|
* * *
Сколько света, сколько света ,
Золотистого сиянья
Дарит лес, прощаясь с летом,
В час торжественный свиданья.
Дарит лес такую нежность,
Что дыханья не хватает.
В сердце как ее удержишь? –
С каждым вздохом вылетает.
Этот желтый лист украдкой
Я целую на прощанье
И храню в своей тетрадке
Золотистое сиянье.
ВЕКОВУХА
Она из деревни ни шагу,
Живёт одиноко в глуши.
О ней не слагаются саги.
В живых у неё ни души.
Любимый без весточки сгинул
На той окаянной войне,
А ей так мечталось о сыне…
Лишь фото висит на стене.
Ни мужа у ней и ни сына,
И баба она , и мужик.
Икона в окладе старинном –
Скорбящей нездешний в нем лик.
Свой век прожила вековухой.
Любила. Забыть не смогла.
И вот она стала старухой,
А вроде ещё не жила.
Растёт под окошком рябина,
Холодные гроздья горят .
Ни мужа у ней и ни сына
Осенний пылает закат.
В САДУ
Давай с тобою выйдем в сад,
Давай-ка выйдем в сад.
Какие белые весной
Деревья там стоят.
Как нежен, невозможно чист
Там каждый лепесток.
Там ты скворца услышишь свист-
Поэзии исток.
Давай-ка просто помолчим,
Давай-ка помолчим.
Ведь к болтовне там нет причин,
Там нет совсем причин.
Молчи и слушай, и смотри,
И слушай, и смотри.
А понял что,- не говори,
Смотри, не говори.
***
Мои руки грубы от работы домашней,
А на сердце нежность такая зреет
К опустевшим лесам, к этой чёрной пашне,
Что сказать о ней я уже не смею.
Лишь всё чаще и чаще к земле припадая,
Я над нею рыдаю чибисом, плачу…
Потому что нежность к земле такая,
Что слова уже ничего не значат.
ПАПИН ВАТНИК
Секонд-хенд, секон-хенд , – барахло на продажу!
Как хотите: поштучно, а можно на вес.
Барахло из Европы, из Америки даже.
«Прочно. Выгодно. Дёшево», – шепчет вам бес.
Мне припомнится папин заплатанный ватник.
Он в любые согреет меня холода,
Потому что посажены мамой заплатки…
Не для форса – для жизни он шит. Для труда.
* * *
Ах, тротуары деревянные –
Провинций прелесть и отрада.
Здесь гостю званому-незваному
Всегда и всюду будут рады.
Здесь расписные всё наличники,
На удивленье кошек много.
Здесь разговоры всё привычные,
Не говорят высоким слогом.
Здесь даже лужи пересчитаны ,
Лицо у каждой есть и слава.
Здесь чудеса такие виданы, –
В столицах не увидишь, право.
Ах, деревянная провинция!
Здесь Золушки у печек маются,
Всё ждут, бедняжки, встречи с принцами,
А принцы в сказках лишь встречаются.
Здесь в мыльной пене над корытами
Джульетты головы склоняют.
Моя провинция забытая,
Моя провинция родная.
СОСЕД
Сосед напьется и поёт.
Баян в руках его тоскует,
И нет у пьяного забот,
Чем одолеть кручину злую.
Ни пить, ни петь я не могу.
Соседу пьяному внимаю.
Я от него не убегу,
И от себя не убегаю.
Лихой и пьяный мой сосед
Баян терзает свой. Мне- душу.
И для него вопроса нет:
Не слушай! Ну, а любо – слушай.
Он прав, поскольку нынче пьян
И завтра пьяным будет тоже,
И будет вновь терзать баян,
Посуду бить и стул корёжить.
Ну, что же… Каждому – своё.
Но кто за это всё ответит,
Что мой сосед так горько пьёт,
Что плачут- тоже горько !- дети?
Умолк истерзанный баян.
Заснул сосед. А мне не спится.
Он завтра снова будет пьян.
Был прав Поэт: «Покой нам …снится».
|
СТАРУХА
Сгорбленная, старая, худая…
«Сколько же тебе, бабуся, лет?»
«Отгадай-ка, если отгадаешь».
«Ну, пожалуй, это не секрет. Восемьдесят?»
«Ан, не отгадала. Лишних мне добавила годков.
Зубы-то давно я растеряла.
Семеро их было, едоков.
Ребятишек подняла, однако.
О себе-то думать недосуг.
Не вздохнуть, не только что поплакать,
И ни ног не чуешь, и ни рук.
Так вот и катилися годочки…»
Помолчала старая. «Ну, что ж.
Даст тебе Господь здоровья, дочка,
Ты свои счастливей проживёшь».
МОЕЙ КИСКЕ В КАНУН ПОКРОВА
Вот, Фиска, ты лежишь на печке,
Совсем не думая о том,
Что на твоей хозяйки плечи
Ложиться конопатить дом.
Ну, пусть не дом – всего квартиру,
Но нам сей труд не одолеть.
Иначе мы пойдём по миру
И будем лет пяток говеть.
Вот видишь, Фисочка: задача!
Ответ-то есть, решенья нет.
Ты не подумай, я не плачу,
Я просто жду сейчас совет.
Как одолеть тоску-кручину,
Где денег нам с тобою взять?
И так, и эдак я прикину,
Уж не пойти ли воровать?
Ах, Фисочка, лежи на печке,
Грей брюшко, спинку- словом, плоть,
А завтра я поставлю свечку
И не оставит нас Господь.
В ОГОРОДЕ
Мне нравится грядки полоть,
Рыхлить аккуратно рядочки
И видеть весёлую плоть
В отважных блестящих листочках.
Вот здесь прорастает слеза –
Ребячья чудесная мука,
Потом её надо вязать
И звать прозаически луком.
А здесь посадили морковь,
Но как прополоть её, Боже?
Питая к моркови любовь,
Её здесь не вижу, положим.
Под лупой – изволь, разгляжу,
Но так ничего я не вижу.
Полоть я её погожу.
Ищите для этого рыжих.
Вот свёкла, капуста, горох…
Приятное летнее дело.
Вы только подумайте, ох!-
Спина-то с чего заболела?
Мне нравится запах земли –
Могучий, таинственный, древний…
Поли огороды, поли,
Моя дорогая деревня!
***
Так и живём да хлеб жуём.
Покуда живы – не умрём
Врагам своим в угоду.
Мы снова камни соберём,
Мы вновь «Дубинушку» споём.
Мы – крепкая порода.
Горят рябины и душа,
Но из небесного ковша
Хлебнёшь и – за работу.
Нет, не медный звон гроша,
Живём мы, каясь и греша,
Лишь об одном забота:
Покуда живы – Русь стоит,
Рябина горькая горит,
Награда и отрада.
Хлеб пожуёшь и вот уж сыт,
Душа над бренностью парит,
А большего – не надо!
***
Пока ещё подвластно слово,
Пока я помню наизусть,
Что «в этом мире всё не ново»,-
Даст Бог, до сути доберусь,
Пойму, узнаю, обозначу
То, что Поэзией зовут.
«Вот бегает дворовый мальчик…»
Два века бегает он, плут,
Я перед ним стою , немея,
Не смею даже и дышать.
Даст Бог, и может, я сумею
Неуловимое – поймать!
БАБЬЕ ЛЕТО
Бабье лето. Пора-то какая!
Журавлиная песня души.
Плат небесный по самому краю
Журавлиной строкою прошит.
Бабье лето. Рябиновой кистью
Лес раскрашен и ветром продут.
Ах, какие прозрачные мысли,
Как вода между пальцев текут!
***
Кукушкины слёзы, кукушкины слёзы.
Высокие травы, гремучие грозы,
Да запах берёз, да ромашки в лугах,
Да свежесть травинки на юных губах.
Кукушкины слёзы, гремучие грозы,
Да первые тайные девичьи слёзы,
Да радость рассветов, да нежность закатов….
Куда же ты, детство?
Куда ты?
Куда ты?
|
