МИФ ПЕРВЫЙ.

Великие произведения литературы открыты благодаря критикам.

Критики чем-то напоминают первооткрывателей-мореплавателей, а еще больше – геологов: они открывают то, что лежит не на поверхности, а скрыто глубоко под землей.

Само существование литературы – дело рук критиков. Следовательно, если мы почему-то не видим великой литературы – значит, плохо работают критики. Проглядели. Не видят в упор. Разучились смотреть.

А еще критику соблазнительно сравнить с прожектором: она выхватывает из тьмы перл – и самоцвет заиграл красками и оттенками; не навели прожектор – и шедевр пропадает втуне и всуе. Есть самородки, алмазы – и дело критики их обнаружить.

Кто виноват, если нет великой литературы?

Критики.

КОММЕНТАРИЙ К МИФУ 1.

Все ровно наоборот: популярность и статус шедевров – заслуга не критиков. Разве Высоцкого открыла критика? Популярность романов «Тихий Дон» и «Мастер и Маргарита» – заслуга критиков?

Критика не помогала Шолохову, а скорее вредила. А по поводу романа Булгакова критика и литературоведение до сих пор не могут сказать ничего вразумительного. «Евгений Онегин», величайший роман всех времен и народов, книга книг человечества, до сих пор читается на уровне «энциклопедия русской жизни». И что?

И ничего. Великая литература существовала и существует независимо от критики. Как и не великая. «Великий плохой» роман «Что делать?» не спасли никакая критика и никакое литературоведение. То же самое можно сказать о многих дутых классиках советской эпохи.  А сама критика, кстати, как некое аналитическое приложение к литературе появилась только в XVIII веке с появлением журналов. Литература, как известно, существует намного дольше.

Критика в лице специально обученных людей интерпретирует и оценивает произведения. В отличие от литературоведения делает это оперативно: здесь и сейчас. Литературоведение с помощью научно обоснованной методологии пытается вписать анализируемый объект в широкий культурный контекст, в контекст высших культурных ценностей (соответственно, в вертикаль эпох). Критика, своего рода блиц-литературоведение, делает то же самое: только в условиях жесточайшего лимита времени. Мгновенно. И критику в большей степени интересует контекст современный.

Молчание современной критики говорит о многом. Если критика молчит – может быть, не в критике дело?

Помните анекдот «какая страна – такой и теракт»?

Какие времена – такая и критика. Бывают времена, когда умной критике лучше помолчать. Лично я считаю молчание серьезной критики сегодня большим ей комплиментом. Если нечего обсуждать – лучше молчать. Тот случай, когда молчание – золото. Самородок. Тоже надо суметь разглядеть и верно оценить вот этот феномен – молчание критики…

А теперь по поводу прожекторов и перлов. Пример из собственной практики. Недавно я написал критический этюд о поэзии Ивановой. Яркие и талантливые стихи. Казалось бы, невозможно не заметить сами тексты. Я искренне считаю, что такого уровня дарование – случай редчайший. И что?

А ничего. Мало кто замечает прожектор, если он направлен не в его сторону. Если в сторону ближайшего соседа, тут же заметят. Тут дело не в прожекторах, а в чем-то другом. В чем же?

МИФ ВТОРОЙ.

На зеркало неча пенять, коли рожа крива. Критика, понятное дело, выполняет функции «зеркала», а литература – «рожи» (или «лика»: как прикажете).

КОММЕНТАРИЙ К МИФУ 2.

Что здесь не так?

Отношения «литература – критика» намного сложнее отношений «зеркало – объект». Если зеркало без искажений отражает объект, незамутненно, не криво, с соблюдением пропорций, цветов и линий, – то это какое-то идеальное зеркало.

Однако ничто в мире не идеально. Общий уровень критики и литературоведения сегодня ничем не лучше, чем уровень литературы. Все оказались в культурной паузе, всех накрыла гуманитарная катастрофа под названием «дегуманизация искусства». (Почему – это отдельный и долгий разговор.)

Критика и в лучшие времена (если они и были, эти лучшие времена) чаще всего была «литературой по поводу литературы». Впечатления по поводу прочитанного с некими аналитическими манипуляциями, мантры «посвященных» выдавались за объективную и неангажированную оценку. Критику «от имени и по поручению» по сакральному умолчанию выдавался своего рода мандат на право вещать от имени объективности.

А кто выдает такой волшебный мандат «судии»?

Общественное мнение, целевая аудитория. Если ты на нашей стороне, на стороне правильного СП, – получишь мандат, а если нет – то ты, несомненно, никудышный критик, случайный человек в литературе и проч. Если ты не наш – то ты никто и зовут тебя никак. Имя можно сделать только среди своих. В противном случае быть тебе критиком без имени и вещать ты будешь от имени пустоты. Никакой прожектор не поможет.

Критика не дает гарантий; в лучшем случае она транслирует внятные впечатления целевой аудитории. Материализует, озвучивает ожидания тех, кто «заказывает музыку». Критика – это очень и очень кривое зеркало, по определению кривое, по онтологии своей, поэтому оно отражает объект (произведение, фрагмент литературного процесса, литературное событие, премии и т.д.) с колоссальными искажениями. Но именно этим критика и интересна писателям: свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи. А что такое «вся правда»? То, что я хочу слышать, а не то, что есть на самом деле. В противном случае это будет неправильная критика, необъективная, плохая.

Если нет нужной мне критики – то критики не существует как таковой, если коротко. Прожектор вообще, то есть критика вообще, никому не интересна. Или псы критики травят бедного писателя – или хор ангелов поет осанну. Критик должен служить либо «псом» (в хорошем смысле этого слова) – либо его хоть к ране прикладывай. Выбор небольшой. Как и у писателя.

Не стоит врать самим себе: писатели ждут комплиментов, а не беспристрастной оценки (слепящих прожекторов). Они подставляют шерстку и не любят трепки. Потому что зависть и тщеславие родились гораздо раньше Гомера, раньше литературы.

За требованием объективности критики стоит субъективное желание быть вне критики.

МИФ ТРЕТИЙ.

Каждый сверчок должен знать свой шесток. Речь идет о разнокалиберных литературных сверчках, само собой. Рассаживает сверчков по статусным местам, разумеется, критика, кто же еще.

КОММЕНТАРИЙ К МИФУ 3.

А почему, собственно, «должен», и кто сказал, что он, сверчок, «должен»?

Иерархия – мать порядка (анархия – скорее, мачеха). В нашем лагере должен быть свой порядок, потому что в стане врагов уже давно царит свой. Не будет порядка – мы проиграем войну. Вот почему сверчок должен.

Сверчок «зависит от царя, зависит от народа» (ну, то есть от наших представлений о царе и о народе; в общем, критики все расскажут про наш устав). Что же получается, литературная табель о рангах по структуре должна напоминать армию? Копировать армию?

А что еще она может напоминать? Вольный союз каменщиков? Так там своя структура и иерархия, похлеще, чем в армии.

А нельзя ли как-нибудь без шестка?

Можно. Только критика тебя не увидит, ибо критика сфокусирована строго по шесткам. Хочешь не зависеть ни от царя, ни от народа? Желаешь быть один?

Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
 
Понимаем. Пожалуйста. Нет проблем. Только звезды в литературе давно уже зажигаются по щелчку. Есть щелчок – появится и шесток. Литература сегодня – это цепь литературных проектов, частокол шестков.
Как образуется конфигурация шестков? Каков механизм шесткообразования?
А все как в любом социуме: конфигурация образуется по модели «девки спорили на даче». Каким-то таинственным образом те шестки, что повыше и покомфортней, уходят тем, кто порасторопней. Шесток – это конвертация художественного капитала в социальный. Шесток – это социальный ресурс (а критика, кстати, инструмент реализации такого ресурса). Вы можете отменить этот «закон шестка»?

Разумеется, должны последовать возражения: дескать, я неправильно интерпретировал миф. За желанием литературной иерархии – бескорыстное желание справедливости и объективности, и ничего более, как вы могли подумать, как вы саму мысль могли допустить и проч.

Словом, как вы могли так плохо подумать о нас, хороших.

Во-первых, см. КОММЕНТАРИЙ К МИФУ 2.

А во-вторых, если вы отвернете модель «девки спорили на даче», то на развалинах СП вы получите модель «девки спорили в метро». Но сначала вы развалите СП (любой).

Лучший способ развалить СП – разрушить до основания стихийно сложившуюся иерархию (результат процесса, который занял не одно десятилетие, а матрица модели вообще выковывалась столетиями). Если вы за каким-то чертом станете сносить естественным образом сложившуюся иерархию (общественный институт, между прочим) и начнете искусственно возводить новую, исключительно справедливую, невиданную дотоле иерархию гениев, талантов и бездарей (на основании мнений неангажированных экспертов-критиков, кто бы сомневался), то вы будете действовать по методичке вашингтонского обкома. Так, на всякий случай. «Управляемый хаос»: слышали про такое? Вы все равно займете свой шесток – только не на правильной стороне истории.

Бессмысленное и беспощадное требование вводить литературную иерархию (как бы революция снизу, дело святое) – это и есть «управляемый хаос».

Есть смысл подумать, стоит ли в этом участвовать.

МИФ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Литература – это уникальный род деятельности «над схваткой». Потому что она за все хорошее против всего плохого. За свободу (внимание: тут начинают прорезаться ушки либерализма). Литература пробуждает «чувства добрые», она выше геополитики и войны.

Литература – это чистое искусство.

КОММЕНТАРИЙ К МИФУ 4.

Все ровно наоборот. Литература сегодня – это один из видов информационной войны. Один из самых эффективных видов войны идеологической. Если вам говорят противоположное, следовательно, вас активно втягивают на сторону врагов. А воюют сегодня цивилизации, а не государства или народы. Каждая цивилизация – это система культурных ценностей. У кого ценности максимально приближены к истине (максимально объективно отражают природу мира и человека) – тот и победит.

О какой чистоте и беспристрастности мы говорим, когда речь идет о ценностной войне?

Мы утверждаем: не в силе Бог – а в правде.

Либералы тихой сапой вводят в уши: не в правде бог – а в Силе.

В этом контексте разговор про «чистое искусство» – это разговор про отмену русского искусства, нечистого (читай нелиберального) искусства варваров. Это акт идеологической войны.

Хорошая литература свободна от идеологической грязи «чистоты» как требования отказаться от своих ценностей.

Или, если угодно, иначе: только «нечистая», не уклоняющаяся от схватки литература сегодня может быть хорошей. «Чистая» литература – лукавая литература.

МИФ ПЯТЫЙ.

Рынок – лучший критик. Что продается, что востребовано рынком – то и хорошо.

Продажная Продаваемая литература – хорошая литература.

Если ваша продукция не продается – вы плохой писатель.

КОММЕНТАРИЙ К МИФУ 5.

А что, собственно, востребовано рынком?

Рынок как инструмент «свободной» конкуренции (капитализма) ориентирован на массу, толпу. Чем больше людей покупают то, что они хотят, – тем больше прибыль. Что не так?

Все не так. Массе и толпе всегда подавай хлеба и зрелищ (не вижу смысла обсуждать эту аксиому). Литература в модусе «литература для толпы» превращается в чтиво, массовую литературу, эрзац-литературу, суррогатную литературу, паралитературу – в сегмент рынка развлечений, если коротко. Чтиво становится в один ряд с блокбастерами, всякого рода шоу, поп музыкой, блогерами. Мало ли чем развлекается публика, думающая желудком. Чем вы собираетесь завлечь внимание потребителей – как вы собираетесь урвать свою долю у рынка развлечений?

Что вы можете предложить его величеству потребителю, который рожден для того, чтобы пожрать и поспать?

Детектив, чернуху-порнуху, ужастики, мелодраматическую дичь (женские романы и проч.), а лучше микст из всего этого. Все, что ниже плинтуса культуры. Либо ребусики для невзыскательного интеллекта, либо щекотание инстинктов. Такова специализация чтива.

Резюмируем. Рынок – это смерть литературы. То, что там продается, не имеет к литературе никакого отношения. Нельзя Донцову, Акунина, Улицкую, Коэльо, Стивена Кинга (бесконечный ряд продолжите сами) назвать литературой: мы удваиваем значение термина литература, запутывая себя и других. Это чтиво, которое жаждет культурной легитимности, стремится называться литературой. Оно может хорошо продаваться, как горячие пирожки, нет проблем, с этим никто и не спорит. Но это не литература.

Я ни секунды не верю мифам, будто литературу сегодня читают. Потребители читают «Онегина»? «Войну и мир»? Чехова? Перестаньте, давно уже не читают. Отмена русской литературы и культуры не затрагивает потребностей потребителей; отмена культуры как таковой не затрагивает интересы потребителей во всем мире. Это большая проблема и отдельная тема.

Хорошую литературу вы не продадите. Стоит ли ее создавать?

А это вопрос не к литературе, а к себе. Уже написан «Евгений Онегин», уже поздно отменять культуру. Культура доказала свою состоятельность и неотменимость. Вопрос в том, как сделать культуру актуальной. Я считаю, что необходима «диктатура культуры». Вообще без шуток. Но об этом как-нибудь в другой раз.

МИФ ШЕСТОЙ.

Есть литература не рыночная, но вместе с тем достаточно уверенно чувствующая себя в культурном пространстве. Это либеральная литература, которая успешнее литературы консервативной, ориентированной на традицию. Нашей. Не наша на виду, ее изучают студенты в Литературном институте, отечественное литературоведение, западные слависты, писатели из этой обоймы становятся визитной карточкой современной русской культуры за бугром (нравится это кому-то или нет). Эта литература задает культурную повестку. Мы же почему-то не можем предложить повестки, которая была бы интересна всему обществу.

КОММЕНТАРИЙ К МИФУ 6.

А это и не миф вовсе. Точнее, это такой миф, что не понять, где этот миф работает как миф, а где становится реальностью. Это очень хитрый и запутанный миф. Это реальность, состоящая из мифов.

На эту тему – буквально несколько тезисов. Надеюсь, у меня будет еще возможность высказаться по этому поводу более подробно и аргументированно.

Первое. Классиками «модернистской» литературы (в широком смысле: здесь мы обнаружим и постмодернизм, и постреализм, и метареализм, и все что угодно) являются Пелевин, Сорокин, М. Шишкин, уже почти классик Е. Водолазкин. Отцом и корифеем литературы такого типа является Саша Соколов, безоговорочный живой классик, которого называют не иначе, как последним из великих. Но он молчит, давно и демонстративно.

Второе. В чем особенность этой литературы?

Мы привыкли к тому, что в рамках классической русской традиции смысл управляет стилем, смысл определяет потребность в стилевой палитре.

Но есть иная зависимость, которая порождает иные возможности и которая в силу своей неклассичности до поры до времени располагалась на периферии культуры, на обочине магистрали. Оказалось, что историю можно рассказать так, что сам дискурс рассказывания может затмевать смысл истории (не важно, о чем рассказывает, важно – как). Оправа парадоксальным образом начинает стоить больше, нежели сам алмаз (хотя, как известно, нет ничего дороже алмазно-философских вкраплений смысла). Слишком роскошное обрамление делает неважным смысл истории – каким бы он ни был. Это иной тип художественности, где царит культ стиля.

В этом случае подлинным предметом изображения становится не то, что выражается историей, не смысл, а то, что выражается обрамлением – красота. Нельзя сказать, что стиль (красота!) становится важнее смысла; но он в соответствии с какой-то ранее неведомой логикой становится самим смыслом.

Само наличие подобной возможности стало если не угрозой, то вызовом для классики. Мы, реалисты, по-прежнему делаем ставку на историю (отсюда перекос нашей прозы в беллетристику на грани попсы), а они на стиль. И в глазах эстетов, а также продвинутой молодежи такая литература предпочтительнее сермяжной сюжетной прозы с выпирающей из нее моралью. Чистое искусство предпочтительнее морализаторского, а реалистом быть стыдно. Такая «революционность» импонирует молодым.

Третье. Если оставить эту литературу один на один с рынком, так же, как нас, рынок, конечно, убьет и эту литературу «высоколобых». Далеко не рыночные механизмы (премии, гранты, мастер-классы, образовательные проекты) позволяют ей держаться на плаву. Либеральная литература как проект щедро финансируется, а кажется, что они успешнее. Этот проект, конечно, процветает в рамках информационной войны.

Четвертое. Нельзя недооценивать наши «стилистические разногласия» с либералами, их эстетический вызов пока достаточно энергичен. Лучший ответ ему, конечно, – наши шедевры. Которых пока нет.

ВЫВОДЫ.

Конечно, мы разобрали не все мифы. Ключевые, с нашей точки зрения.

Нужна ли нам критика как общественный институт?

Да, нужна. Все, что изложено в предлагаемых заметках, – сделано в формате «критического обзора» литературных реалий. Умная критика – это аналитика, интеллектуальное приключение, просвещение, если угодно. Культурологические и идеологические функции критики никто не отменял.

Что касается отношений «критик – персоналия», то не вижу здесь никаких секретов. Критик тоже рад сделать себе имя (шесток!), а это возможно только тогда, когда пытаешься осмыслить крупную творческую фигуру. Белинского сделали Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Критике выгодно «творить кумиров»: она ими кормится. Критика, как правило, реагирует на феномены, – на тех, кто на голову выше остальных. Не просто не похож на других, этим уже никого не удивишь, а именно на голову. На порядок. «Лица необщее выраженье» – это уже общее место. Уровень  самодеятельности практически в любой сфере искусства сегодня достаточно высокий: все поют, все танцуют, все участвуют в спектаклях, все пишут стихи и играют на рояле. Ах, да, еще все сочиняют мелодии к песням, которые сами же и исполняют.

Все научились самовыражаться. В этом нет ничего плохого, это замечательно. Плохо только то, что очень часто достоинства поющих и пишущих дилетантов необоснованно квалифицируют как талант. Увы, это не так. Масштаб таланта определяется масштабом личности: это сложная формула и применять ее сложно. Но она работает. Много званых (танцующих и пишущих), да мало избранных (умеющих самовыражение превращать в служение истине, добру и красоте). Тут если надо объяснять, то не надо объяснять.

Наша проблема не в критике; наша ахиллесова пята – отсутствие внятной идеологии. Шестки расставить не проблема. Весь фокус в том, по каким критериям их расставлять, если кому война, а кому мать родна?

Если каждый критик работает по своим правилам и критериям, то мы получаем все тот же «идеальный шторм» или «управляемый хаос».

Честная критика претендует на универсальные критерии. А это уже серьезный культурный уровень. Он не про шестки, а про умение возвышаться над шестками.

Предпоследнее. Для того, чтобы писать на русском языке прозу (тем более – роман) или стихи, надо быть либо невероятно дерзким и уверенным в себе до наглости, либо, как бы это сказать поделикатнее, не вполне отдавать себе отчет, в какую конкуренцию и с какими корифеями ты вступил. Это мировой уровень. Гомер, Шекспир, Гете, Пушкин, Чехов. Амбиции здесь решают далеко не все. Не станешь велик – рискуешь остаться в роли если не выскочки, то… Ну, в общем в какой-то смешной роли.

Мы говорим о тех, кто как неведомый избранный активно претендует на внимание критики. Прожектор мне, прожектор! С гениями иногда такое «прокатывает», но гении – «товар» штучный, а «косящих» под гениев – тьмы.

Ставки в «игре» под названием русская художественная словесность чрезвычайно высоки. Обиды здесь неуместны и смотрятся жалко и нелепо. Да, здесь гения могут не признать при жизни, а бездаря временно при жизни возвеличить, и даже короновать. Ну и что?

Скажи мне, как устроен человек, и я скажу, как устроена литературная критика. Есть ведь еще и смерть, после которой все рано или поздно встанет на свои места. В русской литературе уже никого не обманешь. Калифом-«классиком» на час стать можно; удержать статус классика никакими шестками невозможно.

И последнее. СПР, критика, прозаики, поэты – все у нас есть, все работает. Есть маститые. Есть лучшие. Есть просто «большие русские поэты» (по-моему, это уже проходной комплимент в комментариях). Есть крупные. Заметные. Интересные. Оригинальные. Словом, хорошие и разные.

Говорю это без злой иронии. На самом деле это свидетельство того, что у нас есть «среда». Средоточие творческого потенциала. По большому счету, есть поэты – и не поэты, версификаторы (разного качества); есть писатели – и не писатели, беллетристы (разного качества). У нас есть писатели и поэты. Посмотрите на список лауреатов РП. А еще лучше на список СПР. На самом деле это реальное культурное достижение. Это культурный капитал.

Пока нет, на мой взгляд, одного: фигуры общенационального масштаба. Та, что на голову выше. Если она появится, ее увидят все, и либералы, и консерваторы.

Выражение «среда заела» знают все. Но «среда» как совокупность шестков может быть и стартовой площадкой, условием для взлета. «Среда» – это как грибница: за ней надо ухаживать, ее надо культивировать. Нельзя раскачивать СПР иерархическими экспериментами.

И если вопрос ставится так: давайте срочно, в пожарном порядке выбирать фигуры КОРОЛЯ ПОЭТОВ и ИМПЕРАТОРА ПРОЗАИКОВ из тех писателей и поэтов, что есть, сидят на шестках «маститый», «лучший», «большой» (тут надо непременно процитировать: «Других писателей у меня для вас нет») – то я с такой постановкой вопроса не согласен.

Есть среда – появится и лидеры, и гении. Я бы назвал это «законом правильно организованной среды». Не надо спешить – а то успеем.

Известно ведь: как на шестки вы ни садитесь…

Известно: выше шестка не прыгнешь.

Известно также: от перемены мест высота шестков не увеличивается.

Андреев Анатолий Николаевич – доктор филологических наук, профессор.
Родился в 1958 г. в г. Североуральске Свердловской области (Россия).
Литературовед, культуролог. Член Союза писателей России, Союза писателей Беларуси. Доктор филологических наук, профессор кафедры педагогики и психологии профессионального образования ФГБОУ ВО МГУТУ им. К. Г. Разумовского (ПКУ).
Автор 330 научных публикаций, в том числе учебника «Теория литературы», монографий «Персоноцентризм в классической русской литературе ХIХ в.», «Философия литературы. А.С. Пушкин», «Основы теории литературно-художественного творчества», «Психика и сознание: два языка культуры», научно-популярной книги «Зачем нужны умные люди?» и др.
Автор 14 опубликованных романов («Легкий мужской роман», «Маргинал», «Для кого восходит Солнце?», «Халатов и Лилька», «Срединная территория», «Игра в игру», «Всего лишь зеркало…», «Отчуждение», «Авто, био, граф и Я» и др.), книги рассказов «За буйки», книги повестей «Вселенная не место для печали», книги стихов «Между временем и мною», сборника пьес «Главные слова для любимой женщины».
Живет в Москве.

Вверх

Комментариев: