Валентина БЕЛЯЕВА (Воронеж)

СЛЕГКА ПРИГЛУШЕН ЗВУК…

Цикл с эпиграфами из лирических стихов Анатолия Аврутина

Одним из самых знаменательных, знаковых для меня современников-поэтов давно стал Анатолий Аврутин – поэт, чьё творчество высоко оценено как профессиональными литераторами, так и подлинными любителями высокого слова. Любовная лирика из последней книги избранных стихов «Просветление», за которую Аврутин удостоен Национальной литературной премии Беларуси, как-то внезапно и твёрдо воодушевила меня на создание стихотворного цикла с эпиграфами из его стихов, в которых отражены самые разные – от светлых до глубоко драматичных – непростые жизненные перипетии взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Как «истина и вечность».
Какие-то их них вызывали ощущение красивых волнующих чувств, а  какие-то и безысходное болезненное неприятие. Конструктивное решение всех стихов сознательно выбрано в виде ответного отклика на изображённую картину в стихотворении поэта или его чувственные размышления, касающиеся женского образа – близкого, любимого или наоборот – покинутого. Таким образом, перед читателем – диалоги…
Валентина БЕЛЯЕВА
 

***
«И останутся нежность и женщина
                                    в сумраке дней…
Извиваются руки,
                  как в небе неслышная стая.
Всё забудется, знаю…
                Лишь тени забытых теней
Шевельнутся порой,
                 что-то в стылой душе пробуждая…»

Что-то вспыхнет в груди… Пробежит
                  вдалеке невзначай –
Меж вспенёнными вишнями
                  девочка в платьице лёгком.
И кольнёт растворившись бесследно
                  скупое: «Прощай»
Сквозь притихшее эхо: «Ну, здравствуй» –
                  в лесу недалёком.

И вдали уползавшие тени
                      озяблых картин
Напоследок мелькнут укоризненно
                      в памяти зыбкой.
И средь них – ты один, так нелепо
                      и больно один –
Со своей незабытой, до ужаса
                      нежной улыбкой.

Налетит и закаркает яростно
                      вдруг вороньё
Под укрывшейся в страхе едва ли
                      взошедшей луною.
Так приди же ко мне! Видишь?
                        Сердце терзает моё
И окрест белый свет обернёт
                        темнотой смоляною.

Но, помешкав чуть-чуть,  ты губами
                        коснёшься щеки,
Помолчишь, грустно глядя куда-то
                        во мглу кружевную.
И неслышны шаги твои будут –
                        воздушно легки.
И вороны вдруг кинутся прочь
                        от меня врассыпную.

И останется женщина там,
                        за пределом земли,
Изваяньем во мраморе средь
                        шаловливой метели…
Это мы отыскали её!
                      Это мы так смогли.
Это мы её сладость вкусить
                       так жестоко сумели…

***
«И ничего не знаю я, о Боже,
Что было б так на истину похоже,
Как это серебристое дыханье,
Что защитит от мрака и от бурь…»

Морозец. Серебристое дыханье…
Чего-то неземного ожиданье.
Чуть слышный хруст пьянящего снежка.
Но ты молчал. И всё вокруг молчало.
И о молчанье том строка кричала –
Твоя же нерождённая строка.

Я чувствовала боль её... Ты помнишь
Тот день? Когда боялся, что уронишь
Касанье рук и тонкий свет над ним.
И миг его, живой, неоценимый –
Из нежности твоей неискупимой
Лишь мне принадлежал. Он был моим.

Я видела в тебе твои сомненья!
Но это запоздалое прозренье –
Так странно, словно вешняя вода…
Признайся же, что то твоё молчанье
И стало нам обоим обещаньем,
Что нас оно не кинет никогда…

 

***
«Не проступи в чертах моей любви,
Коль суждено мне встретиться с любовью,
Не появись, как тень, у изголовья
И памяти о прежнем не гневи…»

О Боже, как красив и грустен слог…
Откуда же он – этот воспалённый,
Так рвущий душу, словно обречённый,
Доныне неизвестный мне ожог?..

«Не проступи в чертах любви…» И ты –
Ты знал – иному было не случиться.
Как не дано с кровавым боком птице
Пронзить восточный луч из темноты.

Так кем же я осталась для тебя,
Когда как тень бродила пепелищем
Двух наших душ – безумствующей нищей,
Мучительную память теребя?

Я не хотела б слышать твой ответ.
Но знай, что этот нерв твой обнажённый, –
Он – мой. И я живу с ним, облачённым
Во что-то неземное. Столько лет…

Но вдруг… у глаз вскружится вороньё
Из этих слов твоих неотвратимо.
И ты прочтёшь, и явственно, и зримо,
Лишь имя отражённое моё…

***
«Я приду, ты не думай,
И Господу больше не жалуйся,
Я приду на берёзовой звонкой прозрачной заре.
Помнишь, ты обещала,
                 Что мы с тобой встретимся в августе,
А встречаемся, видишь, в холодном и злом сентябре.»
 
Был обманчивым август.
                Тянулся заветренной свежестью
И резвясь грохотал
                своенравною горной рекой.
И объятья твои снились мне
                опьяняющей нежностью.
А за рёбрами странно
                царил лицемерный покой.

Мы не встретились в августе.
               Но, а была ль непременною
Нам его спелых яблок
               беспечно лукавая дрожь?
А сентябрьская встреча
               мне стала холстиной неверною,
Той, что смоет бесследно
               унылый невидимый дождь.

Я не жалуюсь Господу…
               Но этой лиственной заметью
Надо мною ночами
               восходит чужая звезда.
И что делать мне с ней? И зачем
               в моей предавшей памяти –
Вместо тверди земной –
               ускользавшие доски моста?..

Да встречались ли мы? Что ж…
               Ещё будет стужа метельная.
Будет новый сентябрь
               изощрённым тигриным клыком.
А с ладони скользнёт –
               что-то жаркое в глушь запредельную.
Ну, а ты – зарыдаешь…
               И вспомнить не сможешь – о ком…

***
«Ну, приснись…
Ворвись в мой сон звеня…
В сны мои всей мукой неземною
Входят те, что бросили меня,
И не входят – брошенные мною.»

Да, я – из тех. Из брошенных. Но сон?
Что сон – и безответствен, и коварен!
Не ты ли в нём отчаянно влюблён
Во взгляд, не помнишь чей, но точно – карий?

Что сны? Зачем тебе их сладость, боль?
Сюжеты их, глупы и эфемерны?
Зачем тебе их лживая юдоль,
Их крест – вообразимый, лицемерный?

Да, я – из тех, что помнят и теперь –
И жар твоей ладони изощрённой,
И судорожно запертую дверь
В ночи, до сей поры мной непрощённой…

А ты листаешь память… Тлен страниц.
Дымящий пепел за земным пределом.
И цепи верениц из женских лиц.
И этот сон. С цветами. В платье белом…

***
«Мне тридцать лет.
Морщины огрубели.
Курю… не спится…
               Полуночный час.
Кудрявый мальчик
           плачет в колыбели.
И только он соединяет нас.»

Всё было как во сне… И ты, влюбленным,
О чём-то мне взволнованно шептал.
И кто-то свыше в облике иконном
От сглаза нас с тобою укрывал.

Мне речь твоя немыслимой казалась.
И тело невесомым словно пух.
И как-то отдалённо сознавалось,
Что белый свет вокруг и слеп, и глух.

Закат в стекле сползал по хрупкой кромке –
В горнило древних истин – без границ.
И слог стиха – ранимый, грустный, тонкий
Был музыкой чудесных райских птиц.

А руки жуткой сладостью слабели.
И ты был до безумства опьянён…

…Кудрявый мальчик плачет в колыбели.
И ты – вновь очарован и влюблён…

***
«Реальность небылью казалась,
А женщина в реке купалась.
И что-то дрогнуло в груди,
Когда плыла она – нагая, –
Руками звёзды раздвигая,
Плыла по Млечному Пути.»

Я помню эту ночь! Она плескалась,
В моих ладонях согревалась.
Ну, что за чуда эталон!
Река была волной Евфрата,
А руки – крыльями фрегата
И где-то рядом – Вавилон!

И боги видели всё это
Глазами древнего поэта –
В огне мелькающих рапир.
И пела ночь, ещё безбрежна,
Луна горела ликом снежным
Под звуки скрипок, арф и лир.

И словно из эпох архейских –
Невиданным холстом библейским –
Блистали звёзды на груди.
А я плыла – сквозь неземные
Миры безвестные, иные.
Плыла по Млечному Пути…

***
«О, женщина! Я вечный пленник твой,
Хоть ты всерьёз твердишь, что повелитель.
Пока ты есть, светла моя обитель,
Хоть чёрный ангел вьётся над трубой».

Я – женщина! Я – пленница
                  твоя из тьмы веков.
И взгляд непокорённый мой –
                  и чувствен, и бесправен.
И оттого ты – витязем
                  воинственным восславлен –
Среди моих берёз
                  и желтоглазых берегов.

Я – женщина. И каждый миг мой –
                  здесь, на вираже:
С Луны – на заметённое
                  ветрами пепелище.
Застывшей ли во мраморе,
                   согбенною ли нищей,
Себя же презирая,
                   лгу истерзанной душе.

Я – женщина! Мне свыше
                  было велено страдать.
Нести в руках свой крест под мнимой
                  звёздочкой-лучиной.
И преданой однажды стать
                  воителем-мужчиной.
И боль одолевая вновь
                 единственною стать.

Но этот трепет строк
                 из снега, света и огня,
Подобных стае птиц, летящей
                 в мир потусторонний…
Ожог от жадных губ и кровь
                горячечных ладоней –
Внезапно и жестоко
                 вдруг оставили меня…

Но помню я – ты был непревзойдён.
                 Ты был поэт.
Ты истину искал, пустыней
                  выжженной блуждая.
Ты крест её искал. И, что найдёшь
                  ещё не зная,
Почувствовал, что крыльев
                  за плечами больше нет…

И ангел чёрный твой,
                   укрывшись тучей кружевной,
Он знал, что ты вернёшься,
                    изощрённый мой мучитель.
Вернёшься, чтоб увидеть,
                     как светла твоя обитель.
И плакать безутешно
                     опустившись предо мной…

***
«Ты смотришь сквозь меня…
Превыше всех пророчеств,
Превыше вечеров у зябкого огня,
Когда нельзя на «Вы»,
Когда не помнят отчеств…
Обидно и светло
Ты смотришь сквозь меня.»

Ты не узнал его,
               взметнувшийся и ложный, –
Мой прежний карий взгляд,
               когда забыто «Вы».
И между нами – шаг.
                и миг его тревожный
В себе уже таил
                сокровища молвы.

Ты не владел собой.
                Тобой владели звуки.
Их рвущийся огонь
                 в осколочной строке.
И мучили тебя
                 бессмысленные руки,
И был бесчувствен ток,
                 когда щека к щеке.

Но, как, поверь, мне жаль
                 надежды обречённой,
Когда уже на «ты»,
                 и смелый взмах бровей.
Когда – ненужный смех,
                 и взгляд мой отрешённый –
Навылет, сквозь тебя…
                 Болел в груди моей…

***
«За стенкой воет ветер зимний,
И от себя куда уйти мне?
Моя… Любимая… Другому
Дарит судьбу и бытиё.
Я – третий лишний… Помню, знаю…
Молю… Зову… Не понимаю,
Зачем сквозь боль и расстоянье
Ловлю дыхание твоё».

Ты мучаешь себя, я знаю.
Но всё ж зачем, не понимаю, –
Они тебе – твои страданья
                 такой съедающей тоски?
Ведь как и прежде ты – со мною.
Так окунись же в неземное
Безумство той последней ночи, что
                  билась кровью сквозь виски.

Она – ты помнишь? – нам не лгала!
Луна меж плеч моих блуждала
И, снег с ресниц своих бросая,
                  всё охладить пыталась их.
Но это ей не удавалось!
А я всё так же оставалась
Среди пустыни раскалённой –
                  в объятьях жаждущих твоих.

Но верю я: нам всё простится.
Луна забудет наши лица.
Что так терзаться безрассудно
                  однажды выпавшей судьбой!..
Не потому ль моё дыханье
Ты ловишь, словно на закланье,
Где и восторг, и кару вместе
                  преступно делим мы с тобой?..

***
«Лучше бы не думал вообще
О душе, прозреньям непокорной.
Я влюблялся в девочку в плаще,
А теперь она – старуха в чёрном.»

Осень – вьюгой лиственных лампад…
Публика вечернего бульвара.
Спешно отведённый – прежний взгляд.
Так жестоко… Словно божья кара.

Ты меня почувствовал, узнал!
И в твоём лице неуловимо
Кто-то, чуждый мне, спокойно лгал,
Что на свете всё – невозвратимо…

Но… Ты помнишь? Дрожь нагих плечей...
Властных рук восторженная грешность...
Сквозь окно – восточный блеск лучей…
И – заката грустная безбрежность…

Неужели… Два десятка лет…
В этом мире – страшном и огромном.
Где – лишь смерть и крест. И ты, поэт.
И вот эта тень – старуха в чёрном.

Это – я. По городу брела…
В трауре. Лишь час как от могилы.
Женщиной до этого была.
И о чём-то Господа молила.

А теперь останусь на войне:
Ведь наш сын – домой вчера вернулся.
И из чёрной рамки на стене –
Мне слегка, но всё же улыбнулся…

Но признайся – ты меня узнал!
И в твоих глазах неискупимо
Кто-то, чуждый мне, ничуть не лгал,
Ускоряя шаг невозмутимо …

Знаешь, дом теперь мой – из свечей.
Пусть. Мне так он кажется крещенным.
А красивой девочке в плаще –
Никогда не стать старухой в чёрном…

***
«Спи, ненаглядная… Тихо стекает с пера
Слово горючее, слово совсем не парадное.
Птицы в отлёте. И мне собираться пора…
Но до отлёта поспи же, моя ненаглядная».

 Да, я устала, уж поздно.
               Пора бы уснуть.
Вон и свеча на окне
               догорает, унылая.
Птицы в отлёте. Кричат.
               И нелёгок их путь.
Но – что тебе вслед за ними?
               Зачем – в заметь стылую?

Птицы в отлёте…
                      Как будто кого-то виня...
В отсвете лунном листва –
                      как метель тополиная.
Скоро рассвет. Но ты даже
                      не слышишь меня,
Всё о своём, глядя в темень,
                      кривую, картинную.

Знаю, уходишь, иного
                     и быть не могло.
Но ведь вернёшься когда-нибудь
                     с ветром-попутчиком!
Чтобы усталый мой взгляд
                     как калёной иглой
Насквозь прожгло во мгновенье
                     единственным лучиком…

Брызнет восход –
                     непременно меня разбуди.
Время безжалостный стук затаит,
                     междустрочное.
Знаю, уйдёшь. Ты – поэт.
                     Потому и один
Встретишь в пути своём
                     где-то свеченье восточное.

Вздрогнешь от птичьего вскрика
                     в лещине густой.
Вьюгой вскружится твоя же
                     строка невозвратная.
И, опустившись к ногам моим –
                     беглой звездой,
Вымолвит: «Я буду помнить тебя,
                      ненаглядная…»

***
«И только под утро ты снимку прошепчешь: «Пока,
Теперь я не скоро твою позабытость нарушу…»
Всё тот же анапест. Всё так же тревожна строка…
И женские очи глядят в заскорузлую душу».

Случайная встреча. Да, это был ты.
                         Сколько лет…
Всё тот же. Лицо и походка.
                        Лишь волосы редки.
И чуточку сгорблен.
                        Я знаю, ты – русский поэт.
С душой – словно огненной птицей
                        сорвавшейся с ветки.

И только в рассвете я как-то
                        сумею уснуть.
И, слушая эту унылую
                        молвь непогоды,
Наверно, пойму, что их нам никогда
                        не вернуть –
Из толщи уплывших времён
                        ни мгновенья, ни годы…

Ужель это ты?! Это мы –
                        под звенящим дождём!
В поющую мартовским солнцем
                         январскую вьюгу!
Во всём белом свете, казалось,
                        мы – только вдвоём
Безумное что-то чуть слышно
                        шептали друг другу.

Я – с россыпью звёзд на лице
                       и в обнимку с луной
Бежала навстречу тебе
                       и беспечно смеялась,
Не зная ещё, что уже
                       непрощённой виной –
На стареньком снимке в тот миг
                       для тебя оставалась.

Я помню то время. Как шаткий
                        предел бытия.
И девочку ту, и юбчонку её –
                        колокольцем.
Но где же теперь, где она?
                        И где – ты? И где – я?..
Прости, но с тобой мы клялись нашим
                        тоненьким кольцам…

Случайно скользнувшие взгляды.
                         Рябиновый свет
Сквозь огненный вихрь леденяще
                         восторженных листьев.
Полвека? А кажется – миг.
                         Ты – известный поэт.
И всё это – жизнь. Из никем
                          не доказанных истин…

А утром ты снимку прошепчешь:
                         «Ужель это ты?
Свивала руками своё же
                          дрожавшее тело,
Скрывая ладошками прелесть
                          чужой наготы?..
Не в то ли мгновенье вся жизнь
                          словно в бездну глядела?..»
                            
***
«Женщины, которых разлюбил,
Мне порою грезятся ночами
С робкими и верными очами –
Женщины, которых разлюбил.

Всё же я смогла сказать себе:
Да, прекрасна, но одна из многих.
Вон, звезда дымится на дороге –
Мёртвая. И первая в судьбе.

 «Женщины, которых разлюбил»…
Их порой нелепые наряды.
Умных глаз волнующие взгляды.
О, с какою жаждой ты их пил!

«Женщины, которых ты любил»…
Жизнь твою смятенно украшали.
И великодушно всё прощали,
Лишь бы океаны бороздил.

Ты их всех оставил… Без вины –
Тонких душ, тобою обожжённых.
И, своей строкой опустошённый,
Слушал звук её нагой струны.

«Женщины, которых разлюбил…» 
Нет, они тебя не забывали.
Памяти своей привычно лгали,
Зная, кем – один – для них ты был.

Но… Ты будешь вечно слышать крик
В небе птиц из рук их утончённых.
Помнить и светло, и обречённо,
Что лишь тем и жив. Хотя бы миг…

***
«Cлегка приглушен звук… Россини
Нам обнажает соть и суть.
Да лучик солнца апельсинит
Нагие плечики и грудь.

И всё. Гудок сиренозвукий,
Кивок – уже издалека.
Остались музыка и руки,
А дальше – память коротка…»                  

Я помню – о своём великолепии
                      Россини
Вещал из рощи древних
                      перламутровых олив.
И небо неотвратно погружалось
                       в сумрак синий –
Раздумчив, безучастен
                       и невидимо дождлив.

Рыдала Дездемона,
                       и взорвавшийся Отелло
Не сдерживал ни ярости своей,
                       ни мук, ни слов.
Светился апельсинами
                       пьянящий дух отеля,
И бликами мерцал
                       неумолимо из углов.
 
Ты нервно увлекал меня с собой –
                       в безбрежье слога,
Невнятно что-то считывал
                       со смятого листа.
Мы оба были в преданных
                        объятиях у Бога.
И что-то тихо пела,  
                        наклоняясь к нам звезда.

Я слушала её…
                        И обжигающие руки
Невидимо скользили
                        по испуганным плечам.
И ничего вокруг…
                       Лишь уплывающие звуки,
Что так невероятно позже
                        снились по ночам.

И несомненным было запредельное
                        мгновенье –
Над нами трепет белого
                        простёртого крыла…
Но что ж оставил ты себе –
                         во имя искупленья,
Где я твоей богиней
                         умирающей была?..

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную