| Страница: 1 2 Все |
| Иван Сущенко | 11.02.24 01:25 |
| Какие живые образы у Михаила Трофимова. Словно взяты легкою рукою из вечности, вынуты и показаны людям: вот, смотрите! Подобная органика и у Рубцова. В смысле образов и музыки стиха. Как жизнь, а не вымученные картинки . |
| Юрий Кириенко | 20.01.24 20:43 |
| Ждал до сего дня, но на странице не появился Александр Черевченко с воспоминаниями. Добавлю из авторской книги о Н.М. Рубцове (формат А5).
"Валентин Сафонов пишет, что «…Николай Михайлович пришёл в институт не подготовишкой, а мастером, способным создавать 109 зрелые, поражающие воображение стихи. Иные из тех, кто тщится сейчас выдавать себя за его учителей или доброжелателей, отлично понимали это. И завидовали его таланту. Порой зло завидовали и всячески старались принизить и унизить Рубцова, оскорбить насмешкой, завертеть, закружить в пьяном круговороте… Пальтишко на нём, верно, было не из модных. И пиджаки-рубахи не всегда только что из магазина. Но вот чего не отнимешь у Рубцова – опрятности. Не терпел «пузырей» на штанинах, тщательно и подолгу стирал всякое случайное пятно на одежде…» (44)... В начале сентября 1962 года студентов первого курса послали на уборку урожая в колхоз под Загорском. О чтении стихов во время слякотной погоды вспоминает однокурсник Рубцова Э. Крылов (27): «В тот день, как и предыдущие, поэты читали свои стихи. Рубцов подошёл к нашей группе, лёг, облокотясь на тюфяк, послушал немного, а потом очень искренне сказал: – Разве это стихи? – Читай свои, – предложил кто-то. Он сел и монотонным голосом стал читать «Фиалки». Но с каждой новой строкой голос становился звонче, выразительнее, пока не превратился в то, что называют «криком души». 110 Впечатление было очень сильным. В то время кумирами читающей публики были Евтушенко, Вознесенский… В Рубцове сразу почувствовали нечто совсем другое. Парадоксально, но «необычная» поэзия под «Евтушенко» звучала уже слишком обычно, а «обычная» поэзия Рубцова прозвучала необычно». Рубцову ничего не было сказано, но стихов больше не читали. Позже на курсе выделились три явных лидера – Николай Рубцов, Александр Черевченко, Павел Мелехин. Прозаики сразу и безоговорочно признали первым Николая Рубцова, поэты либо вовсе не признавали его, либо признавали с большими оговорками и отводили ему скромное место. Самыми же преданными его почитателями были люди нелитературных кругов. Все они, кому я читал стихи Рубцова, просили переписать их и познакомить с автором». В марте 2010 года автору удалось выйти на переписку с А. Черевченко, который сослался на свои статьи «Друзья давно минувших дней», которые практически неизвестны рубцововедам (56, 31). Привожу часть колоритной информации А. Черевченко. «В начале сентября 1962 года студентов первого курса Литинститута, отправили убирать картошку в один из подмосковных колхозов. То ли в Мытищинский, то ли в Загорский район, теперь уже не припомнить. Поселили нас на полевом стане в полуразвалившемся коровнике с дырявой крышей. Сентябрь выдался на редкость дождливым и холодным, суглинок на картофельном поле превратился в непролазное болото, а уборка клубней – в настоящую каторгу…» Вспоминает Михаил Шаповалов (27): «В местном клубе мы дали литературный вечер… Соби-рались старики с детворой. Молодёжи было мало. Читали стихи. Принимали каждого радушно, однако самый большой успех выпал на долю Рубцова. Стоя на краю сцены, он читал громко, уверенно и, отвергая жестом руки заслуженные аплодисменты, переходил от хохм о флотской жизни к любовной лирике, к стихам о Вологодчине». 111 Вспоминает А. Черевченко (56): «Вообще-то я не знаю, что бы делали мы тоскливыми осенними вечерами, если бы не Коля. Поэтические баталии, состязания в гениальности всем нам порядком надоели. При тусклом свете керосиновой лампы читать книги было просто невозможно. Скука! И тогда Рубцов брал гармошку и начинал петь песни собственного сочинения, вологодские частушки, вгонявшие девчат в краску своею забористостью, наигрывал известные ему вальсы, фокстроты и танго – такие у нас там были песенно-танцевальные вечера… К концу третьей недели нашего прозябания на полевом стане дожди вдруг прекратились, резко потеплело, началось знаменитое подмосковное «бабье лето». Буквально за три дня мы выпотрошили до последнего клубня картофельные грядки, спеша вернуться в институт, в который так стремились и о котором так мечтали. И тут нас всех ждал сюрприз. Во-первых, всю бригаду вместе с мешками клубней, привезли на грузовых машинах на центральную усадьбу колхоза. Там, на сельской площади, были накрыты длинные сколоченные из досок столы, ломившиеся от деревенских яств и вполне конкретных бутылок. Председатель колхоза в краткой речи, почему-то вновь сбиваясь на высокие надои, поблагодарил нас за ударный труд в тяжелых климатических условиях и пригласил отведать, что Бог послал. В процессе пиршества выяснилось, что праздник этот был устроен вовсе не в нашу честь: колхоз занял первое место в районном соревновании по надоям молока. Он специализировался на молочном животноводстве, а картофель тут выращивали на корм свиньям. Тем не менее, все мы были несказанно счастливы, когда председатель объявил, что каждый из студентов в качестве поощрения за ударный труд получает по 50-килограммовому мешку картошки и килограмму свиного сала. Честно говоря, такого гонорара никто из нас еще не получал (курсив Ю. К.М.). Он позволил нам достаточно сытно прожить до октябрьских праздников…». О поэтических сборах в общежитии Э. Крылов сообщает (27): «В первые дни учёбы мы часто собирались в одной из комнат общежития и нередко ночь напролёт читали по кругу свои стихи. Мнения при этом, как правило, не высказывались, за грудки друг 112 друга никто не брал, рубашек не рвали – всё это будет позже. А пока поэты только знакомились, соразмеряли свой бесспорный талант с другими сомнительными талантами, вынырнувшими неизвестно откуда, пытались определить своё место в поэтической иерархии будущего курса, семинара. …Вошли Рубцов и Макаров, чтение было прервано. Рубцов прошёл к кровати, где уже сидели человек пять, ребята подвинулись… Стали читать дальше. Рубцов слушал, крутил головой, хмурился, иногда усмехался, но не открыто, а только намёком, даже не в половину, а в четверть жеста…Стихи ему явно не нравились. Дошла очередь до Сергея Макарова. Он прочитал стихотворение «Павел Васильев». Рубцов был доволен, в полужестах его сквозило – знай наших. Кто-то завёл нудную поэму. Рубцов поскучнел, опустил голову на руки. Кончилась поэма, и в полной тишине прозвучал голос Рубцова: «Бездарно всё». Возник ропот. Кто-то крикнул: – Ты не выступай, а прочти стихи. Тогда посмотрим. Рубцов встал: – Не буду читать, не хочу. Пойдём, Сережа. И они ушли». В аттестате зрелости по немецкому языку у Рубцова стоит тройка. О переходе Рубцова в институте на французский язык в связи с французской поэзией Н.Попов сообщает следующее (57): «Бывший матрос рыболовного траулера, который наверняка заходил в иноземные порты, Коля знал несколько английских слов. Это его явно не устраивало. И в институте Коля решил полностью освоить английский. Но почему-то не удалось. Тогда он попробовал приобщиться к немецкому. Тоже получилась осечка. А учебная часть прижимала за прогулы. Пришлось Коле заниматься французским. Он тоже оказался не легче, хотя милейшая Любовь Васильевна Леднева всеми способами пыталась приобщить нас к языку, на котором писали Вийон, Ростан, Верлен, Рембо, Бодлер, Аполлинер! – Да-да-да…– охотно соглашался Коля. – Это прекрасные поэты! – Мне никогда не стать таким хотя бы потому, что ведь не могу 113 же я превратиться во француза. Я – русский…Им и останусь. Так зачем же зря гробить время?... Тогда неугомонная Любовь Васильевна прочитала «Осеннюю песню» Верлена и её перевод, сделанный Брюсовым. – Как это бесконечно далеко… – огорчился Коля. – Вот и приблизьте! Вы же – поэт! – подхлестнула его Любовь Васильевна. Это всё-таки задело Колю за живое. Он записал предельно точный подстрочник, с задумчивым прищуром внимательно прослушал подлинную ритмику стиха и обещал на следующее занятие принести перевод…» (57). Поэт Б. Чулков пишет (27): «Любил Рубцов стихи и гениального французского поэта Франсуа Вийона, и задушевнейших поэтов Франции 19-го века – Верлена и Бодлера. Сам он рассказывал, что преподавательница французского устраивала у них нечто вроде конкурса на перевод «Осенней песни» Верлена, которая в подстрочном изложении выглядит примерно так: Долгие рыдания скрипок осени ранят мне сердце однозвучной тоской. Совсем задыхаясь и побледнев, когда бьют часы, я вспоминаю о былых годах и я плачу. И я выхожу на злой ветер, что несёт меня и туда и сюда, подобно листку, который мёртв “. 114 Николай Рубцов подобрал на гармошке мелодию и «Осенняя песня» стала сначала студенческой, а потом и народной песней. Ну так что же? Пускай Рассыпаются листья! Пусть на город нагрянет Затаившийся снег! На тревожной земле В этом городе мглистом Я по-прежнему добрый, Неплохой человек. Николай Рубцов написал свою «Осеннюю песню», в которой не стал уподоблять себя гонимому безсловесному листку. Как вспоминает Э. Крылов, Рубцов показал «Осеннюю песню» преподавателю по стилистике, которому стихотворение понравились, но он решительно возражал против «эх» в строчке «По канаве помчался, эх, осенний поток…» А Рубцов высказался по этому поводу: «Как он не понимает, как не понимает, что в этом «эх» – всё: и движение, и настроение. К чёрту стилистику, если она мешает мне выразить то, что я хочу…» (27) Продолжим местами субъективный рассказ Черевченко (56): «Общежитие Литературного института им. А. М. Горького, расположенное на ул. Добролюбова, в приснопамятные 60-е годы представляло собою Российскую империю в миниатюре, поскольку населяли её представители самых разных республик, краёв и областей. На семи этажах этого здания звучал «всяк сущий в ней язык», но преобладал, конечно, русский, служивший связующим звеном в этом разноплемённом полчище начинающих поэтов, прозаиков, драматургов и критиков, прибывших завоевывать Москву. Очень скоро все они разбились на группы – иные по принципу землячеств, но большинство по приверженности к тому или иному литературному течению. Это лишь в официальной пропаганде советская литература той поры представляла собою некий монолит, сцементированный социалистическим реализмом... У нас тоже стихийно образовалась группа провинциальных 115 поэтов, жаждущих овладеть опытом запрещённых в то время цензурой предшественников, их поэтическим мастерством. На нашем курсе было всего два бывших моряка – Коля Рубцов и я, ясное дело, что мы поселились в одной комнате. Соседство вскоре переросло в дружбу, затем к нам прибавилась целая когорта единомышленников..... |
| Ольга Флярковская | 14.01.24 11:49 |
| Уважаемый Юрий Петрович!
Какое щемящее, тёплое чувство возникает от прочтения записок Михаила Трофимова! Будто сама их рукой пролистала или рассказы послушала... Повторы каких-то строк только подтверждают подлинность, возраст, единичность личности Михаила Трофимова. В большой простоте написано, как на душу легло, так и написано... Николай Рубцов, Борис Примеров совершенно живыми предстают, и другие герои воспоминаний - тоже. Очень интересная беседа развернулась под публикацией. Спасибо! Всех с Новолетием! |
| Юрий | 13.01.24 20:27 |
| С наступающим Новым Годом по юлианскому Православному календарю!
Николай Рубцов Январское Мороз под звёздочками светлыми По лугу белому, по лесу ли Идёт, поигрывая ветками, Снежком поскрипывая весело. И всё под ёлками похаживает, И всё за ёлками ухаживает, — Снежком атласным принаряживает! И в новогодний путь — проваживает! А после сам принаряжается, В мальчишку вдруг преображается И сам на праздник отправляется: — Кому невесело гуляется? — Лесами тёмными и грозными Бежит вперёд с дарами редкими, И всё подмигивает звёздами, И всё поигрывает ветками, И льдинки отвечают звонами, А он спешит, спешит к народу С шампанским, с музыкой, с поклонами Спокойно прожитому году; Со всеми дружит он и знается, И жизнь в короткой этой праздности Как будто снова начинается — С морозной свежести и ясности! . 1967 г. |
| Иван Ерпылёв | 5.01.24 13:47 |
| Предлагаю читателям сайта также воспоминания о Николае Рубцове оренбургского поэта и просветителя Геннадия Фёдоровича Хомутова (1939 - 2020): *** Рубцова подкармливал, подкармливал много. Рубцов собирался на север. Уезжает зимой лютый холод. Зашёл к нему в комнату. – Вот, еду. Пальтишко у него демисезонное. Я говорю: – Слушай, ты бы хоть шарф... – Нету. Я ему раз – свой клетчатый, мохеровый, почти как дырявый. – Нет, Гена, этот не подходит. – А вот шарф, Коля? – а это юршовский был, синий, плотный, офицерский. – О, а этот как раз мне подойдёт! И он даже с этим шарфом где-то на фотографиях. Юршов приходит: а где шарф? – Слушай, я его Рубцову отдал, ему холодно. – Да ты что! Почему свой не отдал. – Володь, – говорю, – мой просвечивает. Он всё ныл, ныл, а я говорю – ничего! Вот так, чужой шарф отдал, а Коле он пришёлся. Но Коля тоже гусь... Мы, значит, все уехали, деньги кончились, все студенты уехали, а мы ещё две недели жили. Не знаю, на что. Ждём публикаций, ждём денег с родины. Коля ждал публикации в журнале «Октябрь», первую большую публикацию «Звезда полей». И вот 12 июля он получает гонорар большой. Чем свет встал, а мы на Бутырском хуторе, на улице Добролюбова у нас общежитие, и на выставку. Купил всякие платьишки, у него девочка Лена была. Стал показывать, в горошек, я его первый раз видел таким радостным, говорю: ой, какое хорошенькое. И больше ничего такого у него, один чемоданчик, в нём лежат две бутылки коньяка. – Ты проводишь меня? – Конечно, провожу. Поехали на северный вокзал, Ярославский. – Давай в кассу, билеты купить. – Зачем? – сердито так говорит. – Как это зачем? Тебе ехать до Вологды сколько. – Вот ещё. – Ну смотри. А поезд такой, как у нас Оренбург – Куйбышев. Очередь длинная, человек 20 стоит. Он посмотрел, а он, бродяга, людей сразу угадывал. Стоит какая-то женщина с чемоданами, узлами. Он говорит: – Мы студенты, можно мы как бы вас провожаем, надо просто с вами зайти в вагон. – Коль, – говорю, – вот сейчас тебя обнаружат. Ты едешь, молодой поэт, будет тебя кондуктор или проводник оскорблять. У тебя коньяк в чемодане есть, взять за несколько рублей билет, тем более по студенческому в два раза дешевле билеты. Двенадцать рублей стоит по студенческому Оренбург-Москва. Двенадцать пятьдесят стоил билет на самолёт, а так 25 рублей. Ну и всё, сел он, проводил я его, поехал. Как он доехал, не знаю, не спрашивал. Допускать, чтобы оскорбляли за это, ну заплати!Полный карман денег. Маленький был, тщедушный. Как он служил на флоте, не знаю. Угрюмый, в себе сосредоточенный, недоверчивый. Меня упрекал. У Кондаковой муж, Боря Примеров. Мы часто ездили по журналам все в сборе, и Коля меня упрекал: – Вот ты, дружишь с Примеровым. – А я дружу со всеми. Вы там делите славу, первенство. А чем он тебе не угодил? – Он же выдумывает стихи! Он считал таких фальшивомонетчиками. Это же неестественно, надо, чтобы образ был первородный, органичный. |
| Павел Крайнев | 5.01.24 01:59 |
| Прежде всего , хотелось бы выразить благодарность Юрию Перминову - Поэту с большой буквы, занимающему одно из первых мест в современном литературном процессе за то, что смиренно расшифровал записи Михаила Трофимова, то есть проделал работу литературоведов, которые занимаются неизвестно чем, только не прославлением нашей - русской - литературы (что заметил еще и Георгий Свиридов и спасибо Наталье Вахрушевой, что привела запись великого композитора). Хорошо, что всем миром внесли некоторые уточнения... Так - по капле - первоначальная публикация обрела и необходимые "академические" примечания. Только хотелось бы поменьше назидательности, что ли, со стороны уточнителей. Делаем ведь общее дело. Думаю, что когда мы еще и обретем культуру взаимодействия - станем непобедимы. Всех с наступающим Рождеством! |
| Борис Орлов | 4.01.24 23:06 |
| Хотелось бы уточнить имя Захарченко.Другом Егора Исаева был Василий Дмитриевич Захарченко - поэт,руководитель поэтического семинара в Литературном институте,занятия которого посещал Николай Рубцов.А Виктор Захарченко - музыкант и вряд ли он мог присутствовать на литературных
вечерах в то время. Надо быть точным.Неужели Михаил Трофимов мог забыть имя известного руководителя семинара?Хотя допускаю.Ведь воспоминания были записаны Юрием почти спустя пятьдесят лет после окончания Рубцовым Литературного института. |
| Николаю Ивановичу Коновскому | 4.01.24 22:08 |
| Многоуважаемый Николай Иванович, этим записям Михаила Ефимовича лет восемь. Да, надо было исправить, виноват, не велите казнить, но, в первую очередь стремился к точному, дословному воспроизведению. Но Борис не только об этом, дай Бог ему здоровья. Уж и не ведаю, о чем эта реплика про скользкий лед, но вас я, действительно, считаю уже классиком. Вы замечательный русский поэт, поэтому для меня немалая честь увидеть ваш комментарий к публикации, к которой я имею отношение. Доброго Вам здравия, с приближающимся Рождеством Христовым! Извините, если где опечатался, сегодня печи грузили для наших сыновей и братьев, повредил палец, да и в айфоне не совсем сподручно. Ваш Юрий Перминов. |
| Андрей Калмыков | 4.01.24 22:01 |
| Очень трогательные воспоминания! Большое спасибо Михаилу Трофимову и всем причастным к их публикации! В горнице моей светло от них. В 85-ом году вышел сборник Рубцова «Подорожники». Я купил сразу два. С этого сборника произошло мое знакомство с поэтом. Какие-то стихи просто врезались в память. Сколько раз потом я повторял про себя это стихотворение и даже придумал мелодию. Ну и ладно! И добро.
ВЫПАЛ СНЕГ… Выпал снег – и всё забылось, Чем душа была полна! Сердце проще вдруг забилось, Словно выпил я вина. Вдоль по улице по узкой Чистый мчится ветерок, Красотою древнерусской Обновился городок. Снег летит на храм Софии, На детей, а их не счесть. Снег летит по всей России, Словно радостная весть. Снег летит – гляди и слушай! Так вот просто и хитро, Жизнь порой врачует душу… Ну и ладно! И добро. 1969 г. *** А в 14-ом году посетил этот величественный Храм, принес цветы к ногам великого поэта, побывал на могиле Константина Батюшкова, в Ферапонтове монастыре, в Кириллове, в Череповце, в Устюжне. И после сочинилось такое стихотворение. *** Цветы я положил к его ногам И голову склонил в почтеньи, Летает ветер тут и там И распевает Колины стихотворенья. А где-то матушка возьмет ведро, А где-то сено и петух в сарае. Как не хватает нам порой, Как на Руси нам Коли не хватает! Пусть не всегда поэт в чести, Он чувств проснувшихся воитель, Стихи как вехи на пути Всечеловеческих открытий. *** От всей души поздравляю всех с Новым годом! |
| Николай Коновской | 4.01.24 19:27 |
| Знаменитая книга стихотворений Николая Рубцова "Звезда полей" вышла не в 1962-м году, а в 1967-м. И поэтический сборник "Сосен шум" был опубликован не в 1967-м, а в 1970-м.(Виктор Бараков).
Именно к точности и призывает Борис Орлов в своих комментариях. А неверные данные можно было бы и исправить. Скользкий лёд - эти классики. |
| Борис Орлов | 4.01.24 17:17 |
| Андрею Смолину.
С 1979 по 1985 год я учился на заочном отделении Литературного института.За это время к нам в комнату заходили около десятка однокурсников Рубцова.Каждый из них одни и те же факты излагал по-своему.Реальная жизнь уходила на задний план,а создавался миф.Есть даже такие,кто обмычали вместе с Рубцовым его посмертную книгу.Память человеческая зыбка.А ведь тогда прошел только десяток лет после окончания Рубцовым Литературного института.А теперь-то с тех пор прошло более полувека.Не получилось бы как с соратниками Ленина,которые несли с ним бревно на субботнике.Оказалось,что этими бревнами можно было загрузить не один вагон товарного поезда. Ещё раз напоминаю : к фактам и датам нужно относиться внимательно. |
| Андрей Смолин | 4.01.24 15:27 |
| Юрия Перминову. Уважаемый Юрий Петрович! Из предисловия я понял, что это записанные со слов воспоминания. Извини за мои допущения. Я лишь повторил за Геннадием Алексеевичем.
Борису Орлову. Подвижный образ жизни Николая Рубцова допускал, что он встречался с очень многими людьми. Например, в Литинституте, если люди жили под крышей на Добролюбова 9/11, то понятно, что они считали друг друга друзьями. В данном случае, отображена студенческая дружба. Никаких сомнений в этом нет. |
| Лариса Егоршина | 4.01.24 15:14 |
| Об руку с милой сторонкой, шел Вологодский Лель, вдохом единым, негромко, пела его свирель. https://rospisatel.ru/egorshina-rubzov.html |
| Юрий Перминов | 4.01.24 14:38 |
| Андрею Смолину. Андрей, я ничего не вкладывал, всё это - записи самого Михаила Ефимовича Трофимова. |
| Борис Орлов | 4.01.24 12:29 |
| Никто из русских не сомневается в гениальности Николая Рубцова! Не надо давать повод русскоязычным,творчество которых основано на быте,а не на бытии и является вторичным,порочить память великого русского поэта.
Русскоязычные берут,как правило,передернутые факты,эпизоды жизни поэта,придуманные его "друзьями" и пишут мерзкие литературоведческие статьи. Советую более бережно относится к наследию Николая Рубцова тем,кто искренно его любит. |
| Александр Шахматов | 4.01.24 12:07 |
| Я не поэт, а певец, но иногда пишу сжато, мало, но говорю много…
НИКОЛАЙ РУБЦОВ Николай Михайлович Рубцов, Великий русский поэт, Из Мира отчих мудрецов, Даёт нам жизни совет! Любил он Русскую землю, Стихами ее воспевал, Верил в русскую деревню, Всегда о ней мечтал! Неугоден был для власти, За его Русскую правду, Избегал партийные масти, Защищал Русь - маму! Как подлинный творец, Изливал свою душу, Предчувствовал конец - Державному мужу. Россия - пала в плен - Плен чужеземный, Грабили, кому не лень, Убивали, кто верный. Спасибо, поэт, Никола, Что в историю зашёл, Гений русского слова, В вечную славу ушёл! |
| Сергей Лагерев | 4.01.24 11:43 |
| Спасибо Юрию Перминову за очень интересный и душевный материал. А всем нам - за память о поэте! |
| Андрей Смолин | 4.01.24 11:13 |
| Самое ценное тут атмосфера Литинститута 1960- годов. Есть уникальные подробности. И хорошо, что Юрий Перминов их запомнил и вложил в этот текст. |
| Наталья Вахрушева | 4.01.24 09:41 |
| Нашла слова Свиридова о Рубцове: "Николай Рубцов — тихий голос великого народа, потаённый, глубокий, скрытый… Два типа художников: первый тип — А. Блок, С. Есенин, Н. Рубцов, Мусоргский, Корсаков, Рахманинов — поэты национальные (народные). Они никому не служат, но выражают дух нации, дух народа, на него же опираясь. Подобного типа художники могут быть, разумеется, в любом народе, если есть предпосылки к их появлению, время как бы само рождает их. Второй тип художника — прислуга. Такой поэт или художник служит силе, стоящей над народом и, как правило, чужеродной силе. Под видом национального беспристрастия, «интернационализма», в его, главным образом, американском понимании, он служит интересам обычно чужой нации, стремящейся установить своё господство над коренным народом… ... Сейчас, в наши дни, в большой моде искусство первой половины XX века, в поэзии — это Пастернак, Ахматова, Цветаева, Гумилёв, Мандельштам… К сожалению, фигуры великанов русской поэзии: Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, Блока, Бунина, Есенина, глубоко ощущавших народную жизнь, движение, волнение народной стихии, подчас незаметное и неслышное, и соизмерявших с нею биение своего творческого пульса, как-то отошли в тень. Их громадность кажется подчас преувеличенной, неестественной, нелепой среди окружающей нас жизни. Однако за последнее время в русской поэзии появился ряд очень интересных поэтов. Эти молодые поэты пытаются восстановить и закрепить связь с великой классической литературой… Легко можно найти перекличку с Тютчевым, Некрасовым, Есениным. Особенно у Н.Рубцова, что нимало не лишает этого поэта глубокого своеобразия в его душевном посыле, в красках его поэзии, с преобладанием густого чёрного цвета, столь характерного для Севера России. Этого пейзажа ещё не было в русской поэзии…" |
| Сергей Лагерев | 4.01.24 08:29 |
|
Из моей книги о поэте «Светлая печаль». …В начале этой заметки я вспоминаю о Майе Андреевне Полётовой – создателе и руководителе Рубцовского центра в Москве в Центральной библиотеке Юго-Западного района, настоящей подвижнице. К большому сожалению, этого музея уже не существует. Помещение библиотеки было в аренде, и чиновники от культуры сделали всё, чтобы забрать это здание. Журналист Алесей Топоров писал: «… Письмо в защиту музея на имя столичного градоначальника уже писал цвет русской интеллигенции, под ним стоят подписи Ганичева и Лощица, Крупина и Проханова, Куняева и Личутина, и многих других. Рубцовские чтения проходили даже в стенах Госдумы, где о ситуации с музеем рассказывалось народным избранникам и сенаторам, лидерам политических фракций, но парадоксальным образом ничего не изменилось. Удивительная у нас страна – шубой барского плеча раздаются гражданства зарубежным лицедеям и вышедшим в тираж забугорным спортсменам, а память певца русской души остается в забвении. Как понять это? Разве Депардье и Сигал, Монсон и Джонс могут так чувствовать, и у них получится ТАК передать суть и величие Руси?». А в Сургуте одной из библиотек присвоили имя поэта Николая Рубцова и открыли там Рубцовский зал. Пишу это как упрёк столичным чиновникам от культуры.   |