Ольга БЛЮМИНА, кандидат филологических наук, доцент МФЮА
В третьем выпуске альманаха «Неизбывный вертоград», приуроченного к 105-й годовщине со дня рождения выдающегося русского поэта Николая Тряпкина есть рассказ* Анастасии Черновой «Художница», который меня очень тронул. Рассказ совсем небольшой, но маленький фрагмент бытия, запечатлённый писателем, самой своей недосказанностью дорисовывает к привычному миропониманию невидимые, однако существующие детали и, если хотите, кое-что приоткрывает в личности автора рассказа. Во всяком случае есть ощущение, что рассказчик и автор здесь максимально близки. С первых строк рассказа читателю кажется, что попал он в фантастический мир: «Ощущение, что на планете больше никого. Ты один. В доисторическом мире». Почти сказочное начало, таинственность, за которую хочется заглянуть. Сразу становится понятно, что рассказчик – человек внутренне чуткий, легко переходящий от осязания реальности к остранению от неё. И именно эти, первые строки подготавливают читательское настроение. Пространство вокруг с самого начала не просто мистически таинственно, оно бликует – дикое заросшее поле, но − иногда блеснёт ручей, а вдоль него, на кочках, россыпи петуний, потом после этого яркого живописного мазка вдруг появляются полчища комаров… их едва успеваешь стряхивать с лица, потом вновь этот ручей, и золотые искры цветов… И вот читательужезаражаетсязыбкостью этого почти доисторического мира, в котором общие контуры слегка размываются и дрожат. Однако очень быстро, после первого абзаца, тональность меняется. Меняется резко. И тёмная таинственность оказывается простым, хотя и густым, кустарником, а за ним высокий обрывистый берег реки, открывающий удивительный вид. И всё-таки пересечения времён до конца не уходят из повествования: Когда-то здесь была мельница. А героиня рассказа – единственная жительница деревни, в которую приводит читателя рассказчик, ему жутковато в пустой деревне с полуразрушенными заколоченными домами. К тому же колокольчик у входа в дом не звонит, он пустой внутри. Фантастическое постепенно переселяется в картины пожилой художницы. Сначала гости успевают заметить, как причудливо расписаны ставни − крупные звёзды, самолёты и охапки незабудок. Войдя в дом, они попадают в удивительный и действительно таинственный мир старого одинокого, всё потерявшего человека, самодеятельной художницы, нигде не обучавшейся этому ремеслу, но которое пришло к ней как бы само, когда она осталась одна. Краски она делает из подручных материалов, то есть практически из всего, что её окружает: косметики, клея… Для неё мир здешний и будущий неразличимы, между ними не существует границ. Время выстроено в единую непрерывную линию. В котором она буднично ожидает воскресения сына. В описании быта пожилой художницы − то же чередование реальностей: в комнате старательно прибрано и как-то скучно, а вот Мона Лиза на репродукции почему-то какая-то уставшая. Или реплика хозяйки покосившегося домика, от которой рассказчику (а я настаиваю на том, что рассказчице) становится очень страшно: «А что дома нежилые, это вы зря. Обратно поедете, оглянитесь». Повествователя и читателя то и дело бросает от обыденности, даже обыкновенности в мир таинственный, непостижимый: нет ожидаемых картин на стенах, как обычно бывает у художников, а вот на репродукции-открытке, по которой обычно и представляют творчество героини – волшебство вдохновения и загадка подлинного искусства: в тусклом небе плывёт моторная лодка, над неподвижными деревьями, напоминающими старинную вазу. Пышные зловещие кущи, слитые с собственной тенью. И только вдалеке мигает огонёк, но мы не знаем, небу он принадлежит, или земле. Никакого трепета перед собственным даром художница не испытывает, картины свои все раздарила. Спокойно говорит: «Ну, ещё что-нибудь нарисую». Перед этим так же спокойно она говорила о том, что она не одна и когда воскреснет её сын, их будет трое: Я, он и … человек с луны. Мир, в котором «общие контуры слегка размываются и дрожат» манит и пугает впечатлительную рассказчицу: Почему, зачем мы здесь, на острове жизни, среди сумеречных полей? Сумеем ли найти обратный путь? И, тем не менее, она достаточно крепко держится за действительность, а ирреальное для неё так или иначе пребывает за этой размытой границей. Но сердцем, не анализируя, а интуитивно, рассказчица вдруг прикасается к истине – всё живое, и в движении, которое на земле никто не остановит....
ХУДОЖНИЦА(Рассказ) Мы пробираемся по дикому, заросшему полю. Трава по пояс, под ногами хлюпает вода. Иногда блеснет ручей, а вдоль него, на кочках, россыпи петуний. Мягко светит солнце, уже скрываясь за дальним перелеском. И комары. Полчища комаров следуют за нами, их едва успеваешь стряхивать с лица. Зажмуриваешься, а потом вновь открываешь глаза. И вновь этот ручей, и золотые искры цветов, и душистые темные травы… Ощущение, что на планете больше никого. Ты один. В доисторическом мире. Гулко кричит птица, от воды встает туман… Он еще прозрачный, почти невидимый. Лишь общие контуры слегка размываются и дрожат. – Там, впереди, и будет Марметово, – говорит житель соседней деревни Евдоким. – Наталья Григорьевна уж поздно спать ложится. Привычка с города. Не опоздаем, дак. Дойдете сами? – Дойдем, – отвечаем мы и прощаемся с Евдокимом, любезно показавшим нам дорогу. Продравшись сквозь густой кустарник, мы выходим на высокий, обрывистый берег реки. Некоторое время сидим на теплом сером камне, пытаемся запомнить этот удивительный вид. Когда-то здесь была мельница. На порогах шумит вода, вскипая гривами. И только потом идем в деревню Марметово, в гости к одной-единственной бабушке, которая там живет. Наталья Григорьевна – затейница и художница, самодельными красками пишет полотна, от которых захватывает дух. Даже в простом пейзаже открывается фантастическое измерение. Она нигде не училась и только сейчас, в свободное время, взялась за кисти. В пустой деревне немного жутковато. Полуразрушенные заколоченные дома. Кое-где стены совсем обвалились, крыши поросли березой. В небе уже проступает тонкая луна, когда мы подходим и стучимся в дверь покосившейся избушки. Тут же замечаем колокольчик под металлической дугой. Но внутри колокольчик пустой, не звонит. Успеваем заметить, как причудливо расписаны ставни – крупные звезды, самолеты и охапки незабудок – как дверь отрывается и выглядывает сама Наталья Григорьевна: – Проходите, – говорит, – это же вы звонили. Предупреждали. Давайте скорее за стол. Чай вскипятила, вот вам мед, молоко и хлеб. – Наталья Григорьевна, – говорит Степан, – спасибо, но мы ведь ненадолго, потом обратно… Машина за полем. Нам бы узнать про ваше творчество для молодежной газеты «Проспект и Павел». Про вашу жизнь… – У нас есть рубрика «Последний житель деревни», – дополняю я, и это совсем лишнее, потому что Наталья Григорьевна тут же перестает улыбаться и смотрит на нас уже настороженно: – Это почему же последний? – Так все остальные дома нежилые… Даже летом. – И что. Ко мне тут Евдоким когда-то сватался. Отказала. Ну, а ежели мой сын воскреснет? Тогда нас будет трое. – Трое? – Я, он и… человек с луны. В комнате старательно прибрано и как-то скучно. Кругом одинаковые половички. Каждый предмет лежит ровно, отдельно от других. Строгие часы на телевизоре, стопка журналов на высоком комоде; черно-белые фотографии в самодельных рамках на стене. Репродукция Моны Лизы. Она смотрит, загадочно улыбаясь, немного выцветшая и какая-то уставшая. – Конечно, человек с луны – младенец, понимаете? Но все-равно, повыше нас живет. Третьим станет. Не лишним. А там, где двое или трое… – Вам не одиноко одной? Не скучно? – И…и… Когда скучать! Целый день в заботах! Старушка поправляет фартук и начинает разливать чай. Все чашки разные. Одна фарфоровая, с тонким орнаментом и золотистым теснением по краям, другая – пластиковая, с выпуклым белым гусем, а третья самая обычная, в зеленый горошек. – Про мою жизнь, дак, и нечего говорить. Отца арестовали, мама заболела, умерла… В детском доме мы воспитывались. А годы были военные. Мой старший брат Павел успел повоевать. В 44-м призвали. Погиб под Берлином. Трудно жили и остальные. Всегда мне хотелось из села уехать. Туда, где поезда и корабли, все движется, отходит. Жить где-нибудь на краю большого города. Муж был романтиком, из города на природу рвался. Ну, вернулись в мой родной дом, сюда. Детей растили… Всех уж пережила. Вон, в поле кладбище. Травой поросло. Живу теперь одна. Воскресения поджидаю мертвых. Да картинки, балуюсь, пишу, зачем, не знаю. У художников обычно стены увешаны полотнами, очень странно, что здесь мы не видим ничего такого… Степан достает репродукцию-открытку, по которой обычно и представляют творчество Натальи Григорьевны: в тусклом небе плывет моторная лодка, над неподвижными деревьями, напоминающими старинную вазу. Пышные зловещие кущи, слитые с собственной тенью. И только где-то вдалеке мигает огонек, но мы не знаем, небу он принадлежит, или земле. Она смотрит, задумчиво кивает. – Нет у меня больше картин, – говорит, – раздарила все. И показать-то нечего. Ну, еще что-нибудь нарисую. Краски вот использую, какими стены красят. Добавляю немного трав, растираю бутоны… Косметика тоже идет в дело. Водостойкая помада и клей ПВА. А что дома нежилые, это вы зря. Обратно поедете, оглянитесь. Неожиданно мне становится очень страшно. Почему, зачем мы здесь, на острове жизни, среди сумеречных полей? Сумеем ли найти обратный путь? Но обратно идти, оказывается, совсем не так уж сложно. По протоптанной тропинке, подсвечивая карманным фонариком, ступать легко и приятно. Глухо зудит мошкара да будто сзади кто-то шлепает, настойчиво бежит. Становится совсем холодно, на травах выступает влага. Пока Степан заводит машину, я смотрю назад. Вся деревня потонула в темноте. Тонкий бледный месяц, похожий на крюк, висит на горизонте. И вдруг я вижу, как дальние избы озаряются точечным светом. Бисерные волны, золотой потоп. Всё больше и больше сияют оконца. Всё острее и ярче. Это похоже на сон, но только проснуться не получается. Тогда я кричу, но голос пропадает, проваливается в вязком ночном пространстве. – Ты чего? – спрашивает Степан. – Смотри, как удивительно и страшно… Сколько звезд! Пылают, как свечи! Неожиданно месяц скрывается за тучами, и вновь кругом неясный сумрак, сотканный из теней и звуков, шепота реки. Все живое, и в движении, которое на земле никто не остановит… __________
Ольга Валентиновна Блюмина родилась в шахтёрском городе Селидово Донецкой области.
Окончила Институт иностранных языков в Горловке, в котором много лет работала преподавателем филологических дисциплин на кафедре общего языкознания и славянских языков. Кандидат филологических наук. Докторант кафедры русского языка Донецкого национального университета. Занимается изучением творчества Николая Ивановича Тряпкина в рамках лингвоконцептологического подхода. Автор порядка сорока исследовательских работ в области лингвистики и литературоведения. Член Комиссии по сохранению культурного наследия выдающегося русского поэта Николая Тряпкина. Все годы гражданской войны в Донбассе оставалась в Горловке. Гражданка ДНР. А с недавнего времени — и России. |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|
|||||
|
|
|||||
