|
ПЕРВЫЙ СНЕГ
На темном крыльце, замерзая,
Теряя ко мне интерес,
Ты что-нибудь знаешь, родная,
Про снег, убежавший с небес?
Здесь ночи из черного крепа,
И голос прощальный дрожит...
Зачем же он с ясного неба
На темную землю бежит?
Прощаясь со мной на пороге,
Скажи, на ладони дыша,
Зачем он лежит на дороге,
Растоптанный, словно душа?
И нет в нем ни злости, ни гнева.
И кто в том, скажи, виноват,
Что снег, убегающий с неба,
Не помнит дороги назад?.. * * *
Берёзы, избы, вороньё,
Печаль хмельного гармониста…
Всё это больше не моё,
Как тёмный храм для атеиста.
Теперь все дни встают всерьёз,
Волнуют нас иные вести.
Прошли столетия для слёз,
Грядут столетия для мести.
Летят проклятия в зенит,
Дрожат напуганные пасти.
Церковный колокол звонит,
И разрывается на части.
Что делать – больше не вопрос.
Уже, сквозь мрак и вечный холод,
На Русь спускается Христос,
В руках сжимая серп и молот.
ОКТЯБРЬ
За десять лет, прошедших с октября,
Когда меня расстреливали танки,
Страна жила бессмысленно и зря.
Мы в темноте таились, как подранки.
Не сосчитать теперь уже потерь,
Напрасно к Богу Родина взывает:
И тот, кто грабил, грабит и теперь,
Кто убивал, всё так же убивает.
Сгорело всё - от сердца до звезды,
Погибли люди близкие по духу
За десять лет разрухи и беды,
За десять лет хождения по мукам.
***
А ты, что ждала над водой Иртыша,
Ты помнишь ли, как обмирает душа,
Над льдами холодными, словно латынь,
Над мхами поверженных русских святынь?
Ты помнишь, как женщины плачут в ночи,
Как кровь проливают в Кремле палачи;
Как вера и слава идёт на распыл?
Ты помнишь, родная? А я позабыл.
Во мне и повсюду – безмолвье и тишь,
Я знать не хочу про замёрзший Иртыш;
Я умер, родная, я сплю и молчу,
И вашей России я знать не хочу.
* * *
Не зря мы ждали у причала.
Река, почти что не дыша,
Как поезд, дёрнулась сначала,
Потом вздохнула, и пошла.
Скрутились змеями потоки,
Стряхнули синие горбы…
И были льдины одиноки
В расколе жизни и судьбы.
Вздымая к небу тучи пыли,
Под очарованной луной,
Они ещё все вместе плыли,
Но умирали по одной.
Они скрипели, голосили,
Но уносились в море тьмы…
И так же ты, моя Россия,
И так же мы, и так же мы.
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
Враждебны ангелы и черти. Не помнит устье про исток.
Из колбы жизни в колбу смерти перетекает мой песок.
Любовь и ненависть, и слезы, мои объятья, чувства, речь,
Моя жара, мои морозы - перетекают. Не сберечь.
Сижу на пошлой вечеринке, но вижу я, обречено,
Как больно, в этой вот песчинке, мой август падает на дно!
Часы не ведают страданья, и каждый день, в любую ночь –
Летят на дно мои свиданья, стихи и проза… Не помочь.
И трудно мне, с моей тоскою, поверить в нечет, словно в чёт, -
Что кто-то властною рукою часы, как мир, перевернет.
И в стародавнем анимизме, чтоб жить, любить и умирать,
Из колбы смерти в колбу жизни песок посыплется опять.
Опять я буду плавать в маме, крутить по комнате волчок…
И станут ангелы чертями, и устье вспомнит про исток.
ЧЕТВЕРГ
Мимо летят запоздалые звуки,
Мёртвым узлом одаряет стезя.
Жизнь, словно капля в бокале разлуки,
Пахнет вином, только выпить нельзя.
Тает на стёклах твоё отраженье,
Даль зазеркальная снова пуста.
Я победил, чтоб познать пораженье,
Так же легко, как чужие уста.
Помню одно, как в преддверие чуда,
Вечером поздним, ломая сирень,
Был я счастливым в четверг, как Иуда,
И не заглядывал в пятничный день.
Но прорастает шипами корона,
В рёбра вонзается жало копья…
Что же вы, стражники Синедриона,
Не зарубили во вторник меня?
Нет больше силы гремучей в закваске,
Нет на земле не целованных уст.
Вот и пришло в очарованной маске
Время подмены религий и чувств.
Так и бывает от века до века:
Вздор, заблужденья, подмена креста…
Словно в кричащей душе человека
Тянется вечно распятье Христа.
ПОБЕДА
Необъятный простор мне отцом заповедан!
На девятом листке не горит календарь.
Вся Европа сжимается в слове «Победа»,
Как шагренева кожа, в дрожащую тварь.
Еще вынесет много обмана бумага,
Еще бросят историю под ноги злу...
Но проходит сквозь дыры победного флага
Вся история мира, как нитка в иглу.
* * *
Когда всю ночь трещат морозы,
Хочу, потерянный, как «ять»,
Стереть с твоих подглазий слёзы,
Последний скарб в охапку взять.
Пойти продать штаны и платья,
Купить конфет, сказать: «Люблю!»
Потом шагнуть в твои объятья,
Как Франсуа Виньон в петлю.
РОДНЫЕ
И день — святой, и ночь — святая.
Весь год под Богом и луной
Я говорю тебе: «Родная», —
Ты откликаешься: «Родной».
«Родной!» — в ночи и на рассвете,
Вплоть до скончания времен...
Как будто нам до самой смерти
Не надо собственных имен.
А если смерть разрубит нити
Судеб, что сделались одной,
Пускай напишут на граните:
«Здесь спят родная и родной».
КЛЕОПАТРА
Скоро дворик листвою засыпет,
Я богам фимиам воскурю,
И тебя, как горящий Египет,
До начала зимы покорю.
Это снова судьба-миниппея
Наполняет свои короба.
Тонут в море галеры Помпея,
Строит ратников Энобарба.
И в тумане застывшего кадра,
В беспросветных созвездьях родства,
Слышу я, как тебя, Клеопатра,
Распинает людская молва.
Я поверить наветам не вправе,
Я тобою одной вдохновлён.
Но за дверью таится Октавий,
Как коварство последних времён.
Словно облако взбита подушка,
Ты меня обдаёшь ворожбой.
Я не знаю, что это ловушка,
И что смерть притворилась тобой.
Ты напиться даёшь мне с ладоней,
И ни в чём никого не виня,
Выдыхаешь: «Антоний! Антоний!
Ты умрёшь и забудешь меня!»
И на карты взираешь недобро,
Не скрывая испуга и слёз,
И, в шкатулке укрытая, кобра
Всё грядущее видит насквозь.
И в разливе последнего марта
Говорю я во тьме золотой:
«Я сегодня умру, Клеопатра,
Но мы встретимся снова с тобой!»
И века над землёй пролетели,
И в сиянье другого огня,
Заслоняясь рукою в постели,
Ты ещё не узнала меня.
Ничего! Я забвеньем не выпит!
Я всё ту же пытаю звезду...
И в тебя, как когда-то в Египет,
Всё равно я сегодня войду!
«ВАРЯГ»
Я зажгу последнюю свечу,
Приоткрою верную бойницу,
Карандаш под совесть заточу
И открою новую страницу.
Эта ночь — как вечности зачин,
Где на свет Андреевского стяга
Выплывают строки из пучин,
Как матросы крейсера «Варяга».
Их дыханье всходит, как туман,
Пробуждает ворога и друга,
И кипит Индийский океан
От никем не сломленного духа.
ЗЕРКАЛЬНОЕ
Напрасно в душе ожиданье мерцало,
В душе остывающей – всё сожжено.
Как будто земля это только зерцало,
Где царство небесное отражено.
Святая Мария в нем плачет Ниобой,
Эдем из зерцала восходит Москвой;
Небесная нежность становится злобой,
Улыбка – печалью, а радость – тоской.
Земное зерцало – мерцающим зевом
Глотает великое дело богов…
И правое тут же становится левым,
А левое правым – на веки веков.
Но кончится морок и время полона,
Осколками станет всё то, что мертво,
Когда золотая стрела Аполлона,
Победно войдет в отраженье его!
|
ПОСЛЕ МЕНЯ
Поздно руки вздымать и ночами вздыхать.
Этот мир повторяет былые уроки.
Всюду лица, которым на все наплевать,
Всюду речь, у которой чужие истоки.
Я закрою глаза, я закроюсь рукой,
Закричу в темноте Гефсиманского сада:
- Если стала Россия навеки такой,
То не надо России... Не надо... Не надо.
Перепуганный насмерть, забытый в ночи,
Посреди иудейского вечного царства,
Я пойму перед смертью: кричи не кричи,
А придется пройти через эти мытарства.
Что ж, идите, идите к подножью Креста,
По такому знакомому следу мессии...
Было грустно, евреи, вам после Христа,
Погрустите немного и после России.
***
Россия, Русь! В тоске величья,
В кругу неверия и лжи,
Меняй одежды и обличья,
Но дух нетронутым держи!
Среди земных и горних множеств,
Объятых тьмою и огнём,
Ты велика, как безнадёжность,
Что в сердце вызрела моём.
Пройдут наркоз и летаргия,
Взойдут из пепла зеленя…
Храни, храни свой дух, Россия,
Хотя бы в сердце у меня!
СОН В МЁРТВОЙ ДЕРЕВНЕ
Разомкнётся мой круг. И опять безпощадные пальцы
Веки Вию подымут. Он выдохнет: — Вижу его!
И почувствую я, что с земли мне уже не подняться,
И увижу всю Русь, где уже моего — ничего…
Ничего? Это бред! Это бред, что приподняты веки!
Я подумаю так. Но за несколько жутких минут
Пожелтеют леса. Вспять рванут почерневшие реки,
И до пояса в землю забитые избы уйдут.
И подумаю я: — Не страшусь, что приспела могила!
Но, родная земля, за какие-такие грехи
Душит так же, как раньше, в полях нас нечистая сила,
Но уже не поют так, как раньше, твои петухи?
И проснусь на лугу, где заря лебеду оросила,
Где под каждой берёзой ключи ледяные журчат…
Ну и сон увидал! Но всё ближе нечистая сила…
О, родная земля, отчего петухи не кричат?
СЕНТЯБРЬ
Тихо-тихо на дворе.
Ни шагов, ни листопада...
Вот и славно! В сентябре
Ничего душе не надо!
Утро. Озеро. Ташла.
Паутинка пролетела...
Слава Богу! Жизнь прошла.
Даже там, где не хотела.
Панихида... Торжество...
Провожаю, принимаю...
В жизни вашей ничего
Я теперь не понимаю.
Выхожу во двор. Дышу.
Птичьи стаи провожаю.
Тихо листья ворошу,
Но уже не поджигаю.
Тихо листья ворошу,
Клен мне веткою кивает.
Так живу я. Так дышу.
Что еще со мной бывает?
Пью водицу, хлеб жую,
Да в лесу, где дуб черненый,
Золотую цепь кую,
И пою, как кот ученый!
ТЫ ПОМНИШЬ...
Ты помнишь, мы спали на печке,
Мы жили с тобою во мгле.
Зимою... На Чуровой речке.
На сказочной русской земле.
Хватало нам света и снеди,
Сошедшей с небес чистоты...
Казалось – так будет до смерти,
Такой же красивой, как ты.
Во мгле. До скончания света.
В избушке. На самом краю...
А нынче ты в городе где-то
Забыла про печку мою.
Простыли волшебные ночи.
И знает лишь домик рябой,
Что смерть, заглянувшую в очи,
Я радостно спутал с тобой.
Я знаю, тебе не приснится
Тот сумрак вечерний и чад...
Недавно ты ездила в Ниццу.
Ты видела озеро Чад.
Зачем же сегодня при свечке,
Рукой отводя полумрак,
Ты сыну читаешь про печку,
Где умер Емеля-дурак?
А в полуистлевшем конверте
Горят золотые мосты –
До Чуровой речки, до смерти –
Такой же красивой, как ты!
СТАЛИН
От первых страниц мирозданья,
Прикрывшись Христом, как щитом,
Любые свои злодеянья
Цари освящали крестом.
Он первый соблазны отринул
И тьму, сокрушая мечом,
Христа от себя отодвинул:
«Постой, дорогой, за плечом!»
Забыли об этом живые,
А мертвое наше – мертво.
Но зло и грехи роковые,
Он взял на себя одного
В Кремле, на коне, и на плахе
Творил он священное зло,
И тайно живет в патриархе
Колючей шинели тепло.
Сегодня попы проклинают
Былое сиянье меча…
А что они помнят и знают,
Что видели кроме плеча?
Он первый соблазны отринул,
Ломая века и уста,
Он церковь плечом отодвинул,
И церковь осталась чиста.
***
Я всё прошёл. Все тяготы.
Пробил в тумане брешь.
Поешь волшебной ягоды,
Пожалуйста, поешь.
Вставай, моя хорошая.
Печалясь и любя,
Я платьице в горошину
Надену на тебя.
Я шёл к тебе по бережку,
Сто лет не мог прилечь.
Вставай, моя Рассеюшка!
Вот платьице. Вот – меч.
ОТЧАЯНИЕ
Тянет гниющей травою из лога,
Дождик косой, как сапожник, идёт.
Родина горькая, словно изжога,
Мучит ночами, и спать не даёт.
Жутко на родине, словно на плахе.
Люди мычат только «мэ» или «бэ».
Всюду бандиты, ворьё, олигархи
И берегущая их ФСБ.
Пьяненький Филя кричит за осотом,
Небо, пронзая обломком весла:
«Мне бы командовать натовским флотом,
Чтоб уничтожить империю зла».
Тьма вызревает на гаснущих сводах,
Звёзды над нами светить не хотят.
И на идущих во тьму теплоходах
Иерихонские трубы гудят.
ВЕСНА 1945
Твой голос, победа, растерян и тонок.
Ты станешь не скоро святого святей.
На сорок дворов сорок пять похоронок,
Сравнявшие разом отцов и детей.
Хватает упорства ещё и терпенья,
Но скажет угрюмо безногий Демьян:
«Все травы скосила коса до цветенья,
И травы не бросили в землю семян».
Потом он подтянет штаны из поскони,
Покатится в темень хлопот и забот.
А бабам приснятся здоровые кони,
Ведущие борозды за горизонт.
От счастья случайного сердце займётся,
Назад заторопятся стрелки часов…
Но кончится ночь и поднимется солнце,
И сильные кони не выйдут из снов.
И вновь приближается вешняя вспашка,
И бабы впрягаются в плуг тяжело.
Девятое мая. Мужская рубашка
Висит на верёвке – одна на село.
* * *
Навалилась усталость...
За окошком темно.
Что прошло, что осталось?
Да не всё ли равно!
Что за страшная сила
И откуда, бог весть,
Нам с тобой подменила
Всё, что было и есть?
Мы не те и не эти
В нас клубится тоска.
И рождаются дети
С сединой на висках.
Тлеет Русь, словно ветошь,
Гаснет меч-кладенец...
И отцу не ответишь:
Наш ли Ржев наконец...
* * *
Сане Рожкову
Чары Чуровой долины
Начались на чердаках,
Где мерцали паутины
И орлы на пятаках.
Свечи. Ладанки. Иконы.
А случится – час ночной:
Чьи-то вздохи, чьи-то стоны,
Чьи-то тени за спиной.
Окаянное пространство!
Наползает, хоть реви!
Запах беглого дворянства,
Беглой веры и любви.
Где вы, тётя, в карты дулись?
Где куснули ананас?
Почему вы не вернулись –
Хоть разок взглянуть на нас?
Волга. Родина. Отрава.…
То ли небыль, то ли быль...
И высок сундук, как слава,
А откроешь – только пыль.
Времена, как льдины, тают...
Что ты, маленький, не спишь?
Тени снова улетают
На Мальорку и в Париж.
Долетели. Не разбились.
Облачились в жемчуга.
А вот гуси возвратились.
Гуси, гуси! Га-га-га! |
