Владимир БУШИН

ЮБИЛЕЙ ТЕРРОРИСТА

Что говорит бездельник Соломон?
А.С.Пушкин. Скупой рыцарь

1.

У диверсантов и террористов, у провокаторов и убийц тоже бывают юбилеи. А как же! И они любят их праздновать. И находятся энтузиасты, которые им в этом помогают. В случае, о котором мы хотим поведать неленивому читателю, энергичными помощниками диверсанта оказались известная журналистка Первого канала нашего телевидения Жанна Агалакова,  давно работающая за границей, сейчас - в Америке, и сам Первый канал в лице его еще более давнего руководителя Константина Эрнста.

Если коротко, то вот что можно прочитать в интернете об этом юбиляре: «Товарищ Волков — это наш советский, серийного производства, Соломон, на русских харчах возросший и  лет сорок тому назад, махнувший в Америку. Человек он, мягко выражаясь, дремучий, деликатно говоря, соображает плоховато, но по наглости, если уж без церемоний, превосходит Чубайса, Сванидзе и всех Пивоваровых, вместе взятых. Его профессия — клеветник на русскую литературу и музыку. Загребает широко, не обходит даже Пушкина».

А вот что Агалакова сказала о нем же, а Эрнест 18 апреля переедал нам: «Сегодня отмечает юбилей писатель(!), музыковед(!!), просветитель(!!!) Соломон Моисеевич Волков. Его диалоги с известными писателями и музыкантами — это всегда больше чем откровенный разговор, это глубокая, многогранная беседа с великими людьми, героями эпохи и с самой(!) эпохой. Среди его собеседников — Ахматова, Рихтер, Евтушенко, Гергиев, Спиваков — перечень бесконечен. А книги о Дмитрии Шостаковиче и Иосифе Бродском навсегда перевернули представление и о них самих, и о России. (Подумать только! И о России…- В.Б.).


Соломон Волков, музыковед

Работая, он может неделями не выходить из квартиры  на улицу. Здесь его вселенная, в которой великие — живые и уже ушедшие — на расстоянии вытянутой руки. Гениальный хореограф Жорж Баланчин, он же Георгий Мелитонович Баланчивадзе, часами говорил с ним о Чайковском, уже будучи в больнице, незадолго до ухода. «Ему звонили во время нашего интервью американки, а он им по-русски отвечал: «Нет, я не могу, я с Волковым разговариваю». И клал трубку», — вспоминает Соломон Моисеевич.

Иосиф Бродский 16 лет вел с Волковым диалог: о поэзии и тюрьме (в которой он не был), о родине и эмиграции.

«У него вот было ощущение одновременно и гениальности своей, и понимание того, насколько ты в таком обществе, как американское, являешься, в сущности, незначительной фигурой» (отхватившей однако  Нобелевскую, по свидетельству знавших его в Америке Вс.Аксенова и Эд. Лимонова, только благодаря проворству и ловкости», — рассказывает Соломон Волков.

Именно Волкова Евгений Евтушенко позвал к себе, чтобы рассказать, наконец, свою версию болезненного и так и неразрешенного конфликта с Бродским.

Он был исповедником для многих.  Знакомство с Шостаковичем (не многим более тесное, чем со Львом Толстым) подтолкнуло...  к новой психической атаке на русскую культуру.

На самом деле, утверждает Соломон Моисеевич, знаменитая тема Ленинградской симфонии была написана композитором задолго до войны. И это была тема тоталитаризма. Шостакович никогда публично не говорил о своем отношении к Сталину. Он раскрылся только в разговорах с Волковым. Но тогда, в 70-е, эти откровения было невозможно опубликовать. (Это почему ж? В 70-х годах Соломоша жил уже в бесцензурной Америке. Там  были бы рады напечатать против Сталина что угодно. В 1973  году  во Франции напечатали зловонный «Архипелаг» Солженицына, пронизанный сталинофобией. А чем США хуже Франции? Нет, дело совсем в другом. Шостакович был жив и мог схватишь шельму за руку и за язык. Он умер в августе 1975-го. Дождавшись этого, Волков и развернулся: «Как сейчас помню, Дмитрий Дмитриевич мне говорил о Сталине…»

«Все (кто?), как только слышали (где?), что речь идет главным образом о Сталине, об отношении к нему Шостаковича, чуть в обморок не падали. Сталин — это было запрещенное слово» (неутомимое вранье!), — рассказывает Соломон Волков.

Волкову пришлось (ха!)  уехать из страны (за длинным долларом). Его книга перевернула (в голове Агалаковой и Эрнста) представление о лояльном советском композиторе. Сегодня она переведена на десятки языков (назови хоть один!), выдержала множество (например?) изданий, по ней сняли фильм, в котором Шостаковича сыграл оскароносный Бен Кингсли. А тема «художник и власть» стала для писателя главной.

«Последняя моя большая книга на эту тему — это история Большого театра именно с этой точки зрения и именно этим она уникальна. Меня интересует, какие механизмы использовала власть для того, чтобы использовать культуру в своих целях (Советская власть и Советская  культура имели одну цель – помочь людям жить достойно), и как культура одновременно этому подчинялась и сопротивлялась»(Шостакович сопротивлялся  из-под вороха Сталинских премий и орденов), – говорит Соломон Волков.

Он называет себя «объясняющий господин» (есть такой персонаж у Максима Горького) и находит для таинственных и исключительных явлений простые и понятные слова. (Мы увидим их во всей простоте, что хуже воровства).

Он ведет со своими собеседниками ежедневный диалог: что сказала бы Ахматова, как поступил бы Бродский. В его вселенной  есть ответы, и каждый день возникают новые и новые вопросы».

Бродский в ответ  расцеловал бы его, как и Евтушенко, а Ахматова ответила бы так:

Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю
И песен им своих не дам.
2.

 

У С.Волкова есть еще один известный помощник и пропагандист – народный артист  СССР В.Т. Спиваков.

В свое время, прочитав книгу Волкова «Шостакович и Сталин», я обратился к Спивакову с  письмом. Он никак не отозвался. Но письмо не устарело. Оно и не могло устареть, поскольку диверсия против русской культуры продолжается, даже нарастает, а эти оба остаются на прежних позициях. Поэтому я и предлагаю мое  письмо вниманию читателей. Оно в виде письма под заглавием

 

РУССКИЙ КОММУНИСТ ДМИТРИЙ ШОСТАКОВИЧ И ЕВРЕЙСКИЙ ТЕРРОРИСТ  СОЛОМОН

Уважаемый Владимир Теодорович,
позвольте от души выразить Вам признательность за то, что благодаря Вам я неожиданно открыл бесценный кладезь мудрости и красоты. Как, может быть, Вы сразу уже догадались, я имею в виду книгу Соломона Волкова «Шостакович и Сталин». Мне довелось прочитать немало трудов на близкие темы, начиная ещё с отменного сочинения приснопамятной сотрудницы «Нового  мира» Анны Берзер «Сталин и литература» («Звезда» №11'95) и не менее замечательного фолианта Евгения Громова «Сталин и искусство» (М.1998). И я не стал бы читать ещё одну книгу этого ряда. Тем более, что автор вот уже 35 лет живёт в Америке да и многим ли известен Solomon Volkov, как означен он на форзаце книги, у нас в стране? Но, оказывается, Вы собственноручно написали обстоятельную, в двадцать с лишним страниц, вступительную статью к его сочинению. И какую! Полную восхищения и любви. Это в корне меняет дело.

Правда, скажу сразу, кое-что меня в Вашем предисловии озадачило. Например, Вы пишете: «Пастернак сказал своему другу: «Книга есть кубический кусок дымящейся совести». Хорошо, кусок совести. Но, во-первых, всякая ли книга? Во-вторых, почему кусок кубический? Я никогда не видел книгу в форме куба.
Не совсем ясно, что Вы имели в виду, когда писали: «Соломон Волков блестяще описывает дуэль Шостаковича со Сталиным». Дуэль!.. Поединок!.. Ну, допустим, Сталин палил в композитора статьёй «Сумбур вместо музыки», а также очередями орденов, премий, почётных званий. Но чем, из чего палил Шостакович в Сталина?  Непонятно.

Или вот Вы сочувственно цитируете из книги Волкова строки Ахматовой:

  Я была тогда с моим народом,
  Там, где мой народ, к несчастью, был...

Сказано красиво, однако... Поэтесса имела в виду лагеря и тюрьмы. Но, во-первых, она там никогда не была. Во-вторых, там и народ не был, а лишь незначительная его часть, никогда не превышавшая 2%. А народ как народ был на заводах и фабриках, на стройках и полях, в школах и на космодромах, в вузах и в сражениях за свободу и независимость родины. Там поэтесса тоже не была.

Могут возразить: «Но она поэт, она женщина, и не могла с отбойным молотком или с винтовкой, её оружие – слово». Верно. Однако замечательная поэтесса не всегда была точна. Часто цитируют её строки:

 Не страшно под пулями мертвыми лечь,
 Не горько остаться без крова,
 Но мы сохраним тебя, русская речь,
 Великое русское слово.

И это прекрасно сказано. Конечно, не страшно: в Ташкенте, где это в 1942 году написано, пули не свистели, бомбы на кровли не падали. А далеко от Ташкнта сражение шло не за слово, не за культуру вообще, а лишь в том числе. Немцы пока не преследовали русское слово, как ныне в Эстонии, они даже издавали на русском языке газеты на оккупированной территории. Суть того, что тогда происходило точно выразил Твардовский:

  Бой идёт не ради славы -
  Ради жизни на земле.

Да, именно ради жизни и в том числе ради языка, ради всей русской культуры.

Странно было почитать и такое: «Шостакович чувствовал себя неудачником, страдальцем, так же как Иисус Христос, которого не понимали». Ну, о Шостаковиче речь впереди, но мог ли считать себя неудачником Тот, Кому, во-первых, повезло быть сыном Творца, притом ещё и единственным? Во-вторых, перетерпев страдания, Христос вознесся на небеса и стал основателем великой религии, т.е. в конце концов его поняли, ему поклоняются, его славят – и это неудачник?

Но есть вещи посерьёзней. Так, у Вас говорится о Советском времени: «Это была эпоха, когда каждому было о ком плакать». Да, конечно, но так можно сказать о любой эпохе. Разве, допустим, в 1812 году не плакали о павших на Бородинском поле? И долгие века крепостного права люди плакали, когда их травили медведями, пороли, прогоняли сквозь строй и торговали ими, как собаками. Да что говорить! Помните Тютчева?

  Слёзы людские, о слёзы людские,
 Льётесь вы ранней и поздней порой...
 Льётесь безвестные, льетесь незримые,
 Неистощимые, неисчислимые...

Это о всех веках и народах. В истории человечества, увы, не было эпохи, когда каждому хотелось только улыбаться, радоваться да играть в пинг-понг. Разве не так? Поэт сказал:

 Для веселия планета наша плохо оборудована...

Вызывает недоумение и то, что у Вас дальше: «Но плакать надо было тихо, под одеялом, чтобы никто не увидел – ведь все друг друга боялись». Боялись?.. Извините, маэстро, но Вы написали  чушь. И говорить-то об этом смешно. Вы и сами плакали как Вам плакалось, и Волков опровергает Вас, рассказывая, как Шостакович порой не просто плакал, а навзрыд прилюдно рыдал по тому или иному случаю, например, как уверяет Волков, по поводу вступления в партию. И никого Вы не боялись. Вспомните хотя бы собственный рассказ о том, как однажды ещё в школьную пору, будучи любителем бокса, Вы ответили какому-то обидчику: «Я аккуратно положил свою скрипочку на землю и ответил ему так, как следовало». А разве боялись Вы знакомого концертмейстера Виктора Либермана или Владимира Мильмана, своего соавтора? Да неужели трепетали от страха перед Исааком Гликманом или перед самим Соломоном, своим однокашником по музыкальной школе, которого знаете всю жизнь? А ведь Вы говорите: все боялись всех! Поверить в это невозможно. Я лично тоже прожил жизнь без страха перед теми, кого знал, например, перед критиком Сарновым, поэтом Вашенкиным или художником Глазуновым. Страшно было только за некоторые их публикации.

Вдруг на том  свете им это припомнят…

Но вот сейчас-то  люди действительно всего боятся – разного рода бесчисленных аварий, катастроф, пожаров, наводнений, заказных убийств, сексуальных маньяков, возродившихся страшных болезней и даже исчезнувшей было саранчи, непарного шелкопряда, уничтожающего леса... Правители, от которых Вы получили в 2006 году премию «Россиянин года», превратили нашу родину в страну повального страха и перманентного траура. Вот действительно, все боятся всего, даже милиции.


Владимир Спиваков, музыкант

Но были в Советское время люди, которые всю жизнь дрожали от страха? Да, были. Это антисоветчики, ненавидевшие и власть, и народ. Примеры? Да вот хотя бы тот же Бенедикт Сарнов. Тут он может служить образцом. Сам пишет о своем пожизненном личном страхе, но распространяет его на всю страну, на весь народ.

Странно было прочитать у Вас и о «кровавом «деле врачей». Да, было в 1953 году такое «дело», но почему «кровавое»? Евтушенко - во всём всегда первый! - тогда же написал гневный стишок об этих врачах:

 Пусть Горький другими был убит,-
 убили, кажется, эти же...

Однако все 28 врачей, находившиеся тогда под следствием, через два с половиной месяца были объявлены невиновными. Никого не расстреляли, не посадили, не сослали, даже не оштрафовали. Но это не помешало помянутому Сарнову в его полоумном страхе рисовать такую картину задуманного властью финала «дела врачей»: «Осуждённых должны были повесить на Красной площади, после чего по всей стране прокатилась бы волна еврейских погромов. И тогда, спасая уцелевших евреев от справедливого гнева народа, их сослали бы в места отдалённые, где уже строились для них бараки». Эту картиночку от таскает из книги в книгу. Ей-Богу, может дотаскаться до персонального барака.

По поводу книги Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским» Вы пишете, что для Вас лично это - «современный аналог разговоров Гёте с Эккерманом». Извините, маэстро, но для меня лично Бродский не совсем «аналог» Гёте, что, разумеется, не может поколебать Вашей уверенности.

И еще кое-что о слезах: «Когда объявили о смерти Сталина, вся наши школа плакала, я тоже пришёл домой в слезах». Это понятно, вся страна скорбела. Но Ваша мама вдруг сказала Вам: «Слава Богу!..» Да, были и такие  мамы, папы. Чей-то папа Лев Разгон, например, писал, что даже устроил пиршество по этому поводу. А вот что записал в дневнике знаменитый кинорежиссер, тоже папа Андрей Тарковский в день смерти Мао Цзе-Дуна: «Пустячок, а приятно» (РГ.21.2.08). Вед это почти полная характеристика человека. Спрашивается, что он Гекубе, что ему Гекуба? В моём дневнике, который я вёл на фронте, нет подобной записи даже 30 апреля, когда мы узнали о самоубийстве Гитлера. А эта знаменитость ликовала по поводу смерти человека, который возглавил борьбу своего великого и многострадального народа против вековечного гнета. Возглавил и привел к победе! Вот так эти знаменитости и Сталина ненавидят.

И последнее. Вы пишете: «За границей, после того, как продирижируешь какой-нибудь из симфоний Шостаковича, тебе иногда говорят: «Beautiful!».В такие моменты я готов с горя провалиться в канализационный люк. Шостакович оставил нам свою кровоточащую музыку и музыканты, исполняя её, оставляют на сцене капли своей крови. Причём здесь «Вeautiful»?» Право, всё это уж слишком велеречиво – от обильной крови, заливающей всю сцену, до зловонного люка. Изображать Советское время непроглядно кровавой эпохой, а Шостаковича зеркалом кровавой эпохи – разве Вы этого хотели, Владимир Теодорович? И потом, что ж, за границей совершенно не понимают Шостаковича? А понимаете его только Вы с полоумным  другом?  

Так вот, да, Volkov мало неизвестен, но Вас-то знает вся страна, весь мир. Вы не только лауреат Государственной премии СССР, но и кавалер французского ордена Почётного легиона, на Вашей груди Золотая медаль Моцарта, Ваш авторитет в музыке непререкаем. И я, перешагнув через все  несогласия с Вами, которые упомянул, раскрыл книгу Волкова. Действительно, как можно не прочитать то, чем восхищается такой человек.

Тем более, Вы пишете, что впервые увидели Шостаковича, когда Вам было десять лет. А я - летом 1942 года, когда был в Колонном зале на перовом в Москве исполнении гениальной Седьмой симфонии. Програмку того концерта  храню до сих пор. И помню тогда же появившуюся в «Правде» статью Алексея Толстого. Он писал: «Симфония возникла из совести русского народа, без колебаний принявшего смертельный бой с черной силой...Шостакович прильнул ухом к сердцу родины и сыграл песнь торжеств».

(Продолжение следует)

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную