Сергей АМОСОВ

Кому Господь помогает

Рассказ

В трапезной на день празднования иконы Казанской Божьей Матери, за столом один человек, назвавшийся именем «шеф» рассказывал истории о помощи Божьей верующему человеку.

- Я думаю, Господь помогает моему другу Николаю Николаевичу. - Он помолчал, задумался. - Это не значит, что его на руках носят ангелы, питая манной небесной и упреждая все бытовые желания. Господь испытывает Николаевича точно так же, как и всех нас. Может быть даже больше. - Оглядел трапезную и глаза его посветлели. - Господь всю жизнь задает ему уроки, а не отдых, проверяет – каков. Судит по делам его, возможно готовит службу на небесах, а не просто вечное время блаженство.

Конечно Господь себе допускает, наверное, очень снисходительно относиться к заботам Николаича о самом себе, тут нужно отдать должное – он их не забывает и очень старается обслужиться сам. Но его жертва на других такова, что там на небесах она наверняка отмечается как надо.

Наша встреча произошла именно в рамках взаимной нужды. Я руководитель юридической фирмы, взаимоотношения с сослуживцами демократические. Не по искусственному построению, а по моему характеру человека доброго, разным неурядицам снисходительного и очень наивного. Явно боевая профессия юриста как – то не по мне, но уж так вышло, что вместо мирного филологического факультета пришлось оканчивать беспокойный юридический. В общем не готовился водить в атаку полки и дивизии, но сам не понимаю, как по службе выстраивалась карьера начальника. Подозреваю, что все товарищи, которые двигали меня наверх явно заблуждались относительно моих скромных деловых качеств.

Коллектив юридической фирмы большой, с разноплановыми направлениями: обслуживает интересы предпринимателей в строительстве, промышленности, по налоговым, банкротским проблемам, вообще по части коммерческой деятельности.

Младшие коллеги зовут меня «шеф» как за глаза, так и лично. Это не плохо. Во-первых, снимает служебную дистанцию, во-вторых, все же, сохраняет профессиональное уважение. Короче говоря: «шеф», так «шеф».

Все началось с больной головы. Ни с того, ни с другого она вдруг у меня начала болеть. Полегоньку накаляла содержимое черепа, пока наконец не вошла в ровное и постоянное гудение, как будто боль с разных случайных тропинок вышла на просторную ровную дорогу и пошла в неведомую даль твердым, размеренным шагом. Причем с ощущением пути дальнего, бесконечного. Короче говоря, есть у головной боли начало, нет у нее конца.

Пенталгин и линейка других многочисленных его лечебных сотоварищей пошла в дело с энтузиазмом верующего в их возможности человека. Чуть-чуть боль запиналась, как бы поправить ходоку шнурки, а потом нагоняла пропущенное расстояние интенсивным стайерским бегом.

Приходили мысли о знахарях, колдунах, иных всевозможных заговорщиках против человеческих немощей – все безрезультатно. Путешествие хвори по ровной дороге продолжалось.

Наконец случилось кое-что. Вернее, нечто необъяснимое. Одним утром, после пробудки шеф, а теперь лучше говорить по ходу повествования о нем в третьем лице, так удобнее, уловил в себе неизвестно откуда появившуюся мысль: нужно пустить кровь! Отчего, почему так подумалось – не ясно. Но вообще – то наверняка людям в трудные минуты приходят подсказки. Не решаюсь подумать о Боге, слишком мелкая фигура, возможно ангел за правым плечом проявил милость. Помог ощутить, что как будто загустела кровь, потемнела и слишком много ее накопилось, давит на все жилки и прожилки, особенно в голове. В теле все же эластика много, а череп жестко запирает свои внутренности – вот там давление крови ощутимее, больнее.

Шеф, человек начитанный сразу вспомнил строчки из Чехова: «… приехал доктор и пустил кровь» То есть такой способ врачевания в людской истории имелся. Еще примеры скользнули в памяти, например, картина великого голландца изображающая обжорство, когда одному особо рьяному лекарь пускал кровь из вены.

Шеф всегда боялся пробы на кровь. Когда первый раз у него брали кровь из пальца, то вообще случился обморок. Без падения, но с немедленно оживляющим выходом на свежий воздух. О спуске венозной крови из-за конкретного страха вообще не могло быть и речи. Но тут словно кто-то прикрыл в мозгу заслоночку: шеф о своих страхах даже не вспомнил. Прямо с утра поехал в донорский пункт, рассчитывая выпустить из себя не менее ста грамм своей безалкогольной и безникотиновой кровушки. Утреннее послание подталкивало:

- Хоть и лет тебе, шеф, пятьдесят, но может быть еще сгодишься для донорства и сам облегчение испытаешь.

Донорский пункт не работал. Ремонт.

- Поезжайте по больницам, - имевшийся там медик подсказал.

Не расстроился – есть куда двигаться. Но что за чума?! В одной кровь не берут, в другой потребности нет, третья требует пройти анализы и тесты на… разные, в общем, показатели. Недели на две-три волынка.

В четвертой умный врач попался, объяснил, что в лечебных целях пускать нужно не венозную кровь, это без пользы, а другую. Порыв шефа лечиться по утренней подсказке не состоялся. В последствии оказалось, что и правильно. Тот, кто подсказал, любезно отвратил от бесполезного кровопускания.

Правда голова продолжала болеть. Боль конечно, время от времени отпускала, особенно днем, когда шеф работал. Казалось, она ломалась, уставала от постоянного движения, вот она есть, а вдруг ее нет. Обрыв. Ремонтировалась до вечера, наводила мосты и опять запускала свой механизм. Посетил шеф местное медицинское светило: профессора Гаскинда. У того в клинике по полной программе обследование провели. На самых продвинутых аппаратах. Ничего не нашел Гаскинд. Формально голова в порядке. Даже в очень хорошем. Поразмышлял профессор:

- Дней десять понаблюдаем амбулаторно, потом на две недели на стационар положим. Хорошенько вашу проблему изучим.

Днем у шефа посетители. Разнообразие людей в ровные порядки не выстраивалось. Характер одного не мог терпеть самолюбия другого, договаривались об одном, но оказывалось, что записанные слова каждый понимал по-своему. Начинали спорить и искали любые юридические крючки, разбегаясь по адвокатским конторам. Не обходили шефа.

С какой – то тяжбой появился у него Николай Николаевич. Но в отличии от других он прежде чем делиться проблемой оглядел кабинет и уверенно заявил, что письменный стол и место шефа не там, где надо.

- Здесь негатив, вредная энергия застаивается за целый день накапливается, чувствую – как кисель липнет к вам.

- Переставиться нужно, - и показал где и как лучше разместиться. Потом пригляделся к шефу.

- Нездоровится вам, болеете?

Шеф сознался:

- Голова болит постоянно.

- В баньку надо, - уверенно, с вдохновением, даже кажется обрадовался его болезненности Николай, - ко мне. У меня банька все хвори лечит. Травяная купель, чай-трав байкальских сбор. Помолчал, не решаясь сразу сказать, - молитва главное, с божьей помощью боль проходит.

Шефу даже чуть весело стало: мало ли шарлатанов вокруг бродят; на кофейной гуще ворожат, воду заряжают, пилюли от всех болезней продают. Кто огнем лечит, кто своими собственными отходами жизнедеятельности, кто голодает. Но Николаич эти мысли уловил и очень уж убедительно настаивал посетить его баньку.

- Да… я через три дня в командировку еду, в Москву на совещание. Некогда сейчас, допоздна работаю, - уклонялся шеф.

- Вот и хорошо, в баньку утречком приходите, хоть в восемь часов. До работы даже лучше. На целый день энергией зарядитесь!

Посмеялся шеф, а потом подумал:

- А чего… в баню само по себе не плохо. Давно не был. По детству-юности каждую неделю с пацанами ходили, даже как развлечение, баловались с водой и паром. Теперь квартира со всеми удобствами: ванная, душ-баня как- то простовато выглядит, пережитком. Почему бы не вспомнить молодость. Тем более не обременительно – по утрам. Схожу ка разок.

Баня Николая размещалась в удобном месте на пересечениях трамвайных и автобусных маршрутов, край центра города. Еще вроде бы не окраина, хотя уже и не центр, легко добраться. Обозначалась просто: «У Николаича». Сотни таких вариаций по городам разбросаны: «У Вани», «У Сани», «У Петровича» и тому подобное. Склонение одно, но плагиата нет имена то разные.

Старая усадьба, двор, емкие сараи, домик в три этажа, явно надстройка над изначальным «пеньком». На задах еще сооруженице, вроде в два этажика. По двору носится меховым шариком добрейшая собачонка «Чапа». Она так рада гостю, что даже ее лай слышится радостным приветствием. «Чапа» прыгает под ногами, скачет, только что не объясняется в любви.

Внутри просторно. Весь первый этаж посвящен банному делу. Удобная раздевалка, халаты на вешалках, предбанник с большим столом, шкафы с посудой. Но главное- для бани необычное – иконы. В самом видном углу их несколько, обустроены в божницу, с букетом искусственных цветов. В клетке важно, как полицейский, косит глаз надутый попугай Чико, он что- то бормочет, не разобрать. Кошка Муся. Та присутствовала при всех процедурах в предбаннике: массажах и заговорах. Солидно приглядывала. Только что советы не давала. Муся – доктор – звал ее Николай.

После облачения в халат, Николай подступил с легкой проволочной рамкой. Энергию, излучаемую шефом измерять. Она оказалась жиденькой. Юрист с высшим образованием и достойным интеллектом излучал ее только на пятнадцать сантиметров.

- Здоровьем не блещешь, надо заниматься, русским духом пропитываться, - укоризненно пожурил его Николай, - наши предки без лекарств все болезни баней лечили, веником, паром, - кровь быстрее побежит, задышится глубже, ненужное из организма уйдет – жить захочется! Не волочиться, а жить!

Память о прежних банях сохранила изнурительную жару, старательное битье березовым веником самого себя, выползание из парилки почти без сил, безразмерное питье воды, потом долгую тяжесть в животе.

Порядок у Николаича был другой. После замера энергии, три молитвы: Отче наш, Богородица, Символ веры, первоначальные посиделки за травяным чаем с алтайским медом, сибирскими сочными ягодами, редечными пластинами и беседой на богоугодные темы. Все это время он внимательно всматривался в своего пациента, в чем- то удостоверялся и приглашал в парную.

- На дровах жар, - гордился он, - каждому своя температура, чтоб в радость.

Первый заход легкий, посидеть, погреться. Минут пять, не больше, выход и троекратное обливание с молитвой, потом чай, мед с редечкой, ягода, и беседы: о чем угодно, главное о банном оздоровлении.

- Предки наши не дураки были, плохого потомству не оставляли, только полезное. Было время роды в банях принимали, кости вправляли. Когда на битву, на смерть шли, обязательно в бане мылись и в чистое одевались.

Второй заход – опять насест на полке и выпуск ненужной воды из себя. Пять минут. Потом трижды окатиться под молитвенный шепот. Перерыв прежним порядком.

Только на третий раз веничный массаж. Не битье, не стукоток по мослам, а нежное сначала поглаживание, разгон горячего воздуха по телу, потом венику свобода, чтоб везде достал, все уголки обласкал. Березовым, еловым, можжевеловым – три смены душистого инструмента. Тут уже как надо, посильнее, с оттяжкой и сверху и наоборот. Пробивка, прочес всех занудных и болезненных местечек! Выдох, вдох, выдох, вдох! Все. Окатывание уже ушатом холодной в меру водой и за стол чай гонять. Напоследок опять троекратная молитва.

Веничный массаж завершался роскошной травяной ванной. Наполненные летним нектаром, распирающим каждый листок – стебелек, запаренные в горячей воде, они освобождались от своей живительной амброзии, превращая обычную воду в живую. Шеф погружался по самый нос в благодатную копну трав. Их было там много, так что кошка Муся, Муся-доктор, ходила по ложу ванной как по крыше, с лекарской заботой притаптывая эту густоту, заглядывая шефу в глаза, словно проверяя его самочувствие.

Заряд трав менялся на новый для каждого посетителя. Запасы ее хранились в сарае, собранные за лето в огромном количестве.

Все время в парной Николай нашептывал святые слова, правил голову обхватами рук, мял мышцы и потягивал кости – все неназойливо и не болезненно, а ласково, как – то по-родственному.

Потение шло как раз не в парной, а на чайных посиделках в теплом халате с размягчением души, поучительными религиозными разговорами.

В десять часов утра шеф появился на рабочем месте, почти в припрыжку. Легка и не утомительна оказалась у Николая банька.

Еще дважды до командировки прошел он банные процедуры. На последок энергия излучалась уже на несколько метров.

Прощаясь, Николай попросил позвонить из Москвы в понедельник и рассказать о самочувствии.

Аэропорты тут и там, самолетное сидение, разница во времени – это все бодрости никогда не прибавляло. Тем более с прочной головной болью собирался в командировку шеф.

В баньке, конечно, оказалось, побывать было приятно, необременительно, и с прибавлением даже некоторого телесного облегчения. Но самое главное удивил спад головной мороки, как – то линять она начала что ли.

Московское рабочее утро встретило полным ее отсутствием! Не верилось в ее исчезновение навсегда. Скорее ушла партизанить – так подумалось.

Шеф позвонил Николаю и сообщил, что голова не болит.

Неделя прошла спокойно. По возвращению домой удивительно, но хворь стала вообще забываться. И профессор Гаскинд сошел с повестки дня. Больше шеф по болезным делам никогда с ним не встречался.

- Что же произошло? – стал он размышлять, восстанавливая подробности последних событий.

- Ничего нового в отчаянной драке с головной болью. Все как обычно. Баня прибавилась в событиях. Обычная, да не совсем. Не до изнурения и выползания без сил из парной.

Легкий выброс самого себя в предбанник на прохладу, под душ, к чашке чая с алтайским медом и пластинкой редьки. Вообще – то и такое не редкость.

Необычное было. Николаич, помахивая веником с подшептыванием не совсем различных слов и то ли массаж, то ли колдовские движения рук – все. Но голова не болит.

Нет смысла тащиться к профессору Гаскинду на двухнедельную лежку неизвестно для каких исследований. Профессор сам их плохо представлял. Не дай Бог черепок долбить придумают, что явно без толку. Ну пробьют дырку – и что? Нет. В больницу дорога забыта. Шеф это принял для себя четко.

Каждую неделю теперь банька у Николаича стала обязательной. Незаметными явились ее последствия для шефа. А люди вокруг замечали: лик светлее, глаза яснее. Да и самому бодрее стало.

- Баня человек! - теперь уже восторгался шеф, появляясь на улице после оздоровления паром и вениками.

Энергии прибавилось, Николаич с рамкой отходил все дальше от шефа. Когда это расстояние достало десять метров он произнес, как когда -  то тот неведомый ангел:

- Теперь пора пускать кровь!

Откуда, из какой глубины предчувствий извлек он эти слова и поразил в самое сердце? Не понять.

Никакого медицинского образования не имел Николаич, прав отворять дорогу крови для выноса накопленных нечистот тоже. Но животворные соки предков из глубин русских веков к нему дотянулись. Через бабушку, деревенскую знахарку, которая узрела их в нем. Ходили к ней женщины бесплодные, просили излечения от своей пустоты. Маленькому тогда Коле бабушка велела положить детские ручонки на живот просительнице. Только приложится ладошками – больше ничего. Через месяц женщина примчалась с благодарностями за чудесное исцеление.

Хочешь верь, хочешь нет, но такое волшебство повторялось не один раз.

Пустить кровь, отворить кровь – древние славянские лекарские дела. Учат ли тому сегодня в медицинских институтах? Вряд ли. Может быть о пиявках, гирудотерапии еще вспоминается. Но так … вскользь. Вроде как пусть желающие занимаются, тешатся, а мы официально лечим, по форме и никакого духа или души в человеческом теле никогда не находили. Их та нет и точка!

Короче кровопускание нелегальное. Шеф несмотря на очки на носу и серьезный вид, на самом деле еще тот авантюрист. В школе с уроков сбегал, до ста их пропускал за год без уважительных причин. Потом на плотах плавал, в тайге у костра ночевал, по горным прижимам ходил – очки не мешали. Поэтому согласился сразу даже методом этого действия не поинтересовался. Раз говорит Николаич, значит, как и что знает.

После очередных банных процедур приступили к пуску крови.

Методика была стародавней и поэтому хорошо испытанной. На распаренный загривок ставили медицинские банки, они присасывали кожу пухлыми подушечками. Когда набухание на взгляд Николаича достигало необходимых кондиций, он отхлопывал банки, и подушечки насекал до крови бритвенным лезвием. Насечек делал множество, строгал направо и налево, наперекрест. Это была самая болезненная часть процедуры. Еще бы! Посеките сеточку надрезов по живому телу – каково? Не возрадуетесь. На насеченное место опять ставилась банка и отток крови шел в вакууме, не запекаясь. То, что надо, та самая кровь, какая выносила ненужное. Что именно ненужное Николаич не мог сказать, не знал. Но по его уверению скорость потока крови ускорялась и сносила с сосудов всякие там соли и другую накипь.

После кровопускания – чай с медом, беседа об избавлении от телесных немочей без всякой там медицины и возвеличивание обычаев предков. Николаич как будто бы даже тосковал о том, что он здесь и сейчас, а не проживает чудесную жизнь в сибирской старине.

Болезненная и тягостная процедура насечки кожи лезвием заставляла работать соображение: как бы снять эту проблему или хотя бы понизить ее градус.

Николаич ставил ему на загривок, поясницу, вдоль позвоночника по пять банок за раз. Потом выдаивать кровь он принялся из колен шефа, преодолевая подагрические страдания. Тот имел с молодости ту еще напасть. Удавалось поставить банки и на ступни ног, выцеливая распухающие костяшки больших пальцев.

Кто подсказал? Опять загадка, но шеф стал нарезку собственной кожи затенять пением. Он не имел ни голоса, ни слуха, единственно, что удавалось – это помнить слова песен. Теперь, когда начиналась резня он пел. Репертуар шефа был не богат: дворовые и героические песни. Он перепробовал все, что знал. Самой подходящей оказалась песня «Варяг». Как только бритвочка делала острый надрез, шеф брал первый аккорд, начиная скорее выть, чем петь: «На верх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает…». Скоро Николаич стал ему подпевать, и они вдвоем ревели на весь предбанник, заставляя кошку Мусю трясти ушами и отбегать от них подальше.

Странно или нет, но «Варяг» слабил боль как никакая другая песня.

- Резонанс боли и звука, ритм слов, а главное их героизм – по-русски отчаянно на душевном рывке, когда не то что боль, а вообще все нипочем: не собью руками, так головой сшибу!

За несколько лет Николаич исполосовал шефа как говорится вдоль и поперек. Нарезка не глубокая, но шрамчики и через десять лет разглядеть можно.

Зацерковленность его была активной. Он соблюдал все посты праздники поминовения святых, заповеди. Молился проникновенно, от души, истинно веруя в силу произносимых святых слов. Русская православная старина представлялась ему идеальным временем, и он искренне сожалел о потере Россией трех своих оснований. Веры, царя и отечества. Поминал генералов белой армии, чтил их мучения за веру, царя отечество. Когда по Транссибирской магистрали из Харбина шел поезд с прахом генерала Каппеля, встречал его на станции «Иркутск – пассажирский» с торжественным и печальным крестным ходом вместе с другим православным народом.

На «общественных началах» у него парился местного значения известный художник. В благодарность, он по просьбе Николаича написал картину: «Венчание барона Унгерна на монгольской принцессе Цзи», получившей русское имя Елена. В группе вокруг барона бы изображен Николаич в китайском халате с драконами, держащий зажженную свечку возле новобрачных, а среди другого народа нашлось место и шефу: в пол оборота и по плечи.

Во дни поминания семьи царя Николая Второго был наш Николаич на молебне в храме на месте расстрельного Ипатьевского дома и крестным ходом шел двадцать километров до страшной Ганиной Ямы, пребывая в истинной печали и слезах.

Это рассказ о том, чем небеса наделили Николая.

Теперь о их божественной помощи.

Домовладение его располагалось на перекрестке городских улиц. Это было старинное подворье, купленное им по случаю недорого, из – за ветхости основного дома и небольшого флигелька на задворках. Николаич все переделал. Домишко укрепил и накрыл еще двумя этажами. Скорее этажиками. Его постройка сделалась самовольной, не подлежала регистрации, так как по городскому плану весь этот узел перекрестка попадал под снос ради возведения современного путепровода на четыре полосы. Юридической защитой самострой не обладал. Но Николаич никогда и ничего не страховал у государства, по своему твердому убеждению надеялся только на Бога.

Баня существо нежное, от огня беззащитное. Чуть чего – уже горит. У Николаича и случилась эта беда. Печь забарахлила, видимо пора было прочищать дымоходы, жар стала хуже держать. Раз так, то пришлось подключать электричество. Резервное устройство. Перекалили помощники, когда отлучился хозяин, запылала баня вместе с домом. Успели только попугая вынести, да еще папку с документами. Перепуганный Чико даже на вид состарился, потеряв бравый полицейский вид, превративший его в эвакуируемого пенсионера. Муся спаслась сама, выскочив из горящего дома, одной ей известной дорожкой. Ну а Чапа, тот испуганно забился в самый дальний, безопасный уголок. И даже не поприветствовал пожарных.

Все строение горело вообще – то скромно, огонь не нахальничал, на соседские дома и заборы не набросился. Спасли Николаича – на том успокоился.

Николаич суетился вокруг пожарища перемазанный сажей, отчего похожий на чужестранца с южных островов никак не на православного христианина. Но не рыдал, не впадал в истерику и отчаяние. Только глядел на все печальными глазами.

- Господь наказал, Господь наказал, - твердил он, - грехи мои тяжкие, на все его воля!

Наказание, конечно, было суровое. От бани с нахлобученными двумя этажами самостроя остались щербатые, черные, обугленные остатки стен, залитые пожарной пеной. Печь, виновница беды упала. Надстроенная против первоначального древнего плана, она оказывается забитая сажей, перестала тянуть как надо и вынудила подключить электронагрев. Тот воспламенил баню. Сгорело все. Мебель, одежда, да что там говорить, все. Картина «Венчание барона Унгерна» тоже.

У шефа были сомнения во взаимных чувствах Бога к Николаю. На все молитвы, посты, душевные порывы Вседержитель ответил сурово.

Как восставал погорелец из пепла известно только двоим: Богу и Николаю.

Через год или два одарил Господь милостью.

- На все воля Его, - твердил Николай, - Он наказывает за грехи, но Он и прощает. Не посыпает серебром и златом. Воздает строго по праву. Покарает Господь за грехи, посмотрит, как покаялся человек, не ропщет ли, не клянет, не разуверился главное? Если достойно перенес испытание, то и воздастся ему по заслугам его. Что бы понимал – милость заслужить нужно, не подарком по трудам твоим приходит. И по вере твоей.

Через год – два город наконец стал возводить путепровод. Владение Николаича оказалось в самом узловом месте. Частная собственность. Конституционно неприкасаема. Для общественных нужд возможен ее выкуп. Власти все еще к справедливости не близкие и отдельного гражданина не особо жалеющие, захотели прижать его на выкупные деньги. Как обычно: забота обо всех, а отдельный субъект пусть сам о себе постарается.

Вот в такой ситуации и проявилась помощь Божья. Если бы строение Николаича: банька с нахлобученными этажиками стояла и окошечками светила, пар пускала, то как самовольная постройка компенсации не заслуживала. Но сгорела она! Нет никакого самостроя, а остался фундамент старого дома и часть его стен. За этот пережиток компенсация как раз-таки полагается. Куплен по закону!

Был значит промысел Божий, когда допустил он пожар! Вперед на будущее глядел Он! Жестко, сурово, в сопряжении с испытанием духа прислал свою милость. На терпение и покорность подвиг, зато и благом потом оделил.

В выкупную сумму вошла стоимость сгоревшего дома. Нет здесь Николаевой хитрости. Прежний дом и после его достройки сохранился. Кряхтел, наверное, получив на себя еще два этажика, но терпел как истинный русский сибиряк, а что? Дело привычное.

Сумму только властители предложили по самому мизинчику. Не расщедрились. Но Николаичу отступать нельзя было. Ничего у него не оставалось после пожара. Там кое-что во флигельке, да Муся, Чапа с Чикой. Потому рядился он по-купечески, по - кондовому сибирскому ладу.

Строительство подошло к его земле и согласительные комиссии несколько раз собирались для бесед. Не уговаривали, уминали Николая принять скромное предложение властей.

Он вел переговоры по-христиански.

В переговорной комнате за письменным столом восседал чиновник города – руководитель дорожного хозяйства. За приставным столом располагались проектанты и подрядчики. Вызывали Николая, готовясь в очередной раз обрушить на него все, что они о нем думают.

- Не на того напали, - он как говорил потом, входил в присутствие не один, с Богом в душе – это значит – со своей правдой. Подходил к торцу приставки, молча выкладывал три иконы: Спаса, Богоматери и Святой Троицы. Целовал иконы и начинал молиться. Как всегда: три молитвы. Потом смирно вопрошал: «слушаю вас люди». На него пытались кричать. Но как только кто–нибудь повышал голос, Николаич истово крестился и восправляя палец накрикуна произносил с тревогой и страхом:

- Беса вижу! Бес выскочил! Из тебя нечистая сила пошла!

Молитесь немедленно православные!

Крест кладите! Креститесь, гоните беса!

В оцепенение впала комиссия. В миг у каждого в сознании проскальзывали бывалые и небывалые чудеса святых слов. Не выдержали слуги города праведного подхода. Приняли справедливое решение, чему оказалось все были довольны.

Потом признавались чиновники, на измор тебя брали. Вообще – то на какую сумму соглашение подписали ту и планировали. Срубить экономию по-маленькому хотелось. Натура чиновничья такая. Иначе какая ты, муниципальная прислуга.

- Господь воздает человеку все как надо, - подводил итог Николаич, - мы же идем грубо, на пролом, нет чтобы отдаться воле Божьей. Господь сам двери открывает, только постучись.

При хороших деньгах оказался, да без имущества, какое душу хозяйственную греет. Гол как сокол. Обустраиваться снова начинать нужно.

В поиске для себя места обетованного мир объездил, но в Сибирь вернулся

- Нет места лучше, чем возле батюшки Байкала по земельке ходить и Бога благодарить за дары его. Земля здесь безгрешная, тайга чистая, а вода святая.

В родных местах, детских на Алтае побывал Николаич. Навестил родительский домик в деревне. Все травой заросло, кустарником. Открыл, отчистил. Траву покосил, собрал несколько мешков, в город привез. Потом запарил ее в ванной и искупался, не раз, не два, а каждый день, пока на родине был.

Вдруг освежел, посветлел лицом, всему телу легко стало.

Родные места, родился тут, вырос. Вспомнила его земля, трава вспомнила! Облелеяли снова, как в детство вернули. Сподобил тогда его Господь пониманием Родины. Когда в поход русак уходил, то в мешочек, кисет или в ладанку горсточку родной земли брал, грела она его, опасности отводила, а когда помирал, то на могилку сыпали.

Здесь у Ангары и Байкала обустраиваться начал Николаич, банный комплекс задумал. Три баньки под одной крышей: архиерейская, казачья и по-черному. Бассейн небольшой, гостиная для чаепития, на втором этаже бильярдная. Везде иконы. Не для разврата баня – для здоровья.

Могут подумать люди, что все деньги, что получил Николаич за выкуп своего владения в это дело вложил. Да вот и нет. Шире душа Николая оказалась. На Дальний Восток ездил болел за острова, тревожился – а вдруг власть отдаст их японцам. На месте разбирался: почему сто лет назад Порт-Артур сдали и войну проиграли. К своему собственному выводу пришел: Божью помощь потеряли, грешили много, молились мало. Икону Порт-Артурской Божьей Матери до войска не довезли, во Владивостоке застряли. А надо было туда, где армия в осаде сидела, да не с православным верховодом во главе. Тот и сдал крепость, сам сбежал – трус и войско за собой потянул.

Вернулся к себе Николай и заказал в иконной мастерской список иконы Порт-Артурской Божьей Матери изготовить для своей домовой церкви, которую планировал. Год писалась икона с золотым покрытием: два метра высоты. Когда готова была, то крестным ходом через весь город с верующим народом прошла: от Собора Богоявления до Крестовоздвиженской церкви. На всем пути полиция дорогу обеспечивала. Вдохновенно шли люди, истово. Слова свои торжественно и веру в небеса посылали. Не епископ, не священнослужитель, не монах – банщик шествие организовал и народ повел. Одна только у него особая отметина: истинно православный.

В силу молитвы безоговорочно верил Николаич, говорил: Господь услышит – обязательно дело управит. Шеф разными науками занимался, в историю уходить любил. Книги покупал, накопил много. Иной раз нужна - найти не мог. Толи отдал кому, толи взял кто – то и отдавать не спешил.

Однажды заискался нужной книгой об атамане Семенове, документальные исследования. Десять раз свою библиотеку прошел. Нет нужной книги, хоть плач. Как раз Николаич зашел. Узнал какая беда даже не попечалился.

- Если, - говорит, - здесь, в доме она на тебя выйдет сама. Не сегодня, так завтра или в другой день, но обязательно покажется!

Начал молиться перед образом Спасителя, на колени встал, шефа рядом поставил и обязал святые слова за ним повторять. Долго молились, как по разряду на поиск пропажи положено. Чудо. Через день глянул шеф на полку – вот она! Стоит нужная книга, только что не лыбится. Ведь многожды то место проходилось, не видел. А тут раз – она.

Испытаний у Николаича предостаточно. На стройку свою кредит в банке хотел взять. А ему отказ. Плохая, поясняют, у вас кредитная история, долг числится: пятьсот тридцать тысяч рублей. Не то что кредита не дали, а наоборот потребовали деньги вернуть. Якобы почти десять лет долг на нем висит и не гасится. Судом грозить начали, описью имущества и продажей его с торгов.

Начал Николаич бегать: туда – сюда, защиты искать. А какая тут защита: банковские документы как капкан, попал – не выскочишь.

Упорства Николаю не занимать, с другими еще поделится. В разные двери стучал. Не опускал рук. Молился главное. Молебен в церкви за торжество справедливости заказывал. Молитва видимо и вывела на доброго человека. Сам того не ведая, Божьей силой в люди вернула. Разбираться начали. И, наконец, банк выдал Николаю письмо:

- Уважаемый, - и так далее, - … данные о ваших кредитных обязательствах актуализированы. Приносим свои извинения. Дата, подпись.

- Да, - прочтя слово «актуализация» и нырнув за ним в интернет, - его значение загони в тупик любого. Объясняется оно по-разному, но ближе к сути – это поддержание неких данных в актуальном, то есть, злободневном состоянии. Довольно заумно и непонятно по отношению письма к Николаю. Правда извинения дают повод для некоторого оптимизма. А так… только давануло небо на бюрократов они и растерялись, но смекалки к выкрутасам не потеряли. Хоть небо вмешалось – грешники со своей земли не сошли. Не изменишь ростовщика. Фарисеи.

Николаичу это не важно, главное отвязались, Господь помог.

- Божий промысел! – только и сказал.

На свои постройки деньжат не хватило, потому и ходил за кредитом. А то, что было, на другую задумку потратился. Сильно она его сердце пленила. Вокруг Байкала четыре часовни поднять. Обет дал. На северном берегу, на южном, на востоке и западе. Крест окаймляющий великое озеро – море получится.

В поселке Большое Голоусткое на самом берегу Байкала, возле старинного храма возвел Николаич часовню иконы Порт-Артурской Божьей Матери. За сто двадцать километров организовал и проплатил подвоз материалов, нанял строителей. Стоит теперь часовня, людей притягивает и принимает. Подойдет человек, зайдет вовнутрь, святой иконе поклониться, перекреститься: добрые мысли придут, худые исчезнут, как и не было их вовсе.

Годовщину часовни отметил православный народ. Собрался в Иркутске целый автобус. По таежному еще гравийному тракту в старинное село помолиться споломничали.

В часовне местный батюшка молебен отслужил, все прибывшие не вошли – столько людей собралось. На крыльце толпились. На берегу Байкала потрапезничали. Столы Николаич накрыл, казаки местного войска подсобили, батюшка с матушкой, их дети – угощали.

Скромные, худенькие местные батюшка с матушкой. Тихо, покойно себя держат, в образе правильном своем уверены. Видно, что больше верой живут, чем земным, скоромным.

Обратно ехали уже по темну. Сонно, глухо окаймляли дорогу темные сосны. Спали уже и тайга, и небо, и месяц ясный. Николай задумался заговорил задушевно.

- Поразила меня одна думка, когда – то очень, вразумительного ответа не найду, никто мне его не дал. Господь не послал.

 

Почему в пришлые времена православные православными торговали. Это о крепостных. Бояре, дворяне, помещики – они ведь с крестьянами одной веры. А за деньги людей своих продавали, как товар, семьи губили, детей от родителей отрывали, тоже самое рабство. Иноверцы другой веры людьми торговали, еще как то понять можно. Здесь же на святой Руси свой своего в рабы за деньги отдавал.

Нет ответа. Молчит земля, молчит небо, только бушует пожар в душе Николаича. Но не теряется его неколебимая вера в бога. И есть твердые убеждения, что на это чувство обязательно будет взаимный ответ.

И если кому из людей будет дано построит новый Ковчег, то вероятность Николая высока.

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную