.
...Мы не умели воевать.
Мы только победить сумели.
30-31 октября 1988
ГРЕМЕЛ В СТРОЮ ВИНТОВОЧНЫЙ САЛЮТ
Был груб к старшинам, к паникёрам — лют.
А медсестра над гробом обмирала.
Гремел в строю винтовочный салют —
Солдаты хоронили генерала.
Командующий фронтом приказал —
Хрипела трубка грозно и устало:
«Атаковать — иначе трибунал! —
И овладеть во что бы то ни стало!»
Под Вязьмою заснеженная степь.
В сугробах вязнет бедная пехота.
Поднял комдив улёгшуюся цепь
И с шашкою повёл на пулемёты.
Рубил с плеча железные ежи.
Затих перед колючим перелазом...
А роты, что ж, не взяли рубежи
И отошли, не выполнив приказа.
Вчера главком грозился расстрелять
Весёлого и дерзкого комдива.
Убит в бою. Какая благодать!
Всё обошлось достойно и счастливо.
Над холмиком звезда водружена —
Не палачи хоронят, а солдаты!
Не будет опозорена жена,
И дети не лишатся аттестата.
Не думайте, что был он нелюдим.
Душа живая в нём кипмя играла.
Простим грехи. Заслуги подтвердим.
Преломим хлеб — помянем генерала.
3 июня, 12 июля 1992
БОГ УБЕРЁГ МЕНЯ В БОЮ
Бог уберёг меня в бою
И, видно, дал своё напутствие —
Пожизненно его присутствие
В себе от глаз чужих таю.
Не выставляю напоказ
Всё, что в душе с рожденья свято,
В свой дом не зазываю свата
Из избранных и высших рас.
На мир изменчивый гляжу
С крестьянской сельской колокольни
И праздник храмовый престольный
Чту, не поддавшись куражу.
Нательный крестик не ношу,
Но и не спорю с богомольцем.
Живу полвека комсомольцем
И верой в светлое дышу.
3 ноября 1992
ПИСЬМО РОДНЫМ
Был взводный у нас весёлый, артельный.
Я был у него связной.
Погиб командир мой от раны смертельной,
А я вот остался живой.
Надолго запомню осеннюю слякоть,
Разрывы и стон у траншей.
Небу дождями хотелось плакать,
И ветер пронзал до костей.
Корчились в пламени наши танки,
Зажжённые на моих глазах.
Фырчали и падали рядом болванки,
Звенело и выло в ушах.
Под грохот и скрежет на треск автоматов
Идти приходилось не мне ль?
Осколком пробита подруга солдата —
Моя полевая шинель.
Но всё стоял пред глазами взводный,
И в душу не шёл покой, —
Лежит командир мой в земле холодной,
А я вот остался живой...
Мы шли в лобовую на хутор Байраки.
Враги впереди, в кустах...
Я ранен двадцатого утром в атаке,
И совесть моя чиста.
Ноябрь 1943.Полевой госпиталь, с. Жёлтое
СКАЗАЛИ МНЕ ПРОВЕРИТЬ ПУЛЕМЁТЫ
Сказали мне проверить пулемёты,
А я из них ни разу не стрелял.
Велели мне командовать пехотой,
А я и до штыка не доставал.
Окопные угрюмые герои,
Мне возомнилось, я не так уж юн,
Когда в Санжарах перед вашим строем
Мне приказал сам капитан Ковтун
Быть помкомвзвода!
Рядом со старшинами,
Наверно, был я и не так уж мал,
Когда вы спали, согреваясь спинами,
А я на взвод патроны получал.
А там обед, а там раздай гранаты,
А там подъём проспят среди пальбы...
И вот уж ноги, ноги виновато
Гудут, как телеграфные столбы.
И я забыл, что был лихим мальчишкой,
О славе и о подвигах мечтал.
Хотелось мне укрыться шинелишкой,
Чтобы никто кругом не замечал.
Давили землю танковые части,
И над плацдармом поднимался дым.
И понял я, что истинное счастье —
Побыть на этом свете рядовым...
Но шла война. Налёты, развороты,
Бросок к Кривому Рогу от Днепра...
И вот уже ни взвода и ни роты,
Ни батальона — только номера.
Сколачивалась сводная пехота.
Другие все — кто вышел из огня.
Но, помню, командир соседней роты
Окликнул по фамилии меня.
1959. Новохопёрск
У ПАМЯТНИКА
Вот вождь. Окаменелым взглядом
Он в город смотрит, словно в зал.
Сейчас он выступит с докладом
О том, что Ленин завещал.
И тыщи рук его восславят,
К вершинам власти понесут,
Живого на гранит поставят, —
Чтоб мёртвого призвать на суд,
Чтоб, ещё солнышко не встало,
Включив на скорость рычаги,
Верёвкой сдёрнуть с пьедестала
За голову и сапоги...
Но, злому вопреки коварству
И самой чёрной клевете,
Он с нами, зодчий государства,
И со щитом, и на щите.
Придут правители другие,
Но не забудется вовек
Диктатор, веривший в Россию,
Народ сплотивший человек.
Октябрь 1961, ноябрь 1999
В ГОСПИТАЛЕ
И перед тем как снова в роту
Из лазарета уходить,
Мне дали лёгкую работу —
Чужие ноги выносить.
О, холодеющие ноги,
Я в руки бережно вас брал
И нёс по ледяной дороге
В холодный каменный подвал.
И тут, навстречу чёрным теням,
Остерегаясь жадных крыс,
Скользя по выбитым ступеням,
Вприсядку скатывался вниз.
А там без свечки и коптилки —
Ещё вчерашние бойцы —
На мной поставленных носилках
Лежали мирно мертвецы.
Они лежали, источая
Пергаментную бледность лиц
И словно бы не замечая
Уже обглоданных глазниц.
К ним среди гулкого подвала
Как будто бы себя я нёс.
А на дворе под небом алым
Пылал восторженный мороз.
И я спешил к открытой двери
И полз наверх — на белый свет.
Я в жизнь загробную не верил.
Мне было восемнадцать лет.
9 декабря 1963 25 марта 1970
О ПОДВИГАХ
Я подвигов в войне не совершал —
С другими рядом я в цепи шагал.
На пыльных шляхах, кроткий волонтёр,
Мозоли на ногах до крови тёр.
В полях осенних чернозём месил
И грязь — по пуду! — на ногах носил.
На пулемёты белым днём бежал, —
И подвигов при том не совершал.
В атаке ранен, к госпиталю брёл.
Пилотку нёс на лбу, как ореол.
Потом справлял я восемнадцать лет
И первый в жизни заводил кисет.
И снова клал пожитки в вещмешок
И подставлял под кашу котелок.
Давно то было, много лет назад,
Не вспомнить всех по имени солдат.
Румыния и Венгрия — как дым,
Я шёл по ним весёлым, молодым.
Не лютовал и жителям не мстил.
Дороги дружбы на века мостил.
Не смог испортить настроенье мне
Фашист, по мне стрелявший при луне.
Пятьсот ночей я на посту стоял —
И подвигов иных не совершал.
12 января 1965
ОПЯТЬ КРИЧАЛ, ОПЯТЬ ХРИПЕЛ ВО СНЕ
Опять кричал, опять хрипел во сне.
Рвалось в ушах гармошечное танго...
Наверно, снова был я на войне,
Наверно, немцы заходили с фланга.
8 декабря 1978
ПОЭТАМ ФРОНТОВОГО ПОКОЛЕНИЯ
Поэты фронтового поколения,
Вот бы однажды светлым майским днём
На страх врагам, друзьям на удивление
Свести вас в построении одном.
Отдать бы всем властям распоряжение:
Найти прошедших сквозь огонь и дым,
Спервоначалу — кто ушёл в сражение
И числится поныне молодым,
Поставить на довольствие провизией,
В учёте строгость проявив вдвойне...
Вас собралась бы целая дивизия
И даже больше — павших на войне.
Поверженные минами, снарядами,
Не найденные в мёртвых и в живых,
Увенчанные славными наградами
И вовсе не имеющие их,
Поэмами, стихами, прибаутками
Прошли бы вы в строю за взводом взвод,
Солдатскими отчаянными шутками,
Двустишиями пламенных острот,
Весёлыми и грустными куплетами,
Нисколь не заглушёнными пальбой,
И песнями, ни разу не пропетыми,
Навеки унесёнными с собой...
За вами — арьергардною пехотою
Шагнёт живущих сводная семья.
И с этой уцелевшей полуротою
Как рядовой пойду последним я, —
Чтоб до конца на вас держать равнение,
Чтоб только правду взять в стихи свои,
Поэты фронтового поколения,
Великие товарищи мои.
|
Михаил Фёдорович Тимошечкин родился 26 ноября 1925 года в грибановском селе Васильевке. Из десятого класса его призвали на войну. В одном из боёв на Украине получил тяжёлое ранение. После госпиталя продолжил ратное дело и прошёл дорогами победы по территории Румынии и Венгрии.
