Евгений АРТЮХОВ, заслуженный работник культуры РФ

«ПЕРЕД ТЕМ, КАК СТАТЬ ЛЮДЬМИ…»

В 2010 году на страницах еженедельника «Литературная Россия» я вступил в полемику с Юрием Могутиным: защищал от напраслины моих товарищей-поэтов «круга Н.К. Старшинова», большинства из которых уже нет в живых. Публикуя на своих страницах многочисленные воспоминания о Ю.П. Кузнецове, главный редактор В.В. Огрызко напечатал и могутинские «Я в крик живу!..». На двух полосах тот повторил общеизвестные факты, касающиеся судьбы поэта Юрия Кузнецова, от себя добавив лишь то, что такую-то книгу тот ему подписал, а об этом, мол, они говорили с покойным. Не густо. Зато, походя, «мемуарист» кого только не зацепил, в кого только не плюнул, кого не пнул. И те-де мешали Кузнецову, и эти давили, ненавидели, стучали…

«Долматусовская ошань принюхивается к провинциалу» - так обозначил Могутин одну из главок своих умствований. И пошло-поехало: «А как его (Кузнецова. – Е.А. ) приняла Москва? Он возник «как гром среди ясна неба» на сером фоне царствовавшей тогда «долматусовской ошани», где даже «тихушник» Коля Старшинов ходил в мэтрах, воспитывая своих клонов – таких же безголосых и бесцветных, как сам. Все эти ученички подавали надежду, лапку и пальто своему патрону. И все вроде были довольны. И вдруг среди этой тины-паутины возник Кузнецов – неистовый, «пьющий из черепа отца» и отплывающий на дощатом заборе в океан. Более того этот провинциал имел наглость бросить вызов всему литературному истиблишменту Москвы: «Звать меня Кузнецов. Я один. Остальные – обман и подделка». Как это можно было принять! «Ученички» сразу заволновались: «А как же мы? Как же нам после этого писать?» До сих пор писали «под Старшинова», «под Ан. Софронова», «под Н. Грибачёва», «под В. Соколова», всерьёз полагая, что это и есть поэзия. И вдруг приходит этот дерзкий, неудобный Кузнецов и вся их стряпня летит к чёртовой бабушке…»

Я настоял, чтобы Огрызко напечатал мою реплику на эти пассажи. - «Крик с фальцетом», в которой спросил «мемуариста», кто он такой, чтобы вот так развешивать ярлыки? Напомнил, что Н.К. Старшинова давно уже нет с нами, но он живёт своими честными стихами о Великой Отечественной, своей лирикой. Неспроста ему посвящена книга, выпущенная в популярнейшей в нашей стране серии «Жизнь замечательных людей». А без стихов его «ученичков» (среди них В. Павлинов, Д. Сухарев, О. Дмитриев, Е. Храмов, В. Костров, Н. Карпов, П. Калина, Г. Касмынин, М. Зайцев, А. Щуплов, Г. Красников, Н. Дмитриев и др.) сегодня не выходит любое мало-мальски значимое поэтическое издание. Стало быть, не безголосые и не бесцветные эти люди. Заметил я и то, что не встречал пишущих под Софронова или Грибачёва; что же касается Владимира Соколова, то их немало, пытающихся копировать этого выдающегося мастера, (как, впрочем, и самого Кузнецова), но ведь не об эпигонах речь.

Вот, собственно и всё. Так зачем же злословить, наводить тень на плетень? Но, как оказалось, критик, а по совместительству и главный редактор «Литературной России» В.В. Огрызко, придерживался иных взглядов. К моей реплике он подверстал свой комментарий: «Бал правила серость», в котором принялся меня учить, что «хороший человек» и «сильный поэт» это не одно и то тоже; что «стихи Старшинов писал неважные»; что больших поэтов среди перечисленных мной нет; что посредственные стихотворцы, занимающие высокие должности в издательском мире, долго определяли, кого печатать, а кого нет; что все магазинные полки «были заставлены бездарными «кирпичами» А. Софронова, Е. Исаева, С. Викулова, В. Фирсова, А. Коваля-Волкова, В. Устинова, Е. Антошкина, К. Скворцова, Вад. Кузнецова, И. Ляпина; что народ их не знал и не читал, а печатали всего лишь потому, что они «были крупными шишками». И, в общем, бал правила серость.

Слов нет, удивил меня комментарий. Прежде всего, тем, что я, как говорится, про Фому, а мне – про Ерёму. Я о том, как плохо возвеличивать одних, походя оскорбляя и принижая других, а мне о том, что эти люди не играли первую скрипку в литературном процессе своего времени.

Конечно, я мог бы поспорить с Огрызко о том, кто оставил след (и какой) в поэзии последней трети минувшего века, чьи книги бездарны, а чьи нет. Но в конце концов, к чему разговор глухих?

Единственно о чём я пожалел в тот момент, так это о том, что поспешил с репликой. Буквально в следующем номере своего еженедельника Огрызко напечатал новый пласт могутинских воспоминаний о Ю. Кузнецове. Вот один из пассажей: «Стихи писать он меня не учил, у него хватало такта, чтобы не учить меня. Он всё-таки при мне старался себя осаживать. Остальных-то, насколько я знаю, всех учил…». И ещё небольшая цитата:

«Однажды я пришёл к нему в «Наш современник». Он был уже крепко «подшафе», рядом сотрудница журнала (не буду называть её имени, поэтесса), дым у них там коромыслом, стаканы стоят с водкой, а закуски не видно… Он мне говорит: «Могутин, где тебя носит?! Я тебе подарок принёс, а ты не идёшь… Я – кто? Классик! И за тобой должен бегать?!..» И протягивает мне трёхтомник Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу», который был детищем его, над которым он работал и который питал его собственное творчество. А поэтесса эта, тоже хорошо навеселе, канючит: «Юрий Поликарпович, а мне?» А он бычьи свои глаза на неё уставил: «Ду-ра! Ты кто?!» - «Юрий Поликарпович, ну вместе ведь работаем…» - «Ты кто?! Это же – Могутин! Лучший поэт Москвы!» - потом мхатовская пауза: - «Ну, после меня, конечно… А ты кто?!» - и ко мне: «На, тёзка, не потеряй».

Вы извините, даже в шутку самому рассказывать эдак о себе попросту нескромно. Но о какой скромности может идти речь, когда все вокруг у нас плохи и бездарны? Уж на том спасибо, что не назвал себя вторым после Пушкина…

А куда же смотрел редактор? Неужто, не покоробил его неприкрытый пиар? Я уверен, что не видеть очевидного искушённый критик В. Огрызко не мог. Тогда получается, что после ухода Кузнецова и по его градации Могутин лушее поэтическое перо столицы? Впрочем, что ж недоумевать, коль Егор Исаев, Валентин Устинов, Владимир Костров и другие-прочие выбракованы Вячеславом Вячеславовичем?

Естественно, я начал внимательнее следить за Могутиным. И вот у того же Огрызко читаю в большой подборке его стихов («Литературная Россия» № 28 от 15 июля 2011 г .):

Каждый каждому, поди,
Хоть на что что-нибудь да годен.
Всласть наследник наследил.
Каково теперь природе!

В стане тёртых калачей
Не сыскать по Сеньке шапки.
Ты – хронически ничей.
То-то радуются шавки!

Вспомним: горе от ума.
На мозги наложим вето.
Словно тьма – совсем не тьма,
А цезура Божья света.

От взаимной нелюбви
В душах множатся изъяны.
Перед тем как стать людьми,
Горько плачут обезьяны.

Что-то силятся сказать
В помрачении великом
И пугают зоосад
Иступлённым жутким криком…

Неплохо. Я бы даже сказал, оригинально. Особенно удачны строфы про обезьян, горько плачущих перед тем, как стать людьми. Да вот беда: в книге действительно одного из лучших на сегодняшний день лирических поэтов самарца Михаила Анищенко об этом сказано и короче, и лучше, а главное – значительно раньше. Цитирую по книге «Оберег», изданной в Москве «Прогресс-Плеядой» с предисловием Евг. Евтушенко в 2008 году. Страница 36:

Год за годом. Каждый год
Нет тебя. И карта бита.
Это – выход, это – вход,
Суть разбитого корыта.

Днём и ночью там, где ты,
Нет ни выхода, ни входа.
Надоело рвать цветы,
Ждать нелепого исхода.

Год за годом тот же сон,
Те же отзвуки бессмертья.
Тихо падает с икон
Пыль прохожего столетья.

В чёрной комнате беда,
Худоба одна худоба.
Тихо тянутся года
От подгузников до гроба.

Днём и ночью… Чёрт возьми!
Всюду морок да изъяны…
Перед тем, как стать людьми
Долго плачут обезьяны.

Я и сам неплохо знал Ю.П. Кузнецова. Могу с полным основанием сказать, что такому он и не мог учить Могутина. Он наверняка и «подшофе» полагал, что без всякой учёбы не к лицу эдак поступать «второму поэту Москвы».

Свою новую реплику я назвал «Обезьяньи слёзы», послал её через день после публикации в «Литературную Россию». Месяц она пролежала без движения: отсутствовал «главный», а когда появился, я получил ответ: «Принято решение ваш материал не печатать». Ну и сомнительно-вежливое пожелание: «Попробуйте напечатать его где-нибудь в другом месте».

Я не скандальный человек. Заварилась каша в «Литературной России», давайте там её и расхлебаем до конца. Однако, декларирующий на каждом шагу терпимость к разного рода мнениям, В. Огрызко, опять же считает по-другому. «Своих не выдаём!» - так что ли, Вячеслав Вячеславович? Даже пусть они трижды не правы. Утрёмся, но не извинимся ни за напраслину, ни за пустое бахвальство, ни за плагиат?

...Двадцать лет, казалось бы, мы живём в другой стране. Свобода слова, демократия, гласность… Всё это так, пока не коснётся дело конкретного интереса. Тут и вылезет на белый свет физиономия истинного хозяина положения, человека «прихватизировавшего» завод, шахту, детсад, газету… Ну и что с того, что в заголовоке ЛР значится: «еженедельная газета писателей», а ты состоял ещё в СП СССР?

Писателей, да не всех.


Комментариев:

Вернуться на главную