Издано в "Российском писателе"

“Аллегории любви” – так назвал только что изданную в “Российском писателе” свою книгу переложений (переводов) один из самых известных русских поэтов современности Анатолий Аврутин.
Переводческие работы мастера давно заслужили высокую оценку и признание специалистов – именно в переводах Анатолия Аврутина новыми красками заиграло творчество недавно ушедщего от нас народного поэта Дагестана Магомеда Ахмедова, других поэтов Кавказа и родной для Анатолия Аврутина Беларуси. Собранные воедино под одной обложкой, переложения Анатолия Аврутина дают нам удивительный срез мировой поэзии от античности до наших дней, срез истинной поэзии разных эпох стран и народов.
Поздравляя Анатолия Аврутина с выходом этой книги, предлагаем читателям вместе полистать некоторые её страницы…

Анатолий Аврутин. Аллегории любви.  Переложения. – М.: Редакционно-издательский дом «Российский писатель», 2023. – 256  с.
Новую книгу одного из наиболее ярких русских поэтов современности Анатолия Аврутина составили переложения – мастерски выполненные переводы стихов представителей разных литератур, эпох и народов, открывающие читателю ещё одну грань самобытного поэтического таланта автора. Поэт не стремится к непременной идентичности текстов, для него главное – сохранить и бережно передать дух произведения, его эмоциональную составляющую и национальный колорит.
Для широкого круга читателей и специалистов.

 

Стихотворение – это бокал с божественным нектаром. Когда я его перелагаю с одного языка на другой, главное для меня – передать не столько форму бокала, сколько аромат волшебного напитка. (Автор)

ИЗ АНТИЧНОЙ ПОЭЗИИ

Вергилий

ТРАКТИРЩИЦА
Чуть не трезва, как всегда, перед таверной – Сариска,
Митрой украсив свой лоб, пляшет, забыв обо всём.
Хлёсткой тростинкой она ритм выбивает о локоть,
В танце призывном свой стан вновь изгибает, легка:
«Эй, что за радость брести знойной и пыльной дорогой,
Разве не лучше за стол с яством и винами сесть?
Здесь есть тенистый навес, кубки и флейты, и розы,
Ну а в беседке совсем не ощутим солнцепек.
Здесь усладите свой слух сельскою дудкой пастушьей,
Вон как запела она рядом с Аркадской горой!
Потчуем свежим вином, что по кувшинам разлито,
Потчуем звоном ручья, что говорливо журчит.
Если хотите – венок вам из фиалок наденем
Или украсим ваш стол россыпью пурпурных роз?
Только шепните – внесеё лилии вам Ахелона,
Их собирала сама в месте, доступном лишь ей.
В хрупких корзинках сыры даже сквозь прутья сочатся,
Сливы призывно влекут цветом своим восковым.
Хватит каштанов на всех и золотящихся яблок…
С нежной Церерою тут Бромий и юный Амур.
Здесь и шелковница есть, гроздья висят винограда,
Если захочешь – сорви прямо с жердей огурец.
Здесь не страшится никто сторожа с фаллом огромным,
Что с деревянным серпом возле лачуги стоит.
Путник, сверни поскорей к нам с раскалённой дороги,
Видишь – осёл изнемог, даже ослы устают…
Время такое – в кустах что-то выводят цикады,
Ящерки спрятались в тень от нестерпимой жары.
Если не спятил, хлебни хмельной прохлады из кубка,
Если хлебнёшь – подарю кубок хрустальный тебе.
Нечего думать! Скорей в тень от лозы виноградной,
Станет легка голова – роза остудит твой лоб.
Здесь поцелуем тебя девушка щедро одарит,
Хмурость исчезнет сама – хмурятся старцы одни.
Не для того же венки, чтобы в золу обращаться,
Да и тебе ни к чему камень надгробный с венком.
Кости возьми и бокал… Что будет завтра – не думай!
Смерть, если что, за спиной: Эй, веселитесь! Я жду!...»

 

Овидий

ИЗ ЛЮБОВНЫХ ЭЛЕГИЙ
К полудню уж близился день и солнце палило нещадно.
Вином и жарой разморён, прилег я в постель отдохнуть.
Прикрытые ставни окон хранить помогали прохладу,
Казалась лесной полутень, царившая в спальне моей.
Едва пробивавшийся свет
похож был на свет предзакатный,
А может быть, наоборот, на робкий предутренний свет.
Подходит такой полумрак для девушек робкого нрава,
Свободней себя в полутьме всегда ощущают они…
Коринна неслышно вошла в рубашечке полупрозрачной,
Струились кудряшки волос по мраморно-белым плечам.
Она мне казалась тогда прекрасною Семирамидой,
А может быть, Ландой, любовь изведавшей многих мужей.
Рубашку я дерзко сорвал, хотя она мало мешала,
Но девушка из-за неё чуток поборолась со мной.
Боролась, как борются те, кто вовсе не жаждет победы:
«Не надо… Не надо…» – шепча и быстро слабея в руках.
И вот снизошло на постель её обнаженное тело…
О, как же воздушна она, о, как совершенна была!
Какие я плечи ласкал! Какие меня обвивали
Змеисто-воздушные руки!
А груди – чтоб страстно сжимать
В порыве слепом вожделенья…
Живот же казался атласным,
И юные крепкие бёдра упругость несли для любви.
Тут можно взахлёб говорить. Она рождена для восторга.
Дрожали от страсти тела, сливаясь в единство одно…
Что дальше – понятно и так… Вконец обессилев, уснули
Мы, тел своих не расплетая…
Пусть жизнь будет полднем таким.

 

ИЗ АВСТРИЙСКОЙ ПОЭЗИИ

Стефан ЦВЕЙГ

НЕЖНОСТЬ
Люблю я первой нежности рожденье,
Когда ещё и чувств своих не понял,
Когда ещё не скоро те мгновенья,
Что не дают разнять свои ладони.
Когда ещё не скоро с телом тело
И с кровью кровь в единое сольются…
Пока же лишь соблазн, что неумело –
Как искра к искре – жаждет прикоснуться.
Пока почти что детская забава –
Следить за взглядом с нежной поволокой.
Но скоро ветер затрясёт дубраву,
И приземлит листвы полёт высокий.

 

ИЗ АМЕРИКАНСКОЙ ПОЭЗИИ

Эрнест ХЕМИНГУЭЙ

СТУК САПОГ
Стук сапог, стук сапог, стук сапог…
Он протопал немало дорог,
Он с другими в шеренге шагал,
Убивал, убивал, убивал –
Он врагов убивал наповал.

Враг убит, друг убит, брат убит –
Жажда крови шаги тяжелит.
В дождь и слякоть шагать тяжело –
От усталости ноги свело.
Отсвет смерти упал на чело.

Хватит ныть!  Никого не жалеть –
Даже смерти бояться не сметь,
А шагать, сапогами стуча.
Весь измотан, но кровь горяча.
Друг упал… Нету рядом плеча.

Стук сапог впереди, стук сапог…
Обессилен, шагать он не смог.
Жизнь кончается, Боже, спаси! –
Но сурово молчат небеси.
Стук сапог, стук сапог, стук сапог.

Он шагал, сколько мог, он шагал.
Убивал, убивал, убивал.
Шел отряд убивать, убивать…
Стало некому дальше шагать.

 

ИЗ АНГЛИЙСКОЙ ПОЭЗИИ

Редьярд КИПЛИНГ

БРЕМЯ БЕЛЫХ
Извечное Бремя Белых –
Послать своих сыновей,
Чтоб чёрных –забитых, беглых,
Спасать от мирских страстей.
Чтоб править слепой толпою,
Башки своей не щадя,
Всей силой её тупою –
От дьявола уводя.

Извечное Бремя Белых –
Сносить миллион угроз
Взбесившихся, оголтелых –
За это не будет роз.
Сто раз повторять приказы,
Увидев в сто первый раз –
Не слышавшие не разу
Услышали твой приказ.

Извечное Бремя Белых!
Труднее сражений – мир.
Вид тощих, голодных тел их
Страшнее, чем гул мортир.
Но даже и накормив их,
Не верь им… Почти всегда
Убийцы – орда ленивых,
Воинственная орда.

Извечное Бремя Белых!
Не править – самим пахать
В рубашечках пропотелых…
Работа – не благодать!
Сбить пальцы, изранить ноги,
Под вечер не чуять плеч.
Построить мосты, дороги,
И в землю чужую лечь…

Извечное Бремя Белых!
Награды не ждать за труд.
Забудет Отчизна смелых,
И местные проклянут.
Хоть светоч во мгле зажгли вы –
Его не задуть ветрам,
Всё те же слышны мотивы:
«Не надобно света нам!..»

Извечное Бремя Белых!
Свой жребий ронять не сметь –
Для этих, не оробелых,
Уже не годится плеть.
Им нужно ещё немного –
Забыв про жрецов и лам,
Познают дорогу к Богу
По грешным твоим делам.

Извечное Бремя Белых!
Лишь в юности верил ты,
Что слава спешит за делом…
Смешны те твои мечты!
Не меч, не размах дубины
Спасают мужскую суть!
Мужчину спасут мужчины,
Так будь же мужчиной, будь! 

ЗАПОВЕДЬ
Спокойствие храни в толпе безумной,
Готовой и проклясть, и разорвать.
Шагай бесшумно среди улиц шумных,
Даря безверным веру в благодать.
Не торопи часов, дождись минуты,
Когда поймут лжецы, что ты не лжив.
Прости всех тех, кто не прощает смуты,
В друзья великодушье захватив.

Мечтай, но из мечты не делай фетиш,
Своё прозренье не обожествляй,
Тогда и поруганья не заметишь,
И слава не прольётся через край.
Не гневайся, когда твоей же речью
Спешит подлец обманывать глупца,
Когда и небеса сдавили плечи,
И горестям не видится конца.

Сумей рискнуть всем тем, что в жизни нажил,
Что накопилось каторжным трудом.
Остаться нищим… И не пикнуть даже,
Что риски впредь оставишь на потом.
Сумей своё беспомощное тело
Заставить жить, когда в нём жизни нет,
Когда душа как будто онемела,
И сам Господь безмолвствует в ответ…
Останься горд, беседуя с владыкой,
Не лги толпе, поверившей в тебя.
Прости врага… И Господу не «тыкай»,
Мгновенья за мгновенность не виня.
Пусть тело – тлен, забудь об этом тлене,
На тлене нет ни шрамов, ни морщин…
Тогда, встав пред тобою на колени,
Эпоха скажет: «Ты здесь господин!»
 

 

Уильям ШЕКСПИР

СОНЕТ 121
Страшней греха – напраслина про грех,
Ложь о грехе страшней разоблаченья.
Нет радости в сладчайшей из утех,
Коль, утешаясь, чувствуешь сомненья,
Когда из глаз чужих чужой порок
Струится, утверждая добродетель…
Конечно, я – не ангел, не пророк,
Но ведь и вы в злословии не дети!
Душа – моя, и грех, конечно, мой.
Вы по своим грехам его не мерьте.
Кто сам неправ – неправым стал судьёй
В неправедной житейской круговерти.
На правых он взирает исподлобья,
И верит тем, кто лишь его подобье.

 

ИЗ БЕЛОРУССКОЙ ПОЭЗИИ  

Якуб КОЛАС

***
Только выглянешь в оконце –
Снег и снег вокруг, зима.
Даже в полдень нету солнца –
Тусклый свет… И снова тьма.

Лишь за яром лес дубовый
Чуть синеет через бель.
Но ни шороха, ни слова –
Всюду белая постель.

Молчаливы нынче хаты,
В белом сумраке дворы.
Будто ведьмы виноваты,
Что всё смолкло до поры.

Редко-редко меж крестами
Вдруг вдовица закричит,
Да за яром, вечерами,
Совы ухают в зенит.

Страшно… Будто над могилой,
Для живых ещё людей,
Липкий ужас тёмной силой
Кружит – лютого лютей.
25. 12. 1919

 

Янка КУПАЛА

ДЕВУШКЕ
Ты сиротиной, я сиротою –
Двинемся в путь мы вместе с тобою.
Колкая нынче дорога.
Долю, недолю, сердце и думы –
Всё это в общую сложим суму мы,
Будь же моей, недотрога.

Брёвнышко к брёвнышку– хату построю,
Будем хозяйствовать вместе с тобою,
Любящим нужно не много.
Будет и хлеб… Ну а после работы,
Не дожидаясь тяжёлой дремоты,
Песню споём, недотрога.

Только поверь же ты мне, молодому,
И не позволю я злу никакому
Лгать, что бедна ты, убога.
Буду с любовью тебя обнимать я,
Буду дарить тебе новые платья.
Слышишь?.. Тебе, недотрога!

Ласковым буду, сердце моё ты,
Нежность отдам и все эти красоты,
Веткой взметнусь у порога.
Сколько бы вихри вокруг ни гудели,
Не побоюсь ни грозы, ни метели –
Только с тобой, недотрога.

Если же выпадет доля такая –
Радость отняв и беде потакая,
Смерть к нам придёт, босонога.
Вспомнив, что в ласке и нежности жили,
Сложим мы руки, как предки сложили,
Вместе умрём, недотрога.

Дружно уснём на песчаном пригорке,
Чтоб над крестом плыли звездочки-зорки
И отступила тревога…
Горести вдаль облаками уплыли…
Будет спокойно мне в тёмной могиле
Рядом с тобой, недотрога!
1906-1910

 

Максим БОГДАНОВИЧ

ТРИОЛЕТ
        Красавец юный, Триолет.
                        К. Фофанов

Как птица в гибких тростниках,
На миг мелькнуло озаренье,
Чтоб упорхнуть спустя мгновенье,
Как птица в гибких тростниках.
Но по небесному веленью
Душа поёт во весь распах:
«Как птица в гибких тростниках,
На миг мелькнуло озаренье». 

ТРИОЛЕТ
Когда смотрел на солнце я,
Мне солнце очи ослепило.
Но что мне тьма и что – могила,
Когда смотрел на солнце я.
И вдруг прозренье наступило.
Смеетесь?.. Отповедь моя:
«Когда смотрел на солнце я,
Мне солнце очи ослепило». 

ТРИОЛЕТ
Деревянное яичко
Наша сущность – посмотри:
Расколол его – внутри
Деревянное яичко.
Вновь разбил… И два, и три
Человечек-невеличка.
Деревянное яичко
Наша сущность – посмотри…

Рыгор БОРОДУЛИН

***
Вы спутали меня со мной…
И выбран вами в этом зале
Не столько я – а тот, другой,
Кого забыли вы едва ли.
На сонной лодке бытия
Печали ваши не уплыли.
И сам себе напомнил я
Того, кого вы не любили.
Всё, что под небом – ворожба,
Враждебны нам судьбы изломы.
Вот ваша, вот моя судьба…
Они доныне не знакомы.
Смеётся редко отчим-рок,
Он издевается над нами.
Молчим… И каждый одинок.

***
От «не надо, не надо»
До «ночник погаси»,
Как от взгляда до взгляда,
Где взглянуть не проси.
Как от молнии зыбкой
До раската в ночи,
Как от полуулыбки
До погасшей свечи…
Ливнем гаснущим стыну
На промозглом пути.
Жажда нежной пустыни,
Жар набухшей груди…
Только мрака густого
Захмелевшая тишь,
Только эта истома
Да испуг – не простишь!..
Тихо лучиком робким
Озарится рассвет,
Стой, беглянка! – на тропке
Никого больше нет.
Мы одни на планете
В этот сказочный миг.
Пусть улыбку подсветит
Озорной молодик!..
Нам с тобой потакая,
Пусть помедлит рассвет.
Ночь бывает такая
Раз на тысячу лет.
Пусть безлюбый, немилый
День вдали постоит.
Мне б веков не хватило
Слушать очи твои…

 

Степан ГАВРУСЁВ

***
Присел у стены… Очумевший с похмелья,
Сутулые плечи никак не поднимет.
Задаром сыграл он на свадьбе… Веселье
С печалью смешалось в махорочном дыме.

Красавица в платье сидит подвенечном,
Пузырится счастье в хрустальных бокалах.
Подвинут кусочек – попробуй, увечный,
На свадьбе веселой грустить не пристало.

Потресканы руки, натружены жилы,
Слезинки в глазах – ни к чему эта милость.
Как чёрная гадина наворожила,
Так всё оно, вскорости, и приключилось.

Гуляка был славный, ценил свою волю.
Обидчика мог зашибить ненароком.
Плетни сокрушая, выламывал колья,
Сражаясь за девку, что выхватил оком.

И славно с ней жили, и в погребе было,
И статных сыночков жена нарожала.
Но сгинули все… Безымянны могилы –
Жестоким серпом их война пережала.

А баба, казалось, в соку – и куделю
Пряла вечерами, и стряпала ужин.
Но как-то слегла, и покашляв неделю,
Оставила хату, и волю, и мужа…

Смычком самодельным взмахнёт молодецки,
К гудящему дубу прижмётся щекою.
А люди подумают – разум-то детский…
И бегают дети за ним толокою.

А он бы любого подбросил и на пол
Поставил с любовью… Но внуков-то нету.
Одно утешение – дождик закапал,
И капли тяжёлые, будто ранеты.
И слез не видать…

 

Анатоль ГРЕЧАНИКОВ

НАД БЕЛОЙ РУСЬЮ
Над Белой Русью – белый снег,
Как будто светлое мгновенье,
Как еле слышное моленье
За будущий наивный грех.
Снег… Поутру запахнет он
Малиново-прозрачным соком.
Тугим порывом вознесён,
Своё зашепчет о высоком.
И все сомнения – долой,
Сквозь вьюгу протяни мне руки,
Как будто бы у нас с тобой
Ещё и не было разлуки.
Пусть будет только белый снег,
Дарящий миру столько света!
Который час?.. Который век?..
Я позабыл – зачем мне это?
Мети, метель… Забыв ночлег
И всю сумятицу и смуту,
Над Белой Русью белый снег
Припомни в горькую минуту.

 

Алесь ЖИГУНОВ

КОНСТАНТИНОВО
1
От безумной любви наши мамы рождают поэтов…
Константиново. Вечер. Как трепетна эта рука!
Я совсем позабыл: ты на том берегу, я – на этом,
А меж нами лениво несёт свои воды Ока.
Я, возможно, не первый, скорее всего, что не первый,
Берегов не приемлю, прости полудетский наив.
Только эту разлуку стихи отвергают и нервы,
Отвергает Есенин, твой дух навсегда полонив.
Предлагаю навек своё сердце… И душу… И зорко
Вдаль глядящие очи… Ошибок безжалостный груз.
Видишь? Женщина вишен несет огневое ведёрко
И всё машет платочком, приветствуя этот союз.
Над вечерней Окой чайка хриплое что-то кричала –
И сорвала свой голос… И тихо исчезла в тени…
И зелёная лодка уже отплыла от причала,
Я чуток припоздаю, за это меня не вини…

2
По зелёной воде отплывает зеленая лодка…
Распрощайся с причалом да завтра, а может – навек.
И почувствуй – душа стала лёгкою, светлой и кроткой,
И утешься, дружище, – ты всё ж неплохой человек.
Ну а женщина тоже страдает и ждет избавленья
От ночей одиноких… И хочется снова начать
Беспокойную жизнь, где в печи догорают поленья,
Где уста молчаливы, а сердце устало кричать.
Вдруг наладится всё… И захочется тихо вернуться
В ту осклизлость причала, где осень, где всё без прикрас.
И счастливые души счастливой слезой обольются,
И вовек не отпустит уже Константиново нас.
От безумной любви наши мамы рождают поэтов,
Константиново. Вечер. Как трепетна эта рука!
Как спокойно с тобою в лучах уходящего света,
Где неспешно и гордо несет свои воды Ока!..

 

Микола МЕТЛИЦКИЙ

***
То был какой-то странный сон.
Мне снился замок Каркасон,
Гремели славой Транклавеллы.
И с крепостных замшелых стен
Тела, – а в них торчали стрелы, –
Сползали, обращаясь в тлен.

И в замке том, чужом, далёком,
В горах, что не достанешь оком,
И я бродил среди небес
Моей измученной Отчизны…
Где замки?.. Только с укоризной
Всё смотрит на руины лес.

На мир разбойный, очумелый,
Глядели с выси Транклавеллы,
И виделись с вершины им
Чужих эпох чужие сечи,
Орудий грохот, жар картечи –
Мой век, одетый в горький дым.

В бойницу выглянув из замка,
Старейший в том роду прошамкал:
–Смотри, какой там смрадный чад!
Похоже, пекло там бушует,
И кровь течёт… И смерть ликует…
А горы – вот они, стоят.

А я, цепляясь за отроги,
По небу брёл, как по дороге,
За горизонт, где даль черна.
На горький дым своей Отчизны,
Где те руины помнят тризны
И гордых предков письмена.

 

Михась ПОЗДНЯКОВ

СКРИПАЧКА В ПОДЗЕМНОМ ПЕРЕХОДЕ
Скрипел мороз… И ветер прыткий
Толкал в подземный переход,
А там тревожный голос скрипки
Всё ждал от публики щедрот.

Купюры мелкие… Подачки…
Смешки… Футляр… И, Боже мой! --
Девчушка, юная скрипачка,
У этой стенки ледяной.

Студил колючий холод руки,
Но голос скрипки не слабел.
Рвались торжественные звуки
Под своды, белые, как мел.

Зачем сюда талант загнала
Судьба?.. Здесь мать и перемать…
Ей околдовывать бы залы,
Букеты гордо принимать…

Как мне стоять под этим взором,
Где тайна высшая небес?..
Спешу уйти… А вслед, с укором!–
Звучит Огинский… Полонез…

***
Звуки вальса Шопена…
С поволокою взгляд.
«Всё, что было – нетленно!»
Мне глаза говорят.

Этот жест звонкорукий –
В целом мире один.
И вливаются звуки
Прямо в гемоглобин.

Будто вновь за плечами
Молодое крыло.
То, что было меж нами –
Неужели прошло?

Звуки вальса Шопена
В такт сомнениям душ…
Почему ж все мгновенно?
Почему ж? Почему ж?

Звуки вальса прощают
Всех обманов вино…
Нам Шопен возвращает
То, что было давно.

Будто всё – неизменно,
Будто всё – на века.
Звуки вальса Шопена…
И любимой рука…

 

Микола ШАБОВИЧ

***
Росистой ранью, мрачным днём иль в звездный вечер,
Вдруг душу обожжет огнём: ты здесь не вечен!
Года летят и в этом суть, здесь нет секрета –
Однажды кончится твой путь на свете этом.

Кого винить? Кому пенять, что так несмело
Звезда пыталась засиять – и отгорела.
Мечта хотела возлететь – да крыльев нету.
Хотелось новое пропеть – все песни спеты?..

А впрочем, что тут горевать так безутешно,
Когда не вор ты и не тать в сем мире грешном?
Кому печаль, кому вино, кому дорога,
Кому от дьявола дано, кому – от Бога.

Когда уйду я навсегда в мир запредельный,
Возьму с собой свои года и крест нательный.
Оставлю вам, мои сыны, вспорхнув упруго,
Любовь, глоточек тишины, звезду над лугом…

 

Виктор ШНИП

***
Завтра будет потоп… И затопит весь свет.
Всё исчезнет в воде… Только мамин портрет,
Что висит на стене – упадёт со стены,
Чтобы сына спасти – пусть не помнит вины,
Пусть примчится домой – нужно хату спасать,
Всё залило, потопу конца не видать.
Поскорее… Ведь завтра затопит весь свет.
Всё исчезнет в воде, даже мамин портрет…

 

Евгения ЯНИЩИЦ

НОЧЛЕЖНИКИ
Уха клокочет в чугунке,
Костёр потрескивает шало.
Плывём с тобою в челноке –
Нам этой ночи мало, мало.

Обшлаг речного рукава,
Где ни души, одно молчанье.
Трава, как робкая вдова,
Во след нам смотрит с пониманьем.

Безлунье… Тысячи причин,
Чтоб кубок расплескать ночлежный.
Но мы о трепетном молчим
Средь этой ночи безнадежной.

Туманен берег вдалеке,
Вниз по сосне струится нега.
И нету на твоей руке
От нашей страсти оберега.

***
И долго дождь идет? Не слышу, Отче…
Насквозь, до нитки, вымок чернозем.
Никто нам счастья – нет, не напророчит,
Все только сами – нынче и потом.

Мы после боли, будто после боя…
Минувшее нагрянет – молвлю: «Сгинь!..»
Небывший мой, заручимся тоскою,
Зеленою, как ряска и полынь!

Давно любой ответ пропах бедою,
Живем под знаком будущей беды.
И золотой разлукою с тобою
Подернуты осенние сады.

 

ИЗ БОЛГАРСКОЙ ПОЭЗИИ

Елка НЯГОЛОВА

ЕЩЁ НЕ ВЕЧЕР…
Задыхающееся стихотворение
Нам рано прощаться, любимый –
Ведь с яблонь не сняты плоды…
Рубашка, пропахшая дымом,
Не высохла… Дали пусты…
Не слышно аккордов… Мелодий…
Лишь чутко хранят облака
Слова, что пропел нам Володя:
«Вам рано прощаться пока…»

Нам рано прощаться, нам рано…
Еще прокричат петухи
Про наши душевные раны,
Невинные наши грехи.
Дождинка сбежит с водостока,
Спугнет шелестенье сверчка…
В ночи прозвучит одиноко:
«Вам рано прощаться пока…»

Нам рано прощаться… Я верю…
Еще довязать бы рукав
В твой свитер любви и потери,
Объятий, обманов, отрав…
Еще хоть немного, я знаю…
Оттуда, с небес, свысока
Высоцкий хрипит, повторяя:
«Вам рано прощаться пока…»

Нам рано… Хоть листья с березы,
Как старые фото, летят.
И кленов кровавые слезы
В багровое красят закат…
Но я не хочу многоточий,
Где в точке рыдает строка.
Всё в прошлом…  А голос пророчит:
«Вам рано прощаться пока…»

 

ИЗ ДАГЕСТАНСКОЙ ПОЭЗИИ

Гамзат ЦАДАСА
(с аварского)

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

***
Шагая, думай, что там впереди,
Не верь сверканью выдраенной меди.
Узнай вначале, кто твои соседи,
И только после – саклю возводи.

***
Мой дед, в великой мудрости своей,
Растолковал у отчего порога,
Что человеку мало ста друзей,
А одного врага – чрезмерно много.

***
Другу верь, но суть его проверь,
Чтобы не желал тебе потерь.
Слева, в сердце, образ твой хранил,
И рукой твоею правой был.

***
Сосед обидел?.. Погоди, постой!
Узрей добро и в жалком человеке!
Кто ранен пулей – выживет порой,
Кто ранен словом – инвалид навеки.

 

Расул ГАМЗАТОВ
(с аварского)

ЗВУЧИТ ИЗ ТУМАНА
Ни гор, ни предгорий… До Родины тысячи миль.
В пустыне Аравии, там, где одни бедуины,
В Медине далёкой вознёсся на небо Шамиль,
А горы заплакали дома, вдали от Медины.
На камне могильном я слов не умею прочесть,
Слова на арабском… Арабского не понимаю.
Но точно известно, что доблесть, отвагу и честь
Ты горцам оставил, суровому горному краю.
Могила близ Мекки… Она только кости твои,
Она только тело твоё навсегда поглотила.
А сердце осталось в горах, где гремели бои,
Где клёкот орлов и где наша орлиная сила.
У гребней Гергебля парят твои мысли, парят,
Глядишь на аулы –задумчиво, грустно, устало.
И скалам понятен взывающий к подвигу взгляд,
И в ножнах вскипает булатная сущность кинжала.
Здесь путник с верблюдом порой проплывёт далеко.
Пустыня, песок – наподобье вселенского праха.
Всей сутью ты там, где врагу не сдают Ахульго,
Где гордою кровью залиты ущелья Хунзаха.
Здесь в саване белом ты в землю чужую зарыт,
А дома несешься верхом в знаменитой черкеске,
Здесь ты – лишь усопший, чей голос ловлю из-под плит,
А дома ты войско ведёшь сквозь ружейные всплески.
Тебя здесь оплакали… Плакальщиц много у нас.
С молитвой простились… А имя твоё – как молитва.
В горах Дагестана твой голос совсем не угас,
Он так же, как прежде, бойцов созывает на битву.
Здесь чётки с тобою, смирение, вечный покой,
Прощение тех, кто тебе намекал на измену.
Там горы Кавказа вовек неразлучны с тобой,
И суть твоя там, неподвластная смертному тлену.
Всевластных наместников если и вспомнят подчас.
То лишь потому, что с тобою сразились по разу.
Все восемь ранений унёс ты с собой, а Кавказ
Так верит тебе, как при жизни ты верил Кавказу…

ЧТО ЖЕ НАМ ОСТАЛОСЬ?
Сколько царств на планете
И сколько империй распалось!
Лишь седые вершины
Всё так же стоят и стоят.
От былых властелинов
И праха давно не осталось…
Но осталась любовь…
И осталась моя Патимат.

Высыхают моря,
Атлантида исчезла в пучине.
И столетние войны
Грохочут почти что подряд.
Только пламя и твердь
В этом мире остались доныне,
Только пламя и твердь…
И, конечно, моя Патимат.

Кто их помнит теперь?
Растворились в веках Тамерланы.
Те, кто жгли и казнили,
Кто в бедах людских виноват…
Только древние песни
Всё так же нежны и желанны.
Лишь они и остались…
А с ними – моя Патимат.

Только крик журавлей
Да ещё соловьиные трели
Ни столетий не знают,
Ни прочих напрасных преград.
Ну а нам что осталось?
Лишь кладбища да колыбели,
Только память и боль…
И, конечно, моя Патимат…

Хоть стони, хоть кричи –
Не придёт долгожданная помощь.
Только боль, только кровь,
Только чёрные тучи подряд.
Всё иначе давно…
Нам остались лишь полдень да полночь…
Только горы остались…
Осталась моя Патимат.

Я, конечно, уйду…
Только с вами побуду немного,
Чтоб бокал осушить
Да послушать, что вслед говорят.
Улечу журавлём…
И останется только дорога,
Только эхо любви,
И, конечно, моя Патимат.

 

Магомед АХМЕДОВ
(с аварского)

ПЛАЧ СЛЕПОГО ОХОТНИКА
Я – старый охотник… Я выбился просто из сил,
Бродя по ущельям, одежду стирая в отрепья.
Последнего тура я нынче в горах застрелил,
А пуля вернулась… Попала в меня… И ослеп я…

В глазах потемнело… И сделались дали пусты.
И солнце шепнуло: «Тебя я навеки покину…»
За годы скитаний я столько убил красоты,
Что не отличить мне теперь от низины вершину.

Был взгляд мой намётан… В стрельбе я не знал неудач.
И падали туры, склоняя пронзённые выи.
И только ослепнув, вдруг понял – я только палач…
А где эти души, а где эти души живые?

На шелест, на шорох умел я мгновенно стрелять,
Мой выстрел являлся предвестником смертного часа.
Куда всё девалось? Я это не в силах понять,
А сердце похоже на турье сгоревшее мясо…

Я так ликовал, если выстрелом сбитый моим,
Катился подстреленный тур вдоль глухого ущелья.
И кровь закипала… И был я Аллахом храним,
Но кровь моя сделалась черной, как мутное зелье.

Тяжелое солнце стекало в межгорный провал,
И скалы пугались вот этого лютого смеха,
Когда я, убивший, от радости долго скакал,
И сердце гудело в груди, будто горное эхо.

А нынче Всевышний забрал мой прищуренный взгляд.
Во тьме засыпаю… Во тьме просыпаюсь и каюсь…
И только в мозгу моем выстрелы снова звучат –
От них просыпаюсь… От выстрелов я просыпаюсь.

Последний мой выстрел… Тур падает, громко храпя,
А сердце опять наполняет шальное веселье.
Я снова стреляю… И вновь попадаю в себя,
Подстреленным туром летя в грозовое ущелье. 

ЕСТЬ В НОЧИ…
Есть час в ночи, длиной в одно мгновенье,
Когда ты просыпаешься в поту,
Грехи тебя зовут, зовет прозренье,
Вопросы задают сквозь немоту.
Как ты живёшь и что другим оставишь?..
Не покривить душой, не промолчать…
И музыка в душе… А из-под клавиш
Спешит строка, чтоб мучить и звучать.

Есть час в ночи… Ты робким подмастерьем
Стоишь… Ты свой не выучил урок.
Ты всё забыл, во что недавно верил,
А что запомнил – то тебе не впрок.
И всё гадаешь – что решит Всевышний?
Позволит ли он думать и дышать?
Всё остальное  лишним будет, лишним…
Спешит строка, чтоб мучить и звучать.

Есть час в ночи… Его, как мост Сиратский,
Лишь одолеет чистая душа.
Грехи же вниз потянут… В пламень адский,
Но как пройти по жизни, не греша?
И ты идёшь, гонимый чёрным веком,
На лбу сомнений горькая печать.
Но если ты остался человеком –
Придёт строка, чтоб мучить и звучать. 

БАРЯТИНСКИЙ
С вершин Гуниба в прошлое смотрю…
Мне слышится, как пули свищут рядом,
Впиваются в кровавую зарю…
Стоит имам… И даль пронзает взглядом.
Скала скале рассказывает быль
Об Ахульго, о чести, о свободе.
Не обратится память сердца в пыль,
Коль дух имама не угас в народе.

Я вижу, как предатель в темноте
Ведёт врага в Гуниб дорогой тайной,
Мюриды пробираются к воде…
И молятся… Я здесь певец случайный.

Я слышу – объявляется, что впредь
Никто из русских целиться не в праве
В имама – он не должен умереть,
Имам велик! Пленённый, но во славе!

Барятинский, российский генерал,
Не потому, что русский с горцем братья,
Размашисто приказ тот подписал –
Он спас себя от вечного проклятья.

Тот генерал, конечно, был не свят,
В аулы приносил и кровь, и слёзы,
Но видел он глаза своих солдат,
Глядевших на гунибские берёзы.

Ему была победа дорога,
И он учил: «Зря головы не суйте
Под пули… Коль идёте на врага,
Вначале его сердце завоюйте…»

И я готов поверить, что во тьме,
Он прошептал имаму осторожно:
«Пишите по-арабски… Лично, мне…
Здесь многое лишь мне доверить можно…

Есть у меня такие толмачи,
Что, презревая правила и риски,
От вас доставят весточку в ночи,
И промолчат о нашей переписке…»

Есть вправду в тех записках Шамиля
Доверие и вера в генерала.
Вот потому-то горская земля
Барятинского редко проклинала.

Здесь помнят – это он издал приказ,
Что спас имама, ту войну итожа.
«Вы сердце завоюйте…»  Без прикрас
Здесь помнят всё… И эту фразу тоже... 

ПОЭТ И ИМАМ
Бой затих…И скалы понемногу
Озарялись отсветом луны…
«Выхожу один я на дорогу…», –
Доносилось с русской стороны.

И печально делалось и больно,
Отступали смерть и неуют.
И Шамиль заслушался невольно:
«Что за песню русские поют?»

И толмач, имама знавший лучше,
Чем любой отважнейший мюрид,
Рассказал, что Лермонтов… Поручик…
Написал слова… Он здесь убит…

– А о чём она? – Да о герое,
Не жалевшем прошлого ничуть –
Он искал свободы и покоя,
Он хотел забыться и заснуть…

– Ну а как погиб? Из-за наветов?
Или горец выстрелил в висок?

–Русские… Они своих поэтов
Часто убивают. Видит Бог…
Всё у них поэты виноваты,
Им ценить поэтов Бог не дал…

–Если б мне он встретился когда-то,
Я бы свой не вытащил кинжал.
Что не наши – это слава Богу, –
Закивал имам… Шагнул к реке.

«Выхожу один я на дорогу…», –
Затихало где-то вдалеке.

 

Омар-Гаджи ШАХТАМАНОВ
(с аварского)

КОНИ
Как мне их позабыть – вороных,
Беспокойных, гнедых или пегих,
Если детство умчалось на них
Через бури и белые снеги?
И с годами я только ясней
Помню чёрных сирен завыванье,
Как на фронт призывали коней,
Как неслось над ущельями ржанье…
Мой любимец был братом огня,
Был потомком беспечного ветра.
Со слезами я обнял коня –
Ведь не счесть фронтовых километров.
Мне сурово промолвил отец:
«Там два брата твоих… Две кровинки…
Конь на фронте ведь тоже боец,
Он погибнуть готов в поединке».
И ночами всё чудилось мне
Через сон и мучительный кашель –
На моём, на буланом коне,
Мчится брат мой и шашкою машет.
Это всё мне приснилось не раз,
От рассказов туманились взоры.
Но джигитов ни конь мой не спас,
Ни родимые чёрные горы.
Где-то в поле скакун мой упал–
Был он пулей сражён иль осколком.
Ничего я о том не узнал,
Нет свидетельств, не видели толком…
Не поспоришь… Убийца-война
И людей-то совсем не щадила.
Но у павших хоть есть имена
И, пусть братские, всё же могилы.
Проходя среди этих могил,
Всё терзаюсь мечтанием странным,
Чтобы где-нибудь памятник был –
В битве конь… Вороной иль буланый…

 

Сувайнат КЮРИБЕКОВА
(с табасаранского)

***
Два дерева, что море сторожат,
Раздвинули редеющие кроны.
И день сочится, звонкий и зеленый,
И гулко отзывается стократ
На шёпот ветра… Он не виноват,
Что время мчит. И каркают вороны.

А море хочет улицы омыть.
Бежит волна, во всю седую прыть
Спеша разлиться вширь по тротуарам.
И видит небо – вольная волна,
Своей беспечной вольности полна,
Не чувствует беды в порыве яром.

И эти волны плещут предо мной.
Я здесь хожу, готова стать волной,
Русалкой стать, прозрачной стать готова.
Готова слушать чёрных волн мотив,
И сердце в дно песчаное зарыв,
Лишь изредка на берег выйти снова.

Чтоб иногда увидеть между крон,
Как искорки летят со всех сторон,
Два дерева не вместе, хоть и рядом.
Одна из этих искорок – твоя,
Осколок сердца, звёздная струя,
Что расколола я холодным взглядом.

 

ИЗ ЕВРЕЙСКОЙ ПОЭЗИИ (с идиш)

Перец МАРКИШ

***
Прилавков пустоту явив за рядом ряд,
Стоит пустой базар, в безмолвии тоскуя.
Ни рыба, ни плоды здесь больше не лежат,
И ветер шелестит не громче поцелуя.
А где мелькали днём ножи и топоры,
На сдобные куски разделывая туши,
Колоды чередой теснятся до поры,
Все в липкой требухе… И запах гнили душит.
Объевшиеся псы зевают на закат,
И слизывают мух, заснувших среди тлена.
Безумец бродит здесь… Мослы его дрожат,
И в такт глухим шагам дрожат его колена.
Он, камень подобрав, швырнёт его в козу,
Что краденым сыта, укрылась под топчаном.
Червивые плоды он держит на весу,
И жадно их грызёт… И смотрит взглядом странным.
Горсть сдавленных, гнилых он вишен подберёт,
Наступит башмаком на косточку кобылью,
С безумием в глазах, набьёт он гнилью рот,
И свой восторг неся, всё бродит меж колод,
И сам себе в лицо плюется этой гнилью.

 

ИЗ ИСПАНСКОЙ ПОЭЗИИ

Лопе де ВЕГА

***
Нет слаще ничего, чем женских тел
Волшебная, томительная сладость.
Ты для мужчины смерть его и радость,
Боль и тоска…Коварство – твой удел.

В тебе и добродетели не счесть,
И, как змея, ты жалишь беспощадно.
За добродетель – в рай тебя, и ладно,
Горя в аду, чертей не обесчесть…

Ты молоко и кровь даришь с рожденья,
Но нету в мире хуже наважденья,
Чем этот взор, где страстью правит ложь.

То весела, то трепетна, то злобна,
Ты так кровопусканию подобна:
Как знать – погубишь или же спасёшь?

 

Федерико Гарсиа ЛОРКА

НЕВЕРНАЯ ЖЕНА
Когда, очумев от зноя,
Умолкли в траве цикады,
Ушли мы с чужой женою
Запретной искать услады.
Под жарким Сант-Яго, ночью,
Успела уснуть долина…
О, как я мечтал воочью
Узнать, что она невинна!
Что пышные груди эти,
Расцветшие, как бутоны,
Никто из мужчин на свете
Ни разу еще не тронул.
К ним жадно припал губами,
Едва мы в кусты свернули,
И груди набухли сами
В медово-полночном гуле.
И юбки в шелках дрожали,
Дразня, обнажали ноги,
Когда мы стремглав бежали
Туда, где конец дороги.
Туда, где простор незрячий
Травою напитан росной,
Где бешеный лай собачий
Уже не казался грозным…
Подобно морским лагунам,
Неверного счастья ради,
На белом песке подлунном
Волос разметались пряди.
Мой пояс, ее корсажи
Скомкались в единой груде.
Казались атласа глаже
Жемчужные эти груди.
А тело дрожало, силясь
Все соки отдать природе,
И бедра от страсти бились,
Как рыбины на безводье…
До первого крика птицы,
До первой полоски света,
Всё не уставала длиться
Безумная скачка эта…
Конечно, не честь цыгану
Болтать о своих победах.
И я повторять не стану
Любовного полубреда.
В плечо мне впечатав зубы,
Ушла она пред зарёю.
И ветер смеялся грубо:
«Обманутый…» – надо мною.
Я ей подарил колечко,
Цыганскому верен слову.
Сказал, что любил бы вечно,
Но пусть не приходит снова.
И долго взбешённым взглядом
Ей в лживую целил спину.
Замужнюю мне не надо,
Она ведь клялась – невинна…

 

Мигель де СЕРВАНТЕС

***
Святая дружба, в небо воспарив,
Оставила свой лик былым кумирам.
Из поднебесья капли не пролив,
Среди блаженных душ парит над миром.

С той высоты ей проще указать,
На истину, что спрятана за ложью,
Узреть в святоше Каина печать –
О Боге он твердит, зовя к безбожью.

Сойди с небес, вернись хотя б на миг,
Не дай лжецу носить твои одежды,
Не дай вносить меж братьями раздор.
Ведь человек и низок, и велик…
Верни на дружбу робкие надежды…
Иначе плаха, где топор остёр…

ИЗ ИТАЛЬЯНСКОЙ ПОЭЗИИ

Данте АЛИГЬЕРИ

БРАЧНЫЙ СОН
Как это трудно – поцелуй прервав,
Разнять уста… Понять, что дождь пролился,
Что тишиною воздух окропился,
И птичьи трели выше мокрых трав.

Сплетенье тел чуть слышно расплести,
Как будто два обнявшихся бутона,
Которым и расстаться нет резона,
Но и, сплетясь, вовек не расцвести.

И что-то торопливо повторять,
Спеша опередить зарю словами…
Заря ещё не властна над телами,

И новой ночи жаждется опять,
Чтоб тайною сладчайшею принять
То таинство, что было между вами…

 

ИЗ КУРДСКОЙ ПОЭЗИИ

Ганад ЧАРКАЗЯН

МЕНЯ НЕ БУДЕТ…
Всё будет, как было – беспечная суетность дня,
В прихожей столпятся какие-то странные люди
Со скорбными лицами – это не станет меня …
Все будет, как было… Меня уже только не будет.

И кто-нибудь скажет, что был я – нелепый чудак,
За всё огорчавшийся, вечно мечтавший о чуде.
Всё будет, как было…Возможно, немного не так…
Придёт пониманье… Меня уже только не будет.

Измученный путник у берега слезет с коня,
Напьется водицы, печаль вековую остудит.
Всё будет, как было… Но только не будет меня.
Отстроится город…Меня уже только не будет.

И люди очнутся… Я верю – за форму лица,
Язык или веру, цвет кожи никто не осудит.
Под небом единым всем миром пойдут до конца.
С улыбкой и песней… Меня уже только не будет.

А я со спокойной душою на это взгляну –
Увижу, что нету войны и погрязших во блуде!
Закрою тихонько глаза… И уйду в тишину.
Живите с любовью!.. Меня уже только не будет…

 

ИЗ ЛАТИНСКОЙ ПОЭЗИИ ВОЗРОЖДЕНИЯ

Франческо ПЕТРАРКА

СОНЕТ ССС
Завидую сырой могильной мгле,
За счастие принять святое тело
Моей любимой, чья душа взлетела,
Единственной опоры на земле.

Завидую вам, ангелы небес,
Её душа средь вас теперь порхает,
Своё свеченье с ангельским сливает…
А для меня свет солнечный исчез.

Завидую умершим вместе с ней,
Что могут лицезреть в ином пространстве
Ее прозрачно-бледное чело.

Завидую смертейшей из смертей,
Ей получить Лауру повезло,
Мне жизнь оставив вовсе не для странствий.

 

Джованни БОКАЧЧО

СОНЕТ XXXV
О, тот не мудр, кто самоистязаньем
Свою судьбу стремится изменить.
Глупец и тот, кто хочет подкупить
Богов мольбой и щедрым подаяньем.

Тот трижды глуп, кого предначертанья
Судьбы лишают интереса жить.
Безумец тот, кто только рок винить
Пытается в земных своих страданьях.

Но тот уж вовсе разума лишён,
Кто славу, честь, достоинство, свободу
Готов за юбку женскую отдать.

Ведь дамы всех наречий и времён
Страсть обращают лишь себе в угоду –
Чем муж верней, тем злей его терзать.

 

Микеланджело БУОНАРОТТИ

***
Я – отзвук твой, твой робкий отголосок
Навек стремиться к звуку обречен,
Как к узенькой тропе стремится посох,
К мельканьям плавника – рыбацкий чёлн.

Пусть рвется сердце, рвется на две части,
В обеих – ты, в обеих – этот мрак.
Не хочешь по одной – возьми же обе.

Меж двух страстей одной живу я страстью,
И купиною вспыхнул бы, а так
Лишь хворостом горю в тоске и злобе.

***
Греху послушен, лишь о смерти грежу,
И разум мой слабей, чем страсть грешить.
Спаси, Господь, распутного невежу,
Не вольного о воле говорить.

Свет обращая в тьму, а воду – в сушу,
Проходят дни, вконец терзая душу…
И нехотя сгорает жизни нить.

***
Я греюсь стужей, зябну у огня,
Бодрюсь, хлебнув вина с коварным ядом.
Терзают благовония меня,
Легко дышу с отхожим местом рядом…

Жил праведно? С тобой пируют черти.
Кто смертью жив, тому дано бессмертье.

***
Не смертью даже – страхом пред кончиной
Спасаюсь я от страсти беспричинной,
От этих глаз, зовущих и бездонных,
От этой донны с формами Мадонны.
И разум мой, пред чувствами бессильный,
Опять трезвит грядущий мрак могильный.
Одна лишь смерть теперь моя невеста,
А рядом с нею страсти нету места.

***
Гляжу на мир твоим смешливым взором
И вижу то, чего не мог узреть.
Твои шаги мой путь прошли на треть,
Наполнив плоть мою твоим задором.

Теперь парю я – на твоих крылах,
Твои мечты меня несут высoко.
Я, жалкий уж, с тобою – гордый сокол,
Я, жалкий трус, с тобой забыл про страх.

Боготворю безволие свое,
Послушное твоей высокой воле,
О нет, не глаз – очей, не щёк – ланит.

Так и моё безлико бытие,
Как у луны, невидимой, доколе
Она от солнца свет не отразит.

***
Чем старше я, тем больше уповаю
На то, что Бог добавит жизни мне.
Хотя года быстрей летят вдвойне,
Когда молишь: «Потише!..» – Знаю, знаю.
Да и нелепо поклоняться раю,
Коль близок ад, а истина в вине.

 

ИЗ НЕМЕЦКОЙ ПОЭЗИИ

Генрих ГЕЙНЕ

ЖЕНА
Пропащую, ее, он вытащил из грязи,
И славно ей жилось, когда из грязи в князи.
И стал он плутовать, чтоб больше ей досталась…
Она ж, любовь даря, смеялась и смеялась
Но долго пировать мошеннику не дали,
В темницу заключен, придёт он к ней едва ли.
Она же, зная всё, отнюдь не растерялась –
Когда вели его, смеялась и смеялась.
Молил он из тюрьмы: «Приди ко мне, родная,
Всё грежу о тебе, безумью потакая.
Дай глянуть на тебя – ведь это только малость…»
Она же вдалеке смеялась и смеялась.
Вот в шесть утра его на площади казнили,
И наспех, через час, во рву похоронили.
Она ж, хлебнув вина, к любовнику помчалась,
И, сидя рядом с ним, смеялась и смеялась.

 

Фридрих НИЦШЕ

ЧЕРЕП
Вечная мудрость глядит из провалов глазниц,
Лобная кость о вселенском твердит, загнивая.
Мысли смешались, средь тления падая ниц –
Есть красота в разрушенье, но всё же иная.
Смертной тоскою зубов искривлённых оскал
Зло насмехается над почитаемым нами:
«Хочешь покоя? Покоя ты долго искал…
Призрачна правда… Язык свой держи за зубами…»
Правда – в гниенье, в разрухе таится она,
В мертвенном сне, где гноятся и райские кущи…
Жизнь – лишь подобье какого-то мерзкого сна,
Жизнь – лишь расколотый череп, в могиле гниющий…

 

ИЗ НОРВЕЖСКОЙ ПОЭЗИИ

Генрик ИБСЕН

В ЭТОМ ДОМИКЕ…
В этом домике, что вместе с ними старел,
Они жили, печали не зная.
Но пожар полыхнул, старый домик сгорел,
И пора наступила иная.

Пепелище остыло… Под серой золой
Где-то клад был запрятан глубоко.
И они всё искали ларец золотой,
Что таился до этого срока.

А когда, наконец, натолкнулась кирка
На ларец, где подвески и злато,
Вдруг дошло – не вернуть над трубой облака
И постель, что любовью измята.

 

ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭЗИИ

Гийом АПОЛЛИНЕР

ОТЕЛИ
Осень. В отеле
Новый народ.
Здесь, как в борделе, –
Плата вперёд.

Взгляд насторожен
В мареве лиц.
Вдруг кто-то может
Не уплатить.

Слева – невзрачный
Хмурый сосед.
Запах табачный
Тянется вслед.

И, хромонога,
Как Ла Вальер* ,
Ждёт недотрога,
Чтоб кавалер

В грязное лоно
Отеля проник…
О Вавилона
Грешный язык!..

Двери закрой же,
Не прекословь…
Правит на ложе
Только любовь.
___________
* Луиза де Ла Вальер (1644 – 1710) – герцогиня, возлюбленная Людовика XIV

ПРОЩАЛЬНЫЕ СТИХИ
Состаритесь и Вы… В пергаментных ланитах
Проявятся, сквозь желчь, усохшие черты.
Привычный к мукам взгляд – и тот не сохранит их, –
Следы давным-давно увядшей красоты.

Вы вспомните тогда печального поэта,
Что Вам твердил в стихах о нежности своей.
Тогда, слепя красой, Вы не дали ответа…
Так дайте ж, постарев, ответ на склоне дней.

У женщин блеск очей с годами угасает,
Сколь грима не клади трясущейся рукой,
Чтоб возраст утаить… Морщины не растают…
И смотрит мимо Вас холодный взгляд мужской.

Быть может, Вы тогда припомните устало,
Что Вас любил поэт, смешон и некрасив.
Стоял он в уголке, а Вы, царица бала,
Не думали про строк пленительный наив.

Что делать? Я урод… Боюсь Вас разозлить я,
Ведь принца ждёте Вы, а я – лишь пилигрим.
Он в рай Вас увезёт и радости соитья,
И страсть запретных ласк узнаете Вы с ним.

Вас будут окружать любимцы громкой славы,
Чтоб славу променять на Ваш любезный взор.
Затем, познав позор, начнут искать отравы,
Отравой заплатив за познанный позор…

 

Шарль БОДЛЕР

ПРОХОЖЕЙ
Она была бледна… Накидка до колен
С таинственности плеч торжественно стекала,
Когда она вошла, поддерживая трен,
В кошмарный полумрак прокуренного зала.

Чего ей здесь? Сюда так просто не идут.
Из бархатных очей лилось очарованье.
Казалось, что ее небесное дыханье
Явилось освятить беспечный бег минут.

 

Артюр РЕМБО

ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
Без ветрил меня волны несли и качали,
Больше некому было за курсом следить, –
Из растерзанных тел только стрелы торчали,
Что индейцы пустили, кровавая сыть.

В трюме мокла и гнила английская пряжа,
И фламандское прело златое зерно.
Я, вихляя кормою, плыл без экипажа,
Впереди океан? Ну и что? Все равно!

И он принял меня… Уносили приливы
Моё хрусткое тело в седые шторма.
И сменялся день горестный днём несчастливым,
И студёные шквалы сменяла зима.

Ураган был мне пастырем в долгих блужданьях,
По неделям не видел я свет маяка.
Лишь качала волна в редких проблесках ранних
Чьи-то трупы, приплывшие издалека.

А потом, с ощущением сонной дремоты,
Между мачт проползя от борта до борта,
Всё сносила она – бочки и нечистоты,
Якоря и скелет с черной впадиной рта.

А я плыл наугад… И поэма простора
Отражала поэму дробящихся звёзд,
Где утопленник – главный герой, над которым
Только небо да звёздный светящийся мост.

Чуть лиловел восток… И текла на лиловость –
Крепче вин, звонче самых возвышенных строк, –
Брага горькой любви, как нелепая повесть,
Как признание Бога, что он одинок…

Я свечение тайных течений запомнил,
И воронки, что выли, как рана сквозя,
И недремлющий воздух над пышущим полднем,
И такое, чего и запомнить нельзя.

Я один лицезрел, как рыдает светило,
Враз покрывшись морщинами синих полос,
И какая-то ветхозаветная сила
В голый мыс превращает укатанный плёс.

В снегопад меня море в глаза лобызало,
И не мог я понять – это сон или явь.
Фосфорическим светом – то синим, то алым, –
Пена вдруг загоралась, взывая: «Восславь!..»

И взбешённый прибой набегал на утёсы,
Все сметая, как чёрный рокочущий рок.
Но Мария являлась нам простоволосой,
И он вмиг затихал у неё возле ног.

Сколько разных Флорид мне цветами махали,
Что подобны на очи свирепых тигриц!
И туземцы в борта томогавки метали,
Пред лианами радуги падая ниц.

И я видел гниющего Левиафана,
Эту страшную тушу, попавшую в сеть.
После этого было не страшно, не странно
На другие гниющие туши смотреть.

На закаты, как будто политые кровью,
И на луны, впитавшие чёрную кровь.
Видеть сонмища змей, что ползут к изголовью,
В шевелящейся, гнойной коросте клопов.

Показать бы забавных рыбёшек детишкам,
И поющую нимфу, чей вспенен наряд –
Ту, что верит своим песнопеньям не слишком,
И не верит тому, что о ней говорят.

Перепутал широты я и полушарья,
В тишь мне море дарило цветочный извив.
И казалось – не жалкий бродяга, а царь я,
И по-женски колени в мольбе преклонив,

Я свой трюм отворил безымянным скитальцам,
Что в отметинах тлена вплывали в меня,
Кто – с проваленным ртом,
Кто – с отрезанным пальцем,
Кто – со следом терзавшего тело огня .

А потом, незамеченным в бухте оставшись,
Хоть молил я: «Ганзейцы, заметьте меня!»
Снова в море ушёл я, седой и уставший,
За коварную течь никого не виня.

Всё готовый крушить, сам готовый к крушенью,
В нечистотах любви, в нечистотах дождей, –
(Для поэтов нарочно искал выраженье),
Я метался – чужой, одинокий, ничей…

То с морскими коньками летел за волною,
То кормою зачерпывал ультрамарин,
И висело свеченье небес надо мною,
И неведомый ужас всплывал из глубин.

Мне, сумевшему выжить
                                          в Гольфстриме,
в Мальштреме,
Опьянённому бешеной случкой морей,
Захотелось вернуться, хотя бы на время,
К берегам позабытой Европы моей.

Что мне звёздные архипелаги, коль снится,
Что уснуть мне под звёздами больше невмочь.
Мчит Грядущая Мощь в золотой колеснице,
И мне снится, что снится мне чёрная ночь.

В этой ночи черны даже белые грифы,
Даже знойное солнце от горя черно,
Пусть же киль мой в щепу разобьется о рифы,
А подводные силы утащат на дно.

Пусть восстанет Европа! Но пусть она будет
Лишь такою, где в час предвечерний дитя,
Будто в лужице, щепку-корабличек удит,
И о чём-то своем размышляет, грустя.

Перепил, океан, я ветров и ненастий,
Рвусь – не вырваться из перепутанных пут.
Как постыло мне это чванливое счастье:
Наблюдать – вдоль мостов караваны идут!..

 

Пьер де РОНСАР

***
Старик, умерший наконец,
Такой же, стало быть, мертвец,
Как не попавший в лодку Ноя.
Ещё чуть-чуть – предстанет он,
Как тот, что прежде вознесён,
Пред самым высшим судиёю.

А тело бренное его
Зарыто, только и всего,
В земле… И в землю обратится.
Оно, лишённое души,
В могильной сумрачной тиши
Не сможет плакать и молиться.

Душа же, чистая душа,
Что даже в смерти хороша,
Вернётся к ангелам на небо…
А телу в прахе пребывать,
Ни петь, ни слышать, ни дышать –
Оно обглодано и немо.

В нём помыслов и страсти нет.
Скелет лишь, высохший скелет –
Без чувства и сердцебиенья.
Без красноречья… Без волос…
Без взгляда, что душе принёс
Любви прекрасные мгновенья.

Мертвец – на то он и мертвец,
Чтобы не слышать стук сердец.
Я – жив… Я – есть… Люблю и плачу…
Мои кудрявы волоса.
Но я вернусь на небеса,
Земную выполнив задачу.

Где Гесиод и где Гомер?
Почили… Жизни не в пример,
В раю их души веселятся…
Я здесь могу пуститься в пляс,
Но помню, что наступит час
Душе от тела отделяться.
Тогда к чему терзаний пыл?
Метался, мучился, дерзил,
Влюблялся, чтоб терзаться снова…
Неужто в этом счастья суть?
Как сладко – вечным сном уснуть,
Ни зла не помня, ни былого!..

 

ИЗ ЧИЛИЙСКОЙ ПОЭЗИИ  

Габриэла МИСТРАЛЬ

ЛЮБЛЮ ЛЮБОВЬ
Если хочет – летит, если хочет – бредёт по дороге,
Обжигается солнцем, сквозь чащу несёт благодать.
Отмахнёшься, но вновь принесут к ней упрямые ноги…
Остаётся признать.

О своём прокричит языком умирающей выпи,
Коль мешает прибой – и прибою велит замолчать.
Не посмей замахнуться!.. Услады дурманящей выпей!
Остаётся принять.

В дом ещё не войдя, вдруг себя поведёт, как хозяйка –
Что-то выбросить хочет, сплетая коварную нить.
Тщишься дверь запереть? Что наступит потом, угадай-ка…
Остаётся впустить.

Видит всё наперёд, разрушенью души потакая.
Будет сладкий елей разносить в благовонной тиши.
Не спасёт тебя Бог!..  Не спасёт тебя мудрость людская…
И поверишь ты лжи.

И завяжет глаза, и с неведомой хваткой железной
Поведёт тебя к бездне – сквозь пенье и звонкую рожь.
И ты, всё понимая, безвольно пойдёшь к этой бездне…
И в бездну шагнёшь…

 

Пабло НЕРУДА

Из цикла
«ДВАДЦАТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ О ЛЮБВИ»
1
Белые бедра, белые груди, белое тело.
Бешеной страсти неукротимой миг… Забытьё.
Ты, словно пашня, что грубой пахоты захотела,
И сына вынесло в мир подлунный чрево твоё.

Я был одинок, было мне пусто, будто в пещере,
Лава печали грубую душу грубо сожгла.
Ты появилась… Сброшены юбки. Заперты двери.
Насквозь пронзила грешное тело плоти стрела.

Но я теперь без тебя – ни звука и ни движенья.
Запахи кожи, пахнущей плотью и молоком,
Амфора тела мне заменяет солнцерожденье,
Лунную мудрость мне заменяет пух над лобком.

Белые бёдра, белые груди, белая нега…
Губ твоих сочность над горизонтом всходит в ночи.
Тёмные души, тёмные русла тёмного века
Только лишь страстью,
Бешеной страстью можно лечить.

Наш канал
на
Яндекс-
Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную