Когда уже целый месяц нового года почти прошел, наконец, состоялось торжественное открытие давно обещанного Года литературы. Это произошло вечером 28 января в театре им. Чехова. Телепередача об открытии многих ошеломила, и люди гадали: кто сценарист, кто режиссер этого шоу? В. Кожемяко прямо признался в «Правде»: не знаю. А я знаю. Передачу смастачили два чеховский персонажа – околоточный Очумелов из рассказа «Хамелеон» и профессор Серебряков из пьесы «Дядя Ваня». К ним в Страну Чудес ещё летом с цветами и коньяком ездил министр культуры Владимир Мединский, уговаривал, что-то обещал, – кажется, пригласительные билеты на юбилей Солженицына в Лужниках. Что ж, они согласились. Почему не поработать для процветания той родной литературы, откуда они сами и вышли?

Кто из них сыграл главную роль в работе над спектаклем? По-моему Очумелов. Но и Серебряков показал себя в полной мере.
Ну, Очумелов душа простая, вся она сводится к хамелеонству, о нем долго и много рассказывать нет нужды. Заметим только, что его выдающийся хамелеонский дар в этом спектакле очень пригодился. Сложнее дело с профессором Серебряковым. Войницкий (дядя Ваня) говорит о нем: «Ровно двадцать пять лет читает и пишет об искусстве, ничего не понимая в искусстве. Двадцать пять лет пережевывает чужие мысли. Двадцать пять лет читает и пишет о том, что умным давно известно, а для глупых не интересно. Двадцать пять лет переливает из пустого в порожнее…». В других случаях дядя Ваня аттестует профессора кратко: «ученая вобла»… «старый подагрик»… «мыльный пузырь». Обратите внимание, как настойчиво он твердит о двадцати пяти годах. Вам при этом ничего не приходит на ум? Да как же – это и есть возраст нашей румяной демократии! Вот и она – воистину двадцатипятилетний мыльный пузырь. И если бы только в литературе!... Двадцать пять лет экономику реформирует, ровным счетом ничего не соображая в экономике. Двадцать пять лет политикой занимается, ровным счётом нечего не кумекая в политике. Достаточно сказать, что экономику довели до того, что огурцы покупаем в Польше, репу – в Израиле, зубные щетки – в Китае. А политику… Включите телевизор. Там – кошмар, к которому наша златокудрая демократии не смеет притронуться. В конце января на страницах «Советской России» мы узнали от Фиделя Кастро, как вооруженные силы Кубы помогли африканской республике Ангола отстоять свободу от агрессии расистской ЮАР. Где Куба и где Ангола! А где Россия и где Новороссия!..

Но как же именно Мединскому удалось уговорить чеховских персонажей на подвиг? Да очень просто. Ведь профессор при всем том, что ученая вобла, ужасно честолюбив, он говорит: «Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум…» А ныне он оказался подзабытым. На его честолюбии министр культуры и сыграл. А Очумелова и уговаривать не надо было. Вот они вдвоем и взялись за дело – профессор литературы и околоточный. И что получилось?

Торжество открыл президент. В своей речи он счел нужным осветить проблему матерщины в художественной литературе. Во всем сказанном им только это и заслуживает внимания, тем более, что на сцене, на которой президент стоял, мат в иных спектаклях витает по залу, как белокрылая чайка. И надо бы сменить эмблему на занавесе: вместо чайки, красующейся там с чеховских времен, изобразить бы фаллос нынешнего худрука. Это больше соответствовало бы духу театра.

Президент проницательно заметил, что Толстой и Чехов обходились без матерщины. Верно, даже околоточные не смели материться на службе. И эти писатели, и многие другие русские писатели крепких слов однако не чурались, но хорошо знали, как надо обходиться с ними, чтобы не оскорбить слух не только профессоров, но и тех же околоточных. Если бы спичрайтеры президента читали «Войну и мир» Толстого, то могли бы для наглядности и примерчик вставить в его речь. В сцене охоты (второй том) есть такое место:

«Улюлюлю! Улюлю! – кричал доезжачий Данило. Когда он увидел старого графа Ростова, в глазах его сверкнула молния.

- Ж…! – крикнул он, грозясь арапником на графа.

- Про…ли волка-то!.. охотники! – И как бы не удостаивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобою, приготовленною на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими».

И хотя тут простительные охотничьи страсти – да это вообще вовсе не матерщина, но все равно – многоточия.

Можно найти примеры грубости и у Чехова. Так, в его пьесе «Иванов» главный герой в беспамятстве кричит на свою жену Анну Петровну (Сарру Абрамсон), когда ей вздумалось бросить ему в лицо, что он женился на ней в расчете на большие деньги её родителей: «Замолчи, жидовка!». В специфической аудитории, собравшейся в тот вечер в театре имени Чехова, привести этот пример из классики было немыслимо. Евреи считают только себя вправе употреблять это словцо и слушать его спокойно могут только из уст соплеменника. В номере «Литературной газеты» недавно был напечатан большой цикл стихов Евгения Рейна. Одно стихотворение начитается воплем: «Я – жидовская морда…» Нигде никаких протестов. Между прочим, не так давно в передаче по каналу «Культура», которой давно ведает архангельский мужик Архангельский, Рейн в компании четырех соплеменников заявил, что его считают еврейским Есениным. Кто считает, неизвестно, но не надо удивляться, если скоро по этому каналу объявят, что Есенин – русский Рейн.

Ну, а что же президент сказал в итоге писателям и артистам о матерщине? Да как всегда: «Впрочем, это вам виднее». Даже в таком вопросе не решился, не посмел встать на защиту народа. А ведь как пылко изъясняется о «скрепах народной нравственности». Разве у него повернется язык возразить Улицкой, Рубиной, Ерофееву, почему-то особенно полюбившим по природе-то чуждый им русский мат. Ерофеев, отпрыск посла, признавался, что специально учил наш мат, как иностранный язык. Такой же иностранный он и для этих двух дам и для многих других художественных матерщинников.

Но вот началось… На экране бегут имена писателей: Лермонтов… Татьиияна Толстая… Лев Толстой… Войнович… Салтыков-Щедрин (мелким шрифтом)… Евтушенко… Фонвизин (мелким шрифтом)… Твардовский (средним шрифтом)… Интересно… А Горький? Маяковский? Есенин? Шолохов? Леонов?.. Этих имен нет. Очумелов, конечно, их не знает, но неужели они неизвестны и профессору Серебрякову?

Выходят артисты театра, читают стихи и прозу. Надо думать, какие-то строки только что помянутых и пока обойденных классиков будут тоже прочитаны. Ждем…Александр Блок. По-моему сейчас были бы особенно уместны его слова о том, что человека делает человеком только сознание социальной несправедливости. А из стихов –

На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза,
Пока великая гроза
Все не смела в твоей отчизне…

Нет, читают другое.

Дальше – Гумилев, Ахматова… Зацитированные до невозможности строки:

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…

Что, всем стихам надо бы стыдиться своего происхождения? Но почему они непременно из постыдного «сора»? Не следует абсолютизировать свой личный опыт. «Я помню чудное мгновенье» или «Пророк» Пушкина – из какого сора? «Бородино» или «Выхожу один я на дорогу» Лермонтова – из какого мусора?

У нас ходит немало легенд об Ахматовой. Например, считается, что её известное стихотворение «Мне голос был» это решительный отказ на чей-то призыв из-за рубежа покинуть Советскую Россию. А между тем, при первой публикации это стихотворение начиналось так:

Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие своё,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берет её,
Мне голос был…

Где тут Советская Россия?

А известный писатель Р. уверял, что стихотворение «Мужество» Ахматова написала в блокадном Ленинграде. Видимо, спутал с Ольгой Бергольц. Там есть такие строки:

Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова…

Как так не страшно? Как не горько? Если было бы «Мы можем под пулями мертвыми лечь, Мы можем остаться без крова», то это понятно, но – не страшно?.. И это читать со сцены на всю страну сейчас, когда каждый день мы видим, как в Новороссии рушатся под обстрелом дома, страдают и гибнут люди, живущие уже столько времени в самом отчаянном страхе и молят нас о помощи, о защите…

За свою жизнь Ахматова пережила несколько войн, начиная с Японской, но все они для нее лично сводились лишь к некоторым бытовым неудобствам. Вот и это стихотворение было написано не в блокадном Ленинграде, а в Ташкенте, где пули не свистели, кров не горел и не рушился, все, оказавшиеся там писатели получали весьма не плохие продовольственные пайки. А на её «не страшно» веско ответила Юлия Друнина, фронтовая сандружинница:

Я только раз видала рукопашный.
Раз – наяву. А сколько раз во сне!..
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Ахматова и не знала ничего. Об этом свидетельствуют и последующие строки стихотворения:

…Но мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Чисто литераторское понимание великой народной трагедии, смертельной опасности для него. Вот так же и Бродский. Когда его спросили об убийстве Советского Союза, он ответил: «Ну и что? Язык-то остался!» Он очень любил русский зык. А Великая Отечественная война шла не ради того только, чтобы защитить речь, немецкие оккупанты не запрещали русский язык, даже газеты на русском издавали. Суть войны точно выразил Твардовский:

Бой идет не ради славы –
Ради жизни на земле.

Именно ради самой жизни народа. Разумеется, при этом ради и такой важной части его жизни, как родной язык.
Следующим появляется на экране, конечно, Пастернак. И опять затасканное:

Быть знаменитым не красиво…

Почему? Верно сказано дальше:

Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех…

Как, например, Познер или Сванидзе, – это, конечно, позорно. Но ничего недостойного, тем более, некрасивого не было в знаменитости Пушкина или Горького, Толстого или Есенина. Другое дело, что знаменитость может утомлять, даже мешать жить. Толстой однажды записал в дневнике: «Меня постигла пошлая известность». Но с другой стороны, как писатель такого таланта может остаться безвестным?

И надо жить без самозванства –
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.

Что такое «любовь пространства»? Мандельштам писал:

Ведь если истинно поется
И полной грудью, наконец, –
Всё исчезает - остается
Пространство, звезды и певец.

Тут «пространство» – именно то слово, что требует поэзия. А о любви, которая должна быть особенно дорога поэту, точно сказал Пушкин:

И долго буду тем любезен я народу…

Народу, а не пространству, не территории, не квадратным километрам.

Можно было ожидать, что в год 70-летия нашей Победы в столь многозначительном «стартовом» концерте, в президентском зачине Года литературы достойно будет представлена поэзия Великой Отечественной войны, о которой так хорошо сказал когда-то Сергей Наровчатов: «Война не породила у нас гениального поэта, но породила гениальную военную поэзию». Увы, прозвучало только одно стихотворение Константина Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины». Его прочитал Олег Табаков, по-моему, совершенно не понимая, что он читает. А где стихи хотя бы тех же Берггольц и Друниной? Допустим, эти строк:

Мы предчувствовали полыханье
Этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье..
Родина! Возьми их у меня…

Этих славных имен, этих великих строк не было даже в бегущей строке.

Кстати, на другой день президент выступал в Счётной палате и опять: мы не позволим искажать правду о войне, мы не допустим оскорблять память погибших, мы будем защищать… и т.п. А на другой же день выходит еженедельник «Аргументы и факты» №5, и там беседа какого-то Владимира Бондарева (надеюсь, не обожателя Бродского) со странным фронтовиком Даниилом Граниным. Ему мало вранья о том, что ленинградцы шли на фронт с косами и вилами, что плен карался у нас как преступление, ему мало клеветы, что Сталин ни разу не помянул погибших, что мы получили медали в честь Победы только в 1965 году – через двадцать лет после войны. Ему мало, и он преподносит новые лоханки лжи. Так вот, Путин, позвоните Гранину и скажите ему, чтобы он заткнулся. Ха! Да разве посмеет. Вот о своем разводе с женой он охотно поведал всей державе, а тут… Как можно-с! Посетить клеветника в день рождения, поздравить и вручить подарок, это легко, это с радостью. А затыкать рот лжецу? «У нас же не 37-й год!»

Но вот на экране и помянутый Иосиф Бродский, поэт, как уже сказано, обожаемый критиком В.Бондаренко. Как же ему тут не быть! Даже за одно только стихотворение «На смерть Жукова» он заслужил это. Тут чего стоит первая же рифма «круп-труп». Не мог понять любимец муз, живя за океаном, что Советский народ хоронил не труп (это для медицины, для морга), а своего национального героя.

А дальше!

Сколько он пролил крови солдатской!..

Вот ведь как! Не фашисты проливали нашу кровь, а советский маршал. Значит, фашисты ни в чем и не виноваты и достойны райского блаженства. А Жукова и всех наших солдат и офицеров, погибших в боях за родину, американский поэт поместил в «адскую область», то бишь просто в ад. Да за что же? А не надо было защищать родину социализма.

И еще о нас:

Смело входили в чужие столицы,
Со страхом входили в столицу свою…

Это немцы «входили» и порой под аплодисменты в чужие столицы, объявленные открытыми городами, а мы врывались, вламывались, а то и вползали, вгрызались, как в Будапешт и Берлин. А в своих столицах мы могли опасаться только лжецов вроде Бродского.

Конечно, не могло в этом мероприятии обойтись и без Солженицына, «Архипелаг» которого у президента под подушкой. В этом, по выражению В. Шаламова, литературно-политическом дельце сосредоточена вся суть нынешнего времени. В нём средоточие и начало всех мерзостей сегодняшнего дня. Зря читали со сцены что-то прозаическое, надо бы – стишки его. Хоть развеселили бы народ. А литературу нашу Солженицын всю оклеветал – от Пушкина, которого представил певцом крепостничества, от Толстого и Достоевского до Горького, изобразив его скупердяем, вернувшимся в Советский Союз лишь потому, что доходов на Западе стало не хватать. И вот мы видим пакостника рядом именно с Толстым и Достоевским.

Но где же он, Максим Горький, самый знаменитый писатель ХХ века? Как уместно прозвучали бы сейчас в этом зале и на всю страну его слова: «Ложь – религия рабов и хозяев, правда – Бог свободного человека!» Рабы это кто ныне? Во-первых, «Единая Россия». Во-вторых… Имя им – легион. А хозяева? Во-первых, это, разумеется 117 миллиардеров во главе с Прохоровым-Куршевельским, взлелеянных Путиным. Во-вторых, кремляне. Хватит? А где ныне свободный человек? Он в Новороссии грудью стоит против фашизма, защищает Старороссию.

Где Маяковский с его признанием «Я с детства жирных привык ненавидеть»? Где Есенин, Смеляков, Леонид Мартынов? Где Шолохов, Платонов, Леонов, Вячеслав Шишков? Их и следа нет… Вот как видят нашу литературу эти очумеловы.
Нельзя умолчать и о другом. Президент любит много и проникновенно говорить о многонациональности нашей страны. Но почему же на вечере не прозвучало слово татарина Мусы Джалиля, дагестанца Расула Гамзатова, башкира Мустая Карима, балкарца Кайсына Кулиева? Ни синь-пороха. Да это же оскорбительно для всех названных народов. Если президент не смеет, не может решить проблему матерщины, осадить Гранина, то в национальном-то вопросе он обязан разбираться и быть решительным.
Вместо Горького и Маяковского, Друниной и Берггольц, Гамзатова и Кулиева нам преподнесли Бродского, Левитанского, Самойлова, даже одессита Кирсанова Семена Исааковича сунули. Да чем они интересней Николая Ушакова, Светлова, Ошанина, Василия Федорова, Долматовского?..

В конце выступил Олег Табаков, художественный руководитель театра. И представьте себе, свою речь он закончил словами именно профессора Серебрякова, соавтора спектакля, словно тот подсказывал из суфлерской будки: «Дело надо делать, господа!» Да, да, именно это говорил «мыльный пузырь», «старый подагрик», «ученая вобла», всю жизнь паразитировавший на труде других. Это был достойный финал стартового балагана.

Ельцин при всей своей тупости хорошо понимал, что вполне заслужил судебного приговора и суетливо старался найти человека, который обеспечил бы ему спасение. Помните, как лихорадочно перебирал он глав правительства, которые могли бы стать президентом: Гайдар… Черномырдин… Кириенко… опять Черномырдин… Примаков… Степашин… И наконец – Путин. Этот готов был на все. И его Указ №1 был о неприкосновенности, о неподсудности Ельцина и всей его родни. Вторым еще более тяжким делом было заявление, что никакого пересмотра грабительской приватизации не будет.

Когда Путин стал президентом, народ уже был ограблен, расколот на грабителей и ограбленных, от страны уже оторвали 4 миллиона квадратных километров с их пашнями, заводами, лабораториями, морскими портами и главное – с их десятками миллионов тружеников, в том числе – миллионами и миллионами русских. Стране был нанесен страшной силы удар, она невероятно ослабла, стала уязвима, и любой руководитель страны, если он русский и совесть у него есть, должен был думать прежде всего о том, как даже в этих условиях сгладить противостояние, сплотить народ, возродить мощь родины.

Но Путин и его друзья, по его собственному признанию, считали, что причиной вражды к нам был только социалистический строй России, а теперь врагов нет, нас все любят, и никакой настоящей армии нам не нужно. Это было поразительное по невежеству убеждение. Ведь знал же Путин со школьных лет о бесчисленных войнах между и рабовладельческими государствами (хотя бы между Римом и Карфагеном), между феодальными (хотя бы между Англией и Францией), между капиталистическими (хотя бы между Россией и Японией). Всё забыли под сладкие песни Явлинских, Немцовых, Пивоваровых!

И просто загадка, почему Путин – ведь взрослый же русский человек и кагебешник! – делал все, не упускал ни одной возможности, чтобы ещё глубже расколоть общество, противопоставить, стравить нас, оскорбить, т.е. чтобы ещё больше ослабить страну. Вспомните хотя бы несколько его деяний. Из Америки приволок прах генерала Деникина, лютого врага России, который даже перед смертью, живя в США, писал американскому президенту, как ловчее разгромить нас, используя опыт Гражданской и Отечественной войн. Притащил кости ещё нескольких царских генералов, воевавших против нас вместе с англичанами и французами, американцами и японцами, чехами и хорватами. Доставил откуда-то мощи Ивана Ильина, беда которого не в том, что он полунемец, а в том, что певец фашизма. И чего этим добился, кроме новой распри и унижения миллионов?

Душа в душу с Геббельсом взвалил вину за катынскую трагедию на свою родину, презрительно отбросив вывод комиссии, которую возглавлял главный хирург Красной Армии академик Н.Н. Бурденко, а в составе её был и митрополит Николай: Катынь – дело рук немцев. Если они истребили 6 миллионов поляков, то что им стоило добавить к этому еще несколько тысяч. Но не дико ли вешать эти несколько тысяч на нас, положивших в боях за освобождение Польши около 600 тысяч в основном молодых жизней да ещё добившихся для Польши приращения её территории едва ли не на четверть. И что за это антирусское угодничество получил? Даже не пригласили на недавнюю годовщину освобождения Красной Армией Освенцима.

Да ещё представил Катынь как месть Сталина за поражение в 1920 году в войне с Польшей нашего Западного фронта, которым-де он командовал. Как дзюдоист Путин может не знать, что в Гражданскую войну Сталин не командовал ни одним фронтом, но как президент он обязан знать, что Сталина, как показало хотя бы голосование «Имя России», где его имя заняло второе место, чтут миллионы. Значит, он оскорбил и унизил эти миллионы и дал козырь в руки их противников для разжигания новой распри.

А цветы на могилу Маннергейма? Каково было видеть это людям старшего поколения! А ведь потом был еще и венок Медведева к памятнику того же соратника Гитлера. Допускаю, что оба и не знают, кто такой Маннергейм. Ну, да был президентом… Но, может, финны ответили на это венком к памятнику маршала Жукова или хотя бы рядового Окуджавы? Они ведут себя так, словно вчера с Луны свалились или пребывают в полной уверенности, что до них ничего не было, и началась история только с их появлением в Кремле. Молодежь они довели до своего уровня. Она в большинстве своем тоже невежественна, но есть же люди постарше, и они кое-что знают, кое-что помнят.

Путин не знает людей и не даёт себе труда узнать их. Этим можно объяснить назначение министром культуры М.Швыдкого? И дело опять не в том, что он киргизский еврей, хотя и это странное: ведь культурой-то ему пришлось ведать в основном русской, и весьма желательно, конечно, чтобы такой министр был русским. А дело в том, что, во-первых, как творческая личность Швыдкой ничего значительного из себя не представляет, но главное, во-вторых, очень скоро он показал себя злобным и невежественным русофобом. Вспомните хотя бы две его телепередачи: «Пушкин устарел» и «Русский фашизм страшнее немецкого». Министр культуры против Пушкина! Министр культуры обвиняет нас в фашизме! Да его немедленно надо было не только гнать с поста, но и судить. Но Путин, без умолку говоря о патриотизме, и не подумал прикрыть эту пятую колонну на телевидении. Швыдкой до сих пор лицедействует там.

Еще легкомысленней в такой сложной и опасной международной обстановке было назначение министром обороны сексуально озабоченного Сердюкова. Это пощечина всей армии и смертельно безответственно перед всей страной. И, не смотря на все протесты, требования, просьбы, пять лет держать его на такой должности! А потом, когда по дамскому случаю все вскрылось – тут среди голосов гнева прожурчал даже голосок путинофила Александра Проханова – еще и защищать прохвоста! Притом – в два державных голоса. Я не знаю в истории примера большего цинизма и безответственности перед страной. И что в итоге? Цель достигнута: с Сердюкова все, как с гуся вода, он получил какое-то новое высокое назначение, лишь как свидетель после десятка повесток является в суд, защищает там свою подружку Васильеву, хохочет, когда ему смешно… Неужели и это останется безнаказанным?

Меня однажды кто-то спросил: «Когда вы поверите Путину». Я ответил: «Когда он отдаст под суд Чубайса». Но где там! Он не только ему во всем покровительствует, но недавно при всем честном народе восхищался его мужеством, с которым тот рушил Советскую власть и нашу экономику. Наши президенты своих не сдают!

Вам напомнить что-то ещё? Что ж… В беззащитные головы школьников Путин приказал втемяшить Солженицына, грозившего родине американской атомной бомбой. Это во имя патриотизма? В дни праздничных парадов приказывает накрыть простынями Мавзолей Ленина, к подножию которого мы бросили фашистские знамена, и не упоминать имен великих маршалов Победы. Иные журналисты пишут, что это оскорбительно для фронтовиков. Да, конечно. Но фронтовики уже в глубокой старости, многого не помнят и рады, что их пригласили на парад, сидят с блаженными лицами. Что с них ныне взять…Нет, это оскорбление всего народа, это плевок в саму нашу историю.

Путин упрям и не желает да и не умеет поправляться, извиняться, в чем-то отступить, найти компромисс, перевернуть какую-то страницу. Нет! Ведь ни разу не признался, что в чем-то ошибся, ни разу ни за что не извинился. А однажды на вопрос журналиста, не стыдно ли ему за иные свои деяния, тотчас и решительно заявил: «Нет!». Он всегда прав.

Самоуверенность и предвзятость Путина просто поразительны. Ну, сравните. Большевики с самого начала привлекали и в армию, и к созидательной работе многих специалистов царского времени. Вот хотя бы несколько наиболее ярких имен: генерал Брусилов, президенты Академии Наук Карпинский и Комаров, академик Павлов, писатель Алексей Толстой, первые ректоры МГУ вплоть до Петровского, композиторы Прокофьев и Агапкин, художники Нестеров и Корин, театральные деятели Станиславский и Немирович-Данченко, множество артистов…. И все названные здесь были беспартийны. А назовите за время правления Путина хоть одного министра-коммуниста. Даже при старом самодуре Ельцине был один случай, правда, только на несколько месяцев – Примаков и Маслюков. Но при молодом Путине – ни единого! А ведь КПРФ – вторая по величине партия страны. Или взять такой факт. Коммунисты организовали уже 28 конвоев для Новороссии. И ни один канал телевидения ни разу не сообщил об этом. Какая злобная мелочность! Президент, если он президент всей страны, а не друзей по дачному кооперативу «Озеро» и если он порядочный человек, обязан позвонить какому-нибудь там Кулистикову и сказать: «Как же вам не стыдно, прохвосты!» Нет, он никогда не позвонит, ибо даже там, где кровь и смерть, он остается самим собой – служителем чубайсов и абрамовичей.

И вот Год литературы. Он начат как новый шаг к расколу общества, как очередное оскорбление большинства, как еще один плевок в душу народа. И его особая мерзость в том, что это плевок из-за  широкой спины Пушкина и Толстого, Лермонтова и Гоголя, Достоевского и Чехова…