|
 1. Общество как социально-историческую реальность, к сожалению, не выбирают – это не компания за столом, которую можно прогнать или уйти самому, если надоест. Но и в таком положении надо сохранять ясность ума и твердость духа, не поддаваться унынию или, напротив, эйфории. Ведь общество (я имею в виду не народ, а материализацию определенных идей) обладает колоссальными возможностями для того, чтобы подавить твою мысль, волю и стереть в порошок саму твою личность. Особенно современное российское, абсолютное в массе своей, к сожалению, бездуховное общество. Потому-то у меня и самые тревожные самоощущения. Связаны они, прежде всего, с явственным запахом мещанства, потребительства, культа наживы. Нет, внешне всё выглядит вполне пристойно. Но это как дом, подвергшийся косметическому ремонту. За фасадом – ржавые трубы, проваливающиеся полы, снующие туда-сюда крысы. Это – экономика, которой рано или поздно наступит неизбежный крах (смешно говорить о «национальных проектах» или финансовой системе, где рулят все те же выходцы из 90-х годов). Но возьмем культуру. Здесь дело обстоит еще хуже, а ведь это основа основ, по крайней мере, русской жизни. Молодое поколение людей мы уже потеряли. Причем, безвозвратно. Оно заражено бациллами стяжательства и равнодушия, цинизма и самолюбования, с признаками психопатии и дегенеративизма, с отсутствием элементарных знаний. Всё это – результат целенаправленной политики СМИ и телевидения: вытравить из неокрепших душ всё светлое, оставив самое низкое и гадкое. Современная коммерческая литература тому тоже только способствует. Все эти донцовы, минаевы, робски да и улицкие тоже, они подобны рыжим тараканам, пирующим за обеденным столом, где некогда сидели Бунин, Леонов, Юрий Казаков. Печальная картина. Но тараканов надо давить. Словом. Нынешнее состояние лучше всего характеризует мысль К.П. Победоносцева, обер-прокурора Святейшего Синода, высказанная им ровно 120 лет назад, когда под ногами ощущалась такая же мертвая зыбь и глухие подземные толчки: «У меня тягота не спадает с души, потому что я вижу и чувствую ежечасно, каков дух времени и каковы люди стали… Сравнивая настоящее с давно прошедшим, чувствуем, что живем в каком-то ином мире, где всё идет вспять к первобытному хаосу, – и мы, посредине всего этого брожения, чувствуем себя бессильными». Правда, времена (вместе с познерами) проходят, а Россия остается, и я себя бессильным не чувствую. И хорошо хоть во внешней политике у нас начинает проявляться государственная воля и державная стать. Это действительно радует.
2. Высказаться хочется любому человеку, даже глухонемому. Это не самоцель. Есть такая болезнь – логорея, связанная с неудержимым потоком слов, страдают ею, как правило, бывшие алкоголики и политики. Если бы я хотел только высказываться, то, наверное, пошел бы в лес, нашел там дупло в дереве и говорил бы туда. Вот хорошо сказал Дерсу Узала в разговоре с Арсеньевым: слова распространяются на десять-пятнадцать метров, а потом исчезают, растворяются в воздухе; а то, что написано чернилами – сохраняется на десятки лет. Так что писателю лучше больше помалкивать и делать свое непосредственное дело. А что уж из этого получается – произведение искусства или нечто иное – судить другим. Но литератор, безусловно, несет моральную ответственность за содеянное им и сотворенное, как доктор или военачальник. Бывают ведь и врачи-костоломы и генералы-предатели. А писатель также опосредованно влияет на судьбы множества людей, порою даже еще и не явившихся на свет.
3. Ницше, как известно, последние лет двадцать своей жизни провел в состоянии клинического сумасшедшего, а основы его безумия, возможно, таятся в этой его сакраментальной фразе. Хотя я считаю его величайшим философом, презревшим, в основном, все человечество. Мне ближе другие его высказывания, например: «Смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшится жизни». Или: «Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь же многому, как книга, написанная нами самими». Вот это уже впрямую относится к Вашему вопросу. Сакральность писателя, наверное, в том и состоит, чтобы самосовершенствоваться, а не только лишь учить и назидать других. Или извлекать из своей продукции какие-либо дивиденды. Сейчас же литература прочно обрела значение коммерческого товара. А впрочем, так было всегда, хотя и в меньшей степени. Но даже на примере ХIХ века мы видим, что все коммерческие поделки канули в Лету, так будет и с нынешним псевдолитературным процессом. Останется лишь горстка книг. Правда, вот вопрос: для кого? Останутся ли сами читатели? Извините, что у меня столь пессимистическое настроение. К старости все больше становлюсь мизантропом.
4. Слава, поверьте, только мешает творчеству. Я совершенно искренно жажду тишины, душевного покоя и одиночества. Только в таком состоянии можно работать над словом. Разве совместимы шумиха и сосредоточенность? В молитве Андрею Критскому есть такие слова: «…да сохранит Он нас от искушений, болезней и скорбей, да дарует нам смирение, любовь, рассуждение и кротость…». Рассуждение – в числе главных молитвенных просьб. А в обращении к Пресвятой Богородице сказано так: «… отжени от мене, смиренного и окаянного раба Твоего, уныние, забвение, неразумие, нерадение…». Вот что надо гнать из себя прежде всего, если хочешь стать не только «сакральным», а просто писателем. Тогда, может быть, придет и «любовь народа». Хотя что это такое – мне, честно говоря, непонятно. Наверное, она скорее для «званых», а не для «избранных». Последние звучат тоже как-то неблагозвучно. Писатель существует вообще в единственном числе. Если, конечно, он действительно чего-то стоит.
5. К читателю: гоните от себя смрадную и растлевающую душу литературу, как гнала российская армия подлых грузинских вояк до Тифлиса. А самые горячие мысли всегда о Боге и о России. Другие мысли попрохладнее.
6. Ну, например, такой вопрос: долго ли Вы намерены мучить читателя своими произведениями? Хотелось бы еще очень долго.
|
