УЧИТЕЛЬ Кузнецов был золотым стержнем русской поэзии, её Александрийским маяком, который легко выдержал все душетрясения дикой перестройки. У поэта была мощная родословная и крепкая русская кость. От чуженинов Юрий Кузнецов задраивал все люки своей души и погружался в океан русского космоса, где чувствовал себя как рыба в воде. Он мог любому литначальнику или оборзевшему графоману просто сказать: «Пошёл вон, дурак!» И со стороны это не выглядело по-солдафонски грубо или пошло. А если «Пошёл!» – значит, так и надо. «В нижнем буфете (ЦДЛ) меня окликнул мрачный поэт Юрий Кузнецов. Поэты его побаивались» — так написал в своем рассказе “Новорусская премия” мой земляк по соседней Вятской губернии Володя Крупин. И он прав, но не во всем. Авторитет поэта даже среди врагов был непререкаем. Ровесники боялись поэта, а молодые благоговели перед ним. Жаль, что не всегда соблюдали благоговейную тишину, как было написано на табличке в одном московском храме у станции метро «Сокол». Мы с немногими друзьями, верными его оруженосцами, приходили к нему не для того, чтобы напиться с гением, а чтобы посидеть поблизости от громовержца российской словесности. Посмотреть туда, куда направлял он свой взор… Вот и Владимир Личутин вспоминал недавно, что ему достаточно было с Поликарпычем посидеть рядом и помолчать. Может быть, чаще других я встречался с Юрием Кузнецовым, учился у него на ВЛК, где был старостой семинара. Порой ночи напролёт беседовал с ним, вернее слушал его монологи, и всё равно он оставался для меня и утёсом, и кедром, и отцом, и старшим братом. И как Владимир Личутин, я бы мог сидеть рядом с ним и молчать часами, да только мой темперамент не позволял мне быть терпеливым. Звоню Кузнецову из Киева, где я был на литературном празднике Тараса-кобзаря, и говорю, что не смогу участвовать в творческом семинаре, который у нас проходил в Литинституте по вторникам, так как в настоящее время нахожусь в Киеве. Наивный, я думал, что позвонил во вторник… А была уже среда! На это Юрий Поликарпович, прекрасно зная по своему опыту, что Дни литературы могут сделать с поэтом, мне ответил: «Игорь, когда пьёшь, так хоть закусывай! Семинар состоялся вчера». Сейчас могу признаться, что мне было стыдно, Учитель не любил, когда пропускали его семинары. А к ним он готовился очень серьёзно. У меня даже была мысль издать его лекции отдельным сборником. Напомню вам темы лекций Кузнецова из своего конспекта: «Образ сна в мировой поэзии», «Язык и среда для поэта», «Осень в русской поэзии», «Тени в мировой поэзии». Его лекции были бесценны, и очень жаль, что они остались только в памяти его студентов, а не стали достоянием русской общественности. В 2001 году в Перми готовился четырехдневный Форум пермской книги. В нашем городе собирались литераторы, издатели, библиотекари со всего Приволжского округа. И я, конечно же, пригласил на форум своих друзей, и в первую очередь Юрия Кузнецова. Вот как писала об этих событиях пермская пресса: “В приподнятом настроении находится поэт Игорь Тюленев: едут его идейные собратья — стихотворец Юрий Кузнецов и литературовед Станислав Куняев (почему не поэт? – И. Т.)”. И вот Юрий Поликарпович вступил на платформу железнодорожной станции Пермь-II, которую когда-то освобождал адмирал Колчак. Так поэт первый раз попал на Урал. Разместили мы его в шикарной для Перми гостинице, где жила известная баскетбольная команда «Урал-Грейт». Номер был с джакузи и белым махровым халатом. Свозил я поэта в Хохловку, этнографический музей под открытым небом, где собраны были уральские солеварни, амбары, мельницы, сторожевые башни, пожарные колокольни и дома коми-пермяков. Стояла золотая, не последняя осень поэта. Холм, на который взбежала Хохловка, взлетал над Камой, как девятый вал, а когда Юрий Кузнецов встал на его вершину, то холм тут же превратился в поэтический Олимп. Потом неожиданно вдруг закапал дождик, и мы с Поликарпычем напрямки стали пробираться мимо лабазов и охотничьих домиков к моей машине «Ниве», чтоб укрыться в ней от будущего ливня. От ливня-то мы спрятались, а вот от пермских недоумков спрятаться не удалось. Обиженные местные “литераторы”, которых не пригласили участвовать в форуме книги (на всех графоманов просто мест не наберешься), разразились статьей “Для провинции сойдет...” в пермском приложении “Аргументов и фактов”, где досталось и мне, что понятно, и организаторам, и Кузнецову, что не понятно. Но о провинциальной спеси Юрий Поликарпович сказал уже в первый день приезда. Поэтому оставим грязную статейку на совести обиженных, ведь на них в аду будут еще воду возить... Зато в «Литературной газете» вышла большая статья «Заметки с Пермского форума книги», да еще и с фотографией поэтов с Юрием Кузнецовым в центре. В этой же газете немного погодя была напечатана великолепная подборка стихов Юрия Кузнецова. Первая за 16 лет, как мне сказал он сам. Идея вернуть русскую поэзию на страницы “Литературки” исходила от тогдашнего главного редактора. И возвращать ее начали с Юрия Кузнецова. Главред попросил меня принести новые стихи Кузнецова. В этот же день я встретился с Юрием Поликарповичем в редакции журнала “Наш современник”, где он работал заведующим отдела поэзии, и передал ему просьбу. “Да не напечатают они ничего, столько лет не печатали”, — сказал мне в ответ Поликарпыч. Он согласился не сразу. Но в итоге 17 октября 2001 года в “Литературной газете” вышла огромная подборка стихов Кузнецова “Матерь Божья над Русью витает...”. Я рад, что все-таки поэт увидел свои стихи напечатанными в тогда ещё популярной “ЛГ”. Через год в Перми на базе издательства “Реал” инициативная группа попыталась возродить славную пермскую миниатюру, а меня пригласили быть составителем сборников поэзии. Здесь стоит вспомнить, что самой первой мини-книжкой, изданной в Перми, была книга стихотворений Василия Каменского размером со спичечный коробок. А один из сувенирных томиков “Пермской ленинианы” космонавты Ю. Романенко и Г. Гречко брали с собой в космос. Так как пермская миниатюра была связана с поэзией и космосом, то я предложил издавать поэтическую серию “Поэты России — XXI век”, в которой впоследствии вышло семь сборников, и начать эту серию со стихов Юрия Кузнецова. Кто более из современных поэтов космичен? С Поликарпычем мы решили издать в этой серии только его стихи о любви. Как он мне сказал, убеждая, что ни у Пушкина, ни у Лермонтова нет столько стихов о любви, что это впервые в русской поэзии. Я, не мудрствуя лукаво, так и написал в предисловии к сборнику “Любовной лирики” Ю. Кузнецова, в которую вошло более ста стихотворений. Книга Юрию Поликарповичу понравилась, а я заслужил теплый автограф. “Игорю Тюленеву, приложившему руку, к изданию сей книги. Благодарный Юрий Кузнецов. 2 декабря 2002 года”. Так поэт еще раз побывал в нашем городе не личным присутствием, но стихами. Мария Авакумова говорила мне на Троекуровском кладбище, где мы похоронили великого поэта, как нравился Кузнецову этот миниатюрный сборник. Когда она робко выразила желание издать такой же, то Кузнецов ревностно спросил ее: “А у тебя есть столько стихов о любви?” То ли в шутку, то ли всерьез... На чем и была поставлена точка. Но сборник свой он Марии подписал. Последний раз Кузнецов приезжал в Пермь на мой, как говорят в народе, золотой юбилей. 31 мая 2003 года. Много в юбилейной афише светилось известных московских имен, а приехал только он один. Как писал когда-то поэт в своей шутливой эпиграмме: “Звать меня Кузнецов. Я один. Остальные обман и подделка”. Ну, не смогли друзья приехать по тем или иным причинам, хотя и прислали телеграммы взамен себя и видеопоздравления. Да и Бог им судья. На моем юбилее Юрий Кузнецов не пил, потому что воздерживался от спиртного уже несколько лет, но в его гостиничном номере, где за дружеской беседой незаметно наступило утро, пригубив из рюмки коньяку, вдруг сказал мне или даже моему поколению: “А битву мы уже проиграли бесповоротно!..”. “Нет!” — возразил, было, я... “Молчи, ты ничего не знаешь. Прои-и-грали”, — выдохнул он горько и замолчал надолго. Потому что он видел то, что увидят, быть может, только наши дети. Не зря же он говорил постоянно, что стихи его поймут лет через пятьдесят... Еще он сказал, что сюда уже никогда больше не приедет. И если бы (как думал Ю. Кузнецов) мы проиграли битву, Вседержитель отвернулся бы от нас. Ведь поэзия — это как ступень сверхракеты, которая выносит ее на орбиту Духа! Без поэзии нет народа. И поэты, тем более великие, не имеют права проигрывать битву за русские души! Мы не имеем права потакать нашим врагам, пишущим о нашем престольном граде: “Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик” (И. Бродский). Кричу уже ушедшему Поликарпычу: “Ведь ты сам писал: “Друзей любил для их души, врагов для Бога ненавидел”? Но нет ответа… Последний раз я встречался с Кузнецовым в Москве в “Нашем современнике”. Поговорили недолго, обнялись и расстались, как оказалось, уже навсегда.
ИЗ БЕСЕД С ПОЭТОМ Бесед было много, а записей, к сожалению, очень мало. 26-30 марта 2001 года. Дагестан ( Махачкала, Дербент, Гуниб), где во время наших общих поездок и ночных бдений в номере республиканского курортного комплекса “Дагестан” я записал эти разговоры с классиком. — Игорь, у меня много остается неоконченных стихов и строчек. Хотел все выбросить, самому уже некогда, и время ушло... А потом решил оставить тем, кто придет после. Пусть развивают, пишут дальше. Как у меня, не получится, но что-то, может быть, и выйдет? Меня эти слова удивили. — Кто кроме тебя допишет твои черновики? — Не знаю пока... — как всегда туманно, ответил он мне. И вот читаю в газете “Завтра” врезку Владимира Бондаренко к последним стихам Юрия Кузнецова “Поэт и монах”: “Еще совсем недавно он неторопливо жег, как ненужные, черновики своих стихов на пустыре возле дачи во Внукове...”, а значит, пророческими оказались стихи поэта: Жизнь улеглась... Чего мне ждать: Увы! Куда ни погляжу – Видимо, никого не нашел или разочаровался во всем. Поэт всегда прав, даже ошибаясь. Тогда же Кузнецов сказал мне, что пишет новую поэму о происхождении Мирового Зла. — Данте сколько писал свою “Божественную комедию”, лет 8—10? А ты хочешь, чтоб я уже все закончил... Чувствую, что грамоты не хватает (и это говорит мне один из образованных современных писателей), катастрофически не хватает образования. Сейчас восполняю... читаю Блаженного Августина, других европейских мыслителей, а тебе надо читать лучше русских философов. Их-то я читал, может быть, не очень внимательно. А Блаженного Августина все-таки прочел тоже.
О ЖЕНЩИНАХ И ЖЕНСКОЙ ПОЭЗИИ Из Кузнецова: «Женщина, когда пишет, смотрит на мужчину, а мужчина – на Бога!» Вот как откликнулся Евтушенко на эти воззрения: «Кузнецов заявил, что существует лишь три типа женской поэзии: первый – рукоделие типа Ахматовой, второй – истерия типа Цветаевой, а третий – общий, безликий тип». О женской поэзии как-то не принято судить объективно и по правде. А между тем скептически о ней отзывался не только Ю. Кузнецов, но и Гёте, Пушкин и Блок. Но в последнее время Юрий Поликарпович говорил с точностью до наоборот. Он говорил мне, что женщины стали писать гораздо сильней, чем мужчины, когда я на эти слова удивлённо вскинул бровь, Поликарпыч, не моргнув, добавил: «К сожалению, это так. Если на что-то и можно обратить внимание в Литинституте (где он был профессором), так только на женскую поэзию». Так что статус женоненавистника слетел с него, как дорожная пыль с плаща поэта. Видно, в России опять настали те времена, когда только женщины в состоянии спасти Родину, детей, язык и поэзию... Вот и Иван Шмелёв писал из эмиграции о том, что наша великая литература дала чудесные образцы волевых женщин, девушек русских… куда больше и ярче, чем волевых мужчин. А наша жизнь подтверждает эти слова. Как-то я его спросил: почему в поэме «Путь Христа» Магдалина ударила Христа по щеке? «В этом образе я собрал и показал всю женскую суть. Суть земной женщины. Которая ударила в Христе земного человека, чтоб потом пойти за ним, как за Богом, полюбив, как Бога! А в этом случае обиды всех земных женщин подняли руку на Иисуса – не Христа, на земного человека». Тогда же Кузнецов сказал мне, что пишет новую поэму о происхождении Мирового Зла. Как говорил Юрий Поликарпович: «Когда работа над поэмой была в самом разгаре, я стал бояться выходить на улицу, чтоб не дай Бог, что-нибудь не случилось. Так хотелось дописать её до конца. Ведь если я не закончу поэму, её никто уже не закончит».
О ПОЭТАХ И ПОЭЗИИ О моём земляке пермском поэте Алексее Решетове: «Когда-то мне принесли его стихи, и я отдал их Кожинову для сборника. Потом Решетов присылал мне новые стихи, но они мне не показались. У него короткое дыхание!» «Многие говорят, что пишут стихи лучше меня, – как-то сказал мне Поликарпович, – вот Устинов, например. Игорь, ты, наверное, тоже так говоришь?» Божиться я не стал, но отвёл все подозрения великого поэта. Вспомнив, как говорил прекрасный поэт Николай Глазков: - «Я лучше всех пишу свои стихи!»… Нужно заметить, что без влияния Кузнецова – а повлиял он на всю русскую поэзию – я был бы другим поэтом. Он обрушился на нас, как камнепад в горах.
«На «Путь Христа» я бросил все силы, а их у меня немало. Все стихи я писал вполсилы! А здесь бросил всё, что у меня было. Напрягся, жаль, что почти никто не заметил, какое эпическое произведение я написал… Александр Пушкин, только к этому подступался в «Вещем Олеге». Пока я писал поэму, я был чист перед Богом, полтора года не пил. А ты хочешь читать поэму с похмелья, но это же Христос!» «Игорь, а ведь ты ещё не нашёл свою точку соприкосновения с Богом?» – говорил он мне в те дни. И тут же советовал прочитать беседы, записанные Мотовиловым с Серафимом Саровским. |
||||
