КАК ДАЛЕКО В ОСЕННЕЙ ТИШИНЕ…

***
Вовек покоя не просили
мы в чинности благопристойной.
Пока на свете есть Россия,
она не может спать спокойно.

Те страны, где насилье в силе,
нам вновь и вновь готовят войны.
Пока на свете есть Россия,
они не могут спать спокойно.

В предгрозовой тревожной сини
небес звон льётся колокольный.
Пока на свете есть Россия,
Господь не может спать спокойно.

***
Герр Питер, здравствуй! Вот и снова я
явился, запылившийся отчасти,
чтоб твоего отведать сентября
и умереть немедленно от счастья.
И тихо плыть – да, плыть, а не идти –
по Невскому, с течением не споря.
И оказаться там, куда пути
приводят все, а именно – у моря.
Здесь, где мы жгли костры из плавника,
роскошным яхтам нынче берег тесен.
Заставь, как говорится, дурака
молиться морю – результат известен…
В моей руке кленовый жёлтый лист.
В янтарной тишине мы с ним собратья.
Мы не любви – судьбы с ним дождались,
и осень распахнула нам объятья
предснежные… Мой путь – по островам.
Мосты прекрасны, как крючки вопросов,
разжатые в тире. И все тире
указывают на Елагин остров.
У белок там горячая пора,
и мыши тоже делают запасы.
И дуб, что помнит времена Петра,
навис над белокаменной террасой.
Повсюду жизнь. И ей ли замечать
моей души печальные доспехи!
Что делать мне? Да попросту раздать
я должен белкам грецкие орехи.
А вот уже и белка тут как тут!
И я от восхищения немею,
протягивая свой орех зверьку
торжественно, как глобус Птолемею.
Отсюда море мне не видно, но
оно неподалёку. Впрочем, вскоре
мне, торопясь – становится темно, –
направиться придётся прочь от моря.
Назад, туда, где, как сказал поэт,
вершится всё весомо, грубо, зримо.
Где вечен гнёт суждений из газет
времён Очаковских и покоренья Крыма.
Где ново всё – и всё неново. Ум
и горе от него давно известны…
Опять вокруг меня привычный шум,
опять я погружён в бурлящий Невский,
но зорок взгляд мой, устремлённый вверх, –
там купол Дома книги над толпою
стеклянный шар приподнял – как орех,
повисший между небом и землёю.

***
Мы в лес вошли, как входят в заведенье
питейное, поднявши шум и гам.
Так тоже можно проявить почтенье,
но лишь почтенье типа «наше вам!»
Грибы не попадались. Утомился,
в конце концов, я комаров кормить
и мысленно отчаянно взмолился:
«Ну должен же нас лес вознаградить
десяточком грибочков за усердье!» –
как будто в самом деле полагал,
что тотчас лес проявит милосердье.
Но лес не отозвался. Он молчал.
И понял я внезапно, что наивны
попытки с чем-то высшим быть на ты.
И весь остаток дня, довольно длинный,
бродил под гнётом тяжкой немоты.
…Трещал костёр наш, наскоро разложен,
а лес молчал, сгущая грозно тьму.
Лес ничего и никому не должен.
Мир ничего и никому не должен.
А вот мы все – мы все – должны ему.

***
«Лебеди!» – «Где, где?!» – «Да вон, над нами!»
Погоди с растопкою возиться,
погляди, как сильными крылами
в небеса себя возносят птицы.

И летят – красивые настолько,
что смеяться хочется и плакать.
Радужно сияющим осколком
сохранит минуту эту память.

Я умру, наверное, счастливым:
помню я, как лебеди летели.
Если наши души так красивы –
стоит ли печалиться о теле?

***
Эта вечная игра
в прорицателей, пророков,
что порой выходит боком:
напророчил – так пора
иль на рукаве висеть,
иль в крещенские морозы,
в ночь, когда трещат берёзы,
как беду, накликать смерть.

Ну а что же ты, поэт,
скажешь о своей кончине?
Сгинешь ли в морской пучине,
иль к тебе во цвете лет
смертная тоска придёт
и, пощады не давая,
горло намертво сжимая,
грубо песнь твою прервёт?

Что же ты молчишь, поэт?
От тебя ждут откровений,
а не тягостных сомнений,
не гаданий «да» иль «нет»,
не гаданий «нет» иль «да» –
нужно высказаться прямо:
ждёт тебя могилы яма
иль небесная слюда?

Эта вечная игра
в прорицателей, пророков
в исступленье одиноком
не доводит до добра –
знаю, знаю! Но букварь
будней ночью закрывая,
замирая, засыпая,
вдруг произношу: «Ноябрь…»

***
То фарисей, то хулиган,
то шустрый, как навозный жук,
усердно нас телеэкран
готовит к завтрашнему дню.

И это будет день, когда
лишимся полностью стыда.

***
Как в катакомбы, в прошлое уходят
слова «комбриг», «комкор», «комдив», «комбат».
Слова иные нынче в обиходе –
«мобильный телефон», «айфон», «айпад».
Нас цацками обвешали, как ёлку,
вокруг которой водят хоровод,
а после отправляют на помойку,
игрушки обобравши наперёд.

Когда от униженья мы застонем
и Родина взовёт: «Спаси, солдат!»,
когда мы о словах священных вспомним,
кто нас в атаку поведёт?
Айпад?

***
Бегут, бегут за днями дни.
Становятся в их лёгком беге
движенья скованней мои,
как будто вязну в рыхлом снеге.

А засыпаю – всё смутней
из далей будущего вести,
и на груди всё тяжелей
когда-то невесомый крестик.

ИЗ НАБРОСКОВ К ПОЭМЕ «БРАТЬЯ»
…Как далеко в осенней тишине
несутся звуки! Словно не в пространстве –
во времени… Чем вечера темней,
тем жизнь и смерть в извечном постоянстве
яснее предстают. И слово «меч»
услышим мы в негромком разговоре
про появленье установок «Смерч»
в краю, где воцарились рознь и горе.
И снова весть к нам горькая придёт
о том, что Полю Дикому на радость
на брата брат славянский восстаёт:
опять князья не поделили малость
какую-то… Осина на ветру
взметнётся, словно красный плащ пред строем,
и снег густой повалит поутру
и скроет всё – и ничего не скроет.