| |
***
Как просто всё.
Идут снега.
И утонуло поле в сини.
И крутобокие стога
Плывут, как сытые гусыни.
Дома развесили дымы,
Как поднебесные качели.
И прячут лето от зимы
За пазухой густые ели.
Все переменится опять
И станет чистым изначально.
Снега идут.
И не понять
Откуда столько в них печали.
1975
***
Стоит монах и молится
Среди берез.
И вторит неба звонница:
– Приди, Христос!
Птенцы кричат в гнездовии
Над головой.
– О, исцели любовию
Ты мир земной!
В купели неба плещутся
Синь-облака.
И крестится, и крестится
Его рука.
Глаза его пронизаны
Сияньем дня.
Играет ветер ризою.
– Спаси меня!
Рождает слово тайное
Живую весть.
И ничего случайного
Во всем, что есть.
Березовая горница
Светла до слез.
Стоит монах и молится:
– Приди, Христос!
1999
***
На старинной гравюре,
где небо вразлет
Разметалось над полем,
Где ворон клюет
На дороге ячменные зерна,
Где легко и упруго
скользят облака,
Где не то, чтобы дни и года,
А века
Исчезают, как листья, покорно.
На старинной гравюре,
где сонный покой
От осокоря льется,
И на водопой
Пастушонок торопит отару,
Там душа и пространство
себя обретя,
Так слились воедино,
как мать и дитя,
Как два промысла божьего дара.
В окнах сумерки гаснут, стирая тона,
Размывая границы гравюры и сна,
Поля этого, этой дороги.
Нет отары давно и ее пастушка,
Бесприютен пустырь,
тяжелы облака,
И исполнено небо тревоги.
На асфальте дорожном
не зерна, а тлен,
Задохнулось пространство
в нашествии стен,
В бесконечности небо зловеще.
Но минувшее память жестоко хранит.
На обломке осокоря ворон сидит,
И возмездье в глазах его вещих.
1990
***
Вот опять разболелась душа.
Что-то ломит ее и карежит.
То ли годы пора подытожить,
То ли нечем ей стало дышать.
Я устал на земле мельтешить.
У меня состоянье такое,
Словно нужно столетье покоя,
Чтобы снова неистово жить.
В мокрой глине с корнями травы
В тишине безраздельной сплетаясь,
Раствориться в земле.
Иль скитаясь
Во Вселенной пыльцой синевы,
Все забыть:
Кем я был, чем я стал.
И очнуться в тридцатом столетье,
Чтоб увидеть все то же на свете,
От чего я в двадцатом устал.
1982
***
Я люблю ту великую, грешную,
Ту, ушедшую в вечность страну,
И за веру ее сумасшедшую,
И за праведную вину.
Не просила у мира, не кланялась,
Берегла свою честь испокон.
И прости ее, Боже, что каялась
Не у тех, к сожаленью, икон.
Было все – упоенье победами,
Были всякие годы и дни,
Но над всеми смертями и бедами
Было что-то, что небу сродни.
И когда-нибудь праздные гости
Спросят новых вселенских святых:
- Что за звезды горят на погосте?
И услышат:
- Молитесь за них.
1996
***
Крыло стрекозы на вечернем луче
Дрожит и блаженно плавится.
Обняв берега в изумрудной парче,
Дремлет усладно старица.
Ни шепота трав, ни листвы говорка.
Во всем колдовская истома.
Тают изнеженно облака
В купели небесного дома.
Забвенье ненастья и буйства грозы
Царит в безмятежном покое.
Но вздрогнуло, взмыло
крыло стрекозы,
И ожило все живое.
2004
***
С куста на куст перелетая,
Синичья маленькая стая
Щебечет, радуясь тому,
Что день настал широк и светел,
Что пахнет ягодами ветер,
Что мир и лад у них в дому.
А я брожу по сухотравью
Меж снами прошлого и явью
И с каждым шагом мне грустней,
Что горек ветер, день тревожен,
Что лето кончилось быть может,
Что лада нет в душе моей!
2005
***
Мои старомодные вещи
Полны молчаливой гордыни.
Их мир беспощадный и вещий –
Да будет он проклят отныне.
Оденем иные одежды,
Прославим другие фасоны,
А старые наши надежды
пускай проскрипят патефоны.
Забудем, что пили и ели,
Каким поклонялись портретам,
Покинем окопы и щели
И выйдем гулять по проспектам.
Какая веселая шутка,
Что к прошлому нету возврата.
Да здравствуют гласность желудка
И сытые дети Арбата.
Поклонимся рынку, как храму,
Где черноволосы святые.
Не имут умершие сраму,
Когда непорочны живые.
Под знамя, что бойко трепещет,
Пройдем все и станем другими…
Мои старомодные вещи
Полны молчаливой гордыни.
1987
***
По России ходит ветер,
Бродит вешняя краса.
У России тихой верой
Переполнены леса
До утра туманы зреют
В суходолье ковыля,
До зари все сеет, сеет
Небо звезды на поля.
Зацветают неувяды –
Неприметные цветы.
Что еще на свете надо
Кроме этой красоты?
Кроме сонного приволья
Грачьих вспаханных полей,
Кроме сладкого до боли
Ожиданья тополей,
Ветровых весных просторов,
Дальней песни журавля,
Кроме веры той, которой
Пробуждается земля.
СЫНОВНЯЯ ПАМЯТЬ
Я над белым молчанием Свири стою.
Что тревожит в разливе спокойного света
Даль полей, и деревья, и душу мою?
Что мольбой леденящей вплетается в лето?
Эта белая ночь до вершины полна
Ненавязчивым зовом и нежным и гордым.
И сжимает мне сердце сыновья вина
У безвестных могил сорок первого года.
Сколько раз заклинали забвением леса,
Сколько трав отцвело с той поры лихолетья,
Но по-прежнему смотрит глазами отца
Та деревня, где стал неподвластен он смерти,
Но вплетается в шорох бессонных осин
Тихий голос его, все зовущий кого-то.
Он идет бесконечной дорогой один,
По которой ушла вся стрелковая рота.
Я сажусь в поезда, к самолетам спешу,
Но встречаю всегда только белую заметь.
И тогда неприметной тропой ухожу
В ту страну, что хранит еще детская память.
Мне оттуда не видно еще ничего –
Ни войны, ни победы, ни звезд обелисков…
Там смеется отец, поднимая легко
Меня к самому небу, что сказочно близко.
Там рассветы летят безмятежно чисты,
Там еще наши матери, словно девчонки,
И еще для тетрадей готовят листы,
На которых напишут потом похоронки.
И когда я вернусь, через беды пройдя,
Через годы потерь и вселенское пламя,
Я увижу: стоит, ожидая меня,
У солдатской могилы сыновняя память.
1985
***
Я живу на обломках идей,
На развалинах Божьего Храма,
В государстве усталых людей,
Посреди многоликого срама.
И когда для надгробья кресты
Обреченно увозят на Терек,
Мне на память приходят киты,
Что выбрасываются на берег.
1997
***
Пообтерлась душа, обтесалась
Об углы городов и дорог,
О кресты на погостах, о жалость
К тем, кого полюбить я не смог.
Помягчела душа, просветлела
Воскояровым светом полей,
Оттого, что звезда пролетела
Над тропой неприметной моей.
Отболела душа, примирилась,
Обрела свой начальный удел.
И, не помня обиды, простилась
С теми, кто полюбить не сумел.
1996
***
Из пустоты и одиночества,
От бреда рока и картин
Туда, где белое пророчество
Российских праведных равнин.
Туда, где оттепель крещенская
Снедает ласково снега,
И где прощение Вселенское,
И где Вселенская тоска…
Уйти, уехать, улететь ли,
Простив долги, забыв права,
Чтоб душу вытащить из петли,
Пока она еще жива.
И там, за серыми пригорками,
Где превратился в камень крик,
Вдруг пожалеть осины горькие
И угасающий родник.
Среди покоя и безбрежности
В той примиряющей дали
Найти смиренье в тихой нежности
К уставшим путникам земли.
Там на рассвете вздрогнет звонница,
Благословение верша.
И прежней верою наполнится
Неубиенная душа.
1990
***
Задохнулось пространство от гари,
Поперек то стена, то шоссе…
Наследили разумные твари
На земле, в небесах и в душе.
Я уеду весеннею ранью
В тихий домик на светлой Угре,
Где меня лошадиное ржанье
На луга позовет на заре.
В звонах радостных травостоя
Возвеличится волей душа
И целебный напиток покоя
Из небесного выпьет ковша.
Над приземной разноголосицей
Песня жаворонка воспарит.
Ах, как жить, ах, как жить-то хочется,
Запрокинув сердце в зенит!
О, Творец! Не прообраз ли рая
Этот луг, этот благостный свет?
И посмотрит, согласно кивая,
Лошадиная морда мне вслед.
2004
|
***
Душа взалкала постоянства.
Ей опротивело скакать
По временам и по пространствам
И расставаться, и встречать.
Ей захотелось, малой птахе,
Увидеть сны в родном краю,
Сложить у вечности на плахе
Повинно голову свою.
И, вспомнив милые ей лица
И сокровенные места,
Внутри себя остановиться,
Как у пасхального креста.
2003
***
А жизнь слепа.
Она не знает,
Что создает в кромешной мгле.
И нас наощупь осязает,
Как все живое на земле.
То щек, то лба она коснется,
То глаз, святая простота,
А след все глубже остается
От любопытного перста.
1977
***
Мы говорили веку: Торопись!
И так ты задержался на поминках.
А впереди нас ожидает жизнь
В таких веселых и цветных картинках.
Взамен тебя, погрязшего во зле,
Мы выстроим сродни Эдему царство.
И будем жить, как боги, на земле,
Навеки примирив Христа и Маркса.
Прощай, двадцатый, судьбоносный век!
Парад планет не зря тебя венчает.
Летит устало твой последний снег
На лик земли. Ложится и не тает.
1997
Я ЭТОГО НЕ ЗНАЛ
Когда впервые я
с твоих тревожных рук
Спустился на пол и пошел упрямо…
Что никогда дорог
здесь не замкнется круг,
Я этого не знал, моя родная мама.
И морю, и лесам я говорил “люблю”,
И женщине, что в запахах дурмана…
Что сердце о любовь
до крови разобью,
Я этого не знал, моя родная мама.
Я думал, что один вершу свою судьбу.
Лишь стоит захотеть,
И поздно или рано…
Что я вернусь с пустой котомкой на горбу,
Я этого не знал, моя родная мама.
За все берясь подряд,
я многого хотел,
Как будто мне навек
открыты двери храма.
Что жизнь мала, как миг,
что есть ее предел,
Я этого не знал, моя родная мама.
1979
***
Этот миг,
Этот сладостный миг,
Пробежавшая в небе строка
От младенца, исторгшего крик,
До застывших очей старика.
Все прости и о всех помолись.
В этот мир мы приходим любить.
И восславь всей душой своей жизнь,
Как бы ни было горестно жить.
2005
РУССКИЙ ИСХОД
И шел народ из плена тьмы и зла,
Из века в век, одной надеждой сытый,
Нуждой гонимый, батогами битый,
Он шел на свет небесного чела.
Через пустыню, воды и снега,
Пожарища и кровь переступая,
Он шел и верил, что земля святая
Пред ним свои откроет берега.
Вслед за одним вставал другой пророк
И воздымал в руках своих скрижали.
Они к добру и равенству взывали
И к жребию, что жертвенно высок.
И были проклинаемы они,
И биты были злобой и камнями,
Но кровь их – очистительное пламя
Была преображению сродни.
Когда соединялись ход времен,
Земные и небесные молитвы,
Народ вставал на праведную битву
И разрушал губительный полон.
Пока еще Удерживатель был
И ограждал, и вел народ сирый,
Свет истины сиял над грешным миром
И жертвенную кровушку сочил.
Но забывал народ свою судьбу
И козлищ возносил и чтил богатство,
И проклинал он равенство и братство,
Что нес так долго на своем горбу.
В безвременьи, в молчаньи роковом,
Когда над духом властвовала сытость,
Плодились идолы, утробная безликость,
И примиренье становилось злом.
Рождались упыри в державной мгле,
И лoвцы душ клялись служить народу,
Плясали нищие и славили свободу
На горемычной матери-земле.
И шел народ с иконой на груди
Туда, где Вавилон воздвигли новый.
А позади – горящий куст терновый
И крестная Голгофа – впереди.
2004
***
Все больше нас.
Настанет время,
Когда Земля, пронзая тьму,
Стряхнет с себя людское племя,
Как наважденье, как чуму.
Залечит раны понемногу.
Заполнит в недрах пустоту…
И принесет в ладонях Богу
Былинку малую в цвету.
2001
***
На Духов день, в деревне, на Угре
Прошелся дождь по высохшей земле.
И бабка на восток перекрестилась.
Перекрестилась Юрьевна на луг,
На всякую землицу, что вокруг:
– Ах, матушка!
Как долго ты постилась!
Березовые ветки полила,
Снедь собрала неспешно со стола,
Козу в другое место привязала,
Поставила на творог молоко…
И, наконец, уснула так легко,
Как только в давнем детстве засыпала.
2002
***
Все принимать, что разум воплотил
В бетон и сталь, в материю прогресса
И не жалеть о том, что позабыл
Хмельную горечь мартовского леса.
Глядеть, как надвигаются дома,
С каким-то неосознанным испугом.
Уехать прочь.
И вдруг сойти с ума
От бабочки, порхающей над лугом.
2006
***
Птичья стая разбилась о наледь.
Сплоховал ли вожак в полумгле,
Или весен зовущая память
Умерла в этот миг на земле.
Неестественно крылья лежали,
И смотрели глаза вожака,
Словно все еще, все еще ждали,
Что отпустит их в небо река.
И сказал кто-то, глядя на стаю,
Нежный лоб прикрывая рукой:
– Не смотри!
Мы еще полетаем!
Мы еще полетаем с тобой.
1988
***
Убегал от рыси горностай.
Меж ветвей легко струилось тело.
Но распадок обозначил край
Вольного таежного предела.
След потока, селевая грязь.
А за ней зеленое приволье.
Но инстинкта родового власть
Вдруг сковала мускулы и волю.
Царский мех искрился чистотой,
Серебром на поминальной тризне.
Горностай застыл.
И принял бой,
Отрицая грязь ценою жизни.
1991
***
Что случилось с тобой, моя Родина?
Зашаманили душу твою.
Обольстила змея-подколодина,
Обещавшая жизнь, как в раю.
И ответили сытые граждане,
Свысока озирая народ:
– Мы возмездья давно уже жаждали
За поганый семнадцатый год.
Мне сказали довольные граждане:
– Нам хватает достатка вполне.
Мы теперь никому не обязаны –
Ни отцам, ни великой стране.
Мне ответили нищие граждане:
– Лишь бы не было только войны.
Да, мы голь, но не суки продажные.
Нет пред Родиной нашей вины.
И пошел я один косогорами,
По путям, где ни зги не видать,
По лесам да равнинам, с которыми
Так легко обо всем забывать.
2001
***
Придет он, я знаю о том,
Наследник отеческой славы
И взглянет свинцовым зрачком
В глаза разоренной Державы.
И шагом тяжелым пройдя
Ее рубежи и пределы,
Он властной рукою вождя
Отделит от зерен плевелы.
Светильник надежды зажжет,
Очистив страну от проказы,
И снова воскреснет народ
Из нищей безформенной массы.
2003
***
Если время потребует жертвы
В судьбоносный истории час,
Значит мы еще духом не мертвы,
И любовь не покинула нас.
Если мы не смиримся в бессильи
И отринем вселенское зло,
Значит, мы – еще дети России,
И Победа встает на крыло.
2005
***
В этом нищем краю
безответном таком и былинном
Позабыла земля
заскорузлые руки забот.
Пролетят журавли
запоздалым, тоскующим клином,
И рванется вослед в поднебесье
пернатый народ.
И закружатся листья
в какой-то отчаянной пляске,
Унося за собой волглый запах
берез и осин.
И смешаются странно
земные с небесными краски,
И потянет от берега
холодом первых седин.
Не зови, не проси меня
край этот нищий оставить.
Я навеки прирос к неприкаянной
русской земле.
Вот декабрь придет,
и сотрет все случайное заметь,
И повыжгут морозы все то,
что рождалось во зле.
И тогда по весне,
под апрельские теплые зори
Зашумят и наполнятся
радостным светом леса,
И очнутся поля от сиротства,
безверья и горя,
И о верности отчей земле
возгласят небеса.
2007
***
Как раненая птица в первый миг
Взмывает ввысь в порыве безотчетном
Продлить полет.
И испускает крик,
Прощальный крик последнего полета.
Так и поэт в предчувствии беды
Вдруг обретает вещий дар пророка
И в нем сгорает прочерком звезды
И чуждый, как звезда, и одинокий.
2003
ПОСЛЕДНИЙ ЦЕЗАРЬ
“Идущие на смерть приветствуют тебя!”
Мой властелин, мой повелитель, враг мой,
Ни нынешний, ни век минувший не любя,
Дорогой мы уходим невозвратной.
“Идущие на смерть приветствуют тебя”.
В порыве жертвенном искажены уста,
И небо содрогается от крика.
В нем преданность рабов твоих и немота
Ушедшей в вечность Родины великой.
В порыве жертвенном искажены уста.
Нас тьмы и тьмы.
Идем, не нарушая ряд,
И задние в лицо не знают первых.
За нами позади кресты, кресты стоят,
А впереди – загон для самых верных.
Нас тьмы и тьмы. Идем, не нарушая ряд.
Под музыку лихих заморских трубачей
И под родное наше Аллилуйя,
Из ножен не достав заржавленных мечей,
Уходим мы в небытие, ликуя.
Под музыку лихих заморских трубачей.
Виват, мой властелин!
Повелевай и правь!
За нами нет ни мстителя, ни Бога.
Поднявший кнут над стадом трижды прав.
Пусть исчезает в сумраке дорога.
Виват, мой властелин!
Повелевай и правь!
2004
|
