Последнее лето двадцатого века в Черноземье выдалось тёплым. До середины  августа висело над землёй знойное марево, а когда упали холодные утренние росы - прояснилась даль.

С холмов, на которых раскинулось село Родники, это было особенно заметно. В пожелтевших от засухи ярах отчётливо обозначились тёмно-зелёные острова лесных зарослей, прозванных в народе «ярушками», а на синем небе, словно обведенная по контуру карандашом, близилась колокольня церкви.

Все эти перемены замечал Тихон Николаевич Поздняков. Он родился и вырос в Родниках, дожил до старости и теперь сидел на скамейке возле двора и каждый день ожидал какого-нибудь значительного события. Между делом смотрел вокруг и обдумывал прошлое и настоящее.

Хотя пейзаж был ему знаком с детства, сегодня что-то вокруг казалось непривычным и  тревожило Тихона.  В свои восемьдесят лет он ещё сохранил ясность ума и поэтому скоро нашёл ответ на тревожное чувство: «Люди песни перестали грать. Похоже, скоро война!». А сильнее открывшейся истины его взволновало то, что народу к этому времени в селе осталось мало. На его родной улице курились три жилых двора.

- Ураги возьмуть нас голыми руками! - предупредил Тихон соседку Татьяну. Сделал это он на тот случай, чтобы потом не говорила, что не знала. Татьяна шла мимо Тихонова двора по своим делам, призадумалась на мгновение над Тихоновыми словами - и не поверила:

- Какому чёрту мы нужны? Хто сюды прийде?

- Тые ж американцы или китайцы. Не остановишь! А у нас людей нема, обороняться некому.

- Бурьянов аны наших не видали, - засомневалась Татьяна. - Не дай Бог, какой-си дурак спичку или окурок кине – весь куток выгорить! Чем китайцев выглядать, лучше двор обкоси.

- Уже не одолею, - равнодушно отвечал Тихон. Его мучили грыжи. Кто видел его впервые, мог подумать, что он ради смеха затолкал в брюки подушку.

От скамейки, на которой они сидели, ко двору Тихона протоптана в бурьянах стёжка-дорожка. По этой тропе выходил он со двора погреться на солнышке и поглядеть на белый свет. 

В двух километрах через глубокий лог на соседнем холме видна вторая половина села. Там меньше пустых дворов, ещё работает магазин, и два дня в неделю открывается почта. Поодаль, на взгорке, по расписанию звонит церковь.

На ту сторону Тихон уже не ходил. Новости и продукты из магазина ему приносила Татьяна. Она была десятью годами моложе и ещё осиливала спуски и подъёмы местности. Большей частью ходила в церковь. Тихон церковь не признавал и говорил при случае, что посты придуманы для попов, и что «никакого раю нима, а человек после смерти сгниёт у земле – вот и весь рай». Но, когда Татьяна начинала рассказывать о том, какой строгий и хозяйственный батюшка, он слушал внимательно, со снисходительной улыбкой, ей не возражая.

Новости с той стороны Татьяна приносила тревожные. Иногда они напоминали  фронтовые сводки.

- Ток развалили, - сообщала она.

- Ток!? - поражался Тихон. - А для чего?

- Нам не докладають. 

 Её давно не волновала общественная жизнь. Зато Тихон от новости долго не мог прийти в себя. Он не понимал, кому мог помешать ток, и как в деревне без него обходиться? Ему довелось работать в колхозе на мелких руководящих должностях и участвовать в стройках. Ток был надёжный, широкий, под высокой шиферной кровлей.

-  И что там делають?

- Ничёго не делають. Мусор связли, осталося чистое место. Батюшка радый! Кругом церквы простор должон быть.

- Он ток не строил! - обиделся Тихон. - И чиго ему простор? Танцы устраивать?

- У кого ты пытаешь? Оно мине не нужно. Да и тибе тоже. Мы своё отробили. Вон, у тибе от трудов вымя висить - штаны лопнуть! Нехай делають, что хочуть…

Татьяна ростом Тихону ниже плеча, скорая в ходьбе и работе. Она, как и Тихон, одинока. Необходимость самой принимать решения по всем хозяйственным делам развила у неё острый и находчивый ум.  За словом в карман не лезла и могла высказать неожиданную правду, поставив собеседника в тупик. 

В молодости Татьяна обидно пострадала на колхозной работе. Норовистая корова мотнула головой и так прицелила рогом, что правый глаз у Татьяны выскочил и повис на щеке. Дело было прошлое. Но иногда ей приходило на ум: вставили бы глаз назад в опустевшую орбиту, случись такое сейчас? Медицина шагнула далеко вперёд. Оторванную руку могли пришить, а глаз вставили бы?

-  Как думаешь? – спросила она.

- Конечно, вставили бы, - заверил Тихон. - У телевизоре сказали, что лазарным лучом хрусталики пришивають, а тут - пустяк, цельный глаз. Даже не сомневайся!

Уцелевший глаз Татьяны веселел от таких возможностей науки.

- А что ты надумала?

- Так, что-сь успомнилось, - усмехнулась она. - Сделали мине стеклянный. Я раз чи два яго вставляла, а тады бросила. Какой-си ён чужой. До-си идесь в шкатулке валяется.

И с одним глазом Татьяна жила - не тужила. Возле её двора мелкая трава-мурава, вокруг дома и на огороде - ни соринки, ни бурьянинки. Все дела вовремя, всё по порядку. Дом и ворота покрашены весёлыми красками. В доме газ, вода, отопление, ванна, натяжные потолки; на полах ковры, на коврах - кресла и диваны. В прошлом году повесили спутниковую антенну. 

Привести дом в порядок помогли дети. Старший сын приезжал из Харькова, а младшая дочка из Москвы. Если старший Серёжа женился и растил сына, то Галя никак не шла замуж и жила по съёмным квартирам. Татьяна все думы передумала - отчего это могло быть? Всё ей не нравилось в Галином житье-бытье. Что это за работа - администратор салона? Что за развлечение - фитнес клубы? И красавица, и женихи находились, а замуж не шла и детей рожать не хотела.

Про себя Татьяна называла дочку «Нежданка», потому что родила её на сорок пятом году. Когда догадалась, что беременна, ходила оглушённая, всё валилось из рук, а ночью, чтобы не услышала свекровь, с отчаянием шептала мужу:

- Васюка... Ох, что робить, не знаю! Беременная я...

- Не выдумывай, мы уже старые для энтих делов, - отмахнулся он. - Спи давай! Завтра сено горнуть.

- То-то и оно, что старые, - горестно повторила она. - Серёже на той год в армию, а  у мине один глаз остался... Стыдно, люди засмеють.

 Татьяна вытерла набежавшую слезу и вздохнула.

- Чиго молчишь?

- Ты взаправду?

- А то...

Она положила его ладонь на живот и сразу почувствовала слабый толчок.

- Да, дела... - сказал он задумчиво. - И скольки?

- Четвёртый месяц.

- Прибавка, -  обрадовался Васюка. - Мы не украли. Гляди, тяжёлого не хватай...

Он повернулся на бок и отодвинулся на край, опасаясь притеснить её, а через минуту уже похрапывал во сне.

Она долго смотрела в окно и думала: а что скажут люди?

* * *

Последние двадцать лет Тихон жил один. С тех пор, как умерла жена, двор постепенно приходил в запустение. Со стен дома дожди смыли глину, железо на крыше дало течь, подгнила и покосилась веранда. В хозяйстве осталась слепая собака, кот, шесть петухов и одна курица. Когда Татьяна приносила Тихону какую-нибудь снедь, то возмущалась:

- Для чиго стольки петухов? Аны её, бедную, замучили!

С утра петухи обступали единственную подругу и не давали ей проходу. Пока самые сильные схватывались биться, её топтали слабые. Спина и крылья у неё были совсем без перьев. Она уже не делала попыток убежать и покорно приседала под каждого, чтобы скорее появилась минута напиться воды и клюнуть зерно.

- Порубай им головы!  А я холодца  и борща наварю, - предлагала Татьяна.

- Крови боюся, - отговаривался Тихон. – Нехай живуть!

Он с молодых лет не зарезал ни цыплёнка, ни поросёнка. Теперь же, на восемьдесят первом году, и подавно: на всё живое смотрел с задумчивым интересом, будто видел в первый раз. Может быть, и сам не замечая, мог позвать проходившую мимо кошку:

- Кыса, кыса.

 Всего ему стало жалко. Недавно плакал. Татьяна шла со службы, остановилась.

- Чи  что случилось?

- Иван Ковалёв с тый стороны бег. Я кажу - куды? А ён: к матери на обед...

 Не в силах сдержаться, Тихон всхлипнул. 

- Так и что? – не поняла Татьяна.

- На тый стороне живёть, жена есть, а на обед к матери ходить... 

- И что такого? Ты чи совсем с ума выжил? Какое тут горе?

- Мать николи не прогоне... – продолжал он невесёлые раздумья, и слёзы снова покатились по его щекам.

- Ты умом тронулся! - заключила Татьяна.

Тихон поплакал ещё немного, а потом успокоился. Слёзы высохли. Когда Иван Ковалёв бежал от матери с обеда на работу, Тихон вдругорядь уже не заплакал.

Под горой на луговине с давних пор уцелел колодец. Длинная жердина журавля наперевес торчала в небо, напоминая войну и разруху. За колодцем - плотина, поросшая ивами, а за плотиной серебрился мелкой рябью пруд. Восточнее сторонянских дворов в окружении лесополосы виднелось распаханное поле. С незапамятных времён его называли Красным. В тёплое летнее утро красило его восходящее солнце. Выше Красного нет места в округе. Отсюда в любую сторону будет вниз. В туманной дымке вдали виднелась железнодорожная станция. До неё километры знакомого пути – и всё под уклон. За Красным полем - шлях, когда-то непроходимый в дождливую погоду. Осенью в первый год войны там застряло и было брошено много нашей отступавшей техники. Тихон с друзьями бегал смотреть машины и принёс оттуда маленькие тиски и молоток. Сейчас на шляху асфальт – хоть боком катись! Хочешь – поезжай в Курск, а хочешь – на юг в Белгород. Потом по буграм вдоль улиц положили водопровод, а совсем недавно провели газ. Если асфальт и водопровод достались родниковцам при советской власти бесплатно, то за газ теперь пришлось платить. Народ тянулся из последнего. Выходило по сто тысяч рублей со двора. Для тех, кто сумел собрать деньги, жизнь наступила лёгкая: не надо ни дров, ни угля, нет копоти и сажи, в доме горячая вода. И всё бы хорошо, да одно плохо: с каждым годом пустых дворов  становилось больше, а людей меньше.

- Трошки опоздали, - поразмыслив, сказал Тихон. Сколько по его мерке было это «трошки» - и двадцать, и тридцать лет.  С тем, что опоздали, Татьяна согласилась.

- Не дожил мой Васюка, - сказала она без горечи сожаления. – И нам скольки осталося? Пожила и умирать не страшно. Одного боюся, чтобы живую не закопали.  Я Гале наказала: хоронить будете, тронь мине рукою, чтоб я холодная была.

Тихон ничего не сказал. Похоже только, на лицо набежала тень.

Не дожила до лёгкой жизни и его жена. В её ранней смерти он чувствовал свою вину и за поминальным столом сказал громко, чтобы услышали:

- Не жалел я Настю!

Не каждому было понятно - к чему сказано? Его слова не походили на раскаяние, а скорее подтверждали всем известный факт. С тех пор он ни разу не вспомнил о жене вслух.

* * *

 В 1943 году с курской земли прогнали немцев, Тихону исполнилось четырнадцать лет. Ему досталось носить с поля боя раненых и убитых, рыть окопы и могилы. Потом он участвовал в восстановлении порушенного войной колхозного хозяйства и в пятнадцать лет на первые трудодни получил в кладовой зерно и крупу.

Со службы в армии Тихон вернулся сержантом и кандидатом в члены партии. Председатель колхоза раздумывал, проглядывая его документы, а потом сказал:

- Кандидату не годится конюхом! Принимай-ка свиноферму, а там поглядим.

Работа нехитрая – смотреть за порядком. Скотник чистил и убирал клети, рано утром грел в большом котле воду и заваривал ржаную болтушку. Свинарки вёдрами разносили её по клетям и выливали в узкие корыта. Такая процедура повторялась каждый день. Главной задачей Тихона было следить, чтобы не воровали. Он получал в кладовой муку и отпускал её по норме. Иногда ему приходилось делать в помещении мелкий ремонт. Если поросята хорошо росли и не было падежа, то свинарки и Тихон получали премии.

В первую осень после службы Тихон женился. Ему приглянулась небольшая ростом полненькая смешливая Настя. Она была четырьмя годами старше его и сразу идти замуж не согласилась. Но в селе выбор невелик. Те, кто годился Насте в мужья, полегли на полях сражений. Тихон же умел здороваться со стариками с интересным полупоклоном и заговаривал, ласково растягивая «здравствуйте», будто давно мечтал увидеться и собирался одарить всех теплом и вниманием.

- Уважительный, - говорили старики.

Настя была из дружной работящей семьи. Всё давалось ей легко и спорилось в руках. Она умела шить, лучше всех на улице солила огурцы, пекла хлеб, коржи и блины, и часто повторяла, как за работой в шутку приговаривал её отец:

- Вот как у нас! Не то, что у вас!

С фронта он вернулся с покалеченной рукой, но не унывал, завёл пасеку, строгал дощечки, радуясь, что остался жив.

В семье Тихона были другие нравы. Свёкор работал секретарём в сельском Совете и часто приходил пьяный. В такой день он ложился пластом на кровать, скрещивал руки на животе и принимался донимать жену. Темы попрёков известны: приписала себе годы, чтобы раньше уйти на пенсию, что взял он её из кулацкого двора, а по-хорошему, всех их надо было сплавить в Сибирь. Много чего сплетал свёкор, удивляя Настю. Она не могла представить, чтобы в голове человека могло  храниться столько дребедени. Свекровь, чтобы не слушать, одевалась и уходила на двор. Там она бродила, ожидая, когда муж угомонится. Перед сном он ещё обязательно перечислял, где воевал, как форсировал Днепр и  получил ранение.

Настя жалела свекровь и все упрёки свёкра называла «абыгонью».

- Вот умру, и тибе достанется, - пророчила свекровь. Так и вышло. Когда Настя осталась на хозяйстве одна и звала свёкра к столу:

- Батюшка, вставайте, идите блины со сметаной кушать, пока тёплые!

Свёкор передразнивал её с печи:

- Батюшка, идите блины кушать!

Тихон с отцом не ладил. Каждый считал, что лучше знает, что делать. По любому поводу споры доходили до скандала: где ставить новую хату, куда ссыпать зерно, сколько скотины оставить в зиму? Отношения закончились тем, что свёкор выкопал в саду землянку и обитал в ней до глубоких морозов. Настя тайком от Тихона носила ему обеды.

- Батюшка, ворочайтесь у хату! - уговаривала она. Свёкор долго не сдавался, крепился до последнего, покуда не скрутила его жестокая простуда. Настю он с тех пор не передразнивал, а когда пришло время кормить его с ложки – беззвучно плакал и смотрел расплывшимися зрачками мимо невестки.

* * *

  Первые годы Тихон с Настей жили дружно. Была ли любовь?  Случалось, в свободную минуту к Насте заходила соседская невестка Татьяна. Она смешила Настю, рассказывая шёпотом, как проверяла любовь своего Васюки. Татьяна скатилась с лежанки, притворяясь, что потеряла сознание. Васюка, испугавшись, схватил её на руки и хотел бежать в контору за машиной, чтобы везти в больницу.

- А я кажу: «Ох, Васечка! Кажись, полегчало», - расширив глаза, шептала Татьяна.

Насте было не до любви. С маленькой разницей в годах она родила троих детей. Свекровь присматривала за ними, а на плечи Насти легло большое хозяйство: корова, тёлка и телёнок, свиньи, овцы, утки и гуси. Чтобы напоить скот, она ходила к колодцу под гору шесть раз. В дождливую погоду и в гололёд с коромыслом наперевес ей случалось поскользнуться и тогда приходилось ещё раз идти в низ. Зимой ветер сдувал с вёдер воду, полушубок покрывался ледяной коркой, и его полы стучали, как бубен.

Весной и летом добавлялось забот. Надо было успеть заработать минимум трудодней на прополке и уборке колхозной свёклы, а ещё ждал огород. Всех надо было обшить и обстирать. Настя просыпалась затемно, чтобы успеть истопить печь и приготовить обед.

- Бабье лето короткое, - наплакавшись, сказала как-то свекровь. Настя не могла припомнить - было у неё лето?

Тихон недолго оставался заведующим. Скоро его перевели на должность бригадира, дали лошадь с рессорной бричкой, на которой он ездил на работу. Вёл учёт трудодней, а в конце месяца относил в контору списки для начисления зарплаты. Домашние обязанности Тихон определил сам: заготовить сено, почистить стойла, вспахать огород, привезти торф или уголь. Остальная работа была Настина. Когда в распоряжении Тихона оказалась лошадь, Настя обрадовалась: будет на чём свезти с огорода урожай, а из-под горы привезти в бидонах воду. Но Тихон раздражённо крикнул:

- Неколи!

Настя не вспомнила, с каких пор стала бояться Тихона. Угодить ему непросто, а причиной для криков был любой пустяк: то веник не на месте, то в ведре не было воды. Тихон кричал:

- Тут батраки не нужны!

До самой смерти Настя не разгадала своей вины. Одно время казалось - Тихон  бесится,  потому что она вместо сына родила ему трёх девок. Но потом поняла, что дело не в девках. На людях Тихон оставался вежливым, а в семье становился самодуром.

Отец сказал:

- Вот как у вас. Дочка, забирай дитей, да ворочайся к нам. Нечиго тут делать!

Насте подумалось, что и девкам отец нужен. Она по-доброму завидовала соседской невестке Татьяне, которой Васюка помогал во всём. Носил из-под горы воду, полол и окучивал грядки, возил в коляске с огорода мешки с картофелем и свёклой, а потом спешил на колхозную работу.

«Как счастливою быть, так и с одним глазом!», - заключила Настя. За нею Тихон жил, как у Бога за пазухой: хотел – молчал, хотел – кричал, в обед ел наваристые борщи, пил молоко с пахучими коржами, а проснувшись утром, запрягал вороного и уезжал бригадирствовать. Зимними ночами он ездил в лес, пилил и возил дубовые брёвна. Некоторые из них были так тяжелы, что с трудом верилось, чтобы один человек мог накатить их на сани. О тех ночных трудах напоминала сейчас сложенная из тёсаного дуба летняя кухня, да распухшие от грыж Тихоновы брюки.

 Когда он долго не возвращался из леса, Настя ходила по комнате и повторяла:

- Ох, девки, не дай Бог, что с отцом случись…

А девки незаметно подросли и друг за дружкой разъехались на учёбу. Тихон мало помогал, а на Настино робкое напоминание, что девки без трусов ходють, он возмущался:

- А у отца штанов нема.

Тихон хитрил.  Он знал, что девок выучат и без его помощи. Настина бездетная и  одинокая сестра Мария была в колхозе передовой свинаркой, зарабатывала больше Тихона и все деньги отдавала племянницам. Насте почтальон раз в месяц приносил семь рублей пятьдесят восемь копеек пенсии.  Каждый день она сдавала в колхоз лишнее молоко и собирала деньги к приезду дочек на каникулы. К Настиным доходам Тихон не касался, был доволен и тем, что она редко обращается за помощью.

* * *

Тихон жил, как хотелось: покупал проигрыватели и пластинки, радиоприёмники и магнитофоны. Потом увлёкся лотереей и покупал  билеты пачками, надеясь выиграть десять тысяч. Самым крупным выигрышем оказалась тульская гармонь. Она была красивой, блестела лаком, но Тихон играть не умел и, получив её на почте, сразу отнёс в клуб.  Однажды он привёз домой совсем бесполезную в деревне вещь – большой красивый ящик с коротким названием «БК – 1». Это был первый отечественный кондиционер. На Настино любопытство грубо ответил:

- Понаравился - и купил!

Но самые обидные слова Тихон сказал, когда дочери ещё учились в школе.

На соседней улице жила сестра Тихона с мужем и двумя детьми. Когда она утиной походкой шла с огородов во двор, Настя знала, что притащилась Наташка не просто так. А если уж её путь лежал в райцентр, то и дорога вела через Тихонов двор. Каждый раз Наташка придумывала страшные истории.

В тот раз, охая, она рассказала, что везёт сына к бабке-ворожее лечить от испуга. За её подол цепко держалась старшая дочка, а младший сын кис на руках.

- Ох, не знаю, чи хватя денег, чи не? – вздыхала она.

Настя у крыльца толкла в чугуне корм поросятам и смотрела на эту комедию. Тихон бросил ладить тачанку и без лишних разговоров принёс пачку денег. Сколько дал в этот раз, Настя не видела. Но, когда Наташка уже выходила со двора на улицу, Тихон, одумавшись, кинулся следом.

- На ишо, а то не хватя!

Может, Настя смолчала бы и в этот раз, но что-то поднялось в её груди сухим комом так, что перехватило горло, и на глазах выступили слёзы. Издалека слыша свой голос, она сказала:

- Тибе не надоело её брехню слухать? У нас девки невестятся, на печке сидят, на люди выйтить не в чем, а ты за Наташкою с пачкою денег!

Тихон поменялся в лице и молчал несколько мгновений - так неожиданны были для него справедливые Настины слова.

- Не твого ума дело! – сказал он было привычное, но сообразил, что довод слабый, налился кровью и крикнул с ненавистью:

- Что б ты знала: у своих дитей вырву, а Наташке отдам!

Никогда она так не плакала, от слёз и обиды голову разломило. С того дня что-то надорвалось в душе. С Тихоном почти не разговаривала, а дочерей стала  жалеть ещё сильнее, словно стали они вдруг сиротами.

Работа уже не приносила радости. Всю зарплату и деньги от продажи скота и картофеля Тихон тратил, как хотел. Случалось, привозил тонну цемента, собираясь бетонировать двор, пачки листового железа, ящики олифы и гвоздей. На этом его строительный пыл иссякал. Окаменевший цемент ночами вывозился под бугор в глубокий провал, ржавело железо, рассыпался под дождями и морозами кирпич. Настя переживала, что скоро дочери выйдут замуж, понаедут сваты и увидят сторонянские дворы сквозь дыры сгнившего забора. Новому человеку совсем не просто  было выйти на улицу. Надо было придерживать расшатанную дверь, чтобы она не вывернулась из  верхнего хомута.

Настя сама оштукатурила и выбелила комнаты, уговорила Тихона хотя бы в горнице настелить пол. Это была последняя работа Тихона по дому. На остальное заготовлена была отговорка: «неколи» или «нехай тады».  Всё его устраивало, и меньше всего он волновался по поводу сватов.

По улице провели водопровод и поставили колонку рядом с домом. Отпала необходимость ходить за водой под кручу. Тихон купил газовую плиту и баллоны, и теперь не надо было топить печь. Жизнь, казалось, стала легче, но на лёгкую жизнь у Насти не осталось сил. Когда на каникулы приезжали дочери, она жаловалась:

- Ох, девки, сердце как на нитке тилипается…

От былой полненькой смешливой Насти осталась тень. Зимой она стала покашливать, а к весне прицепился туберкулёз. Настя два месяца лечилась в больнице и месяц в санатории. Домой вернулась посвежевшая, отдохнувшая от хозяйства и забот. Главное – по-другому, со стороны увидела и двор, и хозяйство, и Тихона. Дочерям сказала:

- Я яго уже не боюся! Ён приехал с колхоза, а я яму кажу: «Прожили мы с тобою двадцать пять годов, а ты ни разу спасибо не сказал и булавки не купил». Дак ён промолчал, а днесь привёз тапки и чулки».

Настя показала в сундуке обнову, пропахшую нафталином, и засмеялась.

* * *

К радости Тихона девки друг за дружкой по старшинству вышли замуж. Радовался Тихон, что миновала его морока с приданным и свадьбами. Девки вышли замуж в чём были. Он мало интересовался за кого выходят, где собираются жить. Тихон на минуту задумался, когда Настя сообщила, что у старшей муж бывший моряк по фамилии Подрезов из деревни Подхватиловки. Тихону подумалось, что такие фамилия и деревня соединились неспроста, и что народ там ох бедовый.

За кого вышла средняя, Тихон не запомнил. Младшая была похожа на его сестру Наташку и, как все говорили, пошла в ихнюю породу. В детстве она поздно стала на ноги и ходила переваливаясь, чем ещё больше напоминала Наташку. Как только Валечка научилась говорить, стала требовать внимания, цеплялась Насте за подол, путалась под ногами и распевала: «Бери ложку, вари кашу, корми Валю!». Тихона забавляла её настойчивость и, случалось, он сам брал ложку и кормил дочку.

Он удивился, когда после учёбы в техникуме его любимица на месяц пропала, а потом прислала письмо с острова Сахалин с сообщением, что вышла замуж. Тихон долго смотрел на фотографию, где рядом с его дочерью стоял чужой высокий черноусый парень, а за ними виднелись сопки. Почему-то Тихону было приятно, что дочь оказалась на краю земли вместе с красивым парнем. От её поступка веяло романтикой и суровым дыханием русских просторов. Он стал ожидать сахалинцев в гости.

Но с Сахалина приехать было непросто. Первой привезла мужа на показ старшая дочь. Школьницей она крепко досаждала Тихону. В клубе вокруг Светки всегда табунились парни, и ухажёры провожали после танцев до двора. К тому же она умела ловко подкатиться  к деду и бабке и выманить деньги то на полусапожки, то на кофту и юбку, и не отставала от моды. Тихон нервничал и однажды сказал Насте:

- Коли что со Светкою случись – тибе первой голову отсяку, а тады и ей! - и для убедительности зарубил топор в дубовую колоду.

 Но Светка, к Настиной радости, случаев не допустила, получила диплом техника-технолога и уехала в Тульскую область. Вскоре от неё пришло известие, что она вышла замуж.

Светкин моряк оказался приземистым кряжистым парнем с широкими плечами и настороженным взглядом из-под густых бровей. Поздоровавшись, Тихон спросил:

- Приехали?

 Через неделю, прощаясь, сказал:

- Приезжайте ишо.

 Гости не нарушили привычный уклад. Тихон помалкивал. Зять не лез с разговорами, носил воду, чистил клети и возил навоз на огород. По всему было видно, что работа ему не в тягость. Настя радовалась, что зять простой и работящий, а дочка счастливая. Самую приятную новость принесла Настина сестра Мария:

- Аны у субботу пошли у клуб, а были Светкины ухажёры – Митичка и Ваня, - едва сдерживая смех, рассказывала она. – Им наш Степан не понаравился.  Схотели яго проучить и подкараулили на ложку у кустах. Дак ён им от такие губы понабивал!

Она показала ладонью, какие губы стали у Светкиных ухажёров и засмеялась. Тихон, запрягая лошадь, внимательно выслушал её и усмехнулся. Ему понравилось, что зять не дался в обиду. «Будуть знать!», - подумал он, усаживаясь в бричку. 

* * *

Ветер перестройки застал Тихона в должности кладовщика. Назревали большие  перемены. Колхозные партийцы насторожились и с тревожным вниманием ожидали конкретных указаний. Необычные речи московских политиков о демократии и плюрализме порождали брожение умов и желание организованной колонной идти под знамёнами в районный центр.  Разговоры были правильные, но применить их было не к чему. Вероятно, конечная цель скрывалась от постороннего взгляда в туманных политических далях. Разгадать её из простой русской деревни не представлялось возможным, хоть и находилась она на самом высоком холме Среднерусской возвышенности.

Было непонятно, почему в условиях гласности и демократии не повысилась урожайность зерновых культур. Молчала об этом и Москва. Когда людям растолковали значение слова рентабельность, колхозам отказали в кредитах. Потом говорили, что колхозы – это пережиток крепостного права и пора их заменить фермерскими хозяйствами. Но денег фермерам на обзаведение хозяйством не оказалось, а потом и о селах забыли. Поля заросли бурьянами. Кое-где на чернозёмах поднялся берёзовый подлесок.

Пошатнулось колхозное хозяйство. В прошлом остался строгий контроль партийных органов. Всё вдруг стало ничьим. Пустоту власти заполняли жулики и проходимцы, сообразившие прибрать к рукам народное достояние. Началась растащиловка заводов и фабрик, техники и оборудования. О народе на время забыли. Заговорили о переходе к капитализму и рыночной экономике. Редко где платили зарплату, больше напирали на народную сознательность и припугивали страшным словом «инфляция».

Об этом думал Тихон в кладовой, покашливал от волнения и поправлял в паху грыжи. 

- Война! Люди такого терпеть не будуть! – утверждал он.

Удивительным было то, что пытались отстранить клику Ельцина от власти. Дело дошло до стрельбы. Когда в Москве танки стреляли по окнам Верховного Совета, Тихон переживал, не отходил от телевизора и сознавал, что, окажись он в Москве, тоже встал бы в ряды мятежников. Попытка оказалась неудачной. Зашла речь о запрете партии коммунистов. Вечером Тихон слушал безрадостные новости и припоминал значение новых слов: «рейдерский захват», «криминал», «дефолт», «банкротство». Дикторы сообщали о всех безобразиях не скрывая радости, и этим нагоняли на Тихона чувство обречённости. В сумерках он выгнал дремавшую собаку и достал из-под собачьей будки двустволку. Внимательно осмотрел стволы и курковый механизм, почистил, смазал и неторопливо собрал ружьё, пересчитал патроны и зарядил стволы картечью.

- Нехай сунутся, - неизвестно кому пригрозил он и поставил ружьё в головах кровати.

Соваться к Тихону было за чем. В последние месяцы он перевёз из умирающего колхоза тонны железа, механизмов, двигателей, бочки красок, ящики стекла и гвоздей. Амбар и недостроенная летняя кухня были забиты колхозным добром, Тихон хотел было угнать и трактор, но председатель его окоротил:

- Самому нужен. Коня и бричку забирай.

Растаскивание стало повальным. Каждый тащил, что мог. В гараже ночью сняли металлические ворота. Унесли даже видавшую виды кувалду. В опустевших зданиях гулял ветер, а в выбитых окнах тревожно перекликались воробьи.

Тихон стяжательство оправдывал просто: «Я не забяру - кому-сь достанется». Не надеясь больше на власть, он готовился к новой жизни. Какой она будет?  Телевидение показывало пустые полки магазинов в городах, длинные очереди озлобленного народа. Похоже, скоро начнётся голод, и народ  потянется по деревням.

«А куды нашим дитям деваться? Сюды приедуть. Кинуться дров пилить: бензопила есть? Аж две! Свет потухне, а у нас свой генератор, сварочный аппарат, компрессор». Тихон грел в душе заветную мечту: будет он сидеть на крылечке, посматривать, как заняты разными работами зятья, и командовать, что и как правильно делать. А дочки тем временем будут полоть огород, доить коров, помогать Насте. Он еще сильнее полюбил младшую дочь, которая родила ему  внучку. На фотографии малышка была копией  сестры Наташки. Почему-то Тихон с самого начала не признал внуков от старших дочерей и когда представлял, как он будет сидеть на крыльце и наблюдать за работой зятьёв, то рядом с  собой видел одну сахалинскую внучку. Где будут остальные, он не задумывался, как будто их не было вовсе. И недавно в подтверждение его ожиданий с Сахалина пришло радостное известие. Младшая дочь сообщила, что собирается с семьёй возвращаться на материк. «Это на какой же материк? – дрогнувшим от радости сердцем  догадался Тихон: «Не иначе, как домой!»

* * *

Настя в дела Тихона не вникала, не спрашивала, что он привозит и для чего это нужно. Она потеряла интерес ко всему и оживлялась только, когда получала письма от дочерей. Тихон и подавно не вникал в её дела и, похоже было, даже не задумывался, каких сил стоило Насте готовить обеды, стирать и подшивать его бельё, солить помидоры и огурцы, вытаскивать из подвала неподъёмное ведро с картофелем. По-прежнему жил как нравилось и, казалось, не замечал близкую беду. С каждым годом Настя слабела.  И за лёгкой работой она, случалось, подолгу отдыхала, уронив руки на колени. Сердце её, как дикая птица в клетке, билось и рвалось на волю. 

Не хватало сил выдоить коров. Эта работа свалилась на плечи Тихоновой сестры. Наташка приходила утром и вечером, не скрывала раздражения, едва через губу здоровалась с Настей, а сев под корову обмывать вымя, шептала:

- И хочь бы Господь тибе прибрал!

На плечи Наташке легла ещё забота засевать и полоть Тихонов огород. Она ожидала Настиной смерти, как избавления от лишних работ. Ей мечталось, что, схоронив Настю, брат приведёт в дом крепкую работящую бабу.

Тихон мало что поменял в распорядке жизни: по-прежнему не признавал обеды без мяса, любил блины и коржи со сметаной, а после предпочитал хорошо поспать. Из кладовой возвращался в сумерках и управлялся по хозяйству с фонарём. Вначале он шёл под гору, где паслись на длинной верёвочной привязи коровы, годовалый бычок и телята. Пригнав их во двор, Тихон носил им воду, а чтобы набирали вес, сыпал в ведро черпак ржаной муки, лил кружку молока или простокваши.  Уже в  полной темноте ему приходилось косить на прирезке свежую траву, чтобы на ночь кинуть по охапке в ясли.

В это время приходила Наташка. Он включил в сарае свет, чтобы Наташка могла найти доёнку и скамейку и пошёл во двор за скошенной травой. Она знала его упрямый характер: «Змей непокоримый! Становся сам и дои?».

В последний приход она была сильно не в духе – не улеглось ещё раздражение против мужа Валентина. Съел кольцо колбасы, которую она спрятала на вешалке в рукаве старого пальто, приберегая к приезду сына. Ей было жалко и колбасы, и разжигала досада, что тайник выбрала, не подумав. «Кошка вытянула? Так она бы не съела, идесь валялся бы кусок». Корова почуяла её настроение, вздохнула и переступила ногами.

 - Стольки скотины ни у кого нима, - не сдержавшись, высказалась она Тихону. –Оставляй корову. А случись что со мною, хто будя доить?

Тихон в душе согласился с Наташкой. Настя стала совсем слабой. Хозяйство становилось обузой. Прошлой весной он решил не покупать поросят на откорм, перевёл овец, гусей и уток, но без коров хозяйство не мыслил.

-  Дети приедуть с унуками, а молока нима.

Наташка, смягчаясь, сказала:

- Скольки таго молока надо? А дети с унуками чи приедуть,  чи не… Покуда мать живая, дочки, можеть, и будуть приезжать…

Тихону от думок стало неприятно. Отогнал тревогу и старался не думать об этом.

В доме на столе,  накрытый от мух полотенцем, ожидал ужин. Настя ушла спать  в горницу, закрыла дверь в комнату, чтобы приглушить телевизионные новости. Их Тихон слушал до полуночи на большой громкости.

* * *

В начале лета приехала с семьёй средняя дочь Оксана. Тихону она помнилась смелым и твёрдым характером. Когда подвыпивший дед начинал с печи нести «абыгонь», она его быстро усмиряла:

- Если не замолчишь, пойду в сельсовет и  позову председателя!

Притихнув на минуту-другую, он обдумывал угрозу. Потом с опасением рассуждал вслух:

- А что ты думаешь, поросёнок… Можеть, и позвать!

  Зять и внук Тихону не понравились. Зять обращался по имени-отчеству, лез с расспросами,  предлагалотремонтировать ворота и калитку, покрасить суриком железо на крышах. И голос его, и походка, и непривычная городская речь – всё вызывало у Тихона раздражение. Услышав, что зять окончил институт и работает в техникуме преподавателем, он стал обращаться к нему на «вы». От предложения что-то построить Тихон отказался, усмехнувшись:

- Отдыхайте. Сам сделаю, кали управлюсь.

 Внук, впервые близко увидевший лошадь, коров и телят, поначалу  не отходил от деда, просил прокатить на телеге, хватал охапку травы, чтобы кормить корову. 

  Тихон, не скрывая раздражения, звал дочь:

– Оксана, забяри яго! Ён мешае!

Настя с приездом детей повеселела. Она радовалась, что зять вежливый и культурный и удивилась, узнав, что деньгами в семье распоряжается дочь.

- А  хто ж его родители?

- Учителя, - сказала Оксана. – Да ты не думай, он не какой-нибудь городской неженка. И грядки прополет, и технику отремонтирует, и что хочешь построит!

А ты собирайся, поедем в город. У нас квартира двухкомнатная,  места хватит.

Настя задумалась. Её взволновало приглашение, на бледных щеках проступил румянец. Она поправила платок на голове, разгладила подол юбки, и сказала так спокойно и твёрдо, что было ясно – дело решённое:

- Никуды не поеду. Буду тута доживать скольки осталося. - Услышала, как на проулке прогремела колёсами Тихонова бричка, и добавила с горечью:  - Кали ён что собирается делать – не знаю. У его голова не балить, что у одных у нас полы земляные и стенка обваливается. Скольки просю: привязи глины! Ему неколи. Пообедае, завалиться спать и радиво на усю. А выключишь – кричить: я слухаю!

- Мама, не переживай. Мы и глину принесем, и полы и стену обмажем. Ты только покажи, как надо, - успокоила Оксана.

Дело оказалось нехитрое. Зять вёдрами носил из под горы глину, насыпал её большим кругом, похожим на ватрушку, сверху набросал соломы, полил водой и принялся  месить босыми ногами. Оксана повязала голову платком и надела старыйхалат,  приготовившись мазать стену. То и дело ей приходилось ловить за руку сынишку, норовившего поучаствовать в замесе. Он угомонился только, когда она  дала ему ком глины и показала, как  лепить колобка.

Настя под навесом чистила картофель и поглядывала на  молодых. Ей было и грустно, и радостно, что они и весёлые, и насмешники, и дружные в работе, и жалко было, что ушло её лето, и не сказал ей когда-то Тихон, как зять сейчас сказал Оксане:

  -  Казачка ты моя, с тебя бы картину рисовать!

Дочь усмехнулась:

- Знаем мы вас, рисовальщиков! Ногами шевели, а то до ночи не управишься.

Не ко времени с огородов пришла Наташка. Она не показывалась с тех пор, как приехали гости, прослышав, что племянница сама доит коров.

Она уселась на ступеньку крыльца, подманила внука:

- Как зовуть?

- Рома.

- А скольки тибе годиков?

- Полтора.

- Полтора?! А иде ты живёшь?

- Я живу в комнате.

- А мамка иде живёть?

- Мама живёт на кухне.

Наташка засмеялась, вздохнула и поднялась уходить.

- Ще погостюете?

- Побудем, - отозвалась Оксана. – Огород ещё полоть. 

- Ну, слава Богу! - обрадовалась Наташка. За этим, видимо, и приходила.

- Ольга замуж не собирается? – поинтересовалась Оксана, вспомнив свою двоюродную сестру - Наташкину дочь.

- Молчить. Наверно, никого у ей нима.

Настя испытывала беспокойство. Наташка могла позавидовать и сглазить счастье молодых. Чтобы защитить их, на всякий случай Настя сложила пальцы дулей и спрятала кулак под фартук.

 Был ли сглаз – точно не установить. Скорее всего был, потому что обмазать глиной стену не удалось. Приехал Тихон, увидел приготовления, закричал, что такая помощь ему не нужна, что он собирается обшивать стены шифером…

Зять в подсученных по колено штанах стоял в середине глиняного замеса и с интересом смотрел на тестя.  Внук хотел показать деду колобка, но Тихон, не взглянув, ушёл в сад. Было слышно, как он сгружал с телеги тяжёлое железо.

-  Попил он мою кровь, - сказала Настя.

- А что не так? – удивилась Оксана. – Хоть обшивать шифером, хоть нет, а стену всё равно надо мазать. Чего он злится?

- Тады ён сбесится. Нехай буде, как есть…

Зять выбросил глину под бугор и больше с Тихоном разговоров не заводил.  Он заметил, что тесть сторонится и как будто затаил обиду. Чтобы меньше с ним встречаться, зять утром и вечером уходил с удочкой на пруд ловить карасей, чистил их, жарил или солил впрок. По утрам на пруд приходил сосед Васюка. Он ловил рыбу большой сеткой-подъёмником, «пауком». Долго на речке  ему оставаться было нельзя, дома  ожидали дела.  А уходить не хотелось, особенно когда поднимался лёгкий ветер и гнал небольшую волну. В такое утро карась смело шёл к берегу на лов. Васюка смирял азарт, сворачивал снасть и говорил утешительное:

- Рыба да зайцы – голые яйцы!

 Как ни скрывался зять на речке, Тихон всё же улучил момент, когда все  собрались во дворе, и крикнул Насте:

- Чтоб ты вёдра не давала! Ён их рыбою запоганил,  лошадь с их пить не хоче!

Настя с тревожным смущением глянула в сторону зятя, увидела, что он всё понял, и ответила с досадой:

- Не здохне твоя лошадь!

Дети помогли Насте полоть огород и уехали на неделю раньше, чем планировали. Она догадывалась о причине, но Оксана, не желая добавлять ей переживаний, не сказала правду.

-  Нам ещё к Андрею в деревню съездить хотя бы на неделю, а у меня отпуск короткий.

Тихон, услышав об отъезде, удивил даже Настю:

- Вязите сватам привет!

После отъезда детей Настя долго хранила в душе радостное настроение. Как будто дети осветили Тихонов постылый двор и всю её тяжёлую жизнь тёплым светом. Побыли всего две недели, а на каждом шагу находилось что-то, напоминавшее о них: чистые грядки на огороде, гирлянды сушёной рыбы в сенцах, выкошенная лужайка перед домом, отмытые от навоза коровьи бока. Рядом с крыльцом в траве она заметила глиняного колобка. Он высох и стал твёрдым, как камень. Настя спрятала его в шкатулку.

* * *

Ранней весной Тихон остался без работы. На месте бывшего колхоза организовался кооператив, и земельные паи родниковцев взяли в аренду.  На каждый земельный надел обещали выплачивать проценты зерном и сахаром. По желанию земельный пай можно было продать кооперативу. Те, кто не собирался связывать свою жизнь с деревней, так и поступили: взяли, что дают. Остальной народ расставаться с землёй не спешил. В каждом подворье  водилась живность, которую не сдержать без зерна. Уже в первую осень урожай на чернозёмах порадовал. Отдохнувшая за время ельцинского лихолетья земля дала по сорок центнеров зерна с гектара. Родниковцы получили девять центнеров зерна  и пятьдесят килограммов сахара на пай и вздохнули с облегчением: жизнь повернула на правильную колею.

Центральная усадьба кооператива организовалась в большом соседнем селе Черемошном. Там был свой кладовщик, а Тихону сказали: пора отдыхать. Он не обиделся, потому что и сам с тех пор, как стал получать пенсию, давно собирался уйти.  Зарплату не платили, и, если бы не возможность что-нибудь украсть – давно сидел дома. На работу ездил уже больше по привычке. В его присутствии на уцелевших воротах кладовой, пилорамы и тока, где сохранилось ещё оборудование, повесили новые амбарные замки и опечатали свинцовыми пломбами.

Первые недели безработной жизни Тихон привыкал к свалившейся не него свободе: проснувшись, долго нежился в постели, скотину выгонял на луг после восьми часов. Позавтракав, он шел во двор или в сад и там осматривал завалы из железа и механизмы и прикидывая, что можно из них смастерить.

 В хозяйстве в первую очередь необходимо было поставить новые ворота и калитку, чтобы в дыры ветхого забора с улицы во двор не лезли цыгане, бродившие по улицам.  Они продавали одежду и электрический инструмент сомнительного происхождения, воровали всё, что плохо лежит.

В дальнем углу сада лежали на земле тяжёлые заводские ворота. Они назначались для тракторного двора, но установить их помешала перестройка. Тихон перевозил балки и двери по частям, потому что всё вместе весило около двух тонн. Чтобы их поднять, необходима лебёдка. Тихон днями подбирал валы и шестерни,  сверлил и клепал. Когда лебёдка была готова, Тихон сообразил, что переместить тяжёлую конструкцию из сада на улицу без трактора или подъёмного крана не удастся. Появилась и непростая проблема: во дворе не к чему было прикрепить лебёдку, чтобы тросом поднять  ворота и опустить балки в приготовленные шурфы. Он отложил строительство с привычным:

- Нехай тады, опосля исделаю.

Отложив забор, Тихон задумал смастерить окучник для картофеля и культиватор для борьбы с сорняками. Настя увидела, что дело застопорилось, решилась сказать:

- Ты собирался хату шифером обшить.

- Обошью. Век так стоять не будя, - он поморщился, что-то вспомнив. - Там ишо глиною надо.

Настя сдержалась. Тихон давно не кричал и не бесился, а покой для неё был важнее забора или голой стены.

Когда на траву легли первые заморозки, Тихон взялся мастерить сани, долго ездил по лесным ярушкам в поисках подходящих берёз для полозьев. Наступившая зима остановила деятельность. Зиму он смотрел телевизор, слушал радиоприёмник, читал газеты, ел и спал. За скотиной работы было немного, но Тихон  и там облегчал себе жизнь: стойла чистил не каждый день, не торопился менять прогнившие доски пола, ремонтировать развалившиеся ясли. 

Для растопки печки дрова Тихон не запасал. Его дело привезти уголь. Настя сама собирала сухие ветки клёнов, обступивших усадьбу. Так повелось издавна, и Тихон не спешил менять сложившийся порядок. Только в снежную зиму, когда заметало, что и пройти было трудно, Тихон брался за пилу и топор, готовил дрова, чистил тропинку к колонке, носил воду.

Весной, как только сходил снег и обветривали огороды, к Тихону шли односельчане просить лошадь, плуг и бороны. Тихон не отказывал,  помогал запрягать,  грузить на телегу инвентарь, и денег за пользование не брал. В этом он находил свою выгоду. Люди приходили подсобить, когда он сеял или убирал урожай.

* * *

  Сахалинцы приехали неожиданно в конце августа.  Когда серебристые «жигули» остановились у ветхого забора, Тихон подумал, что приехали за распашником или плугом. Но сердце забилось чаще и прихлынула к лицу кровь, когда услышал он почти забытый голос младшей дочери Валентины. Кинулся открывать дверь со двора на улицу.

Выяснилось, что сахалинцы вернулись ещё месяц назад, успели побывать на юге, отдохнули и загорели.

Сердце Тихона млело от нежного и ласкового говора младшей дочери Валентины. Вроде бы ничего особенного не было, когда она спрашивала:

- Папа, тебе налить чаю или молока?

  А Тихону её слова звучали музыкой. Ему казалось – она догадывается, что он любил её одну из всех и отвечала заботой и вниманием. Тихон заметил её крашенные розовым лаком ногти на руках и ногах, золотые серьги в мочках ушей и колечки на пальцах. Из того, что помнил он о маленькой Вале, сохранилась только Наташкина походка с лёгкой перевалкой. Дочь сразу превратилась в красивую ухоженную женщину, не знакомую с тяжёлым трудом.

- Ты не болеешь?

- У меня аллергия на пыль, - призналась она.

Что за болезнь, Тихон не знал, хотя и слышал это слово. На всякий случай предупредил Настю:

- Слыхала? У Вали аллергия на пыль, так что – гляди!

Настя спохватилась, вынесла на проулок подушки и долго била их на ветру хворостиной. От такой работы она устала, задохнулась и закашлялась.

- Ишо пярину побей! – крикнул ей Тихон.

Он был рад приезду сахалинцев. Зять оказался красивее и стройнее, чем на фотографии. Одевался он по моде в синий джинсовый костюм и белые кроссовки. По профессии Женя сказался крановщиком широкого профиля, был простым и рассудительным в общении. Когда случалось прийти Наташке, он подробно отвечал на все её вопросы.

В отличие от старших зятьёв Женя звал его «папа», что было Тихону особенно приятно. Ещё больше  ему понравилось, что зять тоже любит слушать магнитофон и радиоприёмники, с интересом ворошит гору пластинок. Тихон, немного робея, спрашивал, где и за сколько они купили автомобиль, как им жилось на Сахалине, сильно ли холодно там зимой? Узнав, что зять рос без отца, Тихон проникся к нему жалостью и полюбил, как сына.

- Дуже я Женю понаравил! - признался он Наташке. – Ён без отца рос, его мать воспитала.

- Хороший зять, - согласилась Наташка. – Светкин и Оксанкин мужики чигось сторонилися, ничёго у их не выпытаешь, а етот - душу открыл!

- Скажу им – нехай остаються и живуть.

- Скажи, - из-под коровы отозвалась Наташка. – А схочуть аны?

- А чиго не жить на усём своём?

Тихон ожидал продолжения и Наташка с неохотой высказала сомнение:

- Не дуже аны кинулися бурьяны дёргать и навоз чистить…

- У Вали на пыль аллергия! – вступился за дочь Тихон.

- Я не за то, -  устало отозвалась она. – Женя городской, у Вали - на пыль аллергия, Настя помрёть, а хто робить буде? Само собою ничёго не сделается. Чиго бы им картоху не выкопать?

-  Нехай отдохнуть с дороги.

- А иде умарилися? Не, не буде толку. Тута надо ждать Оксанку с Андреем. Аны ладу дадуть! 

- Таго зятя я не понаравил! – отрезал Тихон. – Ён с удочкою по-над речкою и ходил. Мине такой зять не нужен!

- Да вот же… - согласилась Наташка. 

Тихон привёз две телеги песку для внучки и высыпал его горкой в тени под клёном. В завалах амбара ему посчастливилось отыскать детское ведёрко и совок советских времён. Внучка всё понимала, но говорила неразборчиво. Тихон брал её на руки, ходил по двору, обращаясь к родителям за переводом.

- Она что-сь прося?

- Телёнка хочет погладить.

- Ну, погладь, - соглашался Тихон. – А ето петух. Гляди, ён може клюнуть!

Зять в тени под навесом курил и листал газету. Дочь на крыльце стирала в тазу бельё. Тихон решил, что момент для разговора подходящий.

- Женя, оставайтеся тута жить, - предложил он.

- Я не против, - отозвался зять и показал в сторону крыльца. – Как она скажет.

- Валя, оставайтеся! – повторил Тихон. – Нечиго у том городе делать.

- В деревне? – чуть не с испугом спросила она и посмотрела то на отца, то на Женьку, не понимая, шутят или говорят всерьёз?

- Для унучки молоко есть. Женя на станции буде робить, крановщики требуются.

- Что ты, папа! – отказалась Валентина. - Мы поедем к Оксане. Пока квартиру не купим, у них будем жить. Туда и контейнер с вещами придёт.

Новость оглушила, разрушила все его надежды.

Последние дни, когда гостили сахалинцы, Тихон раздражался по пустякам, без надобности вытягивал вожжами кобылу. Заметив, что корова во дворе собирается уронить лепёшки, он прошипел: «Ах ты..!» и схватил совковую лопату.

  В день отъезда сахалинцев приходила Наташка, принесла гостинец – арбуз и дыню со своего огорода.

…Тихон смотрел вслед отъехавшей машине, пока она не скрылась в облаке пыли. Непривычное горькое чувство затуманило глаза слезой. Он смахнул её ладонью и увидел, как серебристая машина мелькнула в ложбине, и  уже по асфальту, набирая скорость, взлетела на холм, оставив справа звонившую к обедне церковь.

* * *

Настя умерла в полдень на Вознесение. Когда Тихон  вернулся с покоса, она ещё была жива, лежала без сознания на холодном земляном полу в коридоре и тихо стонала. Он подхватил её на руки и перенёс в горницу на кровать. Побежал на улицу, чтобы позвать на помощь.

- Настя умираеть! – крикнул он и вместе с Татьяной и Васюкой вернулся в дом.

Татьяна нашла не столе корвалол, накапала в стакан. Васюка метнулся во двор, собираясь бежать за фельдшерицей.

  - На лошади едь, я не распрягал! – крикнул ему Тихон.

Настя на минуту пришла в сознание. Помутившимися от боли глазами обвела Тихона и Татьяну.

- Не хочу умирать. Позовите председателя… - отчётливо сказала она и снова потеряла сознание.

Татьяна поднесла ей лекарство, надеясь, что она придёт в сознание. Но через минуту Настя перестала дышать. Татьяна перекрестилась и закрыла ей глаза.

- Отмучилась Ивановна, - сказала она тихо. – Царство небесное! На Вознесение померла – в рай попадешь…

Татьяна ушла собирать старух, чтобы помогли обмыть Настю, обрядить в смертное. Тихон оставил двери нараспашку и вышел на улицу. С горы было видно, как по луговине, не жалея лошадь, гнал Васюка. Он потерял где-то картуз и отсвечивал на солнце лысой макушкой. «Загоне коня», - равнодушно подумал Тихон и хотел крикнуть Васюке, чтобы не спешил, но тот был уже далеко.

А дальше было просто. Среди живых всё давно продумано, и дело остаётся за малым – кому-нибудь надо помереть. Находились копачи, отправлялись телеграммы, выдавались справки, зажигались свечи, постукивали молотки, сколачивался гроб и обтягивался красным материалом, готовился поминальный обед: это всё без спешки и без промедления.

Наташка шныряла в кладовке и веранде, искала в узелках мак для пирогов. По её настроению можно было решить, что готовит она не поминальный, а свадебный обед. Тихон же будто отстранился от общей деятельности.

- Иде могилу копать? – спрашивали копачи.

- Иде выкопаете, - отвечал он без чувства, но не потому, что было ему всё равно, а потому, что доверял. Наташкиному сыну сунул без счёта пачку денег:

- На станции ящик кагору купи, селедки копчёной, да так чигось. Наташка скажеть.

Старухи обрядили Настю в последний путь в ту одежду, что приготовлена была ею самою. На ноги одели чулки и тапки, когда-то подаренные Тихоном.

- Батюшку надо позвать, - напомнила Татьяна.

- Зови...

Ночь старухи в горнице жгли свечи, читали псалтырь. Тихон слушал их скороговорку и думал о том, что утром надо бы отогнать на луг скотину, снять с хомутов и унести от греха развалившуюся уличную дверь, приготовить скамейки для поминального застолья, нанять грузовую машину, снять со стены ковёр, чтобы застелить кузов и поставить гроб…

На следующий день на двух машинах приехали дочери с зятьями. Растерянной стайкой стояли вокруг гроба и слушали Татьянин рассказ, как умирала Настя.

- Адны косточки на ей осталися! До последнего на ногах, успела борщ сварить и рядом с плитою упала. Как смерть пришла, сказала: «Не хочу умирать, позовите председателя»!

Тихон только сейчас, услышав он из чужих уст то, что и сам уже знал, понял, какое  непоправимое горе обрушилось. Что-то навсегда уходило с Настей. Он поджал ладонью дрогнувшие губы и поспешно вышел из горницы, чтобы дочери не увидели его слёз.

- А чиго ж Мария не приехала? – вспомнил Тихон Настину сестру. 

- Знаешь её характер? Сказала: «На тые-то бугры  глядеть? Без мине похоронють!», - сказала Светлана.

Хоронили Настю в погожий день. Когда процессия двигалась по улице, тёплый ветер пригнал тучку, блеснула молния, грянул гром и пролился короткий дождь, захвативший край села. На пригорке за церковью, на кладбище, не упало ни капли.

Для могилы копачи выбрали ровное просторное место. Поп дымил кадилом, отпевал скороговоркой, слова произносил будто при насморке, сильно  в нос и  ясно сказал только последнее слово:

- Прощайтесь!

Когда поднесли крышку гроба, Тихон увидел в глубоко запавших глазницах Настиного лица лужицы прозрачной дождевой воды. Он сунул руку в карман, где носил носовой платок, но его не оказалось. «Нехай так и будя…», - подумал он под стук молотков.

За поминальным столом Тихон подождал, пока наполнятся рюмки и сказал:

- Помянем! Нехай ей земля буде пухом. – И добавил без следа раскаяния, непонятно к чему: - Не жалел я Настю!

Дочери провели дома три дня. Как прибитые холодом осенние мухи они заторможенно что-то делали по хозяйству, тихо переговариваясь. Тихон и сам жил механически, будто смотрел со стороны.

Зятья курили под навесом, ни во что не вмешиваясь. Когда  требовалась  вода из колонки - с готовностью вскакивали все трое. Тихон от помощи по хозяйству отказался: «Сам управлюся. Отдыхайте.»

Внуки возились в куче песка. Тихон остановился возле них.

- Наша бабушка умерла? – запинаясь, спросила его любимая внучка.

- Умерла, - подтвердил он, силясь незаметно сморгнуть с глаз слёзный туман.

- Её в землю закопали?

- Закопали.

- А ты не умрёшь?

- Нет, я не умру.

 Она повернулась к старшему Роме и сказала:

- Вот видишь. Дедушка никогда не умрёт!

* * *

Оставшись один, Тихон первое время не мог привыкнуть к пустому дому. Он удивился, обнаружив, как мало вещей оставила после себя Настя.

 На загнетке печки стоял чугунок и сковорода, рядом в углу – кочерга, ухват и  обгоревшее с краю гусиное крыло, которым Настя сметала горячие угли. В коридоре на вешалке осталась потерявшая цвет телогрейка и побитый молью, отороченный на рукавах и полах полушубок, сшитый ещё в те времена, когда в хозяйстве были овцы. Настя не одевала его много лет, потому что был для плеч слишком тяжёл. Под вешалкой на полу стояли её резиновые сапоги и галоши. В горнице в шкафу на полке осталась шаль в клетку, сарафан, шерстяная кофта и ситцевый платок. На окне, до половины прикрытый шторой, выглядывал полукруг зеркальца, а под ним на  подоконнике частый гребень.  В бумажной самодельной шкатулке среди пуговиц и ниток Тихон  увидел глиняный шарик, повертел его в руках, раздумывая о назначении, но так ничего не придумал и положил на место.

Тихон не решился трогать оставленные Настей вещи, и не заглядывал в сундук, где она хранила с молодости приданое. Туда прятала, собирая для дочерей, пенсию и деньги от продажи молока.

Тихон прикрыл печь заслонкой и задернул занавеску, чтобы не видеть на загнетке чугунок и сковородку.

 Может быть, Тихон и привёл бы в дом другую женщину, но мешали проклятые грыжи, отравлявшие ему жизнь. Мало помогали, а больше мешали бандажи. Делать операцию Тихон не решался, потому что боялся крови и боли. На уговоры Наташки сердито отнекивался или обещал туманно:

- Може, кались и сделаю.

* * *

В семьдесят лет Тихон впервые в жизни попал в больницу. К докторам не обращался потому, что «неколи». Самой  значительной болезнью было у него расстройство живота после таскания дубовых брёвен или мешков с зерном. Тихон был уверен, что по природе унаследовал здоровье деда Петра по отцовской линии, который прожил сто четыре года. Жил бы и ещё, если бы весной в жаркий полдень не прилёг отдохнуть на холодную землю под сиреневый куст. От простуды умер и отец Тихона.

Тихон чувствовал в себе запас сил и не помнил такой работы, после которой бы испытывал усталость. Весной, не найдя в запасе отраву для колорадских жуков, он на велосипеде поехал за ней в Суджу. Путь туда и обратно составил без малого девяносто километров, но его не измучил. Оттуда он привёз на багажнике  мешок  вкусного пшеничного хлеба и  угостил им соседей: Татьяну с Васюкой и Донечку с глупою дочерью Малашкой. Наташка, увидев хлеб, ахнула, догадавшись, что Тихон съездил одним днём.

Свой скот Тихон в стадо не гонял. По числу голов выпадало бы ему за две коровы и бычка пасти стадо три дня. А как коров в селе осталось раз-два и обчёлся, то и очередь ему выпадала бы два раза в месяц. Поэтому Тихон пас скот под бугром на луговине, на длинных верёвочных привязях.

Однажды июльским вечером коровы, телята, бык и лошадь без понуканий привычно шли ко двору и тащили за собой верёвки. Железные клинья-притыки позванивали, стукаясь о закостеневшую от жары дорогу. Донимали овода. Лошадь, спасаясь, свернула с дороги и побежала в кустарник. Верёвка захлестнула Тихону ногу, и он упал, как подкошенный. Когда лошадь остановилась, Тихон понял, что у него сломана нога: ступня смотрела внутрь, а в бедре нарастала боль. Подобрав сухую ветку, он допрыгал до двора, сел на землю, привалившись спиной к шаткой верее, и стал ожидать Наташку. В тот же вечер скорая увезла его в районную больницу, а наутро и в областную.

В отсутствие Тихона Наташка решила проблему с хозяйством. По объявлению в газете нашла скупщиков скота, договорилась о цене и распродала лишнее. Пока Тихону лечили бедренную кость и укрепляли её металлической шиной, хозяйство заметно поубавилось. Вернувшись из больницы, он увидел во дворе только лошадь и корову. Тихон обиделся, но дела было не поправить.

- У тибе корова погуляла, к лету телёнок будя, - Наташка положила на стол толстую пачку денег. Она сделала вид, что не замечает Тихоновой обиды: - На тые  гроши мастеров найми. Аны забор поставють, полы настелють, хату обошьють, жалезо на крыше поменяють.

- Знаем мы тех мастеров… Мине усё переделывать.

- Любая баба на справное хозяйство придёть.

- У тибе тольки ето на уме, - усмехнулся Тихон.

- А как же, - согласилась она. – Одному что за жизнь?  А что ж, тибе дети у больнице проведывали?

- Проведывали, - помрачнел он. В больнице его навещала только средняя дочь Оксана и нелюбимый зять.

- Да! – спохватилась Наташка, - Не казали тибе?  Васюку схоронили!

- Не может быть! – поразился Тихон.

- Помёр одным днём.  Нихто не знае от чего. Ловил рыбу, занеможилось яму, прилёг на травку возля прудка на гребле. Танька вышла с горы звать, а ён уже и не ворохнулся. У больницу на вскрытие не возили, так закопали.

Смерть Васюки скорее удивила, чем опечалила. «Сёдни живой, а завтра закопають, как собаку».

* * *

 После больницы перемен в жизни Тихона не произошло. Он ел Наташкины обеды, спал, смотрел телевизор и кое-как управлялся по хозяйству. Когда поднимался сильный ветер, Тихон ставил дополнительные подпорки, укреплял ветхий забор, а в дождь поднимался по лестнице на чердак  и ставил на  потолке бидоны и тазы в местах сильной течи. Когда дымоходы забило угольной сажей, Тихон до самых морозов не решался разобрать боровок и почистить колодцы. Эту работу выполняла Настя. Чтобы не мёрзнуть по ночам, он развесил над кроватью электрические лампы для обогрева телят. Наташка сказала: 

 - Сутками будишь палить, а, усё одно хату ими не натопишь. Угля у тибе хватить?

  Она выгребла из дымоходов восемь вёдер сажи: «Ишо пожару не  случилося. Стольки сажи я сроду не бачила».

На деньги от продажи скота Тихон купил почти новый мотоцикл с коляской.

- У магазин доскочить будя на чём, - ответил он на тихий стон Наташки.

Она подалась со двора на огороды, но ступала тяжело, будто придавленная ношей, а потом вернулась.

- Не хотела казать, да  усё одно  узнаешь… Ольга моя хлопчика родила.

- Да ну? – удивился Тихон. – Она замуж вышла?

- Ни за кого не вышла, - с горечью ответила Наташка. – Он, гад, ей до последнего голову морочил, аборт делать не разрешал, а сам – шмык! Тольки и бачили.

По деревенским меркам случай был некрасивый, даже и позорный.

- Будем Оле помогать. Зато у тибе теперича унук есть, - утешил он.

- Завтра у Белгород поеду забирать иё с роддома. С неделю тама поживу, а ты тута сам гляди. Борща я кастрюлю наварила и котлет нажарила, грей на газу. Если Танька не согласна корову доить, дак сам дои? хочь раз у день. И никому не кажи пока про Ольгу. 

- Чи я не понимаю, – сказал Тихон. – Вот, вязи Оле на коляску, а може, на что-сь потребуется. - Он протянул пачку денег, оставшихся после покупки мотоцикла.  - Пенсия сёдни-завтра буде, я доживу.

После отъезда Наташки к Тихону несколько раз заходил её муж Валентин.  Новость, что у него появился внук, а зять неизвестно кто, подкосила его здоровье. Был он вялый и уставший, пятнами легла на голову седина.

- Вон чего в жизни может быть. - Валентин смотрел мимо Тихона задумчивыми  синими глазами.

- Она, слава Богу, не сирота, - ободрял его Тихон, хотя и ему, и Валентину было понятно, что дело не в этом и печаль не от того. - Щас молодые десять раз сойдутся и разойдутся. Не те времена!

- Не те? – со слабой надеждой спросил Валентин.

- Не те!

- Думаешь – сойдутся?

- Всякое можеть быть. - Тихону было жалко Валентина. Он уважал его за то, что он в молодые годы не бросил Наташку, которая окрутила его и объявила, что забеременела. Валентин женился на ней, хотя любой на его месте мог уехать на все четыре стороны.

- Вот что бывает, когда у человека совесть, - говорили в Родниках по поводу их свадьбы. – И женисся раньше сроку!

Валентин учиться дальше не пошёл, остался работать в колхозе трактористом, и всю жизнь Наташка помыкала им, как хотела. Тихон думал иногда, что она и забеременела от него нарочно и замуж вышла не потому, что любила, а по хитрости и расчёту его слабого характера.

Младший сын Валентина и Наташки тоже работал трактористом, женился в соседнем районе и отстроил дом. О нём-то ни у Наташки, ни у Валентина голова не болела.

* * *

Тихон не поехал в больницу снимать металлическую шину. Она хорошо вросла в ногу и не мешала ему ходить и управляться по хозяйству. Через неделю за ненадобностью отставил в угол костыль. Наученный опытом, Тихон оставлял на лугу верёвки и металлические притыки.

 На свободном пространстве двора рядом с недостроенной летней кухней Тихон построил металлический гараж для мотоцикла. Появилась новая приятная забота. Два-три раза в неделю он в гараже заводил двигатель и несколько минут слушал ровную и надёжную работу мотора.

  Весной Тихон распахал огород.  Хотелось посеять все овощи.

- Капусту посади, - напоминал он Наташке. - На дыни и кавуны латку оставь.

- Оставила.

- А помидоры и огурцы иде будуть?

- Ближе к меже. Ох, да усё ж поливать надо.

- Буду поливать, - обещал Тихон.

- Скольки одному надо? – спрашивала Наташка: - Две ведёрки картохи на год.

- И нехай зарастае? Люди осудють!

- Люди! Поразъехалися и не хочуть ворочаться на еты бугры. Приедуть твои девки картоху полоть и жука травить?

- Приедуть, - заверял Тихон.

- Ну, засевай! - смирялась она.

Из трёх дочерей приезжала только Оксана. Они с Андреем купили подержанные «жигули». Путь до Родников занимал четыре часа.

 Хотя Тихон и недолюбливал «таго» зятя, но выходил на огород, садился на дубовую колоду и смотрел, как молодёжь бьётся с сорняками, окучивает грядки и травит жуков. Нравилось, как они ладно и быстро работают. И если оставались на огороде до сумерек, то и он сидел на колоде. Но прошлой осенью не только Наташка, но и молодёжь подняла бунт против его гектаров. Он дулся и нудил, но  потом сдался и весной засеял огород клевером. Под картофель, овощи и бахчу остался совсем  маленький участок.

Ещё когда Тихон лежал в больнице, Оксана подарила ему дешёвый сотовый телефон для связи и научила звонить. Его задача была сообщать, когда в холодильнике подходили к концу продукты и полуфабрикаты, а весной звонить, как только приходила пора сеять, полоть, окучивать грядки или травить жуков. У тех, кто жил в деревне постоянно, и прополка, и окучивание, и потрава жука делались в разное время. Тихон каждый раз запаздывал и работы сходились вместе.  В дождливую весну сорняки за две недели успевали подняться и заглушить картофельные грядки. Иногда Тихону не верилось, что дочь и зять справятся, смогут отыскать в этой чаще полезные ростки. Но они справлялись. После прополки ровные грядки радовали глаз.

По тропинке в бурьянах через соседний брошенный огород приходила увидеться соседка Татьяна. Приносила Оксане гостинец - два десятка свежих куриных яиц и  пеняла на Тихонову лень:

- Ён кабы по две грядочки б у день полол, и бурьянов тех-то не было. Чи оно трудно? Сдурился, ничёго делать не хоче. Одно слово – бригадир!

Потом рассказывала, как живётся в Москве её дочке Галине: снимает комнату вдвоём с какой-то подругой, замуж идти не хочет, фитнес клубы не бросает.

  - Может, ей одной лучше? Сейчас не хотят семью заводить и детей, - утешала Оксана.

- А доживать сюды приедеть – больше некуды.

С дальнего края улицы послышались женские крики и чей-то плач.

- Да ну их! – прислушавшись, отмахнулась Татьяна. – Кажное лето концерт. Донечка  Малашку крапивою стегае, чтобы не рвала кавуны, пока не выросли, бьёть на всякий случай.  Семнадцать годков девке, а ума нима… Как она не родила до тех-то пор? Донечка в ети годы уже родила? от молдаван,  аны тута коровники строили…

Татьяна замолчала, покосила любопытным глазом на Тихона, сидевшего на колоде в тени раскидистого клёна.

- Ён тибе ничёго не казал?

- Нет, - насторожилась Оксана.

- Молчить партизан! – похвалила Татьяна. – Наташкина Ольга у Белгороде мальчика родила, в девках нагуляла. Аны молчать, не признаються. Тольки у нас не Москва! Усе давно знають. Думаю, что Бог Наташку наказал, что не любила Настю. Завидовала, что вы усе трое честь по чести замуж повыходили и дитей родили.

 Оксана покачала головой. Она отнесла тёткин гостинец в холодильник, а на обратном пути спросила у Тихона:

- Что, Ольга родила?

- Родила! - подтвердил он. – Мальчика,  Володею назвали.

- А не сказал. Я от чужих людей узнаю.

- Наташка просила никому не казать.

Тихон понимал всю глупость Наташкиной затеи.

Зять присел в тени рядом с Тихоном, закурил сигарету, предполагая хорошее развитие событий:

- Он вернётся, когда узнает, что она сына родила.

Управившись с огородами, молодёжь разделилась. Зять таскал из погреба картофель и соления прошлогоднего урожая, чтобы освободить место для нового. Дочь затевала большую стирку белья. Тихон, пользуясь случаем, усаживался во дворе и расспрашивал о любимой Валентине:

- Она не болееть? А работа есть? Квартира далёко от вас? А чиго сюды не едуть?

Оксана по порядку вопросов отвечала, а под конец сообщила самое радостное:

- В августе приедут.

Дочь ушла накрывать стол. Тихон ждал у двора, когда зять с внуком вернутся с плотины. Вокруг ног вился и урчал серый кот, знавший, что будет пир. Случалось, внук ловил к этому времени много рыбы.

Тихон увидел в ведре, как резво плещут караси, удивился:

- Ух, ты!

Внук засмеялся и развёл руками, рассказывая, какой огромный карась сегодня оторвал крючок на удочке:

Внук  поймал в ведре карася, отдал коту.

- Чтоб ён сдох, рыбою кормить! – возмутился Тихон. – Нехай мышей ловить!

В день отъезда Андрей стриг Тихону отросшие за несколько месяцев густые космы, а Оксана грела воду и купала его в корыте. Если стригся он без возражений, то с мытьём долго не соглашался.

* * *

В начале лета хозяйство Тихона понесло убыток. Перед отёлом на буграх корова  слизала отраву, прошла половину  пути и упала. Попытки Тихона помочь ей не дали результата. Она завалилась на бок, её глаза стали терять живой блеск. Он беспомощно повторял:

- Лыска, Лыска…

Когда корова перестала дышать, неожиданно её брюхо ожило. Тихон понял, что происходит, волосы на его голове встали дыбом, а ужас парализовал ноги. Он хотел уйти, чтобы не смотреть, но не мог пошевельнуться. В утробе коровы не хотел умирать телёнок.

- Как же ён бился! – потом рассказывал Тихон Татьяне. – Я думал, прорвёть шкуру и выскочить. Минут пять бился, а тады затих. На лошади я отволок корову у провал и там закопал.

…Тихон начал с каждой пенсии откладывать на покупку коровы или молодой тёлки.

 Как-то само собой сложилось, что жизнь в его дворе проходила бесконтрольно, подчиняясь суровым законам природы. Тихон в это не вмешивался и не направлял в нужное русло. Каждое утро сыпал курам в корыто зерно, лил в чугунок воду, слышал как они кудахтали и носились в глубинах амбара и недостроенной летней кухни, но ни одного яйца не съел, и где находятся гнёзда – не представлял. Потом появилась ещё проблема.

 В последние годы в  ярушках развелось много лис. Охотники их не стреляли потому, что мясо несъедобное, а шкуры не принимали и премии за хищника отменили. Боялись выпускать птицу на улицу. А в Тихонов двор вход со всех сторон. Беду он почуял, когда среди белого дня на его глазах лиса унесла со двора петуха. Собака рвалась с цепи. Лисица лая не очень-то испугалась, уходила с петухом по-хозяйски неторопливо. Тихон схватил ружьё и выбежал за нею на проулок, но лисы и след простыл.  Тогда Тихон снял ошейник с собаки и приказал: «Куси!». Кобель  возвратился  через день, виновато  спрятался в будку и проспал день и ночь.

- Дармоед! – сказал Тихон.

И придумал, как устроить засаду. Но лиса оказывалась хитрее и крала кур в саду, когда он уходил обедать. Однажды выстрелил вслед. На листьях подорожника и лопухах остались капли крови, но кому они принадлежали – раненой лисе или курице, осталось загадкой. Вечером, закрывая курятник, он убедился, что кур не осталось.

Природа неожиданно пришла на помощь Тихону. Рано утром, негромко квохча, из-под сруба летней кухни вышла рябая курочка, а вслед за нею, преодолевая заросли и кувыркаясь в траве, на цементную дорожку у крыльца высыпали жёлтые пушистые цыплята. Они послушно повторяли за квочкой уроки и старательно стучали клювами по земле. Тихон так обрадовался, что на глазах выступили слёзы.

Для малышей он расчистил площадку, сделал из сетки загон, а в загоне поставил кормушку и поилку.  Чтобы им было куда спрятаться от ветра и дождя, в углу Тихон поставил деревянный ящик, и всё сверху накрыл листами шифера от ворон и коршунов. Выпуская цыплят, он их каждый раз их пересчитывал и не оставлял без внимания. Когда они подросли и оперились, пропала рябая квочка. К тому времени цыплята уже не нуждались в опеке и ловко забирались ночевать в амбаре по лесенке на насест.

От Тихоновой лени в морозную зиму пострадала его помощница по хозяйству – лошадь Марта. Надеясь, что скоро приедут Оксана с Андреем, Тихон не чистил стойло, оставляя эту работу зятю. Приехать зимой им не удалось, и до весны Марте пришлось стоять в навозе. В апреле, когда Тихон выгнал лошадь пастись на зеленя, он заметил, что к ней прицепился мокрец. На задних ногах шкура лопнула и отстала от копыт, проглянули ленты перламутрово-белых сухожилий. Тихон позвонил дочери, чтобы купила берёзовый дёготь. Но, когда лекарство привезли, он о чём-то задумался, не торопился готовить мазь, остановил зятя и сказал неопределённо:

- Обожди, давай поглядим, что оно дальше буде?

Марта мало паслась на зеленях. Она больше стояла на пригорке спиною к солнцу и поочерёдно поджимала то одну, то другую ногу, подставляя больные места ветру и солнечным лучам. К середине лета раны затянулись, и берёзовый дёготь не понадобился. Лошадь не требовала к себе особого внимания и не доставляла Тихону  хлопот. Только недавно случилась с нею небольшая неприятность, которая, как он надеялся,  должна была обойтись без последствий.

Топот копыт под окном и призывное ржание коня заставили Тихона насторожиться. Он пошёл на улицу узнать - какие происходят дела? Не увидев никого, Тихон перешёл дорогу и выглянул с горы на луговину, где паслась Марта.  Вокруг неё  гарцевал  высокий жеребец из кооперативной конюшни. Тихон узнал его по белым чулкам. Похоже, сбежал по недосмотру: на его шее  болтался обрывок повода. Тихон догадался, зачем он крутится вокруг Марты, подхватил с обочины сухую хворостину  и поспешил вниз. 

Жеребец не обратил внимания на его крики и запрыгнул на кобылу.

- Марта! – громко звал Тихон, надеясь, что лошадь вывернется из-под жеребца и пойдёт ему навстречу. Но она только повернула голову, оглядываясь в поисках Тихона.

- Эх! – прогнав жеребца, упрекнул её Тихон. – Ну, чиго ты допустила?

Лет десять назад Марта была жеребая, выносила и выкормила серого жеребёнка, которого он продал цыганам. Тихон предполагал, что ей не меньше семнадцати лет и надеялся, что её молодое осталось позади.

«Да ён усего один раз и запрыгнул», - утешил он себя.

* * *

Тихон отгородил двор железом в человеческий рост. У лис не стало возможности украсть подрастающих цыплят. Работ по строительству не затевал, перестал даже мастерить из готовых механизмов. В начале лета отбивал тяпки и косы себе и соседке Татьяне. Но косить сено родниковцы перестали, нанимали трактор.

К Тихону обращались за каким-нибудь инструментом, обрезком трубы. Он не отказывал: «Надо пошукать». Отыскать что-либо было непросто. Всё валилось как попало: ящики краски, доски, верёвки, аккумуляторы, двигатели, инструменты, брезент, рулоны рубероида, мотки проволоки.  Амбар завален доверху, а то, что  сгружалось в саду и вокруг дома, заросло дикими клёнами и бузиной, огрузло в землю и покрылось слоями опавших листьев. Тихона уже не волновало, что всё ржавеет, гниёт и разваливается.

- Что-сь ён ничёго не клепае, - удивлялась тишине Татьяна.

 Тихону больше нравилось смотреть телевизионные новости или сидеть на скамейке, созерцая даль. Случалось, кто-то направлялся на соседнюю улицу, где жила Наташка. Бывало, люди ходили мимо его двора к Татьяне или к Донечке и удавалось завести с ними беседу. Но чаще  пейзаж был однообразный. На склоне сторонянского холма паслись на привязи чьи-то лошадь и корова, на зелёных  огородах передвигались хозяйки в светлых косынках. Над Красным плыли белые облака, а в тёплом воздухе стоял знакомый с детства запах полыни и чабреца.

Тихон гордился, что дети его не бросили. Когда случалось заговорить с кем-нибудь из прохожих, он обязательно переводил разговор на детей. И рассказывал, в каких городах учатся внуки и когда он ожидает приезда дочерей.

Татьяну дети тоже не бросали, приезжали каждый год в середине августа собирать урожай. Сын Сергей был копией Васюки – худой, крупный в кости, смолоду лысый на полголовы. Мастер на все руки, он провёл водопровод Татьяне во двор и на огород для полива грядок. Трубы дал Тихон, поэтому вторую линию Сергей  протянул и ему. Дочь Галина совсем не похожа на Татьяну или Васюку – русоволосых и синеглазых. Все, кто помнил Васюкину бабку Стешу, сходились во мнении, что Галина в ту породу: кареглазая, с точёной фигурой и пышными каштановыми волосами.

Татьяна хозяйство вела экономно и пенсию копила к приезду детей. Сергей жил в городе и за него Татьяна не волновалась. А Галина скиталась по чужим углам, да ещё платила в месяц за квартиру пятнадцать тысяч рублей. Цены казались грабежом среди белого дня. Обо всём этом она рассуждала с Тихоном во время посиделок, и они сходились во мнении, что детям жизнь выпала тяжёлая.

После операции на ноге Тихон несколько дней жил у Оксаны и Андрея и не чаял вернуться в Родники, где ему всё привычно, вольно и просторно. Каждый год они звали пересидеть в тепле хотя бы зиму. Тихон говорил в оправдание:

- Хозяйство не бросю. Тута усё растянуть.

 Глубоко в душе Тихона теплилась надежда, что когда-нибудь позовут его к себе любимая дочь и любимый зять. К ним бы поехал без раздумий. Их жизнь была покрыта необъяснимой тайной и романтическим туманом со времён первого письма с Сахалина.  Он был уверен, что живут они красиво, заняты чем-то особенным и потому не могут полоть огород и убирать в стойлах навоз.  Сейчас уже и припомнить трудно, сколько лет прошло, а нежное Валино «папа» слышалось наяву и грело сердце.

* * *

Дочери с зятьями приехали в конце августа с ударной целью убрать урожай.

 Любимый зять Женя привёз Тихону в подарок валенки на резиновом ходу, ватные штаны и матросский бушлат. На упрёк Тихона: «На что ты тратился!», зять сказал, что зимнюю одежду ему выдают на работе бесплатно.

- А сам у чём будешь?

- Робу не носим, лежит без дела, - успокоил его Женя.

Тихон примерил валенки и бушлат – всё впору.

- Случись к лошади наведаться, а по навозу сыро, - одобрил он валенки.  От хорошего настроения Тихон  открыл гараж и показал зятьям мотоцикл «Урал».

- Вот это машина! – восхитился любимый зять. – Легенда автопрома!

- Если наравится – можешь забрать, - предложил Тихон, но Женя сослался на отсутствие гаража, а под открытым небом мотоцикл хранить нельзя.

Нелюбимый зять Андрей привёз пузатую бутылку, выпили за приезд и за успех. У Тихона тост был один на все случаи жизни:

- Быть добру!

После обеда разморило, Тихон прилёг вздремнуть, а молодёжь отправилась убирать урожай. Когда Тихон проснулся и занял наблюдательный пост под клёном на дубовой колоде, работы уже подошли к концу. Восемь мешков крупного картофеля стояли посреди огорода. В земле остались морковь, свёкла и капуста. И арбузы родились на славу, были видны на бахче издалека - и тёмно-зелёные, и полосатые астраханские.

- Мы один съели - сладкий, как мёд! – похвалила Валентина.

- Вязите у город, - сказал Тихон. – Усё бярите: и картоху, и морковку, и капусту, и лук. Помидоров много осталося!

  Солнце клонилось к горизонту, когда зятья сгрузили картофель в подвал.

- Такую работу сделали! - сказал Тихон. Любимый зять сел под навес, закурил, листая старый журнал. Нелюбимый взял старое ведро, удочку и ушёл ловить карасей. У Вали разболелась голова, она ушла пить лекарства. Оксана замочила в тазу Тихоново бельё.

- Па, завтра купаться будем. Два месяца немытый.

- Я чистый! - отказался Тихон.

- Андрей тебя пострижёт.

- Нехай стригёть, а мыться не буду!

Тихон и на следующее утро нудил, мудрил и упирался, но, хоть и в трусах, садился в корыто на низкую табуретку...

Приходила Татьяна, принесла гостинец – свежих куриных яиц.

- Тёть Тань, ты наведывайся к нему, а что не так – звони мне, - напомнила Оксана. В знак благодарности она привозила гостинец – фрукты, пирожное и конфеты.

- Буду наглядать, -  обещала Татьяна. – Ён помылся, постригся – чем не жаних?

Чистый, бритый, пахнущий одеколоном, Тихон не выглядел на свои восемьдесят лет. На его лице не было морщин, а щёки сохранили румянец. Но ходил уже согнувшись, опираясь на орешниковую палку.

Зятья готовили машины к отъезду. Тихон понимал важность технического контроля и не мешался под ногами. Дочери в горнице собирали вещи, готовили в дорогу бутерброды, чай в термосах. Тихон предупредил в третий раз:

- Чтобы ничёго не забыли.

В коридоре остановился, услышав спор дочерей, не решился открыть дверь.

- Ты сама видишь, что он уже согнулся и спотыкается на ровном месте, - говорила Оксана. - Ему уход нужен! Хотя бы раз в месяц помыть, бельё сменить. От этих грыж у него всё между ног запаривается и мочой несёт.

- Ну, а я что сделаю?- спрашивала Валя.

- Надо ездить через раз. Один месяц - вы приедете, на второй - мы.

- У нас график по двенадцать часов - отсыпной, выходной. Если я не отосплюсь, в выходной тут угроблюсь, четыре часа ехать назад, а с утра на смену, то в могилу лягу!

- Тогда заберём его в город!

- Хотите – берите! Мне такой отец не нужен. Он маму не жалел и в шестьдесят лет в гроб загнал!

- Не жалел! Но маму уже не поднимешь, а он ещё живой!

- Я за ним ухаживать не буду…

Тихо ступая, Тихон вышел на крыльцо. И сам не понял, чего испугался. Пока выносили сумки и усаживались в машины, ни о чём не мог думать - мысли смешались в голове.

- Помаленьку едьте… Унукам привет, -  как сквозь сон сказал им на прощание. Когда машины скрылись в дорожной пыли, он понял, что произошло.

- А отец иё с ложки кормил…

- Уехали? – спросила за спиною Татьяна.

- Лицо красное. Жарко у ватниках?

- Не жарко. У мине озноб.

- Ветром обдуло?

- Сквозняку не было. Полежу трохи – умарился.

* * *

- Ты ж у город уехала, - сказал он Оксане. Они обе повернулись к нему и посмотрели с интересом.

- Здравствуй, па, - отозвалась дочь: – Уехала, да уже приехала!

Тихон зашевелился, собираясь подняться с кровати, но и Оксана и Татьяна замахали на него руками. 

- Не помнишь, что было? – спросила Татьяна.

- Чиго не помню. Дитей проводил и лёг спать. 

- Ничёго не помнить! – заключила Татьяна. Оксана рассказала:

- Па, ты вечером пошёл за лошадью, упал на лугу и всю ночь пролежал у неё под ногами. Утром Иван Ковалёв шёл на работу и тебя заметил. И фельдшера привёз.

- А что со мною?

- Ты потерял сознание от высокого давления. Похоже, у тебя инсульт. Фельдшер уколы сделала и лекарства назначила. Андрей привёз их из Суджи.

Тихон слышал об инсульте, с опаской пошевелил руками и ногами – всё действовало.

- Нима никакого инсульту! - он свесил ноги с кровати. - Я на двор пойду. - Он сунул ноги в тапки и, как был, в подштанниках, пошёл уверенной походкой.

- Ты скажи!  – всплеснула руками Татьяна. - И что с им делать? 

- По хорошему, его надо в город забрать. Лошадь отвести тётке Наташе, Валентин за нею присмотрит. А несчастных кур, кота и собаку ты возьмёшь?

- Возьму, об чём речь? 

  Когда Тихон сел за стол, стало заметно, что правая сторона лица у него провисла, а из уголка рта стала подтекать слюна. Андрей привёз фельдшерицу, она сделала укол и сказала:

- Повезло, что так обошлось. Может быть и парализация, и смерть. От давления таблетки надо пить каждый день. Я буду приходить, уколы делать.

 Ехать в город Тихон отказался:

- Даже не балакайте!

- Хочь связывай его, - рассердилась Татьяна, а Оксана пыталась убедить: 

- Па, в любое время можешь упасть. Хорошо, что было тепло. А если осень или зима? Замёрзнешь, и никто знать не будет!

 Тихон не испугался и пожал плечами:

- Я падать не собираюся! Буду таблетки от давления пить.

 Тихон твёрдо решил доживать на своём подворье. Он уже не спрашивал, отчего  Валя с Женею не едут. А когда Оксана начинала рассказывать о них, на лице Тихона отражалась грусть.

Он присмотрелся к нелюбимому зятю. Оказалось, тот легко мог наладить двадцать лет простоявшую бензопилу и заготовить на зиму поленницу дров. В другой приезд настелил новые полы в стойле у лошади, а весной сломал ветхий забор и поставил металлический. На-радостях Тихон отыскал в амбаре банку сурика и широкий валик, чтобы покрасить его. Татьяна похвалила:

- Другое дело! Не пролезуть у двор ни цыгане, ни молдаване!

  Ни цыган, ни молдаван в Родниках не водилось с давних пор. Но шутка была подходящая случаю, понравилась Тихону, и он улыбнулся.

На очереди было покрыть дом новым железом или шифером. Тихон утеплил соломой на зиму курятник. Хотя среди птичьего поголовья курочка оказалось одна, а остальные петухи, ему было всё равно. Главное, они паслись во дворе и саду, пили воду и клевали зерно. Подросшие петушки дрались и пытались стоптать общую подружку.                                                                                           

 Но главную радость доставила Марта. В феврале он заметил, что вымя у неё налилось.

- Да ты жеребая? - удивился он и толкнул её в бок, чтобы посторонилась и не мешала убирать навоз. - А я кричал с бугра: Марта! - припомнил он старый грех. Тогда Тихон противился возможному пополнению хозяйства, а сейчас это его даже обрадовало.

Марта принесла жеребёнка в июле. Утром Тихон собрался вести её на луг, но рядом с нею в стойле уже топтался на стройных ножках высокий в белых чулках детёныш. На полу лежал небольшой с виду скользкий послед. Тихон подцепил его вилами и выбросил во двор.

Жеребёнок совался под брюхо матери, искал вымя. Марта оглядывалась на него и осторожно переступала ближе, помогая в поисках. Тихон терпеливо ожидал и, когда жеребёнок нашёл, что искал, вздохнул с облегчением и направился на проулок скосить и кинуть в ясли свежей травы.

С прибавкой в хозяйстве Тихон заметно повеселел. Жеребчик был как с картинки. Он легко, как балерина на сцене, переставлял при ходьбе стройные ножки, вскоре стал и шалить, показывая характер. Тихону случалось наклониться, и он стаскивал зубами картуз с его головы. Тихон сердился и грозил:

- Вот выпросишь лозины!

Когда наступили холода, он попросил Валентина забрать лошадь и жеребёнка на постой. У самого Тихона и ворота в сарай рассыпались. 

 Тихон заметил, что собака ослепла. Раньше Шарик ловил на лету брошенную кость или кусок хлеба. Теперь находил еду по запаху, обнюхивая землю.  Его зрачки отсвечивали на солнце неживым стальным цветом.

Тихон стал вспоминать и выходило, что привёл Шарика, когда ещё работал в кладовой. Собака прожила лето, а околела осенью на первые холода. Тихону было жаль кобеля. Он непостижимым образом чувствовал гостей и начинал лаять и прыгать, услышав звук мотора, когда дети ещё ехали по шляху за Красным.

«Иде-сь щенка поймать?» - загадал Тихон.

* * *

Как бы ни было, но и несправедливости бандитских времён сгладились в памяти и поросли быльём. Появилось желание увидеть будущее.

На родниковских буграх засевались поля. Предприниматели распахивали брошенные огороды, брали на откорм скот и скупали земельные паи. В страдную пору Тихон видел на Красном поле новую технику и радовался тому, что  поднимается сельское хозяйство. Одна беда – людей становилось всё меньше. Старики умирали, а молодые не оставались в Родниках. Дома с заколоченными наглухо окнами никто не покупал даже за бесценок.

У Донечки объявилась родственница и забрала её с дочерью в  провинциальный городок Обоянь. Тихон и Татьяна остались на улице одни.

- Поубивають нас и нихто знать не буде, -  говорила она Тихону.

Особенно пустынным село было осенью и зимой. Люди выходили по крайней необходимости – в магазин за продуктами или для поездки в райцентр. Один-два раза в неделю проведывала Тихона сестра Наташка и приносила какую-нибудь вкусную еду. Иногда приходила веселая, с сообщением, что нашёлся Ольге путёвый человек и, может, она за него выйдет. Скоро всё оказывалось пустыми хлопотами, и племянница оставалась одна. Тихон в утешение совал Наташке деньги внуку на учёбу. О том, чтобы Тихон нашёл себе бабу, речи не заходило. Когда Наташка пожаловалась на Валентина, что без спросу съел мясо в супе, Тихон её окоротил:

- Какая-сь глупость. Тибе на Валентина молиться надо.

Наташка надулась, как больная курица, оторопело заморгала.

Осенью и зимой Тихон справлялся по хозяйству засветло, до красного накала топил плиту. Если кончалась домашняя еда, переходил на консервы и варёную колбасу. На аппетит не жаловался. Татьяна приносила из магазина очередной толстый батон подозрительно дешёвой докторской колбасы, говорила с опаской:

- У телевизоре сказали: иё неизвестно с чего делають!

Тихон усмехался. Перед едой наливал полрюмки водки или самогону на один глоток.  Серый пушистый кот составлял ему компанию. Он оказался большим любителем варёной колбасы и консервов. У кота не было имени, но он обходился без формальностей и отзывался на простое «кыса». В конце ужина пил воду, а Тихон - крепкий чёрный чай. Всё время, когда готовился ужин, заваривался чай и проходила скромная трапеза, телевизор был включён на большую громкость, чтобы не пропустить важного. В такое время можно было сбить замок на амбаре и унести все Тихоновы богатства – ничего бы не услышал.

Но воровства в Родниках не случалось давно.

* * *

- А-а-у!

Очнувшись от глупого сна, Татьяна прошла босиком по мягкому ковру к окошку и выглянула на заснеженную улицу.

 - Святой Самсон, куды ночь, туды и сон, - сказала она свой заговор, и снова, без сомнения, раздался крик: А-а-у!

Татьяна струсила и осенила себя крестным знамением. Стряхнув робость и остатки сна, она накинула пальто и шаль, обула валенки и вышла на крыльцо.

На ступеньке сидел Тихонов кот. Он равнодушно глянул снизу на Татьяну, отвернул голову и протяжно пропел:

-А-а-у!

- Чиго ты? – спросила она. – Не покормил дед? Обожди, щас што-сь найду.

Кот не взглянул на еду и, похоже, с обидой пошёл по своим следам.

- Чудеса, - удивилась Татьяна. – Може, ён прогнал его на мороз?

Она укуталась потеплее, прикрыла дверь на щеколду и огородами двинулась к Тихону. Двери в дом оказались открыты. На большой громкости работал телевизор, а самого Тихона не оказалось. «Должно, за дровами пошёл», - подумалось ей. Она вернулась на крыльцо и увидела Тихоновы следы в сторону сарая, где хранился уголь. Кот синей тенью сидел на тропинке и смотрел на неё с ожиданием. Татьяна прошла несколько шагов и остановилась. Вдруг сообразила, что к ночи распогодилось, снегопад перестал, а Тихоновы следы ведут только в одну сторону. Ей стало страшно.

- А-у! – жалобно сказал кот.

- Я туды не пойду! – прошептала Татьяна. – Нехай Наташка с Валентином глядять!

Она выбежала на проулок и по натоптанной тропинке поспешила назад. Дома везде зажгла свет, всю ночь её трясло и только под утро чуть приморило на стуле у окна.

Татьяна отодвинула занавеску и встретила огромный зрак золотистого солнца, просветлевшего в мареве нового дня.

К публикации рекомендова Борис АГЕЕВ

Василий Георгиевич Бережнов родился в 1954 году в д. Свобода Рыльского района Курской области. Окончил исторический факультет Курского педагогического института. Работал учителем истории, корреспондентом, редактором газеты. Издал книгу прозы «Житие последнего Серафима». Член Союза писателей России с 1997 года. Живёт в Железногорске Курской области.

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: