Стандарты медохренения

По статистике: ежегодно в столице умирает 120 тысяч человек. «Маловато будет», — запечалились в Верхах и, поковырявшись в носу, изобрели некий стандарт «таблетирования» и оказания прочих медуслуг… «для обеспечения качественного оказания медицинской помощи». Вразмах, на всю нашу странищу!

Что это значит? А как во всякой крупномасштабной авантюре вексельбергов-кохов-чубайсов, за их сладкую жизнь должно платить население. Простенько, но со вкусом дерьмеца. В полном соответствии с наказом Рыжей Бестии, мол, «больше наглости», ибо «суть спонтанной приватизации можно сформулировать двумя фразами: если ты наглый, смелый, решительный и много чего знаешь (по определению русского философа и политолога А. Панарина, имеется в виду «шантажирующее» знание) — ты получишь всё. Если не очень смелый — сиди и молчи в тряпочку».

И как выглядит в реальности это наше смешное в глазах архинаглецов «сидение и молчание в тряпочку»? Как нынче происходит у простых-рядовых общение с медуслугами от монетизаторов-оптимизаторов? Спешу сообщить первый, основополагающий вывод: люди не должны болеть в одиночку без подстраховки родных и близких. Особенно это касается граждан «третьей молодости». Одиноко болевший Н. К., писатель-публицист, пошёл в стоматологическую поликлинику, где ему вырвали зуб, а оказался в психосоматическом отделении. Почему? Потому, что главстоматолог не сочла его, старого, достойным своего королевского внимания. Не привыкший «навязываться», он, с больным сердцем, одышкой, с палочкой уже, вынужден был ходить в эту поликлинику и просить безответно: «Сделайте что-нибудь, у меня очень болит то место, где вырвали зуб». Попрыскав наскоро обезболивающим, увещевали, мол, не должно у вас ничего болеть, идите с Богом домой. Терпеливец, он покорялся. А время шло. Боль терзала. Я позвонила главврачу этого медучреждения, поделилась с ней, Ольгой Николаевной, своим дилетантским предположением, мол, а что если у моего друга-товарища уже гниёт надкостница, боль ведь дикая и уже десять дней. В ответ услыхала ошарашивающее: «У него не зуб болит, у него с головой не всё в порядке. И больше мне не звоните».

Но я звонила. Не ей, конечно. И моего бедного Н. К. наконец положили в челюстно-лицевое отделение и проделали нужные манипуляции за того стоматолога, который, оказывается, не довырывал ему зуб.

При чём здесь психосоматическое отделение? А он вёл себя странно, то есть кричал от боли в кабинете хирурга. Далее, когда я решила добиться истины, «челюстно-лицевая» специалистка сообщила, мол, он, раздетый, в одних тапочках, в мороз ушёл из отделения и ловил такси на Ленинском проспекте, что свидетельствует… Стало быть, — псих! И, стало быть, Ольга Николаевна была права! Всё на свои места поставил мой звонок главному врачу Первой градской. И было в обмен покаяние от «челюстно-лицевой» дамы, признавшей, что крик от боли был связан с недостатком обезболивающего и никакого неадекватного выбегания на улицу не было, чья-то выдумка, что ему создадут самые лучшие условия в хирургическом отделении, чтобы доделать необходимое.

Теперь о себе, любимой. С сердечным приступом меня привезла «скорая» в больницу. На порог отделения реанимации вышла молодая зевающая блондинка. «Вы что, одна?» — спросила. И фельдшеру: «Ну завозите». Легла я на кровать. Измерили мне давление. Далее блондинка приказала: «Откройте рот». И сыпанула горсть таблеток. Сестры повезли меня на этой же кровати в соседнюю комнату и оставили одну. И я почувствовала, что умираю. Но пока не отключилось сознание, успела произнести: «Мне плохо». А дальше —пустота. Отключка сознания. «Уход в другое измерение». Сколько это продолжалось? Кто ж скажет… А дальше, поутру, на дрожащих ногах зашла в кабинет завотделением, спросила: «Что со мной было?» В ответ: «Да кардикета переложили, должно быть». Не дожидаясь дальнейшего «лечения», ушла из больницы. Подруга помогла. Почуяв неладное, а точнее подстраховавшись на случай, если я буду требовать объяснений и «капать в инстанции» — эта ушлая медбратва написала в эпикризе, что «больная нарушала постельный режим». Ну то есть ещё чуть, и меня бы могли, как Н. К., запихнуть в «психушку»? Умилил одесского колорита оборот в том же эпикризе: «С учетом отсутствия данных за инфаркт…»

Или о том могу рассказать, как приехала «скорая», и бойкая бабёночка, измерив мне давление, приказала: «Глотайте!» И сунула мне в рот сразу три таблетки капотена. Хотя я сказала ей, что уже две таблетки употребила. В ответ: «Ничего!» И началась у меня тахикардия-аритмия…

Ну то, что вот уже двадцать пять лет и у приходящих терапевтов из поликлиники, и у «скорой» нет такого, чтобы снять верхнюю одежду, вымыть руки… Наскоро, по-быстрому… Молодой весёлый врач объяснил мне доверительно: «А у нас есть такой приказ-не приказ — пенсионеров в больницы не везти. Они и так зажились!». И второй, постарше, из другой больницы: «Мы всерьёз отвечаем только за больных трудоспособного возраста».

Ну а моё лежание со сломанной рукой в палате на восемь человек оставило в памяти трагикомическую сценку. С утречка вокруг одной дородной бабули, сломавшей ногу, группировалось сразу несколько белых халатов и сыпались заботливые вопросы: «Что вас особенно беспокоит? А если так? Или так? Сейчас, сейчас всё будет хорошо». И вечером тот же сонм поразительно милосердных эскулапов. И вдруг на десятое утро исчезли! Как ветром сдуло! Обеспокоенная бабуля в крик: «Где же все? Куда делись?» Только санитарочка подошла, спросила: «Судно дать?» И мы все в недоумении! Разъяснила ситуацию многомудрая дворничиха-татарка: «Так она ж платная! У сына деньги кончились!» И мне: «Лови, Лиля, такую хорошую рыбку мне принесли! А то читаешь, читаешь газеты свои! А в них враньё одно про бесплатность всякую». И кинула мне нечто, запелёнутое в полиэтилен. И стали мы с ней на пару жевать и посмеиваться, поглядывая туда, где лежала растерянная бабка, побывавшая в элитарницах.

Повстречавшись, побалакав с десятками октябрят-пионеров-комсомольцев довоенной, военной и послевоенной поры, тех самых, что беззаветно тратили свои молодые силы на стройках социализма, в цехах, на полях, бурили необходимые скважины, «рубили уголёк», возводили во всех краях родимой земли комбинаты, заводы, новые посёлки-города, — усвоила одно — никаких у них даже крошечных иллюзий нет. Если хочешь ещё пожить — плати за бесплатный «стандарт». По которому, как мне объяснила «скорая», даже с почечной коликой «не берём», теперь «это» лечится амбулаторно. Ну значит, бренча орденами-медалями, клыпает обречённый то в эту поликлинику, то в другую, потому что в первой нет как нет «узких специалистов». И если организм выдержит эти предписанные дворковичами-зурабовыми-голиковыми марш-броски — стало быть, кладбище тебя ещё подождёт. А выдохнешься, голова закружится и рухнешь — сам виноват, не с той ноги с трамвайной подножки спускался.

Я, вредная, позвонила в медверха и спросила: «Чубайсу тоже, если у него вдруг давление подскочит до двухсот, — приедут, насыплют в рот горсть таблеток и всё? Или, всё-таки, увезут в ЦКБ?» Ответ подзадержался где-то в дороге. И три слова-близняшки в рассрочку: «Ну… ну… ну…» Не ожидало Оно такой вызывающей постановки вопроса? Да ещё от какой-то там списанной в мусор пенсионерки! И не нашло Оно иного аргумента для самообороны как: «Какое отношение это имеет к…? Вы всё ещё помните те времена, а мы давно уже живём в других параметрах! И надо понимать, что…»

ГУАГ — Гарантированное Уничтожение Аборигенов-Голодранцев

Беда прямо с этими «советскими» пенсионерами! Они всё ещё помнят! И не хотят забывать о «параметрах» социально ориентированной медицины в СССР! И, вреднющие для либерастов-десоветизаторов, смеют на свой лад расшифровывать аббревиатуру ГУАГ — Гарантированное Уничтожение Аборигенов-Голодранцев. Ну то есть они, «комсомольцы-добровольцы», не замкнулись на своих личных бедах, а как привыкли глядеть вширь и вглубь, так и не освободились от этой своей «внерыночной», внешакальей установки. И обнаружили то, о чём в русских сказках говорится: «Это горе — то не горе…» Горе настолько беспредельно, настолько катастрофично для страны, что абсолютно непонятно, почему у золочёных орлов в кремледуме не встопорщилось оперение, не бухнула сама по себе Царь-Пушка, не встали дыбом волосья у «руководящих и направляющих» в светло-беспросветную даль замороченных россиянцев.

И данные-то нагрянувшей катастрофы не надо выискивать с помощью умного Мухтара. Они все на виду. В той же статье Аделаиды Сигиды «Растём, братцы, растём!» А именно: заболеваемость раком в России за последние десять лет выросла в полтора раза. На 100 тысяч больных с установленной онкологией было в 1992 году — 271,6. В 2010 — 364,2. Из этой же жестоко-правдивой статьи:

«Врачей у нас в стране заставляют скрывать от пациентов информацию о продуктивных методах лечения, сообщил Илья Тимофеев. Иначе больные начинают ходить в местный минздрав, требовать лекарства, и за это врачей строго наказывают. Из общего числа раковых больных только половина знает о современных методах лечения, причём 80% из них узнали об этих способах из интернета.

Чиновники разводят руками: а что делать, раз в бюджете денег нет? Пусть уж наши раковые больные умирают себе спокойненько. Но и тут не так всё просто. Дело в том, что на раковых больных в России выделяются… миллиарды. На них неплохо живёт настоящая «раковая мафия».

Парадокс: тем самым 6% «бесплатников» выписывают самые дорогущие противораковые препараты! При этом существуют препараты ничуть не хуже, только в 10 раз дешевле. То есть, если бы не коррупция, государство могло бы лечить не 6% раковых почечников, а 60%! Однако чиновникам это невыгодно: на дешёвых препаратах много не заработаешь.»

Но есть же те, кого лечат и вылечивают здесь, в России? Оказывается, есть. Избранные. Которым доступно лечение в хорошо оборудованных онкологических центрах. Остальные же, не чиновники высшего ранга, не «слуги народа», — получили право биться за так называемую «квоту». Таких — 2,6 миллиона! И как же их «лечат» врачи? От безысходности мошенничают, назначая раковым больным-«голодранцам» без денег, без связей… препараты-пустышки.

Предполагаю, тотчас прошипит мне в обмен симбиоз сванидзе-хакамады: «А что, в Советском Союзе не было мошенников и взяточников в белых халатах?» Успокойтесь, были. «И что, при Советах пенсионеры не умирали?» Не смею противоречить — умирали. Но масштабы! Но причины-следствия! Недаром А. Сигида назвала свою статью-отчаяние так зловеще: «Россия превращается в раковый корпус». Или уже превратилась, благодаря новациям-либерализациям? Мол, «лучше подло, чем никогда»?

«По словам профессора Давида Мелик-Гусейнова, в 60–70-е годы онкологическая помощь в СССР была признана лучшей в мире. А вот у американцев было всё плохо, пока они в 1971 году просто не содрали концепцию онкологической помощи у СССР и не написали Национальный противораковый закон, по которому, кстати, США живут до сих пор. Поэтому у них всё хорошо, а у нас с каждым годом всё хуже и хуже.

Следом за СССР аналогичную систему онкологической помощи ввели и во многих европейских странах. В странах Скандинавии благодаря этому за последние 30 лет смертность от рака снизилась примерно на 80%.

«В США, если врач плохо осмотрел и не выявил рак, его тащат к прокурору — изволь оплатить лечение. А у нас никто ни за что не отвечает. Онкологические койки растаскиваются по другим отделениям, «раковые» деньги разбазариваются», — говорит врач Городского онкологического клинического центра Георгий Манихас.

Вероятность заболеть раком у москвича в 6 раз выше, чем у среднестатистического японца. А что касается провинции, то там рак зачастую вообще не диагностируют. А если диагностируют, то только в морге.

Печально обстоят у нас дела и с наркотическими препаратами. От рака россияне порой умирают в мучениях — наркотиков у государства не допросишься. И это при том, что стоят они копейки. Зато оборудование аптеки, продающей наркотические вещества, стоит полмиллиона рублей — видеокамеры, сигнализация…»

Зато чиновная медбратва и там и тут не упустила случая роскошно отремонтировать свои кабинеты, обставив их супермебелями. Зато никаких ограничений для медперсонала, которому надоедают, особенно ближе к ночи, беспокойные больные старики. Для этих «голодранцев» приносятся пузырёчки с набором каких-то таблеток. Обычно старики не привередливы — пьют-едят, что дают. И не спрашивают, от каких ихних хворей та или иная красивенькая таблеточка. Да что старики! Рядом со мной лежала женщина лет сорока пяти. Со сломанной ногой. И кротко глотала таблетки. И вдруг говорит: «Что-то мне от этой вот таблетки как-то нехорошо». Говорю: «Спросите у медсестры, что вам дают». Медсестричка замялась, было, но под настойчивыми взглядами ответила: «Феназепам». «А для чего?» «А чтоб вы крепче спали». Крутое психотропное без согласия больной… То-то старики и старухи подчас недвижимо, «овощами», лежат в больничных палатах и ни есть, ни пить не хотят… Не настаиваю на абсолюте этого своего «открытия»! Только смею предположить! Тем более, что, как обнаружу вдруг, — и это всё ещё не самое распоследнее горе, а есть совсем горькое-прегорькое горе-злосчастье неохватного масштаба.

Вы, вероятно, подумали, что я начну сейчас приводить страшенные цифры, свидетельствующие о людоедстве нынешнего оккупационного режима, накрывшего Россию чёрной, кровавой тучей? О людоедстве «законно», «оптимизационно» уничтожающем больницы, поликлиники, родильные дома, фельдшерские пункты в «неперспективных» городах, посёлках, сёлах и т.п.? Или о том побаю, как нашим болящим из «голодранцев» аптечные мародёры скармливают до восьмидесяти процентов фальсификата? Или о том поведаю, какая чудо-диета предлагается болящим в тех же московских «стационарах», вполне подходящая для девчонок, что возжелали сбросить килограммы своего живого веса в считанные дни? Нет и нет.

Но один эпизод из серии «либерал-обиралы злодействуют по полной» приведу. Из статьи Эльхана Мардалиева, депутата Ярославской городской Думы, секретаря Ярославского ОК КПРФ («Родильный экстрим». «Советская Россия»). Пошехонье одарило Родину одиннадцатью Героями Советского Союза. Как и положено было при советской власти, здесь, в глубинке, женщины рожали, мужчины работали. Пришли реформаторы — работать стало негде. Люди стали уезжать. А «нечаянным» роженицам — ездить за тридевять земель, так как роддом закрыли. «В январе в Пошехонье появились на свет трое ребятишек. Чтобы принять роды у одной из мам, пришлось ломать замок на двери уже «ненужного» родильного отделения. Другая мама родила прямо дома. И это в райцентре. А каково будет роженицам из деревень? Одну на носилках несли до проезжей дороги».

Э. Мардалиев бьёт подлецов наотмашь, во всеоружии фактов и справедливейшей ненависти к ихним «инновациям», реализующим программу «зачистки территории»:

«Именно так этот процесс в медицине, в народном образовании в первую очередь, можно назвать зачисткой, выжиганием территории. Освобождением её от народа. Нет школы — нет деревни. Нет роддома — нет района. Деревни ярославские во множестве вымерли, теперь дело за районами.

По сути, реформаторы медицины ведут себя как оккупанты, которым народ не нужен. Будь иначе, не закрывали бы школы и больницы в населённых пунктах, а правительство всё делало бы для того, чтобы в них продолжалась и развивалась жизнь, чтобы множилась деревнями, городами, народом Россия.

Чтобы были школы и больницы, должна работать экономика. А она в Пошехонье убита теми же реформаторами. Смех и грех: чтобы дать городу и району хотя бы 120 рабочих мест, «губерния» нашла выход — предложила разместить в Пошехонье ПНД — психоневрологический диспансер.

«Ну спасибо, — сказали пошехонцы. — Мало того, что про нас, пошехонцев, анекдоты сочиняют, так вы ещё хотите, чтобы градообразующим предприятием в Пошехонье стал дурдом?»

Не оценили, словом, инициативу властей.