НАША АНКЕТА
Во весь рост!

1. Ваше самоощущение в современном обществе?
2. Вам как писателю в первую очередь хочется высказаться или – создать произведение искусства (хотя, вроде бы, важно и то, и другое)?
3. Свыше получает, читателю передает – таким было всегда представление о писателе. Насколько утратил сегодня писатель своё сакральное значение? Нет ли у вас ощущения, что современный литературный процесс уже не является своего рода общегражданским форумом? Какова перспектива у коммерческой литературы, доверившейся ощущению, что «Бог умер» даже не в религиозном, а в общефилософском значении этого ницшеанского образа современного мира?
4. У нас теперь появились «фабрики звезд», в том числе, в литературе, и, скажем так, талант перестал быть главным компонентом на пути к славе. Мечтаете ли вы, противостоящий медийным фабрикам кустарь-одиночка, о славе? Или все-таки – «нас мало избранных»?
5. Каковы ваша самая горячая мысль и ваше самое тревожное обращение к современному читателю?
6. Мы живем в новом тысячелетии, после многих революций и связанных с ними катастроф, после двух коренных ломок общественного строя, причем вторая предполагает полный отказ от христианских норм жизни, а, следовательно, коренным образом меняет наш национальный менталитет. Возможна ли в современной литературе связь с литературой прошлых эпох? Какие книги из прошлого, включая ХХ век, могу быть актуальны сегодня и почему?
7. Какого вопроса вы от нас не дождались и что бы вы на этот вопрос ответили?

Ответ не должен превышать 12 000 знаков (одна газетная полоса). Если будут предложения по содержанию вопросов рубрики, мы будем рады принять их.

Борис Агеев: "Путник на обочине дороги"

1. Путник на обочине дороги. Движение стало гуще, машин больше, людей меньше. Ощущение, будто присутствуешь при мистификации движения: шуму много, пыль столбом, а люди куда-то попрятались и непонятно, что с ними происходит.

2-3. Важно сказать о том, что видел в жизни; что понял в ней. Существительное творец по отношению к людям искусным или талантливо-мастеровитым слышится с ироническим оттенком, поскольку творцов много, а Творец один. Кто же он: подмастерье у Творца, подобный демиургу, подражатель и исполнитель Творения? Человек может со-творить картину, книгу, спектакль, но ни Вселенную, ни звёзды, ни свет. Точнее будет назвать его потворствующим. Надеюсь, что в каждой своей написанной вещи устремляешься вместе с читателем к осознанию действительности. Инаким образом (самоутверждение, самореализация - как альтернатива), кроме как через художественное преломление, осознать её трудно. Но и самореализуешься в написанном, как способе познания. То есть, сперва: зачем пишешь; во-вторых – как. О чём писать – на то не наша воля, сказал поэт. В этом есть много правды. Но и как писать – на то не наша воля. Как каждому будет дано. И малый в этом нужен, потому что знает своё, малое, а без малого не будет большой правды.

Святости в писателе нет, - он такой же грешный, как остальные. В этой связи вспомнились будируемые в последние времена пожелания канонизации русских писателей Гоголя и Достоевского. Кроме сожжённых продолжений «Мёртвых душ» Н.В. Гоголь написал великие «Размышления о Божественной литургии», поэтичные преложения евхаристических откровений Церкви. Достоевский - насквозь религиозный писатель и в каждой написанной вещи утверждал благость библейских заповедей в современном ему русском аду. Но многолетнее почитание их творений читателями и поклонниками не служат указанием на личную святость авторов, а именно личная святость должна была приводить к поклонению им, как к духовным светочам, чего в действительности, как мы знаем, не происходило. Оба они были авторитетны в миру и влияли на духовное состояние людей, но не могли по составу своего дара преобразить их, как преображали угодники и страстотерпцы, признанные даже при жизни святыми. Пушкин жил в одно время с преподобным Серафимом Саровским - и даже знал о нём, но к Серафиму стремились каждый день сотни убогих и несчастных и тот каждому находил слово утешения, а Пушкин отвечал на «запросы современности», жил поэтической вольницей, «не отдавая отчёта никому» - и оставался личностью герметической, замкнутой в собственном, часто воображаемом миру. Согласимся с тем, что его личной поэтической волей мир был воспет и осмыслен в неисчислимом и поныне объёме, но воля его не была способна людей преобразить – для того необходим был подвиг иной, более жертвенный .

…Поскольку своими прозрениями писатели и поэты делают ясными глубинные основы жизни, поскольку они обнажают особенности человеческих характеров и подлинные мотивы поведения людей, - они могут быть признаны художниками, провидцами, иногда предтечами святых, но не ими самими, поскольку почти всегда не являли примеров личной святости...

Россию в очередной раз поразила эта несуразица – с чем жить? – а навалившаяся реальность и передыху не дала на осознание того, что врюхались мы на этот раз в самую губительную заманку. Оказывается, мы теперь живём в обществе юзеров, потребителей. Потреблять нужно только удовольствия, от неудовольствий нужно уклоняться. Самая важная цель в жизни современника – возможность уклониться от неудовольствий. А поскольку избежание неудовольствий имеет цену – нужно много зарабатывать. Заработать можно на продаже того, что покупается. А покупаются по-прежнему нефть, газ, острова, честь, совесть – Родина.

Та незримая ценность, которая сложилась естественным течением жизни при социализме – личное время, которое можно было спустить на «дух», на массовое чтение книг, на общение с друзьями и единомышленниками, - грубо выражаясь, волокнистое, неоднородное сало, перетопленное в лой, который можно черпать ложкой, - отныне стало роскошью или забытым обычаем немногих. Наступило бытие, в котором нет личного времени, нет времени подумать.

Писатель в этом течении жизни либо должен выдать «товар», перевариваемый юзерами, либо, если хочет сказать ему правду – должен исчезнуть. Правда юзеру непереносима. Он не хочет видеть в зеркале правдивой литературы свиное рыло, свой падший образ. Он ведь хочет торговать и пользоваться… Литература и делится ныне по этому признаку – угождающей юзеру и противоречащей ему. И в этом смысле не оставляет места никаким общественным форумам (ибо их не было и нет), и понуждает писателя либо лично глаголать, либо идти на поводу у юзеров.

4. А что слава? У преподобного Серафима какая слава? К нему притекали, чтобы спастись. А к нынешним «медийникам» разве с этой целью притекают? Писательская же слава что дым.

5. Помещаю шестой вопрос поперед пятого. Всегда под событиями действительности вижу либо борьбу против Христа, либо с Ним согласие (что бывает реже). В центральной части миросозерцания народа (или нации, как кому будет угодно) находятся представления о правде и справедливости, которые не могут колебаться веками. Они всем известны. Литература приложилась и, как бы это не показалось кому-нибудь необычным, её предпочтения не отличаются от библейских. В этом и залог спасения.

6. Тревога моя всё о том же. Преображение почти недостижимо, но обращение возможно. Сам обращён, но часто повторяю: Господи, верую, помоги моему неверию.


Комментариев:

Вернуться на главную