| Ирина Репьёва | 24.04.13 11:17 |
| Игорь Малышев, Орёл
ПЕРЕД ГРОЗОЙ Ветер злющий, вездесущий Рвёт железо старых крыш, В трубах весело поющий Пыль вздымает, гнёт камыш… Крест на церкви еле виден В мутной, серой пелене. За окошком старый Пимен Шлёт проклятья сатане. Тучи сходятся над лесом, Над чернеющей рекой. Ребятню пугает треском Кособокий сухостой. С высоты раскаты грома Извещают всех вокруг: Кто пока ещё не дома, Помолись – поможет вдруг… У ЦЕРКВИ Вот и крещенские морозы! Берут, родимые, своё – Так, что на скулах стынут слёзы, И липнет к трубам вороньё. У церкви пусто. Холод лютый Прогнал людишек от ворот. Лишь служка, временем согнутый, Стучит лопатою об лёд. До самых глаз натянут ворот, Под ним морщинами – года. А ведь когда-то был и молод, Теперь припомнить бы – когда? Летят прозрачные осколки Из-под калёного штыка И звонко падают под ёлки На глыбы мёрзлого песка. В них отраженьем бесноватым Былое видится, как сон – Уж как же грешен был когда-то Седой монах Илларион. ТИХИЙ ДОН Помутился Дон от крови, Затвердела костью степь. На потерянной подкове Не видна былая крепь. С Дону тянуться подводы От утра и до утра. Всё мутней и гуще воды, Всё пустынней хутора. Друг на друга, брат на брата – Лихоманит Тихий Дон. Без покойника — не хата, Без рыдания — не стон. В той дремучей круговерти Много сгинуло зазря – Кто за землю и Советы, Кто за веру и царя. Вороньё кружит над полем, Ищет ношу по себе… От лихой казачьей воли – Только шрамы на судьбе. НЕ СРОК Скользнул обмылок по руке И – на дощатый пол. Жизнь задержалась в старике, Сухом, как богомол. Не жаль непрожитых годин И прожитых не жаль. Среди нечёсаных седин Припряталась печаль: Ведь помирать старик решил, Да тут, как на беду, Берёзы много насушил Он в нонешнем году. Да что берёза – мёд стоит! Пожалуй, фляги три… А внук Андрюшка, паразит, Не едет, посмотри… И дров для бани навозил – Свалили у крыльца, Прибрать на место нету сил Без внука-подлеца. Жердей ореховых пяток Лежит на чердаке: «Для косовища – самый толк!» – Засело в старике… Лежит обмылок на полу. Старик кряхтит в кулак: - Ещё, пожалуй, поживу. А то иначе – как? НЕ ПРИШЛАСЬ... – Осподи, осподи, – шепчет старуха, Потчуя гневом бесстыжую дочь, – Ночь на дворе, а она, потаскуха, Шастает где-то… И ночь ей не в ночь… Девушка прячет лицо в полушалке, Русые косы спадают на грудь. Ей не себя, горемычную, жалко – И без людей проживёт как-нибудь. Жаль ей любви, расплескавшейся мимо – Павшую наземь уже не собрать. Думалось, это случится красиво, А получилось, как прочила мать… Месяц струился слабеющим светом В окна последней по счёту избы. Старость и юность всё ищут ответа У скуповатой на жалость судьбы. В СТАРОМ ТРАМВАЕ Старые москвички в стареньком трамвае О своём, о бабьем, тянут разговор: – Дочь вчера звонила… – Ишь, не забывает. Где она? – В Тюмени. – Что ты! До сих пор?! – Да, уже лет десять. Говорит, неплохо. Вкалывает, правда, до ночи с утра. – А мои – в Самаре. Тоже – слава Богу. Не Тюмень, конечно, но и не дыра… Помолчали. Тряско в стареньком трамвае. Взвизгнула сирена где-то в стороне. – Ты скажи мне, Соня, я не понимаю, Что там обещает Прохоров стране? – Сашенька, ну что он может дать народу? Всё, что сохранили, разметелит в прах. Посмотри на эту новую породу – Где ты видишь совесть? Он же олигарх… – Да, совсем забыла: заходила Мила, Говорит, что будто Зойка померла. Ну, ты помнишь, та, что в «котике» ходила, А потом напротив Зотовых жила… Замолчали снова. Может, из-за Зойки, Может, потому что просто вышел пар. Двадцать третий номер шёл по рельсам бойко, Хоть и был, пожалуй, как москвички, стар. ЖИЗНЬ И ВРЕМЯ Если вымерить жизнь по делам, По серьёзным и сильным поступкам, По следам на душе, по зарубкам, По улыбкам, по горьким слезам – Может статься, что Время и Жизнь, Совпадая по точке отсчёта, Но споткнувшись однажды о что-то, Совершат свой раздельный круиз. И когда подведётся черта, За которой безжизненно семя, У кого-то длинней будет Время, Но в пределах его – пустота. У кого-то длинней будет Жизнь, Перепутав все генные коды, Не вместившись ни в сутки, ни в годы, И не раз возвратившись «на бис». ЖАВОРОНКИ Жаворонки! В небе жаворонки! Вот и пришла весна! Настежь раскрыты ставеньки, Хмурые ото сна. Брошены в угол валенки. В пёстрых заплатах высь. Это резвятся жаворонки, Это проснулась жизнь! ПОСЛЕ СНА Я утром встал – ещё казалось Во все глаза смотрела ночь, Земля с прохладой не прощалась И тьма не шла от окон прочь. Не гасли звёзды над амбаром, Не бряцал вёдрами сосед, Лишь вдалеке за Белым Яром Уже хозяйничал рассвет. Не то тоска, не то тревога В груди, как талая вода: Мне снилась дальняя дорога, Да не припомнится – куда? Мне снились робкие объятья, Да не припомню только – чьи? И звук шагов, и шорох платья, И блеск расплавленной свечи… Закрыть глаза? Пусть дух Морфея Ещё чуть-чуть послужит мне: Я должен вспомнить, что за фея Неслась по лугу на коне... О НЕЙ В ней всё непросто, необычно… Как будто сотни горных эх Слились в густом многоязычье, Увы, понятном не для всех. В ней всё непросто, но изящно Всё надо пробовать на вкус. Я рядом с ней — немтырь молчащий, А чуть поодаль — златоуст. В ней всё непросто, непохожа Ни на кого. И потому Она становится дороже Не только сердцу, но уму. * * * Я пишу на стекле твоё имя. На холодном оконном стекле. Это имя не просто любимой, Это жизнь замирает во мне. За окном непогода и слякоть, Стынут голые ветви берёз. Облаков грязно-серая мякоть Растянулась, как ветхий обоз. И листва потемнела, и травы Обречённо прижались к земле… Не ищу я вчерашней забавы, Вся забава — на мокром стекле. За окном день проносится мимо. Мне пора бы понять, что влюблён. Я пишу не спеша твоё имя… Вот уже восемнадцать имён. * * * Привокзальная площадь. Толпа, суета. Чемоданы, коляски, галдёж, паспорта… На часах без немного двенадцать. Наплевать бы на всё – и остаться! Ветер гонит листву под высокий бордюр. Ему – что? Он свободен. То весел, то хмур Он в экстазе безумного танца… Наплевать бы на всё – и остаться! Объявили посадку. Ещё полчаса – И я тоже умчу за леса, в небеса. Что с того, что хочу я остаться, Если ты не даёшь даже шанса? ОЖИДАНИЕ В ожидании – вот в чём, милая, Бесконечный разгул тревог, Неприкаянность и уныние, И безумие, не дай Бог. В ожидании часто сходятся Устье времени и исток. И разлучница в нём, и сводница, И попутчица, не дай Бог… БЕЛЫЙ ТАНЕЦ Вальс объявили белым танцем. Я тыщу лет не танцевал. А ты, украшена румянцем, Поставив наскоро бокал, Присела в кротком реверансе Передо мной, передо мной И закружила в белом танце, О, боже мой, о, боже мой! Мелькали лица, лица, лица, Богатых тканей пересвет… За пять минут успел влюбиться На много лет, на много лет. С тех пор я каждое мгновенье С восторгом в памяти храню. И с тех же пор (о, наважденье!), Я белых танцев не люблю. * * * Если хочешь, я стану соколом, В синем небе парящим точкою. Если хочешь, я буду около, Прочертив это небо строчкою. Если хочешь, я стану ландышем, Настоящим, не гуттаперчивым. Если хочешь, я буду рядышком, В твои кудри вплетясь доверчиво. Если хочешь, я стану парусом И изведаю страны дальние. Если хочешь, я буду Парисом И возьму тебя в жёны тайные. Мне не нужно ни сна, ни отдыха, Лишь бы видеть тебя, сердечную. Я согласен быть просто воздухом, Чтобы быть с тобой веки вечные. |
| александр | 21.04.13 21:45 |
| А это не Николай ли Шадрин во львах оказался? |
| Яснева | 21.04.13 16:56 |
| Хотелось бы познакомиться со стихами Малышева, который получил диплом 1 степени. |