16 января выдающийся русский поэт Николай Васильевич Беседин отмечает день своего рождения!
Мы от всей души поздравляем его и желаем здоровья, радости, света и вдохновения!

Николай БЕСЕДИН

Нам жить довелось на изломе эпох...

Избранное

 

* * *
Я люблю ту великую, грешную,
Ту, ушедшую в вечность страну,
И за веру ее сумасшедшую,
И за праведную вину.
Не просила у мира, не кланялась,
Берегла свою честь испокон.
И прости ее, Боже, что каялась
Не у тех, к сожаленью, икон.
Было все – упоенье победами,
Были всякие годы и дни,
Но над всеми смертями и бедами
Было что-то, что небу сродни.
И когда-нибудь праздные гости
Спросят новых вселенских святых:
– Что за звезды горят на погосте?
И услышат:
– Молитесь за них.
1996

* * *
Мои старомодные вещи
Полны молчаливой гордыни.
Их мир беспощадный и вещий –
Да будет он проклят отныне.
Оденем иные одежды,
Прославим другие фасоны,
А старые наши надежды
Пускай проскрипят патефоны.
Забудем, что пили и ели,
Каким поклонялись  портретам,
Покинем окопы и щели
И выйдем гулять по проспектам.
Какая веселая шутка,
Что к прошлому нету возврата.
Да здравствуют гласность желудка
И сытые дети Арбата.
Поклонимся рынку, как храму,
Где черноволосы святые.
Не имут умершие сраму,
Когда непорочны живые.
Под знамя, что бойко трепещет,
Пройдем все и станем другими…
Мои старомодные вещи
Полны молчаливой гордыни.
1987

* * *
               Геннадию Иванову
Нам жить довелось на изломе эпох,
Хранивших любовь, и надежду, и веру.
Мы Бога не знали, но с нами был Бог,
Незримо стоящий за красным барьером.
От главных дорог храм стоял в стороне,
Но промыслом светлым душа возвышалась.
Молились мы братству, добру и стране,
Превыше которой ещё не рождалось.
В страде пятилеток и огненных лет
Была непрямой и нелёгкой дорога.
Высокой ценой добиваясь побед,
Мы строили Божие царство без Бога.
Ах, нам бы покаяться перед крестом,
Изгнать фарисеев и племя Иуды,
И выйти на путь, освященный Христом,
Навстречу в веках воссиявшему чуду:
В тот новый, неведомый Иерусалим,
Что встанет, лукавые царства разрушив,
Где правда и Вера, какие храним
Мы в наших, не проданных
                               дьяволу душах.

В ТРУДАХ И МОЛИТВАХ
Россия! Не бунта прошу, не мессию,
Не длани дающего, что не скудеют,
Россия, прошу у тебя не России,
Что русскую душу преданьями греет.
Не девы Марии прощеное слово,
Не сбывшихся снов золотого пророчества...
Россия, прошу тебя снова и снова,
Как падшая дочь, возлюби одиночество.
Прощенья иль нового промысла ищешь
Под чуждыми звездами храмов лукавых?
Иль ты разлюбила свои пепелища
И стона не слышишь церквей православных?
Как раненый зверь уползает от родичей
В немое пространство меж жизнью
                                                 и смертью,
Так ты, истекая безверьем и горечью,
Отринь и врагов, и друзей милосердье.
Уйди в свои степи и дебри лесные,
Укройся в снега и дожди непролазно,
Воздвигни хоромы себе ледяные,
Упрячь свою добрую душу от сглаза.
И в этой купели за горним пределом,
Где бьет родниковая влага живая,
Окрепни, Россия, душою и телом,
В трудах и молитвах себя обретая.
1996

* * *
Что в тайниках и есть ли тайники?
Я не о тех, что пахнут нафталином,
Не тех —
             в пространстве песенно-былинном,
Куда глядят с тоской из-под руки
Или идут покаянно с повинной.
Я не о них, хотя и путь к ним свят.
И не о тех живительных и вечных,
Где спят дожди, где зажигает свечи
Осенних рощ ноябрьский закат,
Не о равнинах русских бесконечных.
Но есть ли тайники, что сберегли
Бесстрашие и жертвенную силу,
И долг живых — не ворошить могилы,
И боль при виде матери-земли
Ограбленной, униженной, но милой?
Где те места, где русский род хранит
Непорченные зерна для посева,
Где русая с небесным взором дева
Богатыря Илюшеньку родит,
Исполненного праведного гнева?
Как будто Китеж, «Курск» или «Варяг»,
Нас поглощает медленно пучина.
Где мужество, чтоб не искать причины,
А бить врага лишь потому, что — враг,
Чтоб не стыдиться матери за сына?
2000

МОЛЕНИЕ О МАТЕРИ
Снег.
Порадуйся снегу. Холодный озноб
То ли стыд, то ли позднюю горечь разбудит.
И остудит не болью обласканный лоб,
А уставшую душу любезно остудит.
Не излечит, а только подарит на миг
Состоянье причастности к чистому свету.
И возникнет над белой равниною лик,
Среди нас, среди грешных, которого нету.
На страницах полей, неподвластных пока
Нашим трудным заботам о хлебе насущном,
Белой вязью на белом струится строка
Из неведомой книги о главном и сущем.
И захочет душа эти знаки понять,
Полетит над снегами в неясной тревоге
И увидит:
Стоит одинокая мать
На пустынной, холодной, на русской дороге.
И увидит еще, как поземка метет,
Заметая грядущее вечным исходом,
И привычную боль милосердно вернет,
Чтобы мы не забыли, откуда мы родом.
А когда возвернется, неся на горбу
Несговорчивой памяти тяжкую ношу,
Помолись за того, кто не проклял судьбу,
Сам себе говоря, что бывает и горше.

* * *
В это пекло, в эту снежную купель
Все уходит, растворяется, сгорает.
Постели мне, моя милая, постель,
Что-то сердце растревожила метель,
Отчего оно болит и сам не знаю.
Завари мне земляничный крепкий чай
И задерни занавеску поплотнее.
Я усну, и мне приснится светлый май,
И еще такой далекий отчий край,
Где на горных склонах лютики желтеют.
Сколько было, сколько выпало дорог
От Приморья до Балтийского причала,
Но вернуться в край родимый я не смог.
Ты укрой меня теплее, я продрог.
Или это за окном похолодало.
Там, за полночью, за тридевять земель
Свет небес верхушки кедров озаряет.
Постели мне, моя милая, постель.
Что-то сердце растревожила метель,
Отчего оно болит и сам не знаю.

* * *
Немногословна истинная весть.
Дробится слово, и сияют грани
Любви неразделённой и страданий –
Свободы духа сладостная месть.
В безмолвии сжигается вина.
Беззвучен свет, исполненный блаженства.
Назойливость – не свойство совершенства,
И молчаливы в почве семена.
Зачем слова, когда ответа нет?
Кому они на жертвеннике духа
Сожженные, чтобы продлился свет,
Когда сердец не тронули и слуха?
Но весть летит, пронзая времена,
Любовь неразделенная светится,
И торжествует на земле весна,
И боль страданий в слово обратится.

* * *
Я старомоден, как телега,
Традиционен, как изба.
В дискет компьютерного века
Моя не вместится судьба.
Да, изменилось тело мира,
Но изменилась и душа.
И ей все ближе шоу-лира,
Все дальше счастье шалаша.
Иные времени знаменья
На судьбах выжигают след.
И продается вдохновенье,
И продается сам поэт.
А я бреду по росным травам,
Рифмую «берега-стога»,
Сонета радуюсь забавам
В честь придорожного цветка.
Там дальше – город и дороги
В закатном плавятся огне,
И роковых времен тревоги
Испепеляют сердце мне.

***
Зима, а все вокруг живое –
И ель, и выплески рябин
Воспоминанием о зное
И предсказанием седин.
Склонились ивы – коромысла
Под пышной тяжестью снегов.
Полны таинственного смысла
Скороговорки воробьев.
А в полдень расшалится ветер,
Играя с рощицей в снежки,
И стихнет вдруг, грустя о лете.
И сон тревожа у реки.
Березы тают меж снегами,
В вечерний падая зенит.
И долго вслед за снегирями
Живая радуга скользит.
Короткий день покорен вечеру.
Как будто он тому виной,
Что суетою человеческой
Нарушен благостный покой.

***
В глухую ночь, в деревне, талый снег
Шуршит по крыше, медленно сползая
Который час? И год? Который век?
Я в эту ночь совсем не понимаю.
Зачем я здесь ненужный никому –
Ни лесу, ни полям, где из-под снега
Торчит ковыль, как я в своем дому,
Нелепой щепке нового ковчега?
Зачем смотрю на небеса, незрячь,
С немым вопросом:
– Господи? Доколе?
Земля летит по мирозданью вскачь,
Послушная неведомой мне воле.
Слились в один безжалостный поток
Деревня, ночь, шуршащий снег по крыше
И чей-то властный шепот:
«Эпилог
Иное время на полях напишет.
Иное время выткет новый плат
И на Земле все вновь переиначит.
И только небо в летней звездопад
На отпечатки древние проплачет.

* * *
Это новое племя –
оно от вселенского корня.
Оно – комбинация
символов, цифр и знаков,
Оно – это в тернии мира
упавшие зёрна,
Из коих не вырастет
солнцем пропитанных злаков.
Это племя возмездья,
бича Вседержителя племя,
Обнажённые нервы
последнего скорбного века.
На обрывках страниц Бытия
что-то чертит рассеянно Время,
То ли звездные сны,
то ль распятия крест,
то ли призрак Ковчега.

* * *
От любви милосердных подачек
Улететь, уползти бы туда,
Где причалы верны по-собачьи
Кораблям, что ушли навсегда.
Положив, как на лапы, на сваи
Свои грустные, мокрые лбы,
Смотрят в море они, ожидая,
Ничего не прося у судьбы.
И когда шум винтов донесется,
Мне покажется, словно я сплю,
Что не море о морды их трется,
А причалы ползут к кораблю.
1984

* * *
Ко мне приходят ночью корабли,
Тревожной ночью, стонущей от ветра,
Когда вблизи не отыскать и метра
Среди штормов незыблемой земли.
Они идут доверчиво ко мне,
К моим рукам, как будто бы к причалам,
И мачты их склоняются устало
К моей груди в том необычном сне.
Я глажу их шершавые борта
И говорю по-человечьи нежно,
Что ведь земля, наверное, и та
Устала мчаться в космосе безбрежном.
Зачем вам одиночество морей,
И океанов ад девятибальный,
И северных созвездий свет прощальный?
Зачем они?
Что Родины милей?
Что за ее пределами найдешь?
А эта ночь забудется едва ли.
И пробежит по корабельной стали
Живая человеческая дрожь.
1965

* * *
            Юрию Пахомову
Не холод одиночества полей,
Не рек осенних сонная прохлада,
Последние причалы кораблей
Мне видятся за тихим листопадом.
… Вот подойдут и заведут с кормы
Швартовы безисходного покоя,
И голос шторма, аромат волны
Войдут, как эхо, в тело их стальное.
И призрак тлена встанет на посты,
Как будто моряки навек уснули.
И мачты, как могильные кресты,
Застынут в неподвижном карауле.
2011

КОЗЕРОГ
Январь мохнатой лапою стучится.
Путь начат.
Он неведомо далек.
Чтоб ни стряслось, вовек тебе светиться
Созвездие рожденья — Козерог.
Рождается рассвет.
Сквозь темноту струится
Упрямый луч — и нежен, и высок.
И тянется к нему из мерзлоты росток,
И оживает песня в горле птицы.
Какую б гибель не сулил пророк,
Какое б лихо не встряхнуло землю,
Я с верой все в бессмертие приемлю,
Пока горит над миром Козерог,
Пока ему светиться суждено
В мое заиндевелое окно.
1980

ПРИТЧА О БЛУДНОМ СЫНЕ
                “...Так, говорю вам, бывает
                радость у Ангелов Божиих и об
                одном грешнике кающемся”
                                (Лк. 15-10)
1.
Сын говорил:
– Обрыдла эта жизнь
В твоем дому, отец.
С утра молись и вечером молись,
А днем паси овец.
Чтоб я ни делал, ни пошел куда,
То тень твоя, то след.
Ты днем и ночью, ты – всегда!
Меня, отец, здесь нет.
Пусть я твое создание. И что ж?
Иль не свободен я?
Как дом, что ты построил, ни хорош,
Тюрьма он для меня.
Я, как и брат, наследник твой. Отдай
Богатства часть мою.
И я любезный, развеселый рай
Найду в чужом краю.
...Волов навьючив и осла ведя,
Не обернулся он.
Упали капли теплого дождя
С кедровых крон.
И в одночасье выросла из них
Трава степняк – ямшан.
И запах источала дней былых,
Когда шел караван.
 
2.
Свободен! – звенело в карманах золото.
Свободен! – дороги пластались к ногам.
Мир улыбался призывно и молодо,
Как слуга улыбается господам.
Податливый, как вавилонская шлюха,
Мир наслаждений, потех и услуг
Все предлагал, кроме царствия духа,
Ибо не ведал, что это за дух.
Время дробилось на вспышки мгновений,
Что гасли в беспамятной пустоте.
Ступени, ступени, ступени, ступени...
Куда они? Не разглядеть в темноте.
Ждал: за последней откроется небо
В звездах желаний и райских садах.
«...Подайте нищему корочку хлеба,
Наследство отца обратившего в прах».
Ночью холодной на хвойной постели
Кутался в кружево лунных полос.
Голые ветви смоковниц чернели,
бездны и бездны лежали до звезд.
Как он велик, этот мир поднебесный!
Нету начала ему и конца.
Как же он мал, равнодушный и тесный,
Если без родины и без отца.
Ноги о камни дорог разбивая,
Скоро смирится он с долей своей.
И вдалеке от родимого края
будет пасти он хозяйских свиней.
Будет, голодный, есть с ними помои,
Спать на соломе в холодном хлеву,
Возле дерев укрываться от зноя,
Бредить о доме родном наяву.
Вечер так сладко там пахнет полынью,
Возятся двое щенков у крыльца...
И побредет он, смиряя гордыню,
К отчему дому, к порогу отца.

 3.
Листы за листами. Наброски, наброски...
Но отклика нет. Ни душе, ни уму.
Рука машинально рисует березки,
Букет васильков в деревенском дому.
И притча о сыне, заблудшем в пороках,
С равнин иудейских летит сквозь века.
Мессии Вселенского на дом уроки,
Из книги о жизни бессмертной строка.
О, сколько о ней было в красках и слове!
Все кажется сказано. Но вопреки
Влечет к себе притча таинственной новью,
Загадкой, живущей за гранью строки.
... Вот сын возвратился. Упал на колени,
Моля о прощеньи. И слезы отца
Омыли ступни его в тихом смиреньи...
Но нет еще в притче на этом конца.
И брат еще скажет:
– Не я ли достойней
Любви твоей, отче, тебе лишь служа?
И слово ответа:
– Дороже мне вдвое
Та, что потерял и нашел я, душа.
Но нет завершенья.
Проси и простится.
Но где он, отец мой, в какой стороне?
Не там ли взлетела безмолвная птица,
Во сне ли упавшая под ноги мне?
Найдет ли, повинным ведомое словом,
Заблудшее сердце отцовский порог,
Где б сын, промотавший наследство отцово,
Стеная, упасть на колени бы мог?
Заснеженным полем белела бумага,
Как боль ощущая, бессилье свое.
И виделись: мост у лесного оврага,
Отец. И атака. И небытие.
Там горестный крест освещают зарницы
И след одинокий на поле пустом.
Там в небо взлетает ожившая птица,
Пронзая пространство бессмертным крылом.

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?
Я Истине хотел в глаза взглянуть,
Поводырей оставив у порога.
Я знал, что долгим, трудным будет путь,
Но зеркала так искажали суть!
И я прощенье попросил у Бога.

С тех пор наверно минули века.
А может быть всего одно мгновенье,
Пока я свет не увидал. Пока
Как будто бы еще издалека
И не источник сам, а отраженье

Коснулось осторожно глаз моих.
И голос доброхотный, будто с неба,
Спросил:
– Ты знаешь, сколько было их –
надменных, жалких, грешных и святых,
Взалкавших Истину, аки голодный хлеба?

Одни Животворящий Свет Творца
Уподобляли беспределу власти.
И слепли от сияния венца,
И покрывала землю тень Дворца,
Рождая войны, моры и напасти.

Другие, разум свой боготворя,
Бессмертие искали – день вчерашний,
Кроя обновы миру из старья.
Их имена скрижалями горят
На возводимой Вавилонской башне.

А третьи, что несметны, как песок,
Плодили истины на каждый день и случай,
Смешав в одно и святость и порок.
И там для них и Бог был, и пророк,
Где им желудок набивали лучше.
Что хочешь ты?
Какую ипостась
Ты жаждешь видеть Истины из истин?
Блаженство плоти? Славу? Или власть?
Всю в совершенстве или только часть?
Не древо все, а лишь единый листик?

Но онемел как будто мой язык.
Я мертвых слов не мог разрушить плена,
Пока из сердца не исторгнул крик:
– Хоть на мгновенье приоткрой мне лик
Той, что одна царит во всей Вселенной!

Зачем светильник жизни был зажжен
Во мне?
Во мне!
Я – есмь! Я существую!
И отражаю я иль отражен
В извечной связи мира и времен?
Зачем я здесь? Играю роль какую?

Но долго глас незримого молчал.
И свет, как бы полярное сиянье
В вечернем небе над землей блуждал
То в форме лика странного, то скал,
То символами древнего посланья.

И вдруг собой заполнил все, ярясь.
В нем растворялось, плавилось, сгорало
Земное все.
Лишь небольшая часть
не испытала этой силы власть,
Та, что меня вплотную окружала.

И крикнул в бездну я:
– Останови!
Ценою жизни Истину не вкусишь!
Пускай она восходит на крови,
Но жизни плод рождается в любви!
И смертью заблуждений не искупишь.

И голос мне ответил:
– Ты узрел
Той, что Одна царит во всей Вселенной,
Лишь малый луч.
И в нем твой мир сгорел.
Но ты всю в полноте ее хотел,
Ее Нетленную постичь рассудком тленным.
Утешься! И нежданная слеза
Покой души пусть не смутит ожогом.
И на тебя взглянут сквозь образа
Утешителя скорбные глаза,
На душу, обретающую Бога.

Не в смерти Истина.
Но путь к ней через смерть.
Она – судьбы и высший дар и милость.
Немного тех, кто мог преодолеть
Горнила жар ее и не сгореть,
И Истина пред кем затем открылась.

Не в смерти Истина.
Но не распявший плоть
На крестной дыбе самоотреченья
Не прикоснется к имени – Господь.
Земного царства мимолетный гость
Он не постигнет истины значенья.

– Так значит смерть?
Но голос замолчал.
Утих огонь. И солнце просияло.
Мир плоть свою неспешно обретал...
– Смерть, смерть... – я, как заклятье, повторял.
– Жизнь, жизнь... мне эхо Бездны отвечало.
.....................
Когда он кончил монолог,
Ни старика, ни мест знакомых
Не увидал.
Лишь бурелома
Следы в окрестии дорог.
И в этом хаосе дерев,
Лишенном облика живого,
Он явственно услышал слово,
Знакомый голос нараспев.
.....................
Как, моя радость, живется-поется?
Вон как сердечко-то мается-бьется.
Сядь на полянке
На солнечной травке,
Очи воздень в синеву-высоту.
Выдохни боль и вдохни себе небушка,
Странник уставший, Господнего хлебушка,
Вот и забудет душа маяту.
Это пройдет, и пройдет все иное.
Нам же останется вечно живое,
Вечно творящее свет воскрешения,
Слово бессмертное, радость смирения...
Путь предстоящий к концу и истоку
Легким покажется и недалеким.
Не обманитесь.
В последнем  скитании
Страшное выпадет вам испытание.
Буду молиться за вас я, убогий.
Но сокрушит ли гордыню молитва?
Знаю одно: неизбежна та битва.
И милосердна к прощенью дорога.

ПРОРОЧЕСТВО
Устала плоть служить душе
И взбунтовалась, взбунтовалась.
И вот от совести уже
Живого места не осталось.
– Все можно! – разум ликовал.
– Даешь свободу! – плоть кричала.
Где голос твой? – я душу звал,
Но неразумная молчала.
– Смотри, - я говорил, - все зло
Повылезло, не зная страха,
Полынью поле поросло,
Кровь правды оросила плаху.
Любовь покинула сердца,
И память корчится от боли,
И нет предательствам конца,
А ты молчишь!
Скажи доколе?
И с высоты сквозь стадный рев
Я голос услыхал мессии:
– Когда с креста польется кровь
Твоей возлюбленной – России.

***
Перелесок. Елань. Поле сонное.
На Угре рыбьих всплесков круги…
Деревенька моя - мать приемная,
Внемли блудному сыну тайги.
Молчаливая сердцу утешница,
Окропи мои раны росой.
По дорожке, протоптанной месяцем,
Я пойду по угору босой.
Буду мятой дышать и бессмертником,
Обожгусь о крапивную сонь,
Просияет негаданным вестником
Придорожной калины огонь.
В твой покой равнодушный, таинственный
Упаду, как в приветный туман,
И забуду про поиски истины,
И не вспомню про боль и обман.
Городское житье свое грешное
Разметаю по рыжей стерне.
Буду жить под твоими скворешнями
Тихой жизнью довольный вполне.
Ну а если в погожее дневье
Глаз мое не откроет окно,
Не суди меня строго, деревня,
За уютное рабство мое.

* * *
На русский холм в глухую ночь взойду.
Россия спит. Безвременье. Поруха.
И лишь Безверье – черная старуха
Сестер скликает – Злобу и Беду.
Мелькнет огонь,
Возникнет зов впотьмах.
Душа болит, и нету ей ответа.
Дай Бог дожить хотя бы до рассвета,
До первой свечки в ангельских руках.

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную