|
* * *
Памяти Д.
До поры одуванчиков – четверть холодного ветра,
Треть метелей и вьюг, половинка весеннего льда.
И огромная жизнь. И последние трудные метры.
И цветок золотой на зелёном холме у креста.
А над ним небеса побелели от лёгких пушинок –
Из седых ли цветов, из тончайших ли ангельских крыл.
То не солнце садится в серебряно-горький осинник,
То большой одуванчик за дальнюю рощу уплыл...
ПИСЬМО ИЗ ГЛУБИНКИ О ВЫСОКОЙ МОДЕ
Павлу Хмаре с нежностью
У печки деревянная скамейка,
Потертый коврик брошен под порог...
У нас в деревне в моде телогрейка
Да парочка резиновых сапог.
Из иномарок – только сивый мерин,
Который не испортит борозды.
А кутюрье всех франций и америк
В деревне нам, простите, никуды...
Я б тоже платье бальное купила,
Чтоб подчеркнуть и талию, и стать,
Да под кожух его не спрятать, милай,
И в сапоги, увы, не затолкать.
А туфельки на шпильках можно рази
На деревенской улице надеть?
Тут шаг шагнешь – и на ногах пуд грязи,
И туфель в ней уже не разглядеть.
Тяжелый труд и баня раз в неделю.
А после бани выйду налегке –
Куда им, вашим тощим топ-моделям,
До русской бабы в расписном платке!
ПЕСНЯ ПРО ИВАНИХУ
А Иваны погибали на войне:
Батька в Праге, сын в Афгане, внук в Чечне,
А Иванихи вдовели без затей,
Поднимали безотцовщину-детей.
А Иваны погибали на войне.
Стало пусто по родимой стороне.
А Иваниха – крутись, коль хочешь жить:
Надо ж деточек Ивановых растить.
А Иваны погибали на войне.
Вырастали Иванята без корней.
А Иванихе совсем не до корней –
Дать бы сыночке кусочек посытней.
А Ивану завсегда на всё плевать:
Пей, гуляй – да, может, завтра воевать.
А Иваниха как птица над птенцом:
Заберут сыночка следом за отцом.
От похмелья да от вражеской руки
На Руси перевелись бы мужики.
Да Иванихе приходится рожать,
Чтоб былО кому винтовочку держать.
ХРАНИ, ГОСПОДЬ…
Храни, Господь, ковчег березово-рябиновый,
Отверженный корабль, где нынче тлен и ржа,
Где тени на стене от лампы керосиновой
По-прежнему дрожат.
Храни мой светлый край с рассохшимися хатами,
Где более всего в хозяйстве дорожат
Сохой да бороной, горшками да ухватами,
Как сотни лет назад.
Благослови старух со скрюченными пальцами,
Бредущих в огород, пока хватает сил,
И вечный наш погост с конфетами и яйцами
На каждой из могил.
Угрюмый сад камней, что был когда-то школою,
Запущенный большак, ведущий в никуда,
Благослови поля, где над землею голою -
Полынь да лебеда.
Пошло ли время вспять, а мы того не ведали?
Какой на свете век, какой на свете год?
Храни, Господь, мой край, где, проданный и преданный,
Спивается народ.
Храни, Господь, народ, что выдержал и выстоял,
Что вынес на плечах разруху и войну.
Что с голодухи мрет под гром салютных выстрелов -
Храни мою страну.
БЛАЖЕН, КТО БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ НЕ БОИТСЯ…
Блажен, кто быть счастливым не боится.
У стариков и маленьких детей
Бывают удивительные лица,
Лишенные пороков и страстей.
Им равно чужды гордость и смиренье,
Им безразличны роскошь и уют.
Они встречают каждое мгновенье
Как дар небес, как Божье откровенье,
И счастливы, что на земле живут.
А мы всю жизнь бежим за синей птицей
Да по пустыням ловим миражи.
Блажен, кто быть счастливым не боится,
Но в детство невозможно возвратиться –
Дай Бог до светлой старости дожить.
САЛОМЕЯ
Танцевала Саломея перед государем,
Прихотливо изгибала тонкие запястья,
Танцевала, колдовала в чувственном пожаре,
Извивалась, издевалась, наслаждалась властью
Над толпою, цепеневшей за чертою света,
Вожделеющей, сопящей во хмельном угаре.
Разлетались покрывала, плакали браслеты –
Танцевала Саломея перед государем.
Воздух стал густым и вязким с наступленьем ночи.
Отложили музыканты звонкие тимпаны.
– Требуй, милая, что хочешь, – заблестели очи.
Опустилась на колени:
– Дай мне Иоанна!
Не главу его на блюде с почерневшей кровью,
Пусть избитого, больного – я хочу любого!
Я ему омою раны, исцелю любовью!
– Саломея, Саломея, дай мне вставить слово...
– Я уйду за ним в пустыню, в знойные барханы,
Буду печь ему лепешки – пусть себе пророчит.
Что ж ты медлишь, повелитель, дай мне Иоанна!
– Саломея, Саломея, он тебя не хочет...
– Я сниму свои браслеты, я рабыней стану,
Побреду за ним в лохмотьях на потеху людям.
Что ж ты медлишь, повелитель, дай мне Иоанна!
– Саломея, Саломея, он тебя не любит...
Танцевала Саломея в комнатах дворцовых,
Танцевала, хохотала, обнажала груди.
Гулко брякали браслетов яркие оковы
Перед мертвой головою на тяжелом блюде.
Танцевала, изнывала, падала в диваны,
В исступлении кричала:
– Что со мною будет!!!
Целовала неживые очи Иоанна...
Сумасшедшая плясунья, он тебя не любит!
ЛОШАДИ
Деточка, все мы немножко лошади...
Владимир Маяковский
Все мы немножко лошади.
Даже, пожалуй, клячи.
Жизнию огорошены,
Тянем свой груз, иначе
Плеть обжигает кожу,
Бок протыкает шпора...
– Скоро ль я сдохну, Боже?!!
– Скоро, родная, скоро...
Нам бы скакать левадами,
Где по колено травы,
Пить бы под водопадами -
Не из гнилой канавы.
Гнус бы нас не тревожил,
Ноги б не знали боли...
– Будет ли это, Боже?
– Вволю, родная, вволю...
Кроткие, темноглазые,
Плечи свои расправим.
В небо взлетим пегасами –
Боль на земле оставим.
Здесь нам роптать негоже,
Доля у нас такая...
– Я тебе верю, Боже!
– Знаю, родная, знаю...
ВЕТЛА
Памяти деревень,
которых больше нет.
Жизнь моя, задержись на шажок
На пороге весёлого мая.
Есть на свете заветный лужок,
Пред которым я обувь снимаю,
И бреду босиком по траве,
Самой тёплой и мягкой на свете.
Там седая ветла в синеве
Распахнула могучие ветви.
А вокруг – ни кола ни двора,
Лишь полынь да кусты краснотала.
Обними меня веткой, сестра,
Как ты в детстве меня обнимала.
Разреши мне наплакаться всласть,
Отрыдать за полвека разлуки.
Я ходить научилась, держась
За твои деревянные руки.
А в шершавой развилке ствола
Так дремалось уютно и сладко.
Ты моей колыбелью была,
Кораблём, самолётом, лошадкой...
Никакое залётное зло
К нам с тобой не могло подступиться.
Ты моё родовое гнездо,
Я твоя непутёвая птица.
Не стяжала я длинных рублей,
И звезду я с небес не достала,
Всё, что есть у меня на земле –
Лишь полынь да кусты краснотала.
Здесь стоял мой родительский дом –
Центр вселенной, души половинка.
Слово «родина» мелким дождём
Вышивает весна по суглинку...
***
...А яблоня не выдержала шквала,
К земле стволом морщинистым припала
И разметала руки – помирать.
Но не забыла в скорбном увяданьи
Усыпать сад последними плодами –
Так детям завещанье пишет мать...
ДВА АНГЕЛА
Мой мрачный ангел, что сидит ошую,
С усмешкой наблюдает, как пишу я
Туманные бредовые стихи.
Темно в глазах от вечных аллегорий,
Но я рифмую в радости и в горе
И мне не жить без этой чепухи.
Но вздумаю назвать себя поэтом -
Смеётся одесную ангел света,
Со лба сдувая локон золотой.
Он мне бессмертной славы не пророчит,
Зато не ставит хитрых многоточий,
А утешает скромной запятой.
Он знает: и печаль, и озаренья
Не запихнуть в каркас стихотворенья,
Не исказить в рифмованном бреду
Ни уходящий покрик журавлиный,
Ни ветер, ни случайный куст малины,
Ни зимнюю пушистую звезду.
Он с облака на облако кочует
И раны застарелые врачует
Дождям, когда они уходят вниз,
Но иногда слетает мне навстречу
И мы вдвоём порою целый вечер
Подыскиваем рифмы к слову "жизнь".
ЗАКЛИНАНИЕ
Давно потеряли значенье слова
И пламенным клятвам доверья нет:
Они улетят, как сухая листва
И ветер завеет след.
Но я попрошу тебя невзначай,
Не в силах спрятать волнения дрожь:
Мой друг, пожалуйста, обещай,
Что прежде меня не умрёшь.
Пускай это будет нашей игрой:
Мы в детстве играли во всякий вздор.
Ну хочешь, я стану тебе сестрой,
Нежнейшей из всех сестёр?
Ну хочешь, я всё научусь прощать –
И горечь измен, и прямую ложь?
Ты только, пожалуйста, обещай,
Что прежде меня не умрёшь.
Я знаю: все мы в Божьей руке,
Но сколько бы нам ни осталось дней,
Я жить без тебя не смогу в тоске,
Ты выдержишь – ты сильней.
Пускай сединою виски взялись,
А годы идут на закат, но всё ж,
Любимый, пожалуйста, поклянись,
Что прежде меня не умрёшь!
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
Когда здесь не останется нас,
Не грусти – я тебе позвоню.
Владимир Ланин
Мне снилась степь.
От края и до края
Ползло с востока зарево войны.
Ты уходил, и, слез не вытирая,
Я вслед смотрела с крепостной стены.
И с воплями бежали печенеги,
И рать твоя домой с победой шла.
Везли тебя, убитого, в телеге.
А я еще не знала.
Я ждала.
Мне снилась ночь.
Громадой многотонной
Ползла на нас коричневая рать.
И я в слезах бежала за вагоном,
Прощальных слов не в силах разобрать.
Укутав шалью спящего ребенка,
Встречала почту на краю села,
Но с запада летела похоронка.
А я еще не знала.
Я ждала.
Мне снились горы.
Сумрачные кручи.
Алела кровь на выпавшем снегу.
И ты лежал, изранен и измучен...
Любимый мой, я больше не могу!
Когда сожму тебя с неженской силой,
Когда во сне начну по-бабьи выть,
Ты разбуди, утешь меня, мой милый:
Пообещай,
Что вечно будешь жить.
ПРОЩАНИЕ
Сергею Соловьёву
Такого вовек не выдумать,не выписать древней вязью:
Как плакала Ярославна взахлеб на груди у князя.
Мол, бабам всю душу вынули, а бабы-то не из стали,
Мол, ваши мужские игры до чертиков нас достали,
Мол, как от таких рожать-то, сироток плодить по свету.
Езжай себе, князь, на битву, езжай, коли сраму нету!
Езжай, мой родимый сокол, прости, что в сердцах перечу,
Спаси тебя ангел Божий, а мне уж и плакать нечем.
От раны злодейской вражьей я б телом тебя закрыла,
Да бабья такая доля, прости меня, дуру, милый...
Прости, мой князь, прости, мой свет, прости, моя отрада,
Я буду ждать, я буду жить, покуда ты живой.
Каким бы ни был, сокол мой, другого мне не надо.
Усталый, раненый, больной - вернись ко мне, родной!
Раздулись у князя ноздри, в висках заиграли жилы:
- Не кликай беды, голуба! Вернемся, коль будем живы.
Красу изведешь слезами, душа пропадет в юдоли.
И взял бы тебя с собою, да бабе не место в поле.
Прильнула… и ком у горла: - кровинка моя, супруга…
Прижал бы к себе покрепче - да слишком тверда кольчуга
И в ратном широком поле всё чувствовал за спиною
Свой дом и родную землю, и ту, что назвал женою.
Прости, мой князь, прости, мой свет, прости, моя отрада,
Я буду ждать, я буду жить, покуда ты живой.
Каким бы ни был, сокол мой, другого мне не надо.
Усталый, раненый, больной - вернись ко мне, родной!
Над Русью гремели битвы, вставали в степях курганы,
На тризнах князья седые считали былые раны.
И плакали ярославны по бабьим своим законам,
Лицом припадая к латам и к лётным комбинезонам.
Простите им эти слёзы в промоинах глаз кровавых:
Не нужно им ни медалей, ни вашей посмертной славы.
Простите им эту слабость, подставьте им ваши плечи,
Вернитесь, князья, живыми, вернитесь с жестокой сечи!
ЭТЮДЫ О ШИПОВНИКЕ
И вот что получилось за сорок лет...
1.
Назло ветрам и холодам
Цветёт шиповник по садам.
А утром небо синее
Чуть золотит восход,
Трава уже вся в инее,
А он себе цветёт.
Назло ветрам и холодам
Цветёт шиповник по садам.
Пускай от холода свело
Замёрзшие цветы,
Цветёт он осени назло,
Во имя красоты.
1971 год.
2.
В траву ложились лепестки, как пятна света:
Шиповник цвёл за покосившейся оградой.
Старинный дом, уснувший мир, начало лета,
В густой крапиве и вьюнках задворки сада.
И было незачем идти в глухую пору
По зарастающей тропе среди крапивы,
Но за оградой соловьи плели узоры
Из перещёлка, пересвиста, перелива.
Кто напитал волшебной страстью эти звуки?
Кто научил невзрачных птиц такому пенью?
Почти в бреду, закрыв глаза, раскинув руки,
Я погружалась в этот мир до растворенья.
Сухая ветка оцарапала колени,
Шиповник взял в колючий плен мои запястья,
Но ликовали соловьи в кустах сирени -
Я с пальцев слизывала кровь, смеясь от счастья.
Ночные бабочки метались, словно тени,
Луна рассеивала облачные клочья.
И у меня, конечно, не было сомнений,
Кто станет Звёздной королевой этой ночью.
1982 год.
3.
У стен опустевшего дома
Роскошно шиповник цветёт.
Окошек пустые проёмы
Уныло глядят на восход.
Калитка повисла нелепо,
Скрипит уцелевшей петлёй.
Здесь пахнет, как будто из склепа -
Сырой и тяжёлой землёй.
Но как же бесстрашно и нежно
Средь этой гнилой пустоты
Пришелец в зелёных одеждах
Раскрыл молодые цветы!
В фундамент вцепившись корнями,
И в ширь разрастаясь, и ввысь,
Беспечно царит над камнями
Цветущая буйная жизнь.
Среди запустенья и тленья
И запаха старых могил
Осанна тебе, воплощенье
Стремительных жизненных сил!
1998 год.
4.
Я росла в тишине, в заповедной лесной глубине,
Где весной пели птицы, а осенью пахло грибами.
Там ветла над рекой до сих пор шелестит обо мне,
Ей тоскливо и горько, как брошеной старенькой маме.
А когда покидала свой дом, где явилась на свет,
И заброшенный сад, что прабабка когда-то сажала,
Я сказала: "Прощайте!" - сердитый шиповник в ответ
Мне в запястье вонзил ядовитое крепкое жало.
С той поры в моих жилах течёт ностальгический яд.
Всё мне снится деревня, разрушенный дом и качели.
Где бы я ни жила, я всегда возвращаюсь назад,
В заколдованный сад, где растёт мой шиповник доселе,
Где зимой снегири, а весенней порой соловьи.
Память детства горчит, но куда от неё мне деваться?
По асфальту скребут деревенские корни мои
И стираются в кровь. И никак не хотят приживаться.
|
ЛЕТУЧИЕ МЫШИ
В фиолетовом небе ночные скитальцы
Над уснувшими крышами чертят узоры.
Это лунные бабочки мечутся в танце,
Молчаливо закутавшись в шарф Айседоры.
Это призрачный вылет беззвучно-крылатых
В парадиз наступившего бабьего лета.
Это ламии в бархатных чёрных нарядах
Ускользают из круга фонарного света,
Чтобы вновь за кулисами тьмы развернуться –
И бисировать близ ослепляющей рампы,
Повторяя биение лунного пульса
Сумасшедшею линией кардиограммы.
ГРАЧИ
Прозрачен март, и солнце раньше срока
Грозит последним снежным островам.
Грачиный табор прибыл издалёка,
Чтоб возводить шатры по деревам.
Не отдохнув еще от перелета,
Они шумят на кленах в вышине.
У них сегодня главная забота –
Как можно громче крикнуть о весне.
Ты не ищи сакрального значенья
В протяжных криках птиц над головой:
Они живут по Божьему реченью –
Плодят и множат род пернатый свой.
Слетев с гнезда поспешно спозаранку,
Повсюду рыщут, бродят и галдят
И целый день хлопочут, как цыганки,
Чтоб накормить пискливых цыганят.
На деревенской пашне и подворье
Они привычны, как домашний скот.
Они умчатся в зиму за три моря –
Мы не заметим дружный их исход.
И лишь весной познаем откровенье:
В прозрачном марте, в солнечных лучах
От счастья сердце вспыхнет на мгновенье,
Заслышав голос первого грача.
В ТОМ КРАЮ, ГДЕ СЛУЧИЛОСЬ ВЫРАСТИ…
В том краю, где случилось вырасти,
Повзрослеть, улететь до срока,
Пахнут хаты промозглой сыростью
И быльём поросла дорога.
Я скиталица, я кромешница,
С малых лет перекати-поле.
Час пробьёт – и пойду я к Лешему:
– Забери меня, старый, что ли...
Грозный дух лесной, забери меня
В буреломную глушь-разруху,
Нареки меня древним именем,
Недоступным людскому слуху.
Ты, в кого я когда-то верила,
Большерукий, седой, лохматый,
Заточи меня в диком дереве
На развалинах отчей хаты.
Я весной заиграю ветками
Над покинутым Городищем.
Может статься, сгожусь на веники,
Может, даже на косовища...
ПОРА ЗВЕЗДОПАДА
На пышную пыльную гриву июля
Ложится туманная магия ночи.
Последние тучи с небес ускользнули,
Открыв бесконечные звёздные ноты.
И ветер, отбросив дневную истому,
Прохладные руки простёр над лугами.
Прислушайтесь: в поисках нужного тона
Сверчки-скрипачи зазвенели смычками.
Прелюдия августа. Музыка леса.
Паденье плодов из небесного сада.
Не плачь, Синдерелла: ты станешь принцессой,
Как только начнётся пора звездопада.
Мы все станем принцами и королями,
Прекрасными дамами в ярких коронах,
Когда небеса засверкают над нами
И скрипки заплачут в пустырниках сонных.
Послушайте, разве бывает иначе
Под звёздным дождём, под божественным ливнем?
Душа воспарит, от восторга заплачет
И звёздочкой вспыхнет. И станет счастливой.
Ловите, читайте небесные знаки.
Твердите молитвы. Шепчите желанья.
Ах, только бы сердцу хватило отваги
Принять красоту, что на грани страданья.
ЗДЕСЬ УЖЕ НЕ ПОЛЯНА...
Здесь уже не поляна, здесь юный березовый лес,
И дорога сюда вездесущей лозой зарастает.
Золотой жаворОнок с бездонного неба исчез
И другие угодья нашла ястребиная стая.
Мы входили сюда, словно в древний языческий храм,
Мы с восторгом жрецов поклонялись зеленому лугу,
И высокой траве, и парящим вверху ястребкам,
И пушистому морю цветов, и, конечно, друг другу.
Мы врастали телами в священное ложе земли,
И не ведали мы, засыпая в блаженном дурмане,
Что уже наши души крепчайшие нити сплели,
Привязав нас навек к зачарованной этой поляне.
Нам до смерти нести это летнее небо в глазах,
И на лицах – загар, и в сердцах – жаворОнка напевы,
Но развалины храма уже обживает лоза –
Наш заброшеный рай, где не стало Адама и Евы.
Я сюда прихожу, как приходят на старый погост –
Порыдать и повыть вдалеке от досужего люда.
В длинной белой рубахе бредет среди тонких берез
То ли тень моя, то ли тоска без надежды на чудо.
ОДУВАНЧИКИ
Надышалась грозой,
Опьянела – и в травы лицом.
Как заманчиво жить
В этом мире с его чудесами.
И спешат одуванчики
Стайкой пушистых птенцов,
Окружили
И шепчут,
И тычутся в щёки носами.
Как заманчиво жить –
Заплетать золотые венки
Белый сполох сдувать
На забаву игривому ветру,
Из пустых стебельков
Горьковатые делать свистки
И друзьям на запястья
Низать травяные браслеты.
Поиграй же, дитя.
Полови облетающий пух.
Собери до пушинки
Свои улетевшие даты.
И вернись, наконец,
В грустный мир стариков и старух.
И потрогай морщинки у глаз.
И вздохни виновато.
МОЛЕНИЕ О ЗДРАВИИ
Боль усядется намертво за грудиною.
Кто-то скользкий и гадкий с глазами рачьими
Будет рёбра обтягивать паутиною,
Будет лёгкие спазмами выворачивать...
Да минует нас этот, лишивший воздуха,
Нас, уныло бредущих по грязным лестницам,
Нас, привыкших работать всю жизнь без отдыха -
Отоспаться хоть раз бы за пару месяцев.
Да минует сердитых, усталых, сгорбленных
Нас, корявых лицом, и душой, и норовом,
Постным маслом, пшеном и картошкой вскормленных,
Навсегда поглощённых вонючим городом.
Да минует сипящий, хрипящий, лающий
Нас, что тысячи хворей сумели вынести,
Да минует суровых моих товарищей,
Надышавшихся хлоркой, углём и известью.
Мы исчерпаны временем, стёрты досуха,
Мы в углах городов кем-то вроде плесени.
Да минует нас этот, лишивший воздуха -
Мы мечтаем всего лишь дожить до пенсии...
ПОМОЙНАЯ ЭЛЕГИЯ
Не карай меня тюрьмой -
Безысходной клеткою,
Не карай меня сумой -
Грязными объедками.
Боже мой, Создатель мой,
Покарай меня чумой,
Чтобы раз - и навсегда
Без следа...
Старуха у помойного бачка,
Худая, полупьяная, босая,
Концами затрапезного платка
Стирает грязь с какого-то куска,
Беззубым ртом старательно кусает
И жмурится. Господь её спаси -
Таких сегодня много на Руси.
Пускай её не скрючит тошнота
В заразном изобилии помойном.
В преддверии Великого поста
Она, как зверь, наивна и чиста
В своём раю бессмысленно-запойном,
Где несть гордыни, где не мучит стыд -
Кто не брезглив, тот днесь и пьян, и сыт.
Мерзейший век с разбухшим кошельком -
Мы все пред ним беспомощны и слабы -
Заденет нас единственным тычком
И мы уже ничком, а что потом -
Поди спроси у этой пьяной бабы.
За сотни лет не отыскали мы
Зарока от тюрьмы и от сумы.
Крысиный рай, итог житейских драм,
Затравленные взгляды исподлобья...
Но с нею Бог наш ходит по дворам
И щедро именует этот срам:
- Се человек, мой образ и подобье!
Не постыдись же Бога своего
И жалкого подобия Его.
Не постыжусь. До Бога высоко,
Но я сейчас, почти без отвращенья,
Из рук, пропахших мусорным мешком,
За несколько горячих пирожков
Куплю спокойный сон без сновиденья,
Где рыщут собиратели кусков
Близ казино, кафе и кабаков.
Не карай меня тюрьмой -
Безысходной клеткою,
Не карай меня сумой -
Грязными объедками.
Боже мой, Создатель мой,
Покарай меня чумой,
Чтобы раз - и навсегда
Без следа...
ПРОРОК
Я сегодня в роще над рекою
Встретила безумного пророка.
Он кричал с надрывом и тоскою:
- Русь моя, не умирай до срока!
Ты воскреснешь, будет всё, как прежде,
Канет в ночь безбожная эпоха,
Где царят кичливые невежды
И рабы всесильного Молоха,
Где смакуют пьяное веселье,
Опояски затянув потуже,
Где за горстку мерзостного зелья
Продают дома, детей и души,
Где колдун, гадатель балаганный
С ходу нарекается мессией,
Где глумится Геродот незваный
Над священной памятью России...
Он вещал, а я смотрела в страхе,
Как сверкают яростные очи,
Как терзают воротник рубахи
Пальцы заскорузлые пророчьи.
Я ему шептала: "Замолчите!"
Он грозил мне посохом еловым -
Самый первый школьный мой учитель,
Сгорбленный пророк белоголовый.
Было жутко от его юродства,
И сбежать хотелось, и заплакать.
Старческое нищее сиротство
Расползлось по выцветшим заплатам.
Мы писали палочки косые,
Он читал нам пушкинские строки...
Только и осталось от России -
Старики, юроды и пророки.
НАД ГОРОДОМ
Поднимемся над городом седым,
Рука в руке, почти как у Шагала,
И медленно направимся к началу:
К таинственному древнему порталу -
Копытенским воротам подъездным.
Сквозь кисею, сплетённую дымами,
Рассмотрим мир за каменной стеной:
Тот деревянный, глиняный, льняной,
Узорчатый и ковано-стальной
Смоленск с его двенадцатью холмами,
Где светлый храм незыблем и высок
Над временнОй и врЕменной облогой,
Где рядышком с асфальтовой дорогой,
Сбивая шаг припрыжкой колченогой,
Ползёт булыжных улиц поясок.
Где в монастырских зарослях иссопа
Гудит пчела, как сотни лет назад,
Где на былой крови дома стоят,
И вот уже который год подряд
Не зарастают старые окопы.
Обласканые солнцем, облетим
Мой город от ядра до оболочки,
На Блонье приземлимся в холодочке
И кружевные глинковские строчки
Прочтём и облечём в живой мотив.
Мы на двоих торжественно разделим
Всё, что сбылось: и парки, и мосты,
Просёлочной дороги полверсты,
Малиновые сладкие кусты,
Резные деревянные качели...
Но сам он неделим и нерушим -
Всему началом и всему основой -
Мой липовый, берёзовый, кленовый
Старинный город, нежный и суровый,
Что в небе нас торжественно кружил.
ВЫШИВКА КРЕСТОМ
Вышивка крестом: олени, снег -
Синяя мозаика сугроба,
Инеем укрытая чащоба.
Тридцать пятый год. Двадцатый век,
Где в сырой землянке по ночам,
Как лучина, тлеет ностальгия,
Где моя прабабка Пелагия
Вышивает коврик дочерям.
Яблочко, по блюдечку кружись,
Тонкая игла - по круглым пяльцам.
Ссыльным неприкаянным скитальцам
Нарисуй утраченную жизнь.
В край родимый вытянуть бы нить -
На локтях ползла бы, на коленях.
Ах вы, тонконогие олени,
Всё б вам, глупым, душу бередить.
На тугой шершавости холста
Синей вьюгой оживает память
И ложится мелкими крестами -
Вплоть до деревянного креста.
Сквозь десятилетия ко мне
Дотянулось горькое наследство:
Бабкино растерзанное детство,
Грустные олени на стене.
Кажутся живыми, не спугни -
Прянут прочь, как сказочные тени,
В снежно-ледяное поселенье.
В прошлый век. В отчаянные дни.
СНЕГИРИ
Памяти А.С.Кузнецовой
Давай, мой старый друг, пока не поздно,
Расправим крылья над землей морозной
И улетим в далекие края,
Где ветер дышит запахом калины,
Где я оставил сердца половину
У темного студеного ручья.
Отыщем куст с кистями красных ягод,
И странный вкус, почти забытый за год,
Ударит в нёбо горечью своей.
Тогда, мой друг, прозрачной легкой тенью
Скользнет на снег простое наше пенье,
Как иней с потревоженных ветвей.
А в старом доме женщина седая,
За нами из окошка наблюдая,
Коснется лбом холодного стекла,
Землистое лицо в ладони спрячет
И улыбнется, а потом заплачет
От радости, что снова - дожила.
УХОЖУ...
Ухожу, не сердись. Ухожу, не грусти: я не стою...
Нет, ничем не обидел, а просто – весна за окном.
Тополиные веточки пахнут неспелой листвою,
Прилетели грачи... Извини, я опять не о том.
Отзвенели ручьи, над оврагом просохла дорожка.
Ухожу, с чем пришла: босиком да с пустою сумой.
Помнишь, к нам на крыльцо забежала бродячая кошка?
Ты ещё пошутил, что она приходила за мной...
Нет другого, поверь. Просто страшные, липкие мысли
Оплели мою душу и гложут её день за днём.
Ухожу, не держи... В небе чёрные тучи повисли,
Я должна до рассвета успеть подружиться с дождём.
За оврагом лесок – к волосам приколю первоцветы.
Толстый шмель прилетит и в полёте обдаст ветерком.
Там, в озёрном краю, есть страна под названием Лето...
Да, конечно, я помню: делился последним куском...
Ухожу, не кори... Ты собой ещё будешь гордиться
И расскажешь друзьям, коротая в пивной вечера,
Как осенней порой приютил перелётную птицу
И всю зиму держал её в клетке. Прости – мне пора. Публикацию подготовила Наталья Егорова
|
Белоусова Валентина Николаевна – родилась в 1956 году в деревне Дьяково Смоленской области. Воспитывалась в Кардымовской школе-интернате. Окончила филологический факультет Смоленский педагогического института, работала сельской учительницей, библиотекарем. Публиковалась в «Литературной газете», «Литературной России», журнале «Молодая гвардия», других периодических изданиях, коллективных сборниках и альманахах. Автор поэтических книг «Заклинание боли» и «В зеленом». Член Союза писателей России.
