|
Николай БЕСЕДИН
ПРОРОЧЕСТВО
(Из новых стихов)
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В этом светлом краю, где берёзы стоят отрешённо,
Полыхнёт на мгновенье лиловым закатом река.
И откликнутся взбалмошным криком вороны
И потянутся в сумрачье леса, покинув луга.
Наплывающий сумрак размоет границы пространства,
И друг к другу прильнут всё плотнее в деревне дома,
Ожидая, что жители всё ж возвратятся из странствий
И покой обретут, надышавшись свободой сполна.
Одинокий петух прокричал вдалеке безответно.
Что я жду в этом брошенном русском краю?
В потемневшую патину прошлое щедро одето,
Листопад засыпает в осенней грязи колею.
Дверь открылась легко, словно здесь побывал лишь вчера я.
В полуветхом сарае нашёлся мой старый топор.
Дров добыл, и затеплилась печка, привычно играя
Живоносным огнём, расплескав немудрёный узор.
И начнут оживать старомодные вещи, и звуки
Будут дом наполнять, отзываясь печалью во мне
Об ушедших, забывших о древней житейской науке,
Что не сыщешь желанного счастья в чужой стороне.
Я уснул на рассвете. Мне снились цветные парижи
И машины, и поле, и голос знакомый, родной.
А когда поздним утром я встал, с удивленьем услышал,
Как на радостный крик петуха отозвался другой.
* * *
Памяти моряков АПЛ «Курск»
Уходим в последний поход.
Высокое небо над нами.
Под флагом Андреевский флот
Святится друзей именами.
Растают причалы вдали,
Погаснут огней вереницы.
И сладостный запах земли
В солёных ветрах растворится.
Целует форштевень волна,
Крик чаек прощальный всё глуше.
Пропахшая морем весна
Ласкает бессмертные души.
Мы плавно идём в глубину,
Не знаем – на день иль навечно.
Сквозь сумрачных дней пелену
Горят поминальные свечи.
НАВАЖДЕНИЕ
Николаю Дорошенко
Этот старый баркас у забытого морем причала,
Он хранит ещё в памяти скрип загребного весла,
И холодную прозелень круто идущего вала,
Голоса лесорубов, где ель вековая росла.
И возникнет среди городской суеты наважденье,
Будто вновь с корешами в одном я шагаю строю,
И с таким позабытым и светлым таким вдохновеньем
О геройском «Варяге» и громе орудий пою.
А когда наважденье в реальности дня растворится,
И погибнет «Варяг», и уйдут кореша в никуда,
Будет долго ещё моё сердце отчаянно биться,
И в пустынном заливе блестеть голубая вода.
* * *
Издревле повелось: терпите и воздастся!
Но беспощаден мир и ветер века крут.
И рушатся любовь, семья и государства,
И силою молитв из пепла восстают.
Устав читать, монах к утру закроет келью,
Погаснет в храмах свет, остынут алтари.
Но мать поёт, склонясь над детской колыбелью,
И в небеса опять взмывают сизари.
Кто скажет, где предел у русского терпенья?
У мёртвых деревень, у работяг спрошу,
У выжженных лесов, и у полей весенних,
В рыбацкой гавани прогнившую баржу.
Всё так переплелось и так необъяснимо!
Гуляет молодость над прахом прежних лет.
И над избой крестьянской тает струйка дыма,
И согревает ночь неодолимый свет.
Таинственные сны зовут меня и мучат,
И голос слышится, спокоен и суров:
– Любовь, одна любовь прощать тебя научит,
И не прощать вовек научится любовь.
* * *
Всего-то лавочки не стало,
А старый парк осиротел.
Блуждает взгляд вокруг устало.
Как мало душ… Как много тел…
Тогда не дни текли, а время,
Любовь рождалась в небесах,
Тогда кружило вальсы племя
С победным отблеском в глазах.
Сегодня музыка другая.
И пляшет в парке городском
Не племя, а чужая стая
Под ритмы рэпа и «мадонн».
Над ними тени сновидений,
И правит ими тайный страх,
Непредсказуемость движений
И пустота в немых глазах.
Для них страшнее нету раны,
И ни покрышки нет, ни дна,
Когда погаснут вдруг экраны,
И вдруг наступит тишина.
Иду – здесь воздуха мне мало –
Туда, где тихий листопад.
Как жаль, что лавочки не стало,
Как жаль, что вальсы не звучат.
* * *
Вы мне говорите, вы мне говорите:
– Любовь подарите!
И больше не надо, и больше не надо
Ни славы, ни злата.
А я-то поверил, а я-то поверил!
Любовью всё мерил.
Во имя любови, во имя любови
До мига, до крови!
Богатство и слава, богатство и слава –
Всё было забыто.
И вот моё сердце к ногам вашим пало.
А вы-то, а вы-то…
ПРИТЧА О ДУРАКЕ
Было время, Русь стояла
И врагов одолевала
Где уменьем, где числом.
Испокон за крепким тыном,
Хоть умри, росли три сына –
Двое умных с дураком.
Ну а девок не считали.
Так и жили, хлеб жевали.
А случись – придёт беда,
Шли сперва два умных брата,
Чтоб осилить супостата,
Да справлялись не всегда.
И тогда слезал с палатей
Третий сын – дурак патлатый,
Воевал совсем не так,
Словом, дрался по-дурацки,
Но спасал братьёв по-братски.
И куда девался враг?!
Шли века, года бежали,
Бабы меньше всё рожали –
То ль не стало мужика?
То один в семье, то двое.
Как тут справишься с бедою,
Если нету дурака.
Сядут умники по кругу
И давай учить друг друга –
Речи умные ведут.
Слева плачут, пляшут справа.
Глядь – ан нет уже державы.
Правда, гимн ещё поют.
Износилось населенье,
Нету бабьего хотенья,
Двух родить – и то никак.
Вот бы дом – где трое – встретить!
Только где он – этот третий,
Наш спасительный дурак?
ПРОРОЧЕСТВО
Устала плоть служить душе
И взбунтовалась, взбунтовалась.
И вот от совести уже
Живого места не осталось.
– Всё можно! – разум ликовал,
– Даёшь свободу! – плоть кричала.
– Где голос твой? – я душу звал,
Но неразумная молчала.
– Смотри, – я говорил, – всё зло
Повылезло, не зная страха,
Полынью поле поросло,
Кровь правды оросила плаху.
Любовь покинула сердца,
И память корчится от боли,
И нет предательствам конца,
А ты молчишь!
Скажи – доколе?
И с высоты сквозь стадный рёв
Я голос услыхал мессии:
– Когда с креста прольётся кровь
Твоей возлюбленной – России.
* * *
Мне этот мир понятен до печёнок,
Живущий в зле, раздетый догола
Он пуст давно, а был ли в нём ребёнок,
Слеза его, что душу обожгла?
О, сколько душ пожертвовано злату,
Химере власти, колдовской любви –
Какая же чудовищная плата
За божий храм, стоящий на крови!
Но было Слово в горней высоте.
Голгофа, крест и Агнец на кресте.
* * *
С куста на куст перелетая,
Синичья маленькая стая
Щебечет, радуясь тому,
Что день настал, широк и светел,
Что пахнет ягодами ветер,
Что мир и лад у них в дому.
А я брожу по сухотравью
Меж снами прошлого и явью,
И с каждым шагом мне грустней,
Что горек ветер, день тревожен,
Что лето кончилось, быть может,
Что лада нет в душе моей!
* * *
В память о творческом семинаре
Ник. Ник. Сидоренко
в Литинституте 60-х годов
Из одного гнезда Ник. Ника
Мы вылетели – не птенцы,
Поэты Родины великой
И слова русского гонцы.
Смеялся мрачно Толя Брагин
Не над другими – над собой,
Литературные овраги
Не одолев в судьбе крутой.
Провинциальная мадонна,
Читала Фокина, стыдясь
И рифмы северные звоны
И славы ветреную власть.
Смотрел на классиков отважно
Рубцов, мне говоря: – Не трусь!
И пил, не утоляя жажды,
Не столько водку, сколько Русь.
Ещё не зная вкуса слова,
Но торя свой особый путь,
Взрослела муза Ушакова,
Того, что Дмитрием зовут.
И были Сухарев, Шавырин,
И Джим – подводник и актёр,
В три года став известным в мире,
И не забытым до сих пор.
Тогда нас время обвенчало
Святым признанием сполна.
Тогда всего нам не хватало:
Любви, известности, вина…
И всё ж мы знали: будут книги
Чужды позёрства и прикрас.
Из-под седых бровей Ник. Ника
Судьба разглядывала нас.
* * *
Пришла и села. Взгляд издалека.
И вспомнил я отчётливо и живо
Доверчивость весеннего листка
На берегу у Кольского залива.
К любой руке готов он был прильнуть,
К любой руке, протянутой навстречу…
Как поздно захотелось мне вернуть
Ту беззащитно нежную доверчивость.
…Осенний сумрак поглощает взгляд.
Бульвар людьми, машинами запружен.
И листья, листья…
Кружатся, летят.
И не они, не им никто не нужен.
* * *
Непрочные радости, прочное лихо.
Морозом закована речка Шутиха,
В снегах затонула деревня Отрады,
Заборы, тропа да могилок ограды.
И всё ж вопреки неладам и порухе
Гадают о счастье нежданном старухи.
И тихо светлеют усталые лица:
А вдруг в этот раз и взаправду свершится!
Ведь каждый из жителей горькой юдоли
Пришёл в этот мир за счастливою долей.
И ждут этой доли, как манны небесной.
А тех, кто о ней не дождался известий,
Уносят на кладбище, ладят ограды
У речки Шутихи, в деревне Отрады.
Непрочные радости, прочное лихо.
Над снежной равниной пустынно и тихо. |
|