Что такое литература?

Я всю жизнь занимался литературой, чтобы понять, что никакой литературы, отлученной от идеологии, не существует. Убираешь идеологию – попрощайся с литературой.

Это может показаться шуткой. Так или иначе ее смысл направлен вовсе не в шуточную сторону. Хочешь понять литературу – разберись с идеологией и культурой.

Предмет литературы складывается из двух составляющих: идей (смысла) и стиля (способа выражения смыслов, «красоты»). В классической традиции, восходящей еще к Аристотелю, – из содержания и формы. (Если кому-то интересно: Аристотель. Поэтика // Соч.: В 4т. / АН СССР. Ин-т философии. – М., 1983. – Т.4. – С.645-680)

Очевидно, что из двух составляющих чем-то специфически литературным – тем, что кроме как в литературе более нигде не присутствует, – является словесно-художественный стиль, способ подачи и организации ценностно-смыслового дискурса. Что касается содержания как такового (семантики, так или иначе связанной с постижением природы человека, с философской антропологией, с ценностным ядром культуры), то литература не контролирует эту сферу жизни человека. Литература не производит ценности и смыслы и не управляет ими; ровно наоборот: ценности (содержание) управляют литературой (стилем). Если литература исчезнет, смысловые ценности не исчезнут вместе с ней; если исчезнут ценности, то почти вся литература, имеющая значение для мировой культуры, исчезнет вместе с ними.

Утверждать, что литература является «служанкой идеологии», – значит принизить культурный статус и потенциал литературы; отрицать «прислуживание», то есть зависимость от идей, – глупо. «Служанка идеологии» в отношении литературы – это, конечно, провокация, это грубо, следовательно, неточно.

Откорректируем термины: литература – инструмент идеологии. Это точно, не грубо и не провокация.

Литература не имеет отношения к производству ценностного качества идей (к содержанию); литература является не «фабрикой идей», а «фабрикой превращения идей в образы»; литература специализируется на способах передачи смысла, хотя при этом кажется, что именно литература является «фабрикой идей». Это обман наивной культурной оптики.

Формулируем наш первый тезис. Литература – феномен идеологии, имеющий отношение не к производству идей, а к технологии их передачи.

Уже одно это обстоятельство заставляет задуматься над тем, что же такое литература и каковы ее функции в культуре.

О том, что такое идеология, мы говорить сейчас не будем. Всех интересующихся отсылаю к своей работе «Идеология как феномен культуры и цивилизационный ресурс России», размешенной на нашем сайте (Идеология как феномен культуры и цивилизационный ресурс России: Монография / А.Н. Андреев – М.: «Снежный ком», 2023. – 300 с. 

Напомню лишь, что идеологию мы трактуем как тип управления информацией, который позволяет превращать идеи в материальную силу. Идеология – это учение о вере в идеи (истинные или ложные), которые, обращаясь к каждому персонально, способны объединить общество, становясь при этом силой, предназначенной для изменения реального мира.  

Идеология – это нарратив про создание «Картины мира» (идеи, понимание, доказательство), переходящий в нарратив про веру в Картину мира («Матрицу») и информационную Технологию перевода понимания в веру. Картина мира доказывает, Матрица – убеждает.

Таким образом, литература в контексте идеологии и культуры, – это Технология. Но это особого рода Технология. Литература в плане информационном гораздо ближе к идеям, к Картине мира, по сравнению с иными видами искусств. Поэтому идеологический потенциал литературы неизмеримо выше. Поэтому литература – королева искусств.

Литература – это, если продолжать пользоваться метафорой, не фабрика идей, а фабрика превращения идей в образы. Литература специализируется не на производстве идей, а на переводе идей в образы, на переводе языка понимания на язык веры (язык чувств).

Формулируем наш второй тезис. Ценности – идеи – образ – стиль: таков идеологический дискурс литературы. В феномен литературы как таковой ее превращает стиль. Только стиль и ничего, кроме стиля.

Кант VS комбат

Как функционирует литература в качестве инструмента идеологии?

Литература – вся мировая литература – держится на одной коллизии. На одном универсальном противоречии. Это кажется невероятным, но это именно так. Еще более невероятным кажется то, что к открытию коллизии, которая стала законом литературы, более всех приложила руку именно русская литература. И в первых рядах был А.С. Пушкин. Об этом я уже писал и еще напишу.

Мы любим (это несомненно) и знаем (как нам кажется) русскую литературу, но ничего не знаем и знать не хотим о законе, который ее сформировал. Странно, не правда ли? Какой-то подозрительно лишний закон, который я условно назову «Кант VS комбат».

Чтобы разобраться в этом непростом вопросе, обратимся «идеологическому» стихотворению Ю. Друниной «Комбат», 1943 г. (Друнина Ю.В. Стихи о войне – М., ЭКСМО, 2010).

Во избежание недоразумений, сразу же скажу, что я с большим уважением, с пониманием (как мне кажется) отношусь к поэзии Ю. Друниной. Однако к нашему разговору поэтесса не имеет никакого отношения. Вместо ее стихотворения можно взять тысячу других. Дело в коллизии, а не в Друниной. При этом Друнина ярко, с присущей ей солдатской прямотой, воплотила коллизию. А это нам и надо.

Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули —
Всегда стрелял без промаха комбат.

Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.

Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что… смертью храбрых пали их сыны.

И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!

Мысль (продукт интеллекта) поэтессы ясна: на войне как на войне, всякое бывает; на войне хорошо то, что работает на нашу победу. Сам человек – средство для достижения победы – если вы хотите победить, конечно. Комбат сделал то, что однозначно работает на победу. Следовательно, «никто его не смеет осуждать». Вины комбата нет. Он поступил в соответствии с моралью, «по понятиям» того времени. Комбат – воин, а не сопливый мальчишка. Других не жалеет, да; но и себя не щадит.

Таков поэтический приговор.

За мыслью сквозит идея (продукт разума), которая для Друниной не актуальна, но которая заставляет посмотреть на ее мысль в контексте высших культурных ценностей (то есть с точки зрения разума). Приведем популярную аранжировку категорического императива Канта: «Человек всегда должен быть целью и никогда – средством». Это высший (абсолютный!) принцип нравственности, противоречащий морали комбата. Кант, а не комбат, выступает подлинным субъектом культуры.

Девятнадцатилетняя Друнина с открытым забралом вступает в конфликт с матерым мудрецом Кантом. По Друниной получается: если ты задался целью победить фашизм, то человек неизбежно превратится в средство. Не по вине комбата, а по логике вещей, по логике жизни. Хочешь победить врага? Надо скорректировать цель, сердцевину культуры. Вечную и, чего греха таить, несколько абстрактную цель-императив «Человек» придется заменить (временно, конечно, временно!) на сиюминутную и конкретную «Победа». При этом долгосрочная цель, на первый взгляд, никуда не исчезла, и она не противоречит императиву. Победим врага – вернемся к человеку. Пусть Кант подождет, пока не до него.

Кант на словах выступает за Человека как точку отсчета, а комбат – на деле. Кто матери-культуре более ценен?

Комбат, вот кто. Наивная культурная оптика видит мир перевернутым с ног на голову.

Дьявол сокрыт в деталях, или, иначе, все на свете состоит из роковых нюансов: кажется, что комбатовская цель – победа над фашизмом! – развязывает руки тем, кто хочет добиться цели «по Канту». Кант – стратегия, комбат – тактика. В таком случае уже комбат, готовый отдать жизнь за свои убеждения, становится субъектом культуры. Хотите мира по Канту – зовите на помощь комбата. Философы понапридумывают, а комбаты воплощают.

Но тут также сокрыт роковой нюанс. Комбатовская цель достигается любыми средствами, что означает: средства в принципе могут подменить цель. По Канту – не могут; по комбату – могут и должны. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить. Кант забыл, комбат – нет.

Комбатовская цель (Победа над фашизмом) – это средство для кантовской цели (Человек); кантовская цель для комбата – пустая фикция, фантом, происки слюнтяев и врагов, проявление слабости. Никто не смеет осуждать комбата, даже Кант.

А вот комбат Канта – смеет, так сказать, право имеет.

Ох, уж эта наивная культурная оптика…

Ставим вопрос ребром. Кто является подлинным субъектом культуры? Кто прав: Друнина-комбат или Кант? В силе Бог или в правде? (Вопрос правоты и веры в нее – это уже чисто идеологический вопрос.) «Кант VS комбат», «нравственность VS мораль», коротко говоря.

Давайте расставим все по своим местам, с головы на ноги. Если прав Кант, то и у комбата появляется шанс. Если прав комбат, то «Победа» над фашизмом станет способом уничтожения «Человека». Если Кант прав, то комбат, хоть без вины, но «все же, все же, все же» (великий кантовский нюанс Твардовского) виноват (чего нет в стихотворении Ю. Друниной). Тот, кто воюет за истину (Человека), а не только за Победу над фашизмом (в этом лишь толика истины), должен чувствовать свою вину за то, что пусть невольно, согласно бесчеловечной логике вещей, но все же, все же, все же предал императив Канта – суть гуманизма.

Суть гуманизма не в Победе над фашизмом, а в том, что Человек – цель.

Если в комбатовской цели не присутствует цель Канта, то комбат превращается в носителя зла; если присутствует – то в носителя добра. Таков культурный приговор комбату. Комбат, конечно, должен вносить свой вклад в Победу, обязан выполнять свой долг, но не с оскалом фанатика, а со вселенской скорбью в душе. Комбат должен быть Человеком.

Кант, высший субъект культуры, прав как культурфилософ; Друнина права как поэт и бескомпромиссный, но наивный,  антифашист. Кант прав с позиций разума, нравственности и культуры, Друнина права интеллектуально, морально и эмоционально.

Перед читателем возникает проблема выбора. «Кант VS победоносный комбат».

Наш третий тезис таков. Подлинный субъект культуры всегда ориентируется на нравственный императив Канта как высшую культурную ценность; следовательно, моральную позицию любого комбата следует изображать и оценивать с нравственных позиций Канта. В противном случае поэтическая победа обернется культурным поражением – моральная победа обернется нравственным поражением.

Таков закон великой литературы.

Литература – вечная  служанка идеологии?

Здесь мы остановимся и спросим себя: что мы сейчас обсуждали? Где в нашем обсуждении литература?

Когда читатель воспринимает стихотворение, то обсуждение его содержания, как правило, сосредотачивается в семантическом зазоре между истиной Канта и правдой-маткой комбата (общим и частным, целью и средством). Обсуждать качество этической идеи – значит, обсуждать не стихотворение Друниной, а ценности культуры. В подобном обсуждении подлинный предмет литературы (стиль) отсутствует, потому что как бы растворяется в содержании. Это с одной стороны. С другой стороны, стиль работает на продвигаемый автором смысл, следовательно, обсуждать стиль вне смыслового контекста – некорректно. Принять стиль Друниной можно только вместе со смыслом.

Обсуждать можно и нужно веру поэтессы в свои мысли (или идеи). Ее пафос (идеи (мысли) + вера в них), как говорили когда-то теоретики советской школы (Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. – М.: Просвещение, 1976). А также стиль, который и реализует то, что мы назвали пафосом.

А это уже чистой воды идеология (за вычетом стиля). Друнина выступает как политрук.  Тот, кто принимает ее мысли, также разделяет убеждения политрука; тот, кто не принимает, выступает с иных идеологических позиций. Если вы (с помощью Канта) обнаруживаете более высокий культурный смысл, стихотворение резко утрачивает художественную ценность. Таков закон литературы.

Так или иначе, обсуждается не стиль; обсуждается идеология с определенных идеологических позиций. Спорить можно бесконечно. Но где здесь литература?

Необходимо зафиксировать тот момент, который неизбежно делает литературу идеологией. Поэтесса не отвечает, не несет ответственности за качество Картины мира; я художник – я так вижу, как говорится. С поэта взятки гладки: какой с него спрос? Не читают поэты Канта, даже презирают его на всякий случай, но почему-то считают себя вправе вступать с ним в спор. Малые сии не ведают, что творят. И наивность они часто почитают за большое литературное достоинство. Но! В реальности смыслы не бывают бесхозными, они всегда приведены в определенный идеологический порядок.

Друнина заражает своей верой в идеи-мысли (истинные или ложные). Вера в идеи (или праидеи – мысли), которые, обращаясь к каждому персонально, способны сплотить общество, становясь при этом реальной силой, делает литературу идеологией.

Литература становится проводником идеологии. Качество идеологии – это уже философско-культурологический, а не литературоведческий вопрос. Стихотворение «Комбат» впечатляет как образец советской идеологии «человек ничто, родина все», «сначала думай о родине, потом о себе», «кто не с нами, тот против нас». Но если соотнести идеологию с культурной ценностью (человек есть цель, но не средство), то ложный смысл делает и пафос ложным. Здесь уже никакой стиль не спасет.

В таких случаях говорят: стихотворение осталось в своем времени. Наступило иное время, пришла более универсальная идеология – прежняя стала неактуальной.

NB. Я не сказал, что Друнина плохая и что ее стихотворение никуда не годится. Я сказал другое: на беду Друниной в мире существует Кант.

Писать стихи – это не мешки ворочать, это большой культурный труд.

Существует иная идеологическая возможность. Некоторым особо чутким к поэтическому слову творцам удается «отделить» форму (стиль) от содержания, наделить форму функциями содержания (сделать стиль важнее смысла). В качестве примера укажем на стихотворение Б. Пастернака «Сумерки… Оруженосцы роз», 1913. Но бессодержательное «чистое искусство» (корифеи которого ранний Пастернак, поздняя Цветаева, В. Набоков, С. Соколов) – не является исключением из правила «литература есть форма идеологии». Если стиль важнее содержания, следовательно, средство важнее цели. Человек уже не цель, а материал для Его Величества Искусства (стиля). Vita brevis est, ars longa. В результате мы имеем «Кант VS «эстетический» комбат». «Чистое искусство» – это также идеология, также весьма неоднозначная, дискуссионная и агрессивная.

Литература не может быть служанкой даже «чистого искусства». Грязное это дело.
Формулируем наш четвертый тезис . Литература, претендующая на статус великой, не может быть служанкой идеологии (любой), продвигая архаическую моральную формулу «человек есть средство, но не цель».

А бывает ли так, что идеологическая Картина мира, которой придерживается художник, не противоречит научным (условно –кантианским) представлениям о ней? Бывает ли так, что Картина мира определенного художника ближе к истине, чем остальные? Бывает ли так, что художник и доказывает, и убеждает одновременно, делая это на пределе человеческих возможностей? Бывает ли так, что идеология, а вместе с ней и произведение, переживают свое время? Бывает ли так, что литература не служанка, а способ познания? Может ли литература дорасти до Канта и развивать его идеи? Может ли литература перестать быть служанкой?

Конечно, может и бывает. Когда мы говорим о классике, мы имеем в виду именно это. В случае совпадения позиций ценности – идеи – образ – стиль мы получаем шедевр, подлинную гармонию смысла и стиля. Таких шедевров в литературе мало. Они возникают тогда, когда поэту удается за счет личного ресурса усвоить сложнейшую гуманистическую Картину мира и поделиться своей верой в нее с читателем. Универсальность идеологической картины мира становится художественным качеством произведения. Никто не называет Пушкина, Лермонтова, Л. Толстого, Достоевского или Чехова идеологами, а зря. Их творения в высшей степени идеологичны; но их идеологическая направленность незаметна именно потому, что универсальна: они включают в себя и библейский, и кантовский, и друнинский дискурсы. Все это мы видим, например, в стихотворении А.С. Пушкина «Я вас любил». И уж конечно – в «Евгении Онегине». В следующем своем материале я покажу это на примере «Капитанской дочки».

Ведь что такое «лишние люди», величайший феномен, открытый русской литературой, с точки зрения информационной технологии? Это личности, которые относились к себе, то есть к ресурсу человека в принципе, в кантианском ключе – как к цели; по этой причине для всех остальных, рассматривающих человека как средство, они были лишними, слишком умными. Даже Петруша Гринев, даже Гришка Мелехов. Тот, кто относится к себе и другим как к цели, обречен испытывать комплекс «горе от ума». Тип или модель «лишних людей» – колоссальный идеологический ресурс, дарованный нам великой литературой.

Наши классики дали потрясающие образцы умной литературы, которая пробуждает умные (противоречивые) чувства. Не игра интеллекта, а поиски Картины мира, которая стала культурным кодом русской цивилизации, – вот чем ценно творчество великих классиков.

Литература, ставящая во главу угла Человека как цель, становится не служанкой, а способом прикоснуться к истине. Истине служить нельзя. Отношения с истиной навсегда избавляют субъект культуры от комплекса служаки (комбата). Таков наш пятый тезис.

Именно такая литература является элитарной. Великой. Именно такая литература необходима для изучения в школе и университете. Именно такая литература развивает мышление, и у читателя появляется шанс обнаружить в себе личность. Именно такая литература спасет мир, если его способно что-нибудь спасти.

Именно такую литературу надо сегодня делать. Именно на это надо ориентировать молодых писателей и читателей.

Что же такое литература?

В заключение предложим свое – персоноцентрическое – определение литературы. Будем считать это шестым тезисом.

Художественная литература – это форма идеологии, которая представляет собой информационную технологию превращения идей в мыслеобразы (смысла – в чувство) с помощью стиля; в таком своем качестве литература является наиболее эффективным способом духовного производства человека (инструментом превращения индивида в личность) посредством утверждения нравственного императива «человек есть цель» через конфликт с моральным императивом «человек есть средство».

Все статьи авторской рубрики Анатолия Андреева
#БремяКультуры >>>

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: