Я люблю бывать в Куренях – старой части Уральска. Как ни приедешь сюда – или ни придешь, если есть время и силы на длительное и достаточно утомительное путешествие по городским лабиринтам, – всегда попадаешь в совершенно другой, какой-то сельский мир, где, кажется, время течет по иному, медленнее, отстраненно-обособленно от окружающего мира. Даже не верится, что рядом, в каком-нибудь километре – полутора отсюда, шумит-бурлит жизнь современного города.

Главный проспект областного центра, похожий на главные проспекты в других больших городах, как только подходит и затем плавно, почти незаметно пересекает площадь Пугачева, вдруг резко меняет свой облик, превращаясь в типично сельскую тихую улицу. Далеко тут по нему никуда не уедешь. Все более и более понижаясь, он вскоре выходит на набережную Урала, вернее, упирается прямо в длинный насыпной земляной вал.

Дальше, внизу, широкая серебристо-зеленая полоса реки, из века в век неустанно бегущая на юг, к далекому Каспию. На противоположном, левом берегу или, как называют старожилы города, – на Бухарской стороне, от самой воды начинается обширный пойменный лес.

По обе стороны проспекта – так не вяжется это слова с древним, льнущим к Уралу в месте впадения в него полноводного Чагана местечком – одноэтажная, за очень редким исключением, застройка; во дворах домов сады и огороды. Мостовая – асфальтовая, есть даже тротуары. Такими же предстают и другие здешние улицы, разве что несколько короче и поуже. Но прочностью асфальтовой одежки могут похвастаться не все из них: асфальт старый, давно не ремонтировавшийся, в трещинах и колдобинах. А кое-где нет и этого скромного признака цивилизации, и в сильную распутицу жителям приходится передвигаться с трудом, как в каком-нибудь забытом богом захолустье.

В Куренях почти нет промышленных и других предприятий, кроме небольшой фабрики надомного труда и лесхоза. Район издавна считается спальным.

Редко где увидишь машину, так же редки встречи с прохожими, которые обычно неторопливо шествуют куда-нибудь по своим делам.

Повсюду буквально разлиты тишина и покой, лишь иногда они нарушаются вялой собачьей перебранкой то в одном, то в другом конце местечка, и снова – благостная тишь и покой. Неискушенному человеку может показаться, что так было всегда, что мир и размеренный ход жизни никогда не покидали эту удаленную от центра города окраину. Но это не совсем так, точнее, совсем не так.

Обманчива, ох как обманчива здешняя тишина! Сколько исторических бурь пронеслось над Яицким городком (прежнее старинное название казачьего поселения), сколько разломов пролегло по судьбам казаков, глубоких, страшных, кровавых, и это потом очень долго жило и живет в памяти их потомков в виде семейных легенд и сказаний.

Особое удовольствие пройтись по Куреням вечером, после купания в реке. Пройдешь через узкую полосу прибрежной чащи и затем непременно поднимешься на высокую земляную дамбу; ее никак не обойти, она длинным полукольцом опоясывает местечко. Это рукотворная защита от своенравной главной водной артерии края, в былые времена она доставляла немало бед, страданий и слез уральцам. Дамбу возвели в советский период, после войны.

В нынешнем году весной Урал вновь заставил всех изрядно поволноваться.

Тревога в душах людей росла от просмотра репортажей на российских федеральных телеканалах из Оренбургской области, где город Орск и другие населенные пункты, расположенные выше по Уралу, буквально на глазах уходили под воду.

У нас решили действовать на опережение, не дожидаясь самого худшего. Усилия направили прежде всего на укрепление дамбовых сооружений как в Куренях, так и в других районах областного центра, расположенных в низменных местах. Работы солдатами, службой МЧС, волонтерами, сотрудниками различных учреждений города велись круглосуточно. Один за другим, поднимая облака белой пыли, приезжали грузовики с Меловых горок. Наполнялись грунтом мешки и плотными рядами укладывались на гребень вала. Я поинтересовался у работающих молодых ребят, почему в дело идет не песок, а мел. Объяснение получил такое: к песчаным карьерам, расположенным неподалеку от Уральска, не подступиться, они уже затоплены талыми водами.

Заглянул в местный музей. Старинный деревянный дом, угловой, стоящий на пересечении улиц. Дергаю раз, другой за ручку двери – закрыто. Наконец на крыльце появляются две женщины, и извинившись за причиненное неудобство, сообщают, что со вчерашнего дня музей не работает. Все ценные экспонаты в целях сохранности перевезены в другое место. Выражение лиц у обоих при этом было такое, словно в том, что произошло, они лично повинны.

Запомнился разговор с пожилым мужчиной на улице.

– Грунтовые воды поднимаются, – сказал он, не скрывая беспокойства. – У моего соседа, живущего ближе к дамбе, подвал уже по колено затоплен. Кое-где в поселке вода выступила даже на поверхность земли.

Глава акимата (городской администрации) обратился со специальным воззванием к населению, призвав как можно быстрее эвакуироваться из районов, над которыми нависла угроза затопления.

Однако на этот раз, хотя, казалось бы, все шло к этому, беда обошла нас стороной. Урал, широко разлившийся по прибрежным лугам и старицам, тут, в Куренях, не достиг даже той отметки, где недавно дамбу нарастили. Видимо, по пути из соседнего Оренбуржья грозные, мощные водные потоки несколько поутратили свою силу.

Так вот, возвращаясь к вечерним летним прогулкам по южному предместью города... Отсюда с вала хорошо видны окрестности, на которые плавно и мягко опускаются сумерки. В северной стороне – золотые купола Михайло-Архангельского собора. Самого собора не видно. И даже когда по «проспекту» будешь двигаться по направлению к нему, храм еще долго не откроется твоему нетерпеливому взору. Лишь подойдя совсем близко, минуя крайний жилой дом, он вдруг предстанет «во весь рост», во всей своей строгой красе. Собор словно специально стремится никак не выделяться от всего того, что окружает его, он как бы подчеркивает этим: я часть старинного казачьего поселения, связан с ним неразрывными тесными узами, его история – это моя история.

И это действительно так. Культовое сооружение за свой долгий век много пережило, трагического, страшного, и его, по существу, уже не должно быть, но собор чудом выжил, сохранился до наших дней, мы теперь имеем возможность им любоваться. Более того – он действующий, в нем повседневно совершаются службы.

Но разве сказанное нельзя в полной мере отнести и к самим Куреням?!

У почтенного сооружения на речном крутояре есть еще одно название, неофициальное, народное – Старый собор. Краеведы считают, что нынче во всем Уральске нет здания, которое было бы старше его. Это самая старая православная церковь в Казахстане. Подчеркну: из того, что дошло до нас, что пощадило безжалостное время.

По архивным данным и археологическим  изысканиям, на том месте, где сейчас стоит собор, была другая церковь – деревянная. Она сгорела от сильного пожара. А до нее прежде колокольным звоном сзывала на молебны благочестивое казачество другая церковь…

Урал (когда-то Яик) исстари манил к себе казаков, всех тех, кто бежал в неведомые азиатские степи, спасаясь от боярского гнета и произвола. Они как бы глубинным своим нутром чувствовали, какую огромную роль потом сыграет в их судьбе этот глухой край, станет их новой родиной.

Если бы была чудесная возможность перенестись в то время – много веков назад, – то людей, обосновывающихся на берегах крупной степной реки, вряд ли можно было признать за казаков. Тех казаков, которых мы знаем по более поздним временам. Они, вырвавшись на волю, не имели никакого семейного обременения – ни жен, ни детей. На новом же месте в лучшем случае находили себе спутниц в соседних татарских селениях. Но семьи, если их можно было назвать семьями, были недолговечны, а сама мысль о продолжении рода пресекалась  на корню.

А дело было вот в чем.

Первоначально далекие предки нынешних наших казаков жили главным образом тем, что удавалось раздобыть набегами на караванные торговые пути, доставляли они неприятности и судам с ценным грузом, что бороздили просторы Каспийского моря. Дошло даже до того, что один из восточных правителей обратился с жалобой к московскому царю на его подданных, творивших бесчинства в море.

Так вот, отправлявшемуся в дальний поход за поживой приходилось бросать жену, а прижитых детей умерщвлять. С холодами возвращались на Яик, тут зимовали, а с наступлением теплых весенних дней «боевая труба» вновь звала в путь-дороженьку. Какая уж тут семья, какое потомство!

Конец укоренившемуся жестокому обычаю положил атаман Гугня. Взяв себе молодую татарку, он прожил с ней в долгом и счастливом браке. Глядя на него, так стали поступать и другие казаки: семья все глубже входила в жизнь каждого из них, и это многое меняло в бытовом казачьем укладе. Рыболовство, земледелие, выращивание домашнего скота – вот что теперь кормило, приумножало благосостояние тех, кто навсегда связал свою судьбу с рекой, с Уралом-батюшкой.

Бабушка Гугниха уже давно обрела в народном фольклоре черты легендарной личности. Она весьма почитаема нашими казаками и считается чуть ли не родоначальницей местного казачества.

* * *

Не сразу, не по мановению волшебной палочки возник Яицкий городок там, где две крупные реки, пробежав сотни километров по ровным, как стол, степным пространствам, сливаются вместе. Казаки пытались обживать разные места, не раз они, по всей видимости, определялись с тем, где быть их будущей столице. Но планы рушились, «прописка» неоднократно менялась. И одна из основных причин этого – фактор безопасности. Дело в том, что в те суровые, стародавние времена и на казачьи поселения, бывало, совершались набеги – киргиз-кайсаками. Местечко же у речного «перекрестка» имело хорошую естественную защиту – оно почти со всех сторон было окружено водой, лишь на северо-востоке было сообщение по суше с внешним миром. Но даже здесь путникам, передвигавшимся по старинному Оренбургскому тракту, приходилось преодолевать глубокие глухие овраги.

Мост через овраги был воздвигнут еще тогда, когда и в помине не было никакого Оренбурга. Нынче от моста почти ничего не осталось кроме названия – Баскачкинский.

Многотрудной, наполненной лишениями и испытаниями была по большей части судьба Куреней. Им постоянно угрожали, вися над ними дамокловым мечом, две стихии: водная и огненная. Особенно катастрофическими по последствиям были пожары. Они выжигали подчистую если не весь городок, то его большую часть. И тогда приходилось заново отстраиваться, начинать практически все с нуля.

В 1723 году, жарким июльским днем, произошел большой пожар, колоссальный по своим разрушениям и причиненному горю. Языки пламени, усиливаемые иссушающим степным ветром, буквально на глазах пожирали казачьи жилища и лабазы. Сгорели и деревянная церковь и стоявшая поблизости войсковая изба (канцелярия). Огонь был настолько сильный, яростный, что даже расплавились колокола, которые были в свое время подарены войску Петром Первым.

Лишь в 1740 году, имея новую деревянную церковь вместо сгоревшей, казаки решили: быть у них каменному собору! Притом он в точности должен быть таким как один из соборов Московского Кремля, только в несколько уменьшенном виде. По тому как они взялись за дело, можно было говорить о его всенародном размахе.

Для общего руководства работами из столицы пригласили мастера. Однако он что-то не поладил с местными и, круто рассорившись, покинул город. Казаков это не очень огорчило, они с прежним энтузиазмом продолжали строительство, правда, сделав отступление от первоначального проектного замысла.

Через десять лет, в 1751 году, новый храм торжественно освятили.

Среди тех, кто участвовал в возведении культового сооружения, не было профессионалов ни по строительной, ни по архитектурной части. Все больше упирали на свою смекалку, нехитрый житейский опыт. И в результате вышло что-то чересчур своеобразное, с нессиметричными окнами, похожее скорее на крепость.

Но не зря, как потом окажется, старались яицкие казачки, недаром столько времени и сил они отдали своему любимому детищу. Пройдет десяток – другой лет и храм сыграет очень важную роль в событиях, которые произойдут в поселении. Именно здесь, в этой каменной цитадели, будет эпицентр боевых баталий, и эхо произошедшего далеко пронесется, многократно отозвавшись на просторах необъятной империи.

Не успели в Яицком городке наглядеться и нарадоваться деянием рук своих, как грянула новая великая беда – огненный вихрь пронесся над местечком. Стихия не пощадила и новый собор. Когда улеглись языки пламени и рассеялся дым, взору предстала горестная картина – посреди пожарища сиротливо торчали почерневшие стены…

Вольное Яицкое казачество или войско… Это не просто красивый эпитет, казаки таковыми себя считали всегда. И поэтому всякое ограничение своих прав и свобод они воспринимали весьма болезненно, в штыки, и не раз бывало когда в отстаивании своих коренных интересов им приходилось браться за оружие.

Во времена царствования Елизаветы Петровны в Санкт-Петербург была отправлена «легкая станица» (депутация) с ходатайством на высочайшее имя, в котором, в частности, указывалось на чрезмерные притеснения за старообрядческую православную веру, ужесточение условий исполнения воинской повинности.

Во многих своих бедах казаки винили Оренбургского губернатора Неплюева.

Однако кончилось тем, что посланцев арестовали, а по казакам, потребовавшим освободить из-под стражи своих товарищей, открыли огонь из пушек. Кровавое побоище произошло на площади перед Михайло-Архангельским собором, куда тысячи горожан собрались по тревожному набату колокола. Жестокая расправа была учинена по приказу генерал-майора Траубенберга, который был прислан в Яицкий городок для разбора казачьих жалоб.

Густо окрасился во многих местах кровью убитых и раненых снег, попадали на землю в беспорядке иконы и церковные хоругви, которые держали в руках протестующие…

Разъяренные толпы бросились на своих обидчиков. На куски был порублен саблями Траубенберг, покончили с регулярной командой, убили атамана Тамбовцева…

Чудовищной была потом по своей жестокости и масштабу расправа правительства над мятежниками. Сотни казаков были биты кнутами, подвергнуты пыткам, клеймены, многие сосланы в Сибирь, отданы в солдаты.

Поэтому появление в наших краях Емельяна Пугачева, объявившего себя великим государем Петром Федоровичем, стало чем-то вроде зажженной спички, брошенной на хорошо подготовленную почву. Правда, «открылся» он народным массам не сразу. Бродяжничал по окрестным степным уметам и хуторам, нанимаясь в работники то к одному, то к другому зажиточному казаку. При этом не гнушался никаким, даже самым ничтожным делом. Зато обращал на себя внимание весьма смелыми, дерзкими речами против правительства, царствовавшей уже тогда Екатерины II, он поносил бояр, которые, по его мнению, были причиной многих народных бед и страданий. Смутьяна, по донесению кое-кого из местных крестьян, схватили и доставили в Казань, где он был посажен в тюрьму. Однако долго в заточении не пробыл – сбежал. И вновь объявился на берегах древнего Яика – на этот раз уже Петром III. Обещал заступиться за обиженный простой народ, а казакам вернуть все их былые вольности. К самозванцу потянулись многие казаки, увидя в нем некоего доброго царя-батюшку, смело вступали в его крепнущий день ото дня отряд.

Многие считают, в том числе у нас в Уральске, что Яицкий городок был взят пугачевцами. Это не совсем так. И вот почему.

Уже после первого, 1772 года, локального казачьего восстания, видя неблагонадежность значительной части населения, комендант местного гарнизона подполковник И. Д. Симонов приказал возвести ретраншемент – крепость, в центре которой должен быть Михайло-Архангельский собор. Каменную твердыню, а также расположенные по соседству комендантскую канцелярию и гауптвахту обнесли высоким земляным валом со рвами перед ним. А с внутренней стороны вала вырыли множество землянок. В соборных подвалах разместили запасы продовольствия. Так что к тому времени, в сентябре 1773 года, когда отряды самозванца попытались овладеть городком, они не смогли этого сделать и, обойдя его стороной, двинулись в сторону Оренбурга.

Потом повстанцы предпринимали многочисленные попытки взять под полный контроль Яицкий городок, а для этого надо было прежде захватить крепость. Всего за мощным крепостным валом укрывалось около тысячи человек, в том числе 738 солдат и офицеров гарнизона, 94 оренбургских казака и некоторое количество местных казаков, сохранивших лояльность к правительству. Тут же нашли убежище и семьи защитников городка. Гарнизон обладал без малого двумя десятками пушек.

Осада крепости продолжалась много месяцев. Ожесточенная, изматывающая, с большими потерями с обоих сторон. Нередко боевыми действиями руководил сам Пугачев. Не без его поддержки был осуществлен подкоп под вал в направлении артиллерийской батареи. Сильный взрыв, обширные разрушения, однако гарнизон выдержал, устоял, продолжая мужественно обороняться.

Целью следующего подкопа стала соборная колокольня. Пугачевцы прознали, что у осажденных там был устроен склад пороха. Но помешало выполнению задачи то, что от повстанцев к осажденным в крепость перебежал подросток. Он раскрыл планы противной стороны. Порох вовремя перенесли из колокольни. Взрывом была полностью разрушена шестиярусная готической архитектуры колокольня, погибли десятки людей. Сам храм, к счастью, не пострадал так как колокольня находилась от него несколько в стороне, севернее.

В том эпизоде с подрывом колокольни произошел весьма любопытный, прямо-таки анекдотичный случай, о котором в своей монографии «История Пугачева» поведал А. С. Пушкин. Александр Сергеевич приезжал в наш город в сентябре 1833 года и в течение трех дней, общаясь в том числе с еще живыми очевидцами и участниками восстания, собирал материал для будущих произведений – романа «Капитанская дочка» и той же монографии. Так вот что написал гениальный поэт в последней:

«Гарнизон приготовился; ожидали взрыва и приступа. Не прошло и двух часов, как вдруг подкоп был приведен в действо; колокольня тихо зашаталась. Нижняя палата развалилась, и верхние шесть ярусов осели, подавив нескольких людей, находившихся близ колокольни. Камни, не быв разметаны, свалились в груду. Бывшие же в самом верхнем ярусе шесть часовых при пушке свалились оттоле живы; а один из них, в то время спавший, опустился не только без всякого вреда, но даже не проснувшись».

Обширное пространство вокруг крепости (кремля) представляло собой почти сплошное пепелище. Часть казачьих жилищ, тесно лепившихся друг к другу, была разрушена крепостной артиллерией в первые же дни осады, а другая сожжена в результате нескольких ночных вылазок защитников городка. Сделано это было для того, чтобы повстанцы не могли скрытно перемещаться и вести огонь.

В крепости начался жестокий голод. Ели остатки давней дохлой конины, а когда и они закончились, в пищу стали употреблять глину.

Осада продлилась до середины апреля 1774 года, когда в Яицкий городок (скоро после подавления Пугачевского бунта, чтобы стереть саму память о потрясшем империю историческом событии, по повелению Екатерины II городок будет переименован в Уральск, а река Яик – в Урал) придет долгожданное избавление в лице генерал-майора Мансурова и предводительствуемых им частей.

Кстати, все эти трагические дни правой рукой по гарнизону у подполковника И. Д. Симонова был капитан А. П. Крылов, отец будущего знаменитого баснописца.

Александр Пушкин в монографии назвал Яицкий городок «первым гнездом бунта», и весьма символично, что именно сюда, в степной городок в один из сентябрьских дней 1774 года будет доставлен преданный своими соратниками, поверженный Емельян Пугачев. Его поместят закованным в подвал Михайло-Архангельского собора. По легенде, когда его туда вели, он, посмотрев на величавые купола храма, в сердцах произнес: «Эх, не смог я тебя взять!..»

Так как гарнизон правительственных войск мужественно выдержал всю осаду и ворота крепости ни разу не открылись врагу, то рассыпается другой довольно распространенный миф – якобы Емельян Пугачев с яицкой казачкой Устиньей Кузнецовой, провозглашенной царицей, венчался в соборе Архангела Михаила. Этого, конечно, просто физически быть не могло.

Венчание происходило в другой городской церкви – Петропавловской.

С ее паперти предводитель восстания не один раз выступал с возваниями к народу, тут же он устраивал казни своих врагов. До наших дней церковь, увы, не сохранилась, она была разрушена в советский период.

Если зайти с восточной стороны твердокаменной святыни, то сразу упрешься в высокий речной яр, начинающийся чуть ли не от самой церковной ограды. И надо преодолеть достаточно значительное расстояние, спускаясь все ниже и ниже, чтобы оказаться у самой воды. Как раз в том самом месте, где ежегодно в Крещение собираются большие толпы горожан для того, чтобы окунуться в январскую прорубь. По сторонам обычно наготове стоят молодые крепкие парни, страхуют – течение и в эту пору довольно быстрое, и может человека ненароком утянуть под лед…

Урал – Яик всегда отличался своенравным, буйным нравом, непостоянством. Достаточно взглянуть на окрестности Уральска: степи будто перепаханы, причудливо прорезаны глубокими, исполинскими низинами и балками, и нетрудно предположить, что когда-то в глубокой древности здесь протекали мощные потоки воды.

Невольно задаешься вопросом, куда же смотрели наши далекие предки, так опрометчиво «прописав» свое главное культовое сооружение в опасном соседстве с водной стихией. А смотрели они, надо сказать, туда, куда надо, ведь в то время, казалось, ничто не могло омрачить их планов. По утверждению известного местного краеведа и журналиста Бориса Пышкина, ныне покойного, река от этого места находилась тогда в трехстах с лишним метрах. Но потом так получилось, что Яик стал каждый год остервенело рвать «по нескольку сажен» правого, куренского берега. Когда  до строения оставалось совсем немного, казачество пришло в великое волнение. Многие связывали это с карой небесной за греховность первых казаков, за их беззаконные деяния и отход от веры. С просьбой – мольбой о помощи обратились к Оренбургскому генерал-губернатору Рейнсдорпу. И тот откликнулся, помог, выделив для укрепления берега триста деревьев. Предположительно, это был мореный дуб.

Данной искусственной защиты хватило примерно на полвека.

И вновь во всей трагической остроте и неизбежности встала дилемма: что делать, как спасти самое дорогое для каждого? Местное войсковое начальство все больше склонялось к тому, чтобы храм разобрать и перенести его на новое, безопасное место. Но у этой идеи было немало рьяных противников. Они предлагали усердно молиться, а там, мол, будь что будет.

Однако вскоре случится такое, что назовут чудом, ниспосланным свыше.

Как-то ранним утром опечаленные казаки вышли на берег и глазам своим не поверили: река за ночь заметно отошла от берегового обрыва. Стихия словно сжалилась над людьми. С тех пор прошло почти два столетия, но Урал-батюшка уже больше никогда не покушался на замечательный памятник старины.

* * *

После революции собор Архангела Михаила не единожды закрывался, в нем в разные годы располагались то музей Е. И. Пугачева, то краеведческий музей. В 1990 году он был передан Русской православной церкви. В настоящее время это кафедральный собор Уральской епархии.

Обычный будний день, и в храме было совсем мало прихожан. Шла вечерняя служба. Дожидаюсь отца Андрея, молодого священника тридцати четырех лет. Задаю ему вопрос, который у меня получился каким-то «газетным». Гордится ли он службой в легендарном, историческом месте?

Отец Андрей ответил, что храм ему дорог уже тем, что с ним связана большая часть его жизни. Еще мальчиком он регулярно посещал его вместе с родителями. А теперь сам здесь служит…

– Что касается исторической стороны дела… – сказал он. – Мы постоянно помним о том, что нас повседневно окружает, насколько это значимо и ценно. Вот взять хотя бы полы, – он показал на металлические узорные плиты под нашими ногами. – Мы их не можем никак нарушить, что-то сделать с ними по-своему усмотрению. Понимаем: все это должно быть сохранено в первозданном естестве и таким передано нашему потомству.

Есть в музее общественного культурно-просветительского фонда «Старый Уральскъ» стенд, который активно пополняется последнее время археологическими находками. Чего здесь только нет! Разные костяные изделия, фрагменты глиняной посуды, славянские калачевидные кресала, грузила для сетей, наконечники стрел, старообрядческие крестики, застежки от книг, чугунная картечь, медные, серебряные монеты – вещи из глубины веков, допетровского, домонгольского периодов. Всех их объединяет то, что найдены они в Куренях, в земле, на которой зародился наш город. Это свидетельствует о том, что уже задолго до появления яицких казаков здесь жили люди. Не удивляет ученых, что среди найденного порой встречается такое, что просто тут, казалось бы, не должно быть. Это, например, арабские монеты, отчеканенные в далеком Багдаде в 8 веке нашей эры. Ведь уже хорошо известно что в древности через наши места из Средней Азии проходил оживленный торговый путь. Даже указывается точно место, где караваны переправлялись через Яик.

Значит, мы еще многого не знаем о наших Куренях, крае, и впереди нас ждет немало удивительных открытий? Да. Скорее всего, именно так и будет.

2024 г.
г. Уральск, Казахстан
Фото автора

Чуриков Евгений Владимирович родился 23 июня 1957 года в г. Лениногорске (ныне г. Риддер) в Восточном Казахстане. В местной и республиканской молодежной прессе начал печататься еще школьником, с девятого класса. Во время службы в армии в Ленинграде окончил школу военных корреспондентов.
В 1983 году окончил Уральский педагогический институт имени А. С. Пушкина по специальности «русский язык и литература». Трудился воспитателем в детском доме. Затем, перейдя на работу в редакцию областной газеты «Приуралье», полностью посвятил себя журналистике. Последние пятнадцать лет, до выхода на заслуженный отдых в 2020 году, трудился в городской газете «Информбиржа news».
Значительное место в творчестве Е. Чурикова занимают очерки о людях, ветеранах войны и трудового фронта, воинах-афганцах, путевые заметки, рассказы о природе, братьях наших меньших.
Живет в г. Уральске Республики Казахстан.

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: